***
Спокойно выдохнуть Чонгук смог только дома. После того как Ким Намджун и Чон Хосок вышли из хранилища, он молча простоял в углу ещё несколько минут и только потом, кивнув Тэ, решил убраться поскорее. Прихватив две папки, он покинул участок без происшествий и, не оборачиваясь, добрался до тела Тэхёна, оставленного в руинах через несколько кварталов. Сегодня они без Джина, поэтому пока тень куклы бродила по зданию полиции, её настоящее тело никто не охранял. Но везение снова идёт с ними рука об руку, а потому Чонгук находит сосуд куклы на прежнем месте и без повреждений. Когда Тэхён в него погружается, то, очнувшись, не произносит ни слова. Потому что говорить не о чем. Да, задание выполнено, но осадок после него остался весомый. Очень неприятно. И это, конечно, в новинку. Разговор двух следователей очень сильно повлиял на весь расклад и даже мог вызвать собой огромный провал. Ещё и Чонгук делов натворил. Если бы он только послушал уговоры Тэхёна и успел выйти из хранилища раньше, то не наткнулся бы на Ким Намджуна. Но нет, он ведь был занят рассматриванием обложки папки своего скудного дела. Только сейчас становится ясно, насколько его действия были глупы и опрометчивы. И хорошо, что всё закончилось. Если бы не внезапное сообщение, которое пришло Чон Хосоку, то вся ситуация могла бы вмиг перемениться. И эта мысль цепко держится за черепушку Чонгука. Он лишь прячет украденные папки в обозначенном тупике квартала, провожает Тэхёна до магазинчика с моти и, безэмоционально взглянув ему в лицо на прощание, уходит к себе, запираясь на три замка. Сегодня как никогда было тяжко. Вроде бы и не дрался даже, не использовал способностей, но груз задания увесистым камнем оседает на плечи и тянет к полу. Чонгук понятия не имеет, что за дерьмо с ним в последнее время творится. Он вдруг — внезапно и без предупреждений — стал что-то ощущать. Этому «что-то» пока не придана форма, но какие-то крохотные отголоски чувствуются лёгким покалыванием на кончиках пальцев. Хочется сжать руки в кулаки и проделать дыру в твёрдом бетоне, раздробить кость и вдруг остаться инвалидом на всю жизнь. Это, получается, Чонгук злится? Ну, прямо по-настоящему? С ума сойти… Да где это вообще видано было, чтобы контрактор злился? Злился-злился! Чонгук проходит на кухню и резко задёргивает шторы. Никто не должен увидеть его злость. Ох… А на его лице она вообще заметна? Штрихи там всякие и отличительные кавычки. Он поворачивает голову и смотрит в отражение тарелок, стоящих на сушке. Они в один голос отвечают, что вроде бы всё обычно. Чонгук как Чонгук. В своём плаще с ножами, кепке и чуть скрипящих перчатках. Даже резкость взгляда не меняется. Контрактор остаётся контрактором. Но злость без шуток ощущается в нём! Она как лишний элемент, как третья рука, но фантомная, которая болит и не лечится. Чонгук примерно понимает, от кого мог такую болячку подхватить. Больше просто не от кого. Он внимательно смотрит в пустую соседнюю стену, на ту, кто жила там неделей раннее и перед смертью сказала кое-что непонятное, но, кажется, важное. Именно эта кукла стала некой точкой отсчёта в новых ощущениях Чонгука. Она есть творец и хозяин новых чувств. (Непрошеных, кстати). Тогда, может быть, у неё и спросить, что происходит? Что к чему вообще? Чонгук небрежно бросает плащ на пол, закатывает рукава водолазки, но перчаток не снимает — привычка не оставлять следов берёт своё. За окном глубокая ночь, и солнце всё ещё не тревожит её занавес. В общежитии тишина. Даже шумный Тоору успел заснуть в обнимку с пустой бутылкой пива. Чонгук видит в этом моменте большую возможность, а потому тихонечко выходит из своей комнаты и, сделав два шага, замирает перед дверью своей мёртвой соседки. Интересно, а какой она была? Удавалось ли ей, как девианту, не показывать сущность куклы и играть жизнь настоящего человека? Может ли такое быть, что девушка была безмерно счастлива и любила свою подработку в небольшом баре, где каждый второй постоялец — уничтоженный рутиной клерк? Чонгук ничего из этого не знает, но ему вдруг кажется, что эта кукла была из тех, кто не проклинал небесную катастрофу и старался существовать дальше, находя в искусственном полотне над головой свои прелести. И отчего только такая уверенность в характере той, что в своей жизни видел два раза — первый в момент смерти, а второй на фотографии, показанной полицейским? Чонгук присаживается на корточки перед дверью и принимается разглядывать замок, чтобы понять, как бы лучше его вскрыть. Но стоит ему дотронуться до поверхности двери, как оказывается, что она открыта и легко подаётся вперёд. Странно. Неужели хозяйка общежития уже успела разобраться с комнатой внезапно погибшей и теперь ждёт нового постояльца? Чонгук оглядывается по сторонам и осторожно, опасаясь, что внутри всё-таки может кто-то быть, заходит в идентичную своей комнатушку. Да, она и впрямь точная копия: крохотное помещение с кухней, туалетом и душевой кабинкой размером с телефонную будку. Тот же второй этаж и те же окна на южную сторону — на склад какой-то строительной фирмы. Чонгук тихо прикрывает за собой дверь, когда понимает, что находится в чужом мирке абсолютно один-одинёшенек. Свет включать не приходится. На карнизах не висит даже намёка на занавески, а потому уличные фонари отлично освещают пространство. И оно, кстати, как ничто другое выдаёт в ребёнке неба него самого. Эта кукла жила скромно и без стремлений к лучшему. Правильнее было бы сказать, что это «лучшее» её нисколько не интересовало. Одинокий футон, крохотная тумбочка со всякой мелочёвкой по типу расчёски, пары резинок и открытой пачки таблеток от головной боли, небольшая вешалка с парой плащей и одним тёплым пальто — видимо, на зиму, — сложенное в стопочку нижнее бельё, пустой блокнот и ручка без чернил, слой пыли на подоконнике и одинокая бутылка недорого вина в выключенном из розетки холодильнике. На нём корявая записка «не забудь купить овощей!». Кажется, этого она сделать всё-таки не смогла. Чонгук не находит ничего подозрительного или же интересного и во внутренностях кухонных шкафов. Одни снеки да фастфуд. Ещё мёртвая цикада в треснувшей кружке с улыбающимся снеговиком. Странный дуэт. И оно, кстати, единственное странное в этой комнатке обычного японского общежития. Чонгук не видит ответов. И это не потому, что он слепой. Ему их просто-напросто никто не оставил. Девушка с волосами-пружинами предпочла навсегда замолчать, но поставить перед этим такую мощную запятую, что одному контрактору до сих пор приходится догадываться, какие же слова после неё следуют и почему в жизни появилось так много неуправляемых вещей. Прошлое, где небо было правдиво голубым; настоящее с его плюшевыми звёздами, которые рассыпал какой-то недобог; и момент, когда всё начало меняться, пошло резкими трещинами — всё это в Чонгуке между собой спорит, ругается и никаких выводов не даёт. Даже здесь, на месте обитания той, кто знала чуточку больше, — перед глазами встают лишь знаки вопроса и оборванные предложения. Никто не хочет объяснять Чонгуку, в чём риторика стрелок часов, внезапных перемен настроения Организации и появления каких-то червяков сомнений в желудке. Чонгук вздыхает и по стенке комнаты сползает вниз, пристраиваясь на полу, возле измятого футона. Он тихо дышит в пыльной темноте и чувствует, как внутри него что-то растёт, становится больше и больше. Эта штука грозится так быстро разрастись в сухом теле контрактора, что, кажется, разорвёт его в конце концов на мелкие куски. Бывает, дерево растёт-растёт в горшке, и вдруг — бах! — горшок лопается, корни его раскалывают. Так же и с Чонгуком. Он прислоняет руку к груди, слушает, как бьётся сердце. Часто-часто. Вокруг него стремительно развивается нечто, оно в ночи чужого дома будто насасывается каких-то особых питательных веществ и растёт с ещё более страшной силой. И пытаться остановить этот процесс уже бесполезно. Оттого Чонгуку делается немного жутко. Так жутко после становления бездушным контрактором ему ещё никогда не было. Этот белый желеобразный сальный комок, забравшийся в тело, вероятно, собирается сожрать Чонгука изнутри, он умело поглощает былую безэмоциональность и толкает к солнечной стороне. Дикие вещи творятся. И никому о них не расскажешь ведь. Врачей для детей неба не изобрели, а Организацию такими фактами о перестройке своего организма лучше не пугать. Оно может привести к летальным последствиям. Чонгук вздыхает и укладывает подбородок на прижатые к груди колени. Получается, уже ничего не попишешь? Девушка-волосы пружины мертва, полиция, словно натравленные псы, следует по пятам, Организация замышляет неладное, а Чонгук просто засыпает под окном с видом на строительный склад в надежде, что завтрашний день будет ясным. И мы не про погоду сейчас. Потому что нынешняя ситуация выматывает. Очень сложно жить как раньше, если внутри происходят сдвиги, которые просто невозможно не заметить. Это словно новый ковёр в твоём старом домике — весь такой яркий-мягкий-дорогой. Ты смотришь на него и не знаешь, имеешь ли право ступать. Да и кто вообще его сюда притащил? Чонгук ведь не разрешал! Получается, его мнение даже на покупку ковра не учитывается? Чертовщина какая-то. Ему и с голым полом было неплохо. Да, пятки мёрзли, но он уже успел привыкнуть, приспособиться. А тут бац! На тебе, Чонгук, ковёр, пользуйся на здоровье, привыкай к теплу, и вообще, научись благодарить! И он бы с удовольствием, да только кому говорить «спасибо», он до сих так и не понял… Сон к Чонгуку в чужом доме приходит удивительно быстро. Тело резко слабеет, а веки тяжелеют. Контракторы, кстати, не способны видеть снов. Такое вот отвратительное дополнение к имеющимся способностям. Сложно сказать, хорошо это или плохо — скорее, ровно. Но внезапно в плотной темноте дрёмы Чонгук видит пустую угловатую комнату с огромными часами посередине. Часы эти выполнены в каком-то старом стиле, больше отдающем в католицизм. Готический чёрный, резные крупные римские цифры, лики каких-то святых по окружности, знаки зодиака на ободке и длинные-длинные стрелки, которые на сумасшедшей скорости наматывают круги. Чонгук не поспевает за ними. Он, как маленький кот с зоркими глазками, наблюдает за этой головокружительной гонкой, не в силах понять, сколько же сейчас времени. Он ощущает себя беспомощным перед часами, тем, кого забыло течение жизни, выбросило на одинокий берег и заставило одиноко разбираться с огромными неугомонными стрелками. Чонгук прекрасно понимает, что не сможет за ними угнаться. Его взгляд просто описывает окружности, но не видит никаких зацепок, намёков на полдень или вечер. А потому наступает чувство того, что сейчас он находится вне времени. Рядом нет разрушенных городов, мёртвой цикады в кружке, глаза ворона в окне — нет непрошеного ковра. Есть только огромный циферблат и стрелки, за которыми Чонгуку никак не поспеть. Эта мысль, безусловно, разбивает его. Она заставляет растерянно сжиматься в клубок сомнений и путаться в реальностях, как в нитях разных судеб. Где же есть я сам? Я ли смотрю сейчас на бег времени? Или же я неосмотрительно заснул в комнате своей соседки? А возможно, и там и там меня не видать. Потому что никаких особых признаков у Чонгука нет. Он один из многих, из большинства, из общей массы — биомассы. Такой же, как ты, такой же, как Я. Одинаков, но различен.Но тогда где же есть он сам?
***
Чонгук просыпается в привычные шесть утра, когда солнечный диск только начинает резать пол. Его внутреннее ощущение суток не подводит и будит без помощи будильника. Но даже так, он торопливо покидает чужой дом, переодевается и, пока никто не успел пожелать ему доброго утра, срывается на бег. Рабочие смены в книжной лавке продолжаются без особых указаний, а Чонгук не привык опаздывать. Он выстаивает свою очередь к вагону метро, проезжает положенных семь станций и без десяти начало смены стоит на пороге магазинчика. За ночь он нисколько не изменился: всё такой же брошенный людьми и, соответственно, обилием денег. Чонгук открывает дверь парой ключей, словно настоящий босс, и поднимает на окнах жалюзи, включает в помещении свет и подходит к своему привычному месту за кассой. Там лежат фартук, видавший своё бейдж и пачка салфеток, которыми придирчивый продавец постоянно вытирает пыль. И всё вроде бы на своих местах, даже брошенные старые ценники всё также придавлены кассовым аппаратом, но вот Чонгук заходит за стойку и там же, сидящим на низком стульчике в самом уголке, обнаруживает Тэхёна. Гук стоически не показывает свой испуг — но всё-таки, что здесь Тэхён вообще делает? И зачем так прятаться? Он громко вздыхает и с бряком кладёт на стол рюкзак со своим обедом внутри. Тэхён ему лишь приветственно кивает и склоняет голову, уставившись в избитые носки кед. И, Боже, опять он одет не по погоде! Футболка с длинным рукавом, широкие джинсы с рваными коленями — которые не являются частью задумки дизайнера, кстати — и какой-то тонкий жакет цвета макового поля. Где только такой гардероб откопал? И да, куклы, конечно, не следят за своим внешним видом так тщательно, как это делают обычные люди, но Тэхёну всё-таки уже следовало бы научиться понимать температуру на улице. Так и заболеть недолго! — Доброе утро, доброе утро, — Чонгук ещё не успел начать свой серьёзный монолог об изменениях погоды, как за спиной уже слышится порицательный голос Джина. Ну теперь понятно, кто Тэхёна надоумил залезть в книжную лавку. Парни, вероятно, уже давненько здесь Чонгука ждут. Вот, даже три пустых стакана из-под кофе в мусорке валяются. Все Джина, конечно. Тэ ненавидит кофейный горьковатый привкус. — Ты уж прости, что мы так бесцеремонно и без спросу сюда зашли. Ждать тебя на улице было бы не лучшим решением, сам понимаешь, — и кивает в сторону куклы, что вырядилась как на летний поход к вечернему побережью. — Что-то случилось? — Чонгук снимает ветровку и тянется за рабочим фартуком, разглаживая на нём несуществующие полосы. — Организация опять недовольна нашей работой? — Джин хмыкает и, обогнув Чонгука, нависает над молчаливым Тэхёном. Плохо дело. — Не то чтобы прямо недовольна, — задумчиво подбирает слова, укладывает руку на плечо куклы и сильно-сильно его сжимает. — Просто произошли некоторые погрешности, верно? Там, кажется, вам встретился Ким Намджун, — Тэ медленно кивает, понимая, что Джин в большей степени разговаривает именно с ним. Потому что эта ошибка висит на глазах куклы, а не исполнительных руках контрактора. — Прости, я его не заметил, — механически отвечает Тэхён. Искренности недостаёт — хотя откуда кукле её взять? — а потому Джин громко цокает и с силой толкает парня, из-за чего тот валится со стула назад и слегка ударяется головой о стол. — Сука! — негромко кричит Джин воздуху, обращая лицо к потолку. Его лицо слегка краснеет, а взгляд бегает из стороны в сторону. Диковатое зрелище. Но такой уж он странный в своём гневе. — Организация и так точит на нас зуб, а тут вы попадаетесь на глаза старшего следователя по делам контракторов! — Но ведь всё обошлось, — протестует Чонгук, на что Джин поворачивает к нему голову и медленно-медленно моргает. Кажется, пытается умерить пыл. — Теперь сидите тихо и не высовывайтесь! — шипит, режет взглядом вбок и, махнув подолом плаща, уходит, мощно хлопнув дверью напоследок. Его понять можно. Джин — главное звено связи контракторов и Организации. А тут бац — и его катастрофически подводят напарники, из-за которых теперь возникают крупные помехи в передаче данных. Конечно, у всех бывают ошибки-промахи. Но когда они становятся будничным делом, оно начинает сильно бесить. Потому что отвечать за всё это дерьмо по итогу одному Джину. Ну, остаётся лишь надеяться, что его длинный язык вновь умело заговорит вышестоящих — главнокомандующих. В конце концов задание всё-таки выполнено и никаких последующих проблем из него не вытекло, а значит, можно и выдохнуть. В случае Джина противный сигаретный дым. Чонгук молча провожает агрессивную фигуру мужчины, и когда она исчезает в жёлтом такси, он подходит к Тэхёну и помогает бедолаге встать. Немощная кукла решила не рисковать и просидеть в зажатом между столом и табуреткой положении, пока смерч злости не покинет периметр. Интересная задумка. Чонгук тянет Тэхёна за руки — тот на удивление лёгкий, логично податливый — и усаживает на прежнее место, отряхивая ему спину от пыли. — Прости меня, — вдруг заговаривает Тэхён. Кукла не может чувствовать вину, кстати. Чонгук думает, что он просит прощение на автомате, а звучит искренне, потому что долго слушал чужие разговоры, перенимал что-то от них. Или всё-таки Тэхён без шуток и сомнений думает, что виновен в появлении Ким Намджуна? Было бы до безумного забавно. — Я не в обиде, — улыбается Чонгук и поправляет чуть переехавшую повязку Тэхёна. Это уже вошло в привычку, кстати. Гук никогда не видел его глаз, но трепещущие веки — да. Возможно, у Тэ светобоязнь или что-то около того. В общем, просто так этой повязочной дурью он бы точно маяться не стал. — Вот, возьми лучше, — Чонгук достаёт из кармана джинсов очередную горсть мелких жвачек и, словно ковш экскаватора, доставляет их в раскрытые руки Тэхёна. Тот кивает в знак благодарности, немного щупает подарок и поднимает голову, смотря на контрактора сквозь слои ткани. Когда он так делает, как-то резко тяжело становится. Будто бы во внутренностях матёрый мясник копошится. Чонгука даже передёргивает еле заметно. — Плохие сны? — Опять следил? — Чонгук укладывает руки на груди. Этакая родительская поза. Тэхён не ясновидящий, а следовательно, торчал над его тушкой всю ночь и заметил странное поведение. Или Чонгук вовсе что-то говорил. А иначе откуда такая информация? — Нет, просто знаю, — отвечает Тэ, — чувствую, — а дело-то становится ещё страннее. Чонгук понятия не имеет, чего эта кукла там чувствует. — Ну да, не очень хорошие сны вижу, — и никто даже не трогает тему того, что к контрактору в принципе не могут приходить сновидения. — Часы? — Стрелки, — поправляет. Хотя к Тэхёну возникает всё больше и больше вопросов. — Никак не могу за ними поспеть, — откровенно. Что уж таить. Тэ и без того много о Чонгуке лишнего за последние недели узнал. Хуже уже не станет. — Думаю, скоро они сами тебя догонят, — с проскальзывающей уверенностью говорит Тэхён, пока шуршит фантиком из-под жвачки. Мозги Чонгука в этот момент надуваются, как самый большой пузырь, и лопаются, приставая тянучкой к уголкам рта. Что за ерунда такая творится вокруг него?***
В итоге Тэхён молча уходит, не дав Чонгуку возможности задать и пары вопросов про недавнее откровение, какое-то озвученное предсказание судьбы. Тэ вообще не эзотерик какой-то, Вы не подумайте. Он обычная кукла, которая привыкла жить в образе собственной тени больше, нежели в живом теле. Просто сейчас странным способом он вдруг выглядит иначе, говорит другими тональностями и даже норовит обрезать невидимым взглядом. Раньше подобных выпадов с его стороны не наблюдалось, оттого Чонгук с ощутимой тяжестью переваривает чужие слова и всё пытается вспомнить, когда это в последний раз Тэхён так яро проявлял желание продолжать диалог. Кажется, никогда такого не было. Куклы же бо́льшую часть молчаливы и отрешённы от событий вокруг. Бывали даже случаи, когда их голосовые связки из-за тотального неиспользования атрофировались, а артикуляционные мышцы приходили в негодность, отчего способность говорить исчезала навсегда. Тэ, кстати, мог пополнить ряды подобных окончательных тихонь. Он за последние месяцы всё больше и больше начинал отстраняться от жизнедеятельности. Бывало даже так, что забывал, как проглатывать пищу. Это уже, конечно, жутко. Создавалось железное впечатление, что куклы стремятся к полной деградации. Из костяной черепушки будто бы кто-то аккуратненько вытаскивает извилины и консервирует в коллекционные банки. И если бы не Чонгук, которого вовремя перехватила перепуганная бабуля из лавки с моти и заставила вместе поужинать, то он бы так и не узнал, что Тэхён впал в некую диетическую кому. Тогда, если вспомнить, он одним тяжёлым зырком и обещанием принести целую упаковку жвачки со вкусом газировки заставил куклу пережевать и проглотить всю еду с тарелки. Неделя такой терапии, и Тэхён — потерявший несколько пломб Тэхён — снова был в строю. Ну, если его вечно отсутствующий вид можно было так назвать. Более никаких уклонений от привычного курса за ним замечено не было. Он всё также помогал Чонгуку на задании, много молчал, прятал глаза под повязкой, путешествовал по проводам электропередачи, а вечером скрывался за дверьми вкусно пахнущей лавки с рисовыми пирожками. Гуку было комфортно работать с этой куклой. Тэхён не требовал к себе особого внимания, исполнял задачи без энтузиазма, но всё-таки качественно, лишних проблем не доставлял и даже пару раз прощался вслух. Организации этого хватало для того, чтобы отправлять его на поручения различного уровня сложности. Вот даже за самим Чонгуком приставили смотреть, а значит, доверяли кукле больше, нежели контрактору. Странное дело. Да и получилось так, что Тэхён встал на сторону Чонгука. Хотя тут тоже очень даже спорный момент — да как медиум без чувств и эмоций вообще мог определиться с тем, к кому у него больше сердце лежит? Разве не диковаты подобные деформации? Чонгук не первый день об этом думает. Напрямую бы у Тэхёна об этом узнать, да ясно же, что он лишь молча наклонит голову набок и оставит без ответа. А тебе опять гадать: то ли кукла вопроса не поняла, то ли специально не захотела на него отвечать. И если вдруг с Тэ начали происходить изменения на уровне генома ребёнка неба, то Чонгук приходит к выводу, что все они здесь заболели чем-то человеческим. А точкой отсчёта стала кукла с волосами-пружинами. Её слова, будто бы вирус, поразили оболочки мозга, и благодаря этому органы чувств стали работать на новый лад. Оно, безусловно, тревожит. Вдруг чревато летальным? Чонгук думает, что ему пока к могильным корням рановато, а потому не афиширует бурлящие внутри изменения. Тэхён вроде бы тоже играет в молчанку (как и всегда, впрочем). Если всё оно продолжится в том же духе, то можно и не беспокоиться. Ведь у Чонгука цель своя есть. Он не просто контрактор, устроившийся на подработку в Организацию. Поиск семьи — всё ещё основа, а потому нужно очень сильно постараться и разобраться в окружающих куклах и снах. Последние, кстати, слегка напрягают. Чонгук не станет врать — ощущение сновидения ему не понравилось. Столько лет ничего подобного не было, а тут на тебе, получите-распишитесь. Ну нет-нет, я же не просил! Мне и так хорошо! А нам похуй же. А. Ну да. Точно. Тогда про стрелки часов и смысла нет заикаться. Всё равно всей риторики Чонгуку не понять. Получается, придётся ждать? Если цепочка удивительных событий успела начаться, то её обязательно будет ждать конец. Или же: когда следуешь по длинной дороге, обязательно наткнёшься на какую-нибудь стену. А на ней будет надпись — такая громоздкая, яркая, что не сможешь не обратить внимания. «ХУЙ». А чё именно такая? Ну, просто самая распространённая. Зато Чонгуку сразу станет ясно, что ничего хорошего в дальнейшем можно не ждать. Резковато, да? И как-то не литературно… Зато без лишних демагогий. С контракторами только фактами лучше всего говорить. Они вообще привыкли жить графиками да таблицами. И пока Чонгук задумчиво пил чаёк, красочно обыгрывая в мыслях, как врезается в стену, исписанную граффити, в стеклянную дверь магазина кто-то учтиво постучался. Два раза. Тук-тук. Что за вежливость среди бела дня? Чонгук поднимает взгляд, но вместо фигуры какого-нибудь внеочередного фриковатого посетителя видит чёрную голову вороны, широко распахнутые крылья (видимо, в знак приветствия) и пару зелёных глаз, которые пристально следят за ним со стороны улицы. Внезапный пернатый гость, значит? Гук выходит из-за стойки и открывает перед ним дверь, пока никто не успел заметить столь странной дружбы. Птичка так по-деловому залетает внутрь и усаживается на верхушке одного из книжных стеллажей. Самое интересное, что сегодня она с пустым клювом. Вот это новости… Чонгук удивлённо вскидывает брови и, сменив дверную табличку на надпись «close», гасит в помещении свет, тем самым делая книжную лавку ещё более незаметной. — Сегодня без заданий? — спрашивает Чонгук, на что ворон стучит когтями лапки по дереву. Чёрт разберёшь, что это значит. — Тогда… у меня будет просьба, — опасный трюк, но уже пора бы двигаться к обозначенным целям. Это всё нетипичное поведение Тэхёна виновато. Оно будто бы сил каких-то придало. Нельзя их попросту растратить. — Я хочу выйти на прямой канал связи с Организацией и… — Это невозможно, — слегка вибрирующим голосом пресекает речь Чонгука ворон. Тот лишь закатывает глаза и вздыхает. Даже чёртова птица не даёт ему воли. А ведь он только смелости набрался! Только решился на лёгкий «стоп»! Совсем у этого зеленоглазого ворона совести нет! Ну как ворона… Всё-таки он всё ещё человек. Контрактор, если быть точным. И повадочки у него тоже контракторские. Хоть способность перевоплощения в птицу и не самая классная — в бою она мало чем поможет, — но вот в работе посыльным будет очень даже кстати. Этот ворон, чьё имя и настоящее лицо Чонгуку до сих пор неизвестны, можно сказать, часть их команды. Он, как и Джин, занимает место некого информатора, продолжения цепи связи с Организацией. Единственное отличие, что никаких переговоров с её представителями птица не ведёт. Ей лишь передают односторонние послания без права на собственный ответ, в то время как Джин является участником диалога. К нему Чонгук со своей просьбой обратиться никак не мог. Во-первых, его сразу пошлют нахуй, а во-вторых, если и дослушают, то всё равно пошлют нахуй. Ворон же на вид более лоялен. Ну, таким казался. Его моментальный отказ говорит о том, что здесь Чонгуку тоже помощи искать смысла нет. — Время быстро сейчас бежит, да? — вдруг переводит тему зеленоглазый. Гук хмурится. — Особенно для тебя, — «время». Опять это дерьмо. Каждый встречный пытается попрекнуть его временем, а он не понимает, какой в этом смысл, есть ли тут что-то специально скрытое. — Твоя семья мертва. Перестань цепляться за прошлое, — а вот это уже явно лишнее. Чонгук взглядом, полным трескучего холода, цепляется за собеседника и сжимает руки в кулаки. Так и хочется раздавить ими эту возомнившую себя пророком птичку. Никто не смеет заикаться о семье Чонгука в таком контексте, никто не имеет права его отговаривать. Он не из тех, кто слушается и потакает. И хотя продолжает упорно работать на Организацию, а от своих мыслишек в голове не отказывается. Потому советы ворона здесь явно лишние — они есть мусор. — Я хочу знать правду, — твёрдо и безоговорочно. Гук идёт к этому не первый год. Уже поздно давать заднюю. Он не какой-то там трусливый мудак. — Даже если она тебе не понравится? — Я, если честно, никаких сладостей и не ждал, — и взгляд Чонгука выражает полную уверенность в каждом сказанном слове. Его решительность режет, и если бы не капли осознанности, то он бы уже всадил нож в горло болтливой птицы. И она это хорошо знает, оттого лишь кивает, мол, я тебя понял, дальше мы не будем продолжать — никакого смысла нет. Чонгук лишь щурится и возвращается за прилавок, опрокидывая в себя остатки зелёного чая, будто бы это алкоголь, который слегка собьёт спесь. — У тебя новое задание, — а вот это уже неожиданно. Где же тогда записка? Но клюв ворона по-прежнему пуст. — Придётся спуститься под землю. И это, — пернатый контрактор делает паузу, цепляясь своим зелёным глазом за какую-то внутреннюю струну Чонгука, — это твой последний шанс. Струна не рвётся, но отражает характерный звон отчаянья от стенок сердца. Чонгук пока не может понять значения этой мелодии.