Черная Далия

— А босс в курсе, что мы уехали? — Вики без раздумий блокирует мобильный и бросает его на дно маленького кожаного рюкзака с блестящим замком. — Нет, — Люцифер слегка поворачивает руль, заезжая на усеянную машинами парковку вдоль оживлённой набережной Чикаго. — То есть это побег из дома? — она разворачивается, прищурившись, пробегается кончиками пальцев по его плечу. — Пусть так, — он перехватывает её ладонь, торопливо касается губами запястья и отводит руку. — Хочу насладиться тобой без лишних глаз. Он вытащил её во двор и посадил в салон авто где-то между утренней чашкой кофе и полуднем. Взбудораженный. Нервный. С горящей внутри яростью, что тут же тушилась ультрамариновой волной её глаз, стоило ей только взглянуть в его сторону. Совершенно понимающий, что вовсе не правильно поступает. Этот противный голос в его голове всё ворчал о её мерзком браке, пахнущем заплесневелым болотом и разлагающимся трупом. Люцифер отгонял назойливые мысли, цепляясь за единственную завязочку — узелок нити, благодаря которому он всё ещё держится. Всё плохое случится потом — сейчас они проведут время вместе. Аккуратно. Почти тайно. Наверное. А Вики — невыспавшаяся, но довольная — не спрашивала даже, куда они едут; будто от радости готова была выйти на самую людную улицу и станцевать канкан. Ну, ей-то что, когда перед глазами парит розовый туман? — Бери своё мороженое, и поедем, — Люцифер глушит двигатель и стучит пальцами по краю руля. — В смысле? — оторвавшись от рассматривания яркого парка через прозрачное окно, она снова разворачивается; да так резко, что кончики её чёрных волос рассекают воздух. — Мы идём вместе. Я должна показать тебе фуд-трак, а то так и состаришься, не узнав, что это такое! — Не стоит появляться вместе на людях и привлекать лишнее внимание, — он замолкает, когда чувствует её руку на своём бедре. — Ты так говоришь, будто я посреди улицы на тебя залезу, — она ведёт ладонь выше, игнорируя его тяжёлый взгляд. — Я бы, конечно, с радостью, но не стану. Поедим мороженое. Мы ведь можем выйти на прогулку просто как знакомые?! Люцифера аж передёргивает от этих слов. Просто знакомые… Звучит, как самая наглая в мире ложь, потому что Вики, он, и просто знакомые — несовместимые вещи. И, кстати, это ужасное платье ей вообще не идёт — обтягивающее, короткое, с глубоким вырезом, зато на шее горловина-чокер больше похожая на ошейник, — оно неплохое в общем, но в нём она напоминает Анну. Люцифер только и думает о том, как бы снять его поскорее и избавиться от этого совершенно не подходящего ей тряпья. Ему не нравится эта одежда. Ему не нравится запах корицы, что исходил от неё, когда они выходили из дома. Вики так наивно хлопает своими лазурно-серыми глазами — море там спокойное и размеренное, не штормит даже, — ему лишь хочется преодолеть эти роковые сантиметры, отделяющие их, и зажать её тонкие пальцы в своей ладони. Всё думает о том, какая её кожа на ощупь, но никак не может подобрать ни единой ассоциации. И странно это — чувствовать пальцами, обмениваться теплом, — но так хочется. — Идём. Я не стану подавать виду, что… — Вики замолкает растерянно, но быстро берёт себя в руки и улыбается так ослепительно, что Люцифер чувствует боль между рёбер, словно сердце сейчас разорвётся на лоскуты. — Идё-ё-м. Он проигрывает этот раунд. С треском проваливает под вопли и свист осуждения внутренней толпы, что уже закидывает его мягкими помидорами, возмущённо топает ногами, издевательски улюлюкает. Он проигрывает сам себе, но радуется каждой проигрышной минуте. Люцифер теряется во времени окончательно, когда они идут вдоль набережной, где музыканты играют лёгкий джаз, а рядом перевёрнутая шляпа, наполненная мелкими купюрами и монетами, рассыпанными на асфальт. Вики бежит туда, пританцовывая, виляя бёдрами, оставляет купюру в шляпе, получает благодарный кивок музыканта; и звук блестяще-золотистого саксофона тянется громче, стелется по аллее, завивается в горячем ветерке. Да она еще и фото с ним делает, щёлкается на смартфон — один, два, три, четыре снимка. А небо над головой синее-синее, без единого облака. Они огибают толпу зевак и влюблённых, проходят мимо уличных художников, чьи пальцы заляпаны лазурной краской. Те рисуют море, солнце, дельфинов, утопающих в сияющих брызгах, — и так старательно, увлечённо, что кажется, будто рождены с кистями в руках. — Вон там, смотри, — Вики совершенно бестактно вытягивает палец, указывая на розово-голубой фургон. Такой глянцевый в свете солнца, что глаза слепит. — Ты какое будешь? Я угощаю! Она подмигивает, улавливает его растерянность и, решив оставить выбор за собой, перебирает своими самыми-красивыми-в-мире-ногами — по мнению Люцифера, конечно же — в сторону открытого окна, где молодая девушка в белом накрахмаленном фартуке растягивается в приветственной улыбке. Люцифер за всю жизнь столько этих самых улыбок не видел — таких искренних и беззаботных, — так что теперь чувствует себя нелепо. Да и вообще по-дурацки, стоя в уличном кафе-мороженом среди низких белых пластиковых столиков, зонтиков, жужжащих разговоров и звона смеха, пропитываясь запахом сахарной ваты и воздушной кукурузы. Вики несётся с подносом в руках, чуть ли не падает, настойчиво кивает в сторону стула, призывая уже сесть наконец, а не стоять, будто трубу проглотил. И Люцифер подходит к сиденью, молча смотрит, как она ставит перед ним бумажную креманку с молочно-белым мороженым и коктейль, где на стакане продавщица успела нарисовать маркером единорога, да ещё и сливочную верхушку щедро сдобрила разноцветной посыпкой. Люцифер сейчас закроет лицо ладонью. И зачем только он согласился?! Он убил человек так… много. И в этом мире сказочных-и-добрых ощущает себя самым настоящим пришельцем. Вики видится всё волшебным, а Люциферу это место волшебным не кажется — скорее странным, — он бы держался отсюда подальше. — Итак, — она усаживается на стул, поднимает вверх одноразовую ложку, будто отвоевала её у мира, и продолжает более резко: — Да сядь ты уже. Люцифер проигрывает снова. Опускается на сиденье, и всё вокруг словно затихает. Ему чудится, будто все на него смотрят, все знают, осуждают, перешёптываются. Он еле-еле сдерживается, чтобы не вернуться обратно в машину. Вики удовлетворённо кивает, хихикает про себя, цепляет ложкой мягкое мороженое синего — кто бы сомневался — цвета и отправляет в рот. — Пробуй! — восклицает она, задрав брови. Если честно, Люцифера от всех этих манипуляций аж подташнивает. Он обхватывает стакан, смазывая невысохший маркер и превращая весёлого единорога в хмурое нечто. — Что не так? — говорит она тише. — Не нравится тут? — Я не привык к такому, — он откидывается назад, и хлипкая пластмассовая спинка чуть прогибается. — Да, мне не нравится. — Ну, тебе много что не нравилось. Нужно просто попробовать, — Вики подносит ложку ко рту и облизывает её пухлыми розовыми губами. — Ты сам говорил, что нельзя делать поспешных выводов. Раздражающий-синий-фактор сейчас не кажется ему таким уж раздражающим. То ли дело во всей этой обстановке, которая бесит его сильнее, то ли в Вики, что всё явственнее ощущается его пристанищем, подводной лодкой на глубине Северного Ледовитого океана, самой настоящей водородной бомбой — лишь только дёрнуть чеку, и Люцифера разорвёт от переполняющих его чувств. Под её довольное мурчание он отпивает коктейль. А это уже три-ноль в её пользу, между прочим, — Люцифер решает отыграться в постели, ведь чётко понимает, что здесь у него шансов явно нет. — Вкусно? — бесцеремонно схватив его стакан, она прикладывается губами к ярко-бирюзовой трубочке, скрученной в узел на ребристой части, и мысленно отмечает, что сейчас они почти поцеловались, ведь этот тонкий цветной пластик до сих пор хранит тепло его губ. — Вкусно, да. — Мы ведь договаривались, — Люцифер ведёт зрачками в сторону, затем возвращает взгляд на Вики и добавляет более резко, видя её довольное раскрасневшееся лицо: — Прекрати! Вики так счастлива, что её внутреннего света хватает, чтобы озарить всю улицу, зарядить солнце и залить золотом округу, поэтому своим грубым тоном он не застаёт её врасплох. — Ладно, я не буду предлагать тебе пробовать своё мороженое, — она отправляет в рот очередную ложку. — Но знай, на вкус оно, как сладкая жевательная резинка. — Почему именно жевательная резинка? — Мне нравится, — Вики кладёт локти на стол и подпирает руками подбородок. — Скучно любить ванильное. — И поэтому ты взяла мне ванильное? — он на секунду опускает глаза, смотря на тающее мороженое. — Ну, ты зануда. И вполне можешь любить именно такое, — ляпает она, но тут же затихает, опускает взгляд, пальцем вырисовывая узоры на столе, и пытается выискать в голове хоть одну идею, чтобы перевести тему. — Раньше мы с Сэми любили смотреть на звездопад. Забирались на телевизионную вышку — тогда он ещё был в более стабильном состоянии, — брали с собой сэндвичи, шоколад, смотрели на поток метеоров и загадывали желания. — И что же ты загадывала? — Разный бред, — она проводит рукой по волосам, когда горячий ветер взметает её пряди. — Типа дом мечты. Тот, в котором я всегда жила, нельзя было назвать таковым. — Какой можно? — спрашивает в полтона. — Какой он, дом твоей мечты? Вики закусывает нижнюю губу — она никогда не думала об этом настолько подробно, не представляла в деталях. Стены, полы, окна, вид из этих окон? А возле дома? Наверное, огромный сад, где цветов много-много. Так много, чтобы можно было лежать среди них и слушать перешёптывание ветра. Ей нужно поразмыслить об этом. Но не сейчас, потому что знает наверняка, что времени у них мало. Мороженое от тепла раскалённого солнца тает, а она так и сидит, смотрит на него своими глазами, наполненными синей печалью. В них отражается небо. Небо и солнце, небо и облака, невидимые пылинки в воздухе, солнечные блики на озере. Это всё сейчас в её глазах. — Наверное, он там, где не очень жарко, но и не холодно. Не слишком большой, там пахнет деревом и очень уютно, особенно, когда за окном гроза, — Вики водит ложкой по дну креманки. — А твой? Люцифер старается подумать о доме, но не видит даже очертаний, и любая размытая фантазия подталкивает его лишь к одному единственно верному ответу: «Тот, в котором будешь ты». Но озвучивать это он не собирается, потому что это не в его стиле как-то. Если бы он сказал нечто подобное, то Вики стало бы не по себе. Её вполне устраивает радоваться фразам, вырванным из контекста, и придумывать им другую жизнь. Люцифер никак не может взять в толк, когда это всё произошло, когда перевернулось с ног на голову? Чёртова комета, ворвавшаяся без спроса в его душу. — Это всё не имеет значения, — вдруг продолжает она. — Мы поняли, что нельзя загадывать желания в этот момент. Ведь когда звезда падает, она умирает. Сбрасывает оболочку и взрывается. Это неправильно — думать о себе во время смерти чего-либо. — В обычном мире смерть была далека от твоей повседневной жизни, но теперь смерть с рутиной идут рука об руку. Тебе будет очень тяжело, если ты этого не поймёшь. Люцифер не может расслабиться в полной мере, всё встревоженно осматривается по сторонам и чувствует на себе излишнее внимание. Что неудивительно — он умеет притягивать чужие взгляды. И чужих женщин. Выходить вместе — слишком опрометчивый поступок. Правильно отец всё его детство твердил: «Не умеешь ты справляться с эмоциями, они обволакивают твой разум и делают взбалмошным идиотом, рискующим лишиться жизни». Только теперь он ходит по лезвию и ставит на кон не только свою жизнь. Люцифер смотрит на потерявшее форму мороженое несколько долгих секунд. Он никогда не любил сладкое, но сейчас готов полюбить всё что угодно. Однако, как бы он не хотел попробовать пропитаться моментом, мысли об их положении не дают покоя и рассеивают сказочную дымку нынешних реалий. Они принадлежат друг другу ещё ровно один день, а потом всё вернётся в прежнее русло и пойдёт своим чередом. Потому что он и она сейчас — словно чёрное и белое, синее и красное, — как ни крути, не станут единым целым, не сложатся идеальным пазлом. И это его злит. Медленно, но верно, капает на темечко расплавленным воском, подкипающая ярость ведёт по дороге невозврата до определённой точки, достигнув которой, пути назад уже не будет. — Нужно идти, — он поднимается со стула. — Ты не попробовал мороженое, — тихо отвечает она, но не перечит, сжимает пальцами кожаную ручку рюкзака. — Может, в другой раз. Но вряд ли. Они возвращаются к авто в полном молчании, каждый погрязший в своих мыслях. Вики простая, как два плюс два, и Люциферу даже не нужно быть пророком, чтобы понять, что ей плохо — этот периодически появляющийся загнанный взгляд говорит сам за себя, — как бы она не старалась убедить в обратном. Люцифер закрывает за ней дверь, стоит Вики растянуться на переднем сиденье, обходит машину и опускается на водительское, но не спешит заводить двигатель. — Ты боишься, — Люцифер продолжает потерянную тему. — Все боятся. Но в какой-то момент ты начинаешь воспринимать смерть как данность, — обхватывает руками руль, бездумно смотря за прохожими через лобовое стекло. — Наверное, в Палермо раньше не было ни одного бизнеса, где бы отец не имел долю. Конечно, у него были партнёры, нельзя владеть абсолютно всеми деньгами, как бы тебе этого не хотелось. Джино Сальери был одним из таких партнёров. Отец как-то сделал ему одолжение, и тот, в свою очередь, отдавал ему часть заработанных денег. Мы вышли в море на яхте в тот день, я уже понимал, что Джино со своей женой вряд ли вернутся на берег, потому что накануне отец узнал, что Сальери стал слишком много болтать на стороне. А все тайны семьи всегда должны оставаться тайнами. Это либо происходит добровольно, либо тебя заставят замолчать, — он даже не понимает, зачем это говорит. Но если рассказывает, то это что-то да значит. Для него. Для них обоих. — Джино не подозревал, что отец в курсе, они совершенно спокойно обедали на верхней палубе и разговаривали на отвлечённые темы. Я спустился вниз, в этот момент раздалось два выстрела, а когда вернулся, мама стирала то ли кровь, то ли мозги синьоры Сальери со стола. Так спокойно, будто убирает тряпкой пролившийся соус. Джино был ещё жив, хоть и истекал кровью. Тогда отец выстрелил ещё раз, — Люцифер нажимает кнопку запуска. — А потом сел обратно за стол и доел свою лазанью. Брови Вики ползут вверх, она морщит нос и качает головой. Люцифер крепче сжимает руки на руле, иначе его желание обнять её и притянуть к себе пересилит остальные. Которые тоже всё вертятся вокруг неё, но кого это удивит. — Спустя время отец узнал, что у Сальери осталась дочь. Видимо, его это тяготило. Наши люди в Италии сделали так, чтобы девочка приехала в Америку. А потом она попала в наш дом. Думаю, ты понимаешь, о ком я говорю.

***

Закрывшаяся дверь квартиры словно бы отрывает их от всего мира. Вики обвивает его шею руками сразу же, прямо на пороге, не дожидается разрешения — как будто она вообще его спрашивала; примыкает губами к его рту — колко, остро, влажно, — и в очередной раз теряется в пространстве-времени, когда Люцифер прижимает её к стене. По сравнению с его горячим телом она кажется почти ледяной. — Мы надолго здесь? — оторвавшись от желанных губ, она чувствует, как его руки, забравшись под юбку, стискивают бёдра. — До утра, — Люцифер чуть отстраняется, вглядываясь в её лицо. — Не так долго, как хотелось бы. Плотно-серое облако ревности, в котором Люцифер задыхается, затмевает солнце всякий раз, стоит затронуть эту тему. Ей и самой нелегко, но Вики решает не быть страдалицей, не ломать драму, а наслаждаться мгновением здесь и сейчас. К чёрту трагикомедию. В конце концов она здесь, рядом с ним, и за это отмеренное время уже отстрадала сполна — не так красиво, как хотелось бы, тут даже нельзя восторженно закричать: о-боже-прямо-как-в-фильме; но, в целом, её жизнь — не такое уж дерьмо. Есть крыша над головой, еда. Теперь она больше не думает о том, как заработать деньги. Теперь у неё есть всё. Даже муж. Даже любовник. Да-да, у неё почти всё отлично. — Знаешь, что я сейчас поняла? — говорит Вики, вытягивая низ рубашки из его брюк. — Что в слове «любовь» есть первые буквы наших имён. Люцифер коротко усмехается. Отводит прядь её волос назад, в который раз удивляясь, каким образом она повернула его жизнь на сто восемьдесят градусов. Пусть она порой и ведёт себя, как ребёнок, — плевать. Если сейчас её кто-то отнимет, то он свихнётся. Касается уголка её губ, ведёт носом по щеке — кожа такая гладкая, будто её вычистили скрабом — и шепчет: — Я закажу еду. — А я в душ, — прошмыгнув под его рукой, упёршейся в стену, Вики проходит вглубь квартиры. Быстро поднимается по стеклянной лестнице и юркает в коридор, освещённый тёплым солнечным светом. Потянув дверную ручку, ступает в спальню, встречается с мёртвой тишиной и как-то болезненно хихикает, в который раз пытаясь убедить себя, что с ней всё хорошо. Сейчас хорошо! Несколько минут назад точно было, когда рядом стоял Люцифер. Она глубоко выдыхает, улыбается более расслабленно, твердит мысленно без остановки, что всё наладится. За это Маль бы её ударил. За улыбки, за мысли, за измены. Хотя, за последнее, скорее, убивал бы медленно-медленно, раскрасил бордовым, с упоением слушая, как она кричит от боли. Звонко раскрыв молнию на рюкзаке, она щёлкает боковой кнопкой мобильного, но не находит ни одного пропущенного и даже удивляется, что Мальбонте до сих пор не обрывает её телефон. Ни одного звонка. Ни одного сообщения. А ведь стрелка уже близится к нижней отметке на циферблате! Вау. Вики с шелестом вынимает таблетку из блистера и отправляет в рот, делая мысленную отметку. Стягивает с себя это до чёртиков неудобное платье, из которого того и гляди вывалится грудь, небрежно швыряет его на пол и плетётся в душ, ступнями ощущая тепло подогревающегося кафеля. Стоя под горячими струями, что стекают по волосам, по телу, блестящей воронкой попадая в водосток, она думает о том, что Мартино был прав: всё когда-нибудь закончится. Все эти ненавистные взгляды, кошмары наяву, твёрдые пальцы, пересчитывающие рёбра каждую ночь, чужие губы-зубы на коже. Не забудутся, но закончатся. Может быть, из неё может получится что-то нормальное; может быть, она даже не станет психически больной. Ну, не сильно. Вики открывает глаза. Мотает головой, и капли с её чёрных волос попадают на светлый кафель. Нужно же здесь и сейчас. Мыслить более оптимистично и не поддаваться отчаянию. Всё, конечно же, будет хорошо, потому что сбить с неё спесь легко. Сломать — нет. Когда-нибудь всё наладится, и тогда всё изменится. Потому что теперь они с Люцифером, вроде как, вместе? Если это вообще можно так назвать. Вики делает воду горячее, будто желая свариться заживо; спешно намыливает себя гелем, смывает остатки мрака, глубоко вдыхает влажный тягучий пар и, выключив душ, тянется за мягким полотенцем. На полу оставляет мокрые следы от ног, на которых можно поскользнуться, и останавливается у зеркала. Раньше она часто делала так: стояла и смотрела, как на запотевшем стекле постепенно прорисовывается силуэт — сначала мутные очертания, потом эти хлипкие линии обретали чёткость, — впервые Вики замечает там другого человека. Нет, это точно не она, ведь Вики не была такой — словно собранной из тысячи обрывков. Но с ней ведь всё в порядке, да? Нет. Ей должно быть мерзко, страшно, но, видимо, что-то повредилось внутри, — и нет ни слезинки, ни всхлипа, ни звука. Лишь шумный выдох, выпускающий из неё остатки себя прошлой. Она ловко убеждает себя, что все эти лезвия на её пути совершенно нормальны. Что она ещё всех переживёт. Вики с неописуемым спокойствием сушит волосы — прямые, густые, блестящие, так и не скажешь, что их полночи мнут чужие пальцы, — выходит из ванной, ловя разгоряченным телом прохладу комнаты, копается в сумке, доставая нижнее бельё — ещё одна синяя деталь в этом грёбаном мире. Что-что, а вот все эти трусики-бюстгальтеры, которыми снабдил её муж, Вики даже нравятся. Для себя подбирал, по своему вкусу, и от этих предположений она нервно-едко смеётся. Спустившись вниз, встречается с глухой тишиной. Люцифер будто бы испарился, что вводит её в растущую панику до тех пор, пока не слышится щелчок замка душевой, расположенной на первом этаже. Вики срывается с места, ускоряет шаг, останавливается в проёме, прервав его путь вытянутой рукой, уперевшейся в косяк. У него полотенце на бёдрах, обнажённый торс — такой идеальный, загорелый, с чёткими линиями мышц и татуировок. И совсем нет одежды. Даже перчаток. Сейчас его очередное удивление её наглостью — по классике жанра — должно перерасти в страх или даже в ярость, однако в его глубине рождается нечто другое. Потребность. Потребность коснуться Вики. Сейчас, смотря на синие всполохи в её глазах, где море накрывает с головой, убаюкивает качанием волн, окутывает синей шалью; на синее кружево, сквозь которое просвечивается её бледная кожа; на синюю венку, бьющуюся на её шее, и бесконечно затянувшийся рывок из собственного мира-без-синевы, что скукожил его и уронил на крест, даётся довольно просто. Под тихий выдох он вскидывает руку, касается её гладкой — всё ещё горячей после душа — щеки. Замирает, ощущая на кончиках пальцев серебро звёзд. Он больше не захлёбывается острой солью, а она лишь трётся о его ладонь медленно, мурлыкая ласковой кошкой, прикрывая веки, — и воющие от боли киты тонут, идут ко дну, успокаиваясь редким подводным пульсом. — Мне нравятся твои руки, — шепчет Вики, несмело касаясь его запястья. — Мне всё в тебе нравится. Боится спросить вслух то, что хочет сделать, но Люцифер кивает, заранее понимая, — и лишь тогда она обхватывает губами его палец, проводя кончиком горячего языка по коже. Заводит глубже, сжимает во рту сильнее, придавливая к нёбу. У Люцифера колко щемит в груди, сердце заходится маятником — он растекается чернилами в её руках, кладёт ладонь на талию и притягивает ближе, скользя по позвоночнику, вызывая обоюдную дрожь, захватывает губы голодно, жадно, ненасытно, и Вики кажется, что он сейчас её выпьет. Она упускает тот момент, когда её голая спина вновь встречается с шероховатой стеной. Тихо освобождаются от петель крючки, и синий лифчик падает вниз. Люцифер одержим тем, как она пахнет. Тем, какая она на вкус. Тактильными ощущениями при соприкосновении с её телом. Он трогает её везде: шею-плечи-грудь-бёдра. Заводит руку между подрагивающих ног, чувствуя влагу на пальцах. И не сомневается в бьющемся в голове желании попробовать её там. — Я хочу, — она разрывает поцелуй и чуть отстраняется, — хочу кое-что сделать. Люцифер не успевает ответить, как Вики уже опускается на колени перед ним, развязывает узел чёрного полотенца и опускает на пол. Его твёрдый член перед её лицом. Вики больше не боится обхватить его, ощутить выступившие вены, пальцем провести по влажной головке, растирая скользкую смазку. Со сдавленным стоном берёт его губами, языком обводя вокруг, посасывая, улавливая его вздох. Уперевшись рукой в стену, Люцифер опускает взгляд, жадно всматриваясь в каждое движение, как Вики гладит самое основание, облизывает всю длину вверх, тихо постанывает, лаская себя внизу через ткань трусиков. Дойдя языком до пульсирующей головки, она погружает член в рот, вырывая из его груди протяжный выдох, заводит глубже, но не может взять и половины, — член упирается в горло. Вики старательно качает головой, вбирая его, насколько это позволяют сделать возможности её не вместительного рта. Двумя руками ласкает основание, ниже; ёрзает коленями по полу, сосёт, облизывает, тихо постанывая и вылавливая слухом его частое дыхание. Люцифер кладёт ладонь на её затылок, начинает сам задавать ритм, останавливаясь у горла, скользя по мокрому языку. Она периодически трахает ему мозги, он теперь трахает её рот — всё честно. Вынимает полностью, проводит головкой по губам, встречаясь с ней взглядом, — Вики смотрит снизу вверх с вызовом, испытующе: будто не член его обсасывает, а сжимает пульсирующий мешочек сердца в руках. Такие игры ему нравятся. Плоской поверхностью языка она медленно лижет налившиеся кровью узоры вен, и тогда Люцифер рывком поднимает её с пола. Теперь его очередь поиграть. Обхватив под бёдра, он даже не доносит её до постели. Укладывает на стол в гостиной и сразу же стягивает промокшие синие трусики, отбрасывая их в сторону. Он раздвигает её ноги, отмечая, как сильно она течёт, когда смазка поблёскивает в свете солнечных лучей, проходящих сквозь широкое панорамное окно. Первое прикосновение пальцев к клитору заставляет её изогнуться, оторваться частью спины от ставшей влажной поверхности стола. Одной рукой Люцифер сминает её грудь, чуть оттягивая затвердевшие соски; второй размазывает влагу между складок, массирует, вводит, вынуждая часто дышать и судорожно сжимать упругими стенками его пальцы. — Давай уже, — вырывается вместе со стоном. — Хочу тебя внутри. Он ещё не вошёл, а ей уже хочется покурить, сама не знает зачем — ведь не круто, вредно, не модно; но, по сравнению с общей катастрофой, этот яд, оставляющий вкус корицы на языке, — совсем малость. — Утром будет завтрак в постель, — отвечает, мокро шлёпает по клитору, посылая искры от низа живота до кончиков пальцев. Расположившись между ног, он упирается членом во вход, обхватывает бёдра, опускает взгляд, смотря, как аккуратно её кожа растягивается под его член. Она такая тесная, тугая, что Люцифер готов кончить от одного только проникновения. В свете яркого солнца, что очерчивает тонкий силуэт, кажется, что она вот-вот рассыпется на миллион искр, превратится в золотистый песок. У него от одного её вида в голове начинает лопаться взрывная карамель. Громко стонущая при каждом его толчке, кусающая губы, изгибающая тело на столе хватается за края, — а Люцифер, трахая её, думает только о том, как же, блядь, она хорошо смотрится. Под ним. На нём. Неважно. Главное — рядом. Он закидывает голову назад, приоткрыв рот в глухом стоне, вынимает член полностью, продолжая водить им вдоль пульсирующих складок; Вики, стараясь отдышаться, скользит рукой по своему животу, обхватывает его каменный, словно готовый взорваться, член и опускает его ниже, упирая головкой между ягодиц, решая пуститься сегодня во все тяжкие. — Сюда тоже хочу, — дрожащим голосом произносит. — Ты всё и сразу решила попробовать? — он убирает её ладонь. — Не в этот раз. — Другого раза может не быть, — Вики поднимается на локтях. — Если не любишь анальный секс, то так и скажи, я не настаиваю. — Это может иметь неприятные последствия, — большим пальцем он обводит медленными круговыми движениями клитор. — Не хочу, чтобы ты порвалась, — и легко поднимает её со стола. — Вставай. Ты кончишь и без этого. Люцифер усаживает её на кресло, становясь на колени, за бёдра притягивает к себе, и одна нога тут же ложится ему на плечо. Членом раскрывает складки, входит немного, вынимает обратно, дразня, замечая тянущуюся за головкой смазку, пальцем стимулируя клитор. Вики пытается толкнуться вперёд, но оказывается прижата тазом к гладкой обивке. Её возведённая в абсолют красота, податливость тела, рваные стоны, эти искры-лезвия на кончиках пальцев — всё собирается в один поток, находит место в сердце, точит один из его углов. — М-м, — приоткрывает пересохшие губы, когда он входит полностью. Её ресницы дрожат, на щеках выступает румянец, тонкие волоски липнут ко влажному лбу. Она очень узкая, и при каждом проникновении у Люцифера тяжесть внизу живота распространяется сильнее; сводит ноги, горло, мышцы, и он прикрывает глаза, чтобы не сбиться с темпа. Сжимает зубы, пальцами её бёдра, опасаясь оставить на них следы. Он бы с удовольствием отшлёпал её хорошенько до красноты упругих ягодиц, но было бы слишком опрометчиво давать волю таким желаниям. Движения становятся размашистыми и резкими, каждым рывком выбивающими громкий стон из её груди, которую он то и дело стискивает в ладони, оттягивая соски, прокручивая их между пальцев. Она ногтями впивается в подлокотники, изгибается в кресле — абсолютное безумие, выброс адреналина, — всхлипывает от недостатка воздуха; и все слова, все эти выливающиеся из её рта слова — хочу/не отпущу/не смогу без тебя, — будто выстрелы заряженным свинцом в небо, пронзающие бескрайнюю вселенную, осыпающиеся осколками звёзд. А он всё трахает и трахает, натягивает на себя, словно бы не замечая этих кругов-вспышек перед глазами. На дыхание не остаётся времени. Он умел и довольно нежен в своей острой грубости. Люцифер наклоняется, вжимая Вики в кресло, и целует-целует-целует, пока губы не начинают ныть от прикосновения, пока не остаётся ни единого места, до которого он способен сейчас дотянуться, где не побывал бы его язык. Они оба оголены друг для друга, пальцы блуждают по телу, оставляя невидимые ожоги-метки, и Вики, — не умеющая владеть собой, отдающая себя полностью, — бесстыдно стонет в его влажную шею. Она царапает его спину, плечи, каждым дюймом чувствуя, как он заполняет её внутри, раскрывает глаза, горящие небесным огнём, вскрикивая под его хриплые рваные вздохи. Прилив жара между ног становится невыносимым, она не может терпеть — содрогается больше не принадлежащим ей телом, пульсирует липко и мокро вокруг его твёрдого члена. Люцифер ловит её губы своими, гасит протяжный стон, ждёт, позволяет выровнять дыхание и плавно выскальзывает из неё, поднимаясь на ноги. Ему хочется ещё. Ненасытных сладких губ, тонких пальцев на своей коже, дрожащих ресниц. Вики сползает с кресла, почти наощупь подбирается к нему и устраивается на коленях на уровне паха. Обхватив член рукой, проводит снизу вверх и обратно; вбирая ртом головку, проталкивает дальше, упирая в щёку, в горло, в нёбо. Люцифер шумно выдыхает, берёт за затылок, толкаясь вперёд, наращивая темп. Слюна скапливается на уголке её растянувшихся губ, ногти вонзаются в ягодицы, и, последним рывком раскрыв её горло, он изливается внутрь, охваченный тягучей судорогой, пронёсшейся по всему телу. — Всё в порядке? — тяжело дыша, спрашивает, когда она выпускает член изо рта. — Угу, — Вики оседает на пол, дрожа и стирая тыльной стороной ладони влагу с опухших губ. — Даже слишком. Она едва дышит, но всё равно довольно улыбается, пока Люцифер поднимает её и прижимает к себе. Их тела влажные, горячие — можно чувствовать общий пульс. И Люцифер думает, что отдал бы всё, лишь бы у него было много-много таких минут, когда она будет смотреть на него вот такими глазами. И прежде, чем она успевает ему что-то сказать, — а ей есть что сказать, — тишину в момент натягивающихся между ними неразрывных связей-нитей пронзает острый сигнал, обозначающий визит посетителя. — Это еду привезли, — успокаивает он, когда Вики вздрагивает. — Я заберу. Иди в душ. — Присоединишься? — прищурившись, она всматривается в его лицо. — Возможно даже несколько раз.

***

Когда на горизонте расцветают ало-желтые лучи, а солнце расплавленным золотом покрывает окна небоскрёбов, Вики тревожно крутит молчащий телефон в руках несколько секунд, затем устраивается в углу дивана, поджимая обнажённые ноги под себя, опускает голову на спинку, и мир вокруг неё замедляет движение, превращаясь в поток разливающейся краски. Ей свободно и легко — сейчас она живёт; ощущает, как между рёбер всё переворачивается, отзывается приятным трепетом в груди, плавится, стекает по коже. Вики чувствует себя наполненной, абсолютно правильной, нашедшей своё место. На ней его рубашка, доходящая до середины бедра, но сейчас так задрана, что почти оголяет ягодицы. — Поешь, — говорит Люцифер, снимая фольгу с покатой бутылки. Она молчит, улыбаясь, бездумно рассматривает, как он разливает вино по бокалам. Поверить в то, что он сейчас рядом, — спокойный, расслабленный, с обнажённым торсом, — удаётся с трудом. Её сердце радостно-смущённо кувыркается в груди, и Вики с облегчением выдыхает, что в полутьме не видно её горящих щёк. — Ты меня слышишь? — он поднимает бровь, смотря на неё вопрошающе. Вики кивает и тянется за тарелкой, стоящей на низком стеклянном столе, расположенном рядом. Подцепляет вилкой пичи , валяет в соусе из протёртых томатов с оливковым маслом и базиликом и отправляет в рот. — Если всё будет хорошо, то пару раз в неделю я буду выезжать в Вегас одна. Мы могли бы видеться. — Нет, — отрезает он, отпивая вино из бокала. — Слишком опасно. Даже находясь здесь, мы сильно рискуем. Люцифер замолкает и хмуро думает о том, стоило ли всё это такого риска? Что будет, если все узнают? Что будет с ней? Что будет с ними? Каждое действие имеет последствия. И последствия эти катастрофически, смертельно опасны. Какой же он идиот. Проводит ладонью по лицу, пытаясь смахнуть с себя тревожные мысли. Их ведь не застали в постели. А всё остальное — не доказательство. Об этой квартире вообще мало кто знает. Он надеется, что Маль не настолько параноик, чтобы устраивать слежку, да ещё и на чужой территории. — Тогда как быть? — Вики вмиг теряет прежнее сияние. — Я хочу встречаться с тобой. Хотя бы изредка. — Я хочу этого не меньше. Будем действовать по обстоятельствам. Нельзя больше рисковать. Порой ему хочется воздеть руки к небесам и попросить помощи, потому что он не понимает, что со всем этим делать. Если это очередное испытание, то Люцифер проходит его не с высоко поднятой головой. Отец в нём разочарован — он уверен. Нужно отказаться от Вики, отстраниться, провести черту. Ранит ли это её? Увидит ли она в этом благое намерение? Если бы он знал, чем это всё обернётся, то никогда не позволил бы себе даже смотреть в её сторону. Врёт, конечно же. — Нам просто нужно остаться в живых, иначе всё напрасно, — продолжает он, вытягивая руку по спинке дивана. — Это будет сложно. — Мы постараемся, — Вики припадает к бокалу, и на языке разливается терпкость вина. — Не смейся только, окей? Ну, над тем, что я сейчас скажу, — она вытягивает вилкой пасту и укладывает длинную макаронину в рот, слизывая соус, что заляпал её указательный палец. — У меня внутри разряды. В прямом смысле, от тебя. Знаешь, розовый туман и все эти глупости. И, чёрт возьми, это даёт мне силы верить в то, что я когда-то смогу стать для тебя кем-то кроме… — секундная пауза. Вдох-выдох. Глоток вина. И снова её обволакивающий голос: — Ты себя вообще видел? Ты красивый, даже когда хмуришься. Я слышу тебя, даже когда ты молчишь. Не знаю, что ты со мной делаешь. Не знаю, как ты это делаешь. Но я не хочу это прекращать. Просто не прекращай, ладно? Прошу. — Почему? — его вопрос вводит Вики в замешательство, заставив отвести взгляд и поджать губы, но ответ уже кружит в воздухе. — Иди ко мне. Вики со стуком ставит полупустую тарелку на стол, устраивается рядом и просто целует его, медленно раскрывая губы языком, потому что не хочет говорить о своих чувствах сейчас; она вообще не из тех, кто сыпет красивыми фразами — это ведь лишь буквы в воздухе, к чему они вообще. Она просто хочет показать ему: что бы ни случилось, она его никогда-никогда-никогда не бросит. Его ладони повсюду — скользят вдоль шеи, трогают плечи, сжимают талию, — прикосновения нежные, но твёрдые, настойчивые, вызывающие отклик. Её в его жизни становится много. — И ты, кстати, должен мне желание, — шепчет в губы. — Действительно? — он усмехается, отстранившись, скептично приподнимает бровь. — Ты не выполнила условие. Вики дует губы ровно десять секунд, пока оглядывается по сторонам. В квартире мало мебели, но встроенный в стену огромный книжный шкаф особо выделяется. Она столько книг в жизни никогда не видела, а количество прочитанных по собственному желанию так и вовсе можно по пальцам пересчитать. — Значит, не почитаешь мне? Люцифер переводит взгляд на стекло, за которым на полках прижимаются друг к другу и тускло поблёскивают цветные корешки. В детстве Люцифер читал всё, что под руку попадёт, до чего мог дотянуться в семейной библиотеке. Со временем стал более избирателен — теперь ему не нужно было просто поглощать буквы, хотелось погрузиться в придуманный кем-то мир, срастись с невидимыми гранями и вообразить рисованную буйной фантазией картинку за подлинную реальность. — Почитаю. Вики звонко целует его в щёку. Подпрыгивает с места, отрывая ладонь от его живота, словно бы вместе с кожей, и уносится к полкам, сметая всё на своём пути, спотыкаясь о рассыпавшиеся подушки. Эта нелепая, хрупкая, но уверенная в себе девчонка — смешная и забавная; вот только Люциферу, смотря на неё, смеяться не хочется, потому что необломанные острые углы мешают наслаждаться ею в полной мере. Люцифер просто боится признаться себе, что Вики может исчезнуть. Отдав найденную книгу, она прижимается сбоку, устраивается щекой на плече, дарит своё тепло, не прося ничего взамен, рисует круги на солнечном сплетении, проводит ладонью по груди, по животу — мягко, воздушно, будто в эти наполненные верой прикосновения вкладывает всю себя. Они переплетают пальцы. И лёгкое волнение в её груди сменяется умиротворяющим спокойствием. Потому что Люцифер не выдёргивает их. Не убирает руку. Не просит уйти. Он просто открывает книгу, что кружит ей голову сладковатым дымным ароматом, пропитавшим каждый лист и переплёт, а потом тишина комнаты наполняется лишь его чуть хрипловатым голосом и шелестом страниц. Вики некоторых слов вовсе не знает, прижимается ближе — ещё и ещё, пока не становится по-настоящему жарко и тесно, словно попытка залезть ему под кожу наконец увенчалась успехом. В её груди сладко и странно, почти ноюще больно. Всё закончилось, исчезло, растворилось. За пределами их вселенной Мартино сидит в кабинете, взявшись за голову, собирает остатки сил, чтобы выбраться из отчаянно-моросящей бездны; Мальбонте выдыхает коричный дым в пространство и закрывает на телефоне вкладку с её местоположением, раздражённо отбрасывая гаджет в сторону. Здесь же — в его руках, голосе, дыхании, успокаивающих поглаживаниях — нет ничего. Абсолютная. Совершенная. Спокойная. Пустота. — Тебя я бросил и не жду добра От злой судьбы — я виноват во многом! Мой скорбный вопль тирренские ветра По приальпийским разнесут отрогам. Вики так хочет спросить, кто она в его жизни, где её место, но заранее знает, что он не ответит. Этого и не нужно — его сердце уже растеклось летним солнцем по её ладоням. Прервав чтение, Люцифер целует её запястье, едва уловимо касаясь губами, и наступает её очередь плавиться. — Из края, где природа так щедра, Изгнанник, вырван я людьми и Богом, — Ты обо мне вздыхаешь до утра В своей Флоренции, а я к порогам Чужим, предательским бреду в тоске. Я верил, что от дома вдалеке, В глуши лесов таясь, подобно зверю, В пещерах, верил я, что обману Любовь, — теперь я ни во что не верю: Мы и в геенне у неё в плену. Вики уже не слушает: уставший организм наконец сдаётся, и она проваливается в сон. Люцифер остаётся в тишине. Закрывает книгу, откладывает в сторону, губами касается её лба. Время вокруг них расходится кругами по воде. Сегодня Люцифер не чувствует себя уставшим, словно тащил на себе мешки с камнями, где вместо этих самых камней — чувство вины, имена убитых и сгустки времени. Он подхватывает её на руки, даже не разбудив, тихо несёт в спальню, что выполнена в черно-белых тонах и является живым доказательством минимализма: кроме большой постели, в которую Люцифер аккуратно укладывает Вики, прикрыв тонким хлопковым одеялом, прикроватного столика со стоящим на нём светильником и окна во всю стену, здесь больше ничего нет. Закрывает шторы, погружая комнату в темноту, ложится рядом, обещая себе лишь несколько минут посмотреть на её изредка подрагивающие ресницы, и сам не понимает, как получается так, что они уже прижимаются друг к другу во сне, словно притягиваясь к теплу тел. Когда Люцифер внезапно открывает глаза среди ночи, то обнаруживает, что её голова лежит на его плече. Вики такая маленькая и хрупкая, что легко помещается в его объятиях и умудряется даже поджать ноги под себя, как она любит. Наверное, это первый раз за последнее время, когда они высыпаются, — их не беспокоит даже солнечный луч, пробивающийся через неплотно задёрнутые шторы. Люцифер просыпается первым. Волосы Вики, что взъерошились за ночь, лезут ему в нос, отчего хочется чихать, и, распахнув глаза, он притягивает её ближе, утыкаясь в шею. Пальцы расстёгивают рубашку, скользят по животу к ложбинке на груди, вырисовывают спирали. Вики звучно выдыхает, когда его губы касаются ямочки на ключице. Языком он ведёт по плечу. Она тонет в его ладонях, захлёбывается безудержной нежностью, кутается в воздушное одеяло, состоящее из десятков прикосновений. — На тебе не будет ни единого места, которого бы я не коснулся, — произносит он, нависая сверху. Проводит языком между грудей, целует низ живота, гладит под коленями, касается щиколоток. — Что ты делаешь? — шепчет Вики, утопая в мягких подушках. Трусики скользят вниз. Он разводит её ноги, срывая с губ тихий вздох, языком раскрывает складки, проводит от входа до клитора и обратно, собирая сочащуюся смазку. Вики тихо стонет, выгибается, сжимает руки, комкая белую простынь, теряется в своих же волосах, пока он припадает губами к её клитору, вводит и вынимает пальцы, наращивая темп. — А-ах, — от удовольствия она закатывает глаза. Разводит ноги шире, рукой зарывается в его волосы, и на кончиках её пальцев искрит энергия — обжигающе-холодная, с голубоватым отливом. Его мокрые проникновения заставляют её тихонько стонать; и растерянно дышать едва-едва, когда он перемещает влажные пальцы ниже, останавливая между ягодиц. — Расслабь, — просит, растягивая её массирующими движениями. Вики откидывается на подушках, кусая губы, чувствуя, как он проникает в неё одним пальцем, вводя наполовину, затем аккуратно добавляя второй. Реальность начинает мерцать, разгоняя вкрадчивую полутьму, и всё в её груди превращается в сладкую патоку. Тугая кожа натянута на его пальцах. Язык ласкает складки, вырисовывает бесконечные восьмёрки, входит внутрь, слизывая влагу, дальше переносится выше, обводит клитор. Люцифер посасывает его, одновременно проникая в ранее не тронутое место, и всё пульсирует, горит, пылает тысячей бордово-красных искр. Вики выкрикивает в последний раз, остро ощущает тягучий спазм, заставляющий колени неконтролируемо дрожать; и накрывший оргазм становится новой красной строкой в их отношениях. Их занятие любовью — прозрачное и сияющее, — и когда Люцифер падает рядом, притягивая её бьющееся в приятном ознобе тело к себе, то впервые за последние месяцы у неё появляется надежда, что всё будет действительно хорошо.