***
Над Палермо висят тучи — плотные сгустки тёмных облаков, готовых засверкать молниями, разразиться дождём и громом в любой момент. В городе становится душно, Геральд тихо закрывает окно, нажимает на кнопку кондиционера и опускается в кресло у небольшого стеклянного столика, где стоит широкий бокал с односолодовым виски и тяжёлая металлическая пепельница. Он подносит напиток к губам, делает глоток — вкус сладковатый, пряный, — ставит бокал обратно и вслушивается в обрывки разговора. С тех пор, как Люцифер прилетел на Сицилию, и дня не было, чтобы кто-то не являлся в кабинет. У всех вопросы, жалобы, просьбы, ведь вся верхушка правящей семьи давно перебралась в Америку, отгородились, обезопасились; а местные кланы, принадлежащие Далии, можно сказать, остались предоставлены сами себе. Дону можно позвонить, приехать, но, когда он здесь, рядом — это же совсем другое дело. — В ходе переговоров ребята Чумы крепко их отделали! Маттиа сломали руку и челюсть, малыш Билли едва не лишился ноги! — Давид всплёскивает руками, возмущается так, что слюна изо рта брызжет, но тут же пытается успокоиться и проводит пальцами по ухоженной бороде. — Да мы им переломаем каждую косточку, сделаем инвалидами, разукрасим их рожи, что и родная мать не узнает! — Ты просишь у меня разрешения, чтобы подраться? — бровь плавно поднимается. Порой Люцифера забавляет любовь сицилийцев к громким разборкам и кровавым мордобоям. — Не тратьте силы. Убейте их, и дело с концом. Карие глаза Давида вспыхивают удивлением и азартом 一 ему определённо нравится такой расклад, он готов с наслаждением всадить пару пуль кому-нибудь из Всадников в башку. Если в США давно привыкли решать конфликты путём переговоров, избегая насилия, то на Сицилии всё как в тридцатых 一 разве что перестрелки на улицах не устраивают. Ну, или не каждый день. В последнее время Всадники часто появляются на их территории, поэтому и приходится то выяснять отношения с ними, то собирать с увиливающих от своих обязательств бизнесменов пиццо , то просто гонять какую-то шпану. — Дон не поддерживает кровопролитие, — прищурившись, отвечает Давид, а на самом деле порывается сказать, что хоть раньше Мартино и был крут, сейчас он просто старый пердун, которого Всадники со дня на день спишут со счетов. Но так говорить он, конечно же, не станет. — Дону не нравятся вмешательства Всадников, таким образом он теряет кучу денег, — Люцифер ведёт зрачками по его лицу. — Ты знаешь, что босс всегда за мирные переговоры, но если они ни к чему не приводят… — он чуть откидывается на спинку, кладёт руку, обтянутую перчаткой, на чёрную поверхность стола. — Ты дома, Давид. Когда кто-то нагло врывается в твой дом и обворовывает, нужно показать, что ты своё не отдашь. Проучи их. На своей территории именно мы получаем все деньги, а Чума со своим питомником пусть мелочь на тротуаре подбирает. — А Лука? Тот владелец фабрики, которую Чума пытается прикарманить? — Давид взвинчен, взбудоражен так, что уже не может сидеть на месте, ёрзает задом на кресле, отчего кожа поскрипывает. — Что делать с ним? — Убейте, — отвечает, смотрит в упор; взгляд спокойный, ровный, собранный. — Чтобы все знали, что работать с Чумой вредно для здоровья. А фабрику взорвите. Раз уж она так жаждет заполучить её, пусть ей достанутся руины. Давид кивает, быстро поднимается с места, крепко жмёт руку и спешно покидает кабинет, на ходу поправляя тёмно-синий пиджак, что из-за порывистых движений съехал на крепкой фигуре. Как только дверь за ним закрывается, Люцифер вновь окунается в мысли и, поставив локоть на стол, трёт пальцами лоб, словно голова раскалывается от переполняющих её раздумий. Мартино свалил на него всё внезапно, отправил в болото: туда, где проблем по горло; сам сложил руки, мол «вот, разбирайся». И Люцифер разбирается, делает всё на автомате, механически, без жалости и страха, ведь так принято, так повелось, сложилось — семья важнее всего. Но ему пусто, ему никак, потому что есть другая проблема, которая беспокоит его больше, чем все остальные, ведь над ней он не имеет контроля. В голове слишком часто вертится Вики, щекочет нервы, заставляя вибрировать; и он уверен, что всё вот-вот наладится. Что всё скоро закончится. Осталось немного. Ярость 一 не выскобленная, не вытащенная из себя ярость 一 не даёт ему спать по ночам. Наверное, он натворит страшных дел. Очень и очень страшных. Ступит действительно не на ту дорожку — опасные игры с опасными людьми, — но, может быть, ему удастся выйти из воды не утопленником. Люцифер поднимает глаза, когда о стол стучат бутылка виски и два бокала. Геральд садится прямо напротив 一 уголок губ поднимается, взгляд холодный и спокойный. — Давай выпьем, — он скидывает галстук на спинку кресла, откупоривает пробку и разливает янтарный напиток. — А Чума хороша в делах. Очень хороша. — Беспринципна, — Люцифер делает глоток, вновь ныряя из одних тревожащих мыслей в другие. — Что ж, если она не следует договорённостям, то последствия будут. — Она часто переходит нам путь, но до настоящей войны никогда не доводит, — Геральд хмурится так сильно, что сводит мышцы лица. — Надеюсь, этого не произойдёт. — Я не собираюсь сидеть и смотреть, как она отрывает куски от нашего бизнеса. Если Чума думает иначе, то она смертельно ошибается. Мы лишь защищаемся, — Люцифер опустошает бокал, кивает, чтобы Геральд налил ещё. — Нарушение правил не заканчивается ничем хорошим, и для неё исключений не будет. Люцифер всегда жил по распорядку, всегда соблюдал нормы, не переходил за черту 一 ведь был убежден, что только следуя системе можно держаться на плаву. Там, где большие деньги, всегда есть кровь и конфликты, а если не уметь договариваться, то вскоре ничто не будет отличать семьи от кучки озверевших головорезов. «Правила придуманы не для того, чтобы их нарушать», — думал Люцифер. Раньше в нём была монотонная пустота, состоящая из обязанностей и огромного ничего, из белого шума, помех и обрывков смятой бумаги, а теперь маленькая точка — случайно обронённая хлебная крошка — взорвалась, разбивая тщательно выстроенные бетонные стены; он оказался между своими принципами и Вики, что тайфуном ворвалась в его жизнь, разгромила к чертям все убеждения; отсюда и это чувство — разрушенного порядка в голове, хаоса в мыслях. От каждого глотка крепкого виски внутри разливается тепло, кровь гонится по организму в несколько раз быстрее, чем обычно. Или это не виски? — После смерти Джека Чума перестала сдерживаться, — Геральд крутит алкоголь на хрустальном дне. — Раньше боялась, что он может объединится с Мартино, если она будет лезть на чужие территории, а теперь её ничего не останавливает. Хотя… — одним глотком выпивает содержимое бокала. — Говорят, в Антаросе дела идут неважно. — Расскажи, — Люцифер отставляет бокал, цепко ловит взгляд собеседника. — Их взяли копы при крупной перевозке какой-то химической дряни. Мартино подсобил. Там началась перестрелка, много трупов, — отвечает, наливая алкоголь. — Сам понимаешь, убийство полицейского 一 это выстрел себе в голову. Тех, кто остался жив, отправили под суд. Конечно, они не нарушили омерту, не подставили семью, ничего не сказали копам, но другие это видят. Людям нужна безопасность, дон её обеспечить не может. Если босс не может защитить свою семью, то рано или поздно семья перестанет защищать босса. А дон, лишившийся семьи, — обречён. Чума, вроде бы, должна была помочь Мальбонте решить эту проблему, но отчего-то не шевелится. Случился у них какой-то конфликт, когда Маль прилетал с женой в Нью-Йорк, уж подробностей я не знаю. — Отец не рассказывал об этом, — Люцифер нервно стучит пальцами по столу, но быстро останавливает движение руки. Он всеми силами пытается думать о Мальбонте без зубовного скрежета, но выходит плохо: даже его костный мозг осознаёт, что Маль — настоящая угроза для Вики. Люциферу хочется узнать больше, а конкретно про чужую жену, но перспектива наводящих вопросов откровенно нервирует. Самое главное — держать лицо. — Их конфликты нам всегда на руку, — Люцифер тянется к бутылке, наливает себе и Геральду по двойной порции, сжимает стекло бокала, задумчиво смотрит на медовые переливы жидкости. — Что-то ещё? — Нет, — тот пожимает плечами. — Мальбонте 一 дурак, что согласился на сотрудничество. Теперь он зависим от Чумы, потому что именно у неё в кармане слишком много полицейских, старший брат и вовсе скоро займёт место в Верховном суде. Это очень выгодные связи. Чума 一 идиотка только тогда, когда дело не касается денег. Как только эта женщина чует запах баксов, так мозги сразу на место встают, но и чувство страха отшибает напрочь, — Геральд усмехается. — Я к тому, что Маль теперь без её помощи не сможет, потому что у него таких связей нет, опыта тоже нет, а наркотрафик 一 это очень большие риски. Он сам себя подставил, когда согласился с ней работать, а всё для чего? Чтобы она прикрыла его зад, когда придёт время отомстить за сестру и беременную подружку, — он устало улыбается, расслабленно кладёт голову на спинку кресла. — Хороший дон всегда думает о последствиях и рассчитывает риски. Хороший дон думает о семье, а не существует только на жажде собственной мести. Это эгоистично. Он не был готов править, это стало ясно ещё когда его представляли. Вспомни, Джек никогда не подпускал его к делам, не знаю с чем это связано, но он не научил своего сына ничему. Маль сам себя потопит. Всё довольно неплохо, сынок, — от выпитого становится жарко, приходится расстегнуть верхнюю пуговицу рубашки. — Нужно навести здесь порядок, показать, что итальянские кланы всё ещё часть семьи, они не чувствуют поддержки, поэтому порой злятся на Мартино. А с нападками Чумы мы уж точно справимся, усмирим эту женщину, в самом деле, и не таких прижимали. Полученная информация вводит его в замешательство. Кажется, что всё разворачивается в нужную сторону, остужающие слова Геральда оказываются как нельзя кстати. И почему дон не спешил с ним делиться?! Разговоры отца и сына абсолютно перестали касаться любых тем, хоть как-то связанных с другими семьями, что невероятно раздражало Люцифера. Если Чума отвернётся от Маля, то это откроет новые горизонты. Один он не решится что-либо делать, он сможет только болтать и манипулировать. Теперь Люцифер всерьёз задумывается перебороть себя и проявить больше терпения, чтобы выстроить более безопасный план, чем тот, что на протяжении месяца вертится в голове. Но нужно ли надеяться на волю случая? Он на миг хмурится, будто у этой мысли гадкий привкус, от ожидания внутри всё сочится злобой — тяжелой, холодной и едкой, — так что приходится совершить усилие, чтобы не показать свои чувства Геральду. — Ты никогда не рассказывал, как попал в семью, — Люцифер отвлекается, когда дверь кабинета открывает домработница Хелен. Она ойкает, извиняется, взволнованно заикаясь, прячет глаза, говорит, что не ожидала здесь кого-то застать, и быстро скрывается в коридоре. Геральд хмыкает, думая о том, что с приездом Люцифера на Сицилию женская часть населения как с ума посходила. Уж он-то видит эти заинтересованные взгляды, которые источают все оттенки похоти и почти кричат о настойчивом желании познакомиться ближе. — Твой отец сам меня нашёл, — Геральд обновляет бокалы; замечает, что бутылка наполовину пуста, но мысли удивительно ясные. — Я был одиночкой. Убивал по заказу. Всё шло гладко, даже слишком хорошо. Я расслабился, потерял бдительность. Как-то раз пошёл на дело 一 нужно было убрать одного адвоката 一 и очень глупо попался, меня совершенно случайно заметили. Я не знал, кто это был, и смогут ли меня описать, но на всякий случай собрал вещи и намеревался уже покинуть Рим. Залечь на дно, переждать на восточном побережье, пока всё утихнет, — он проводит рукой по чуть поседевшим волосам, прикрывает глаза на секунду, словно с чувством приятной ностальгии погружаясь в те времена. — Я стоял на вокзале, когда Мартино подошёл. Тогда я не знал о семьях ничего. Был в курсе, что они существуют, но большей информацией не владел. Он встал рядом, и сначала я подумал, что этот парень тоже ждёт поезд. Как сейчас помню… Мартино достал сигарету, затянулся, а потом чуть наклонился ко мне и сказал: «Слышал, ты красишь дома?». Конечно, я понял его. В наших кругах это выражение означает убийство людей, а под краской подразумевается кровь. Я ответил тогда, что ухожу в отпуск, в это время как раз подъехал поезд, и я взял чемодан, собираясь уже отправиться в вагон, но Мартино умеет убеждать. Он обещал защиту и сумму в разы больше, чем я тогда получал, в том случае, если буду работать только на них. Стало понятно, что это не простой парень. Сказал, что если буду верен, то жизнь пойдёт как по маслу, но, если предам, пожалею о том, что родился, — Геральд смотрит в потолок невидящим взглядом. — Свой поезд я пропустил, как ты понимаешь. Мартино не соврал, всё действительно было отлично. А когда я познакомился с Мисселиной… Santi santi! Это же самая горячая женщина на планете. Помню, послал меня босс убрать одного типа, какого-то грязного политика, так эта чертовка прыгнула ко мне в машину и сказала, что поедет со мной, мол, вдруг помощь понадобится. А буря была страшная, и вот, значит, едем мы в пригород…***
— Ты знаешь, сколько едят эти итальянцы? — цепляю тёплую руку Сэми, когда мы спускаемся с трапа. — Клянусь, я за неделю столько не съем, а они наворачивают в один присест. Вот как они до сих пор не превратились в жирдяев?! — Уже умираю от голода! Я импульсивно целую его в щёку, спешу по нагретому асфальту, вдыхая горячий воздух, наслаждаясь жжением в лёгких, получая удовольствие даже от запаха выхлопных газов и вида Мартино, что встречает нас у вип-выхода в аэропорту. Наверное, именно так ощущаешь себя под наркотиками — словно паришь над миром, всё кажется свежим и озарённым изнутри, — если не брать в расчёт чувство вины и отвратительные ломки. Хотя, думаю, ломка у меня всё же начнётся, когда придётся возвращаться в Вегас. Пока что я стараюсь об этом не думать. Мартино даже не послал сюда своих амбалов на тачке, а лично приехал. Стоит теперь, шляпу снимает, а мне так и хочется сказать ему пару ласковых, но отказываюсь это делать — сегодня всё должно быть и-д-е-а-л-ь-но! Потому, что я хоть и ненадолго, но вырвалась из чёртового ада; потому, что сраный муж очень далеко; потому, что со мной самый лучший человек на планете; потому, что… — Сэми, значит? — улыбаясь, дон протягивает ладонь. — Друг Виктории — мой друг. Сэми, кажется, нравится дед. Неудивительно: этот парень без всяких сомнений любит абсолютно всех, кто производит приятное впечатление. А Кошелёк лизать задницы и втираться в доверие умеет как никто другой; любит строить из себя такого доброго и хорошего 一 так сразу всерьёз и не подумаешь, что он способен кого-то завалить, не моргнув при этом глазом. Мы проходим к автомобилю, усаживаемся на заднее сиденье, Мартино занимает кресло впереди, рядом с водителем, и трогаемся с места. Они непринуждённо болтают: дед рассказывает о том, что сицилийцы имеют репутацию худших водителей Италии, поэтому на дорогах стоит быть осторожнее. А ещё, что на Сицилии язык немного отличается от итальянского, поэтому даже итальянец, приехав сюда, может не понять местных речей. За окном размазанным ярким пятном проносится город, взрывающийся зеленью. Ещё вчера я была в унылом Вегасе, а теперь, будто слайды в проекторе, щелчок — второй, и я уже в другом месте. Люцифер определённо здесь, так что увидимся мы не более, чем через двадцать минут 一 осталось проехать по серпантину на вершину холма, и мы на месте. Я прислоняюсь лбом к стеклу. Улыбка отражается в окне и расплывается всё шире и шире, пока дед не начинает говорить, прерывая мои мысли о предстоящей встрече. — Виктория, Вы решили сменить имидж? — Угу, — ловлю его взгляд в зеркале заднего вида. — Экспериментирую со внешностью. Нравится? — О, Вам подойдёт любая причёска, — он поднимает бровь, и в выражении его лица я вижу Люцифера. Только сейчас понимаю, как удивительно они похожи 一 правда мимика у деда гораздо более разнообразная, не то что у Люци с его вечным покерфэйсом. Кошелёк усмехается, давая знать, что я неприлично таращусь, и приходится отвести взгляд. — Мы поедем на кладбище? — спрашиваю, сжимая руку друга. —Я бы навестила Винчесто. — Жара здесь стоит даже после заката, так что лучше отправиться рано утром, — отвечает, открывая стеклянную бутылку с водой. Подхваченный ветром листок коротко шуршит по лобовому стеклу. — Сделаем это завтра или послезавтра. Нужно будет ещё сводить вас в один замечательный ресторан. Вы бы знали, какую капонату там готовят . — Отлично. Сегодня я хотела бы погулять по городу с Сэми. — Развлекайтесь, отправлю с вами… «Люцифера. Пожалуйста, Люцифера», — мысленно прошу, скрестив пальцы, как будто это может помочь. — Лоя, — произносит, и настроение ползёт вниз, но я быстро одёргиваю себя. Это не испортит наш уикенд. — Он отвезёт вас, куда пожелаете, и сопроводит. — Будет ходить с нами? — уточняю, в недоумении задрав брови. — Зачем? — Чтобы вы не заблудились, — дед разворачивается в кресле, опускает глаза на руку с татуировкой, затем вновь возвращает к лицу. — Это для вашей же безопасности. Конечно, меня не радует тот факт, что за нами будет таскаться темнокожий молчаливый мужик, но посвящённые люди знают про эти метки, а отношения между семьями напряжённые; так что пусть уж сопровождает, а то велик шанс, что мне наваляют в какой-нибудь подворотне. Сэми не знает, к кому мы приехали: я наплела ему о том, что Мартино 一 просто бизнесмен и друг моего отца. Вкус неправды — лимонно-кислый. Может, враньё стоит в нижней позиции на шкале добрых дел — особенно враньё лучшим друзьям, — но у меня очень, очень веская причина. Мы останавливаемся у дома и выходим из машины, пока водитель вытаскивает чемоданы из багажника и везёт их в сторону высокого крыльца. Аромат цветов опьяняет. Где-то вдали слышатся хриплые стоны волн, шуршащих о камни, набегающих всё выше, на песок в поисках земли, в поисках покоя. И нам тоже нужен покой. Я опять лезу обниматься к Сэми, стискиваю руками прямо у входной двери с толстым металлическим кольцом. Меня всегда тянет прикоснуться к нему, убедиться, что он и вправду здесь 一 настоящий и живой. Сэми всегда был самым близким человеком, и мне хочется напомнить ему об этом, но друг сам берёт моё лицо в ладони, слегка приподнимая, и произносит: — Ты красавица, — быстро целует в нос. — Это будут самые лучшие каникулы, потому что ты рядом. Дверь открывается, и из дома доносятся голоса. Сегодня меня встречают не так приветливо, как в первый раз: дружелюбно, но в лицах есть недоверие, 一 даже, скорее, явное напряжение. Мне бы перчатки, как у Люцифера, чтобы не бесить никого лишний раз, 一 стоит заскочить в лавку с аксессуарами и поискать что-то подходящее. Я пытаюсь вспомнить имена, ведь в прошлый раз эти люди представлялись, но мозг не подкидывает нужной информации, 一 приходится обращаться к мужчинам «синьор», к женщинам «синьора», ведь переспрашивать мне неловко. Может, услышу от других, тогда постараюсь запомнить. Вообще-то, сейчас я пребываю в некотором расстройстве, потому что Люцифера здесь нет. Нас с Сэми приглашают обедать. На длинном столе цесарка, зажаренная с чёрными маслинами, свинина, нашпигованная ароматными травами, томлёные томаты, несколько графинов вина, керамические горшочки, в которых парит рагу. Когда мы садимся за стол, каждый берёт порцию с общего блюда, что дальше передаётся по кругу. Все разговаривают на итальянском, дед рассказывает какие-то истории, иногда сразу на двух языках, чтобы мы с Сэми тоже понимали, пока остальные жуют, подбирают хрустящим хлебом остатки соуса, прихлёбывают вино. Такое чувство, что каждый приём пищи для них точно праздник. Как заботливо они передают тарелки, как спрашивают, не хочет ли сосед получить добавки. Некоторым присутствующим лет по шестьдесят, а другим едва ли исполнилось двадцать, но раскол между поколениями не ощущается вовсе. Всё ещё ни слова о Люцифере. Может, он улетел в Чикаго? Хотелось бы, чтобы это не оказалось правдой. Ну, или просто отправился на пляж и лежит себе сейчас, греется на солнце, попивая какой-то коктейль…***
Говорят, что в лагуне Венеции 一 на заброшенном острове Повелья 一 можно встретить призраков моряков, умерших от чумы, что были изолированы сюда ещё в восемнадцатом веке. Но здесь из призраков только проступающие башни разрушенных зданий с бесформенно разломанной черепицей и пики церквей, что в предрассветных сумерках, слегка затронутыми гуашью зари, сливаются контурами с подвижным мраком. Так тихо, так безлюдно и пыльно — остров давно вымер каждым жителем этих улиц, каждой душой каменного тела. Люциферу не жутко, не страшно, потому что он заранее знает, чем закончится эта встреча. Всё слишком банально и предсказуемо. Под подошвой хрустят осколки разбитых витражей. Бирюзовые, оранжевые, красные — сейчас все видятся просто грязным крошевом. В храме гуляет ветер, свистит между перевёрнутыми гнилыми стассидиями , стучит по полуразрушенной крыше, вьётся под потолком, обтянутым паутинами-трещинами, пока Люцифер приближается к пыльной возвышенной площадке перед тем, что раньше было иконостасом. — Ты просил о личной встрече, — он останавливается в нескольких метрах от Пьера Салини, владельца сети итальянских отелей. Высокий мужчина в чёрном костюме, ухоженный, хорошо сложенный, выглядящий лет на десять моложе своего настоящего возраста. Люцифер уверен, что в кармане его длинного плаща лилово-бежевого оттенка лежит заряженный пистолет, которым тот едва ли умеет пользоваться. Мартино всегда называл его болваном и пустоголовым ослом 一 особенно в тот день, когда Пьер явился на переговоры, которые были критически важными для его бизнеса, и вместо разума демонстрировал свою молодую жену, усыпанную огромным количеством бриллиантов. — Я просил о встрече с доном, — он пытается подавить волнение, но вязкий ком в горле делает голос хриплым. Страх имеет свой оттенок, вкус, цвет. И Люцифер его чувствует. — Ты не дон. — Если хочешь сказать что-то боссу, ты должен сначала сказать это мне. Благодари на этом, заниматься сбором долгов 一 совсем не моя обязанность. И уж тем более не дона, — Люцифер заводит руки за спину, и от этого жеста Пьер вздрагивает. — Я не вижу денег, — медленно смотрит по сторонам. — Только не говори, что хочешь ещё отсрочку, Пьер. — Я хочу выйти из дела, — заявляет почти решительно. — Я ничего вам не должен. Дон сидит в своей Америке и думает, что половина Италии будет перед ним на цыпочках ходить? Прошли те времена, когда люди боялись и отстёгивали вам проценты от своей прибыли. Я больше не собираюсь платить. Люцифер молчит буквально несколько секунд, и в этом напряжённом безмолвии вой ветра становится почти оглушающим. Пьер ждёт ответа 一 кто-то внутри него, направляющий поток сознания в нужное русло, рисует плакаты с надписью «ОПАСНО» и обклеивает ими стенки лёгких, отчего дышать становится тяжелее. — Мой отец помогал твоему папаше ещё в то время, когда у него была обшарпанная гостиница, в которой останавливался всякий сброд, — он коротко усмехается. — А теперь у тебя самые дорогие отели Италии. Думаешь, это твоя заслуга? — Я сам добился процветания! — настаивает Пьер. — Дон помог твоей семье, когда это было нужно, — звон стекла вдалеке прерывает слова лишь на миг. — Твой отец ползал перед ним и просил выручить, связать его с нужными людьми, потому что ты и твоя мамаша последний хер без соли доедали. Теперь такова благодарность дону, Пьер? Где твоё уважение? — Люцифер чуть склоняет голову, увидев, как Пьер нервно оглядывается по сторонам. — Ждёшь ребят, которых оставил на улице? Они не придут. Ты ведь сам хотел личной встречи, — делает шаг вперёд. — Честно говоря, я ожидал, что их будет больше. Пьер отступает назад, пятится, старается поглотить тот горький кисель, что стоит поперёк горла, и пыльный воздух начинает резать лёгкие. Он знает, уверен, нутром чувствует, что не выйдет отсюда, отчего не может сказать и слова, 一 лишь касается дрожащими пальцами рукояти пистолета через плотную ткань пальто. — Я просто хочу нормальной жизни, — становится видно, как от нервного напряжения дёргается верхнее веко. — Я устал. Устал врать жене, устал постоянно опасаться за свою жизнь, потому что неизвестно, когда вам взбредёт в голову всадить мне пулю в висок. — Пулю? — хмыкает Люцифер. — Ты столько лет сотрудничаешь с нами, разве что-то угрожало твоей жизни? Никогда, Пьер. А теперь ты затащил меня сюда, чтобы… — он замолкает и едва заметно хмурится, когда замечает выступающие слёзы на глазах собеседника. — Прекрати! Не смей рыдать. Этого ещё не хватало. — Я… — Пьер вздрагивает, сердце подскакивает и падает вниз, слова мешаются со всхлипами: — Я… простите! — Чья это была идея? — Люцифер останавливается в нескольких шагах. Слышит его дыхание, чуть сбившееся, учащённое. — Не твоя точно. Я всё равно узнаю, так что не вздумай врать. — Простите… — захлёбывается. Пьер судорожно бегает зрачками по храму, чувствуя, как вокруг горла начинает затягиваться хлёсткая ледяная петля. И ком, стоявший в горле, падает в желудок, во рту появляется странный неприятный привкус. Страх. Тошнота. Всё ведь было хорошо, пока его отец был жив, 一 тот стелился перед доном, кровь-за-кровь, друзья-навеки, — а сын просто выполнял поручения и ни о чём не спрашивал. Пьер никогда ни во что не лез, не думал, не анализировал, а теперь решил взять всё в свои неумелые руки и с треском провалился. Чёрт дёрнул его связаться со Всадниками, которые обещали защиту, сотрудничество, а теперь оставили одного. «Всё пройдёт гладко, — лживо лепетала Чума. — Давай-давай, оставим Мартино с носом, пусть подавится от злости, сколько можно трясти деньги с добропорядочных бизнесменов?». Надо было послать её сразу же 一 не вестись на откровенную провокацию; зато сейчас сидел бы в джакузи с красивыми итальянскими шлюшками, а не перепрыгивал с ноги на ногу в заброшенном храме, где вместо бога 一 раздолбанный алтарь и заплесневелые стены; не сотрясался бы в рыданиях перед Люцифером, которого его сопли, кажется, откровенно нервируют. Но уже всё, поздно, поезд уехал. Пьер наигранно спотыкается о ступень амвона, машет руками, пытается в этих смазанных конвульсиях достать оружие, коротко вдыхает, но выдоха уже не следует: Люцифер быстро вынимает пистолет из-за пояса и одним выстрелом попадает ему прямо в лоб. С ударом головы о ступень зрачки в последний раз расширяются от страха, чтобы через мгновение сузиться и замереть. Горячие брызги крови окропляют одежду, и Люцифер мысленно ругает себя — близкое расстояние, выстрел, боевой патрон, — он заляпал свою рубашку. Это, пожалуй, единственное, что его беспокоит в данную секунду. Большим пальцем смахивает алую кляксу с подбородка, смотрит сверху вниз на распластавшееся на амвоне тело так, словно только что раздавил таракана, и разворачивается. Ветер несёт по церкви гнилые бумаги, сухие листья и запах крови; рассвет обагряет осколки под ногами, пока Люцифер выходит на пустынную улицу заброшенного острова. Вздохи, хрипы, голоса доносятся всё громче. Возле машины Ади сжимает волосы мужчины, стоящего на коленях, что-то цедит в лицо, резко замахивается, но опускает руку и громко произносит: — Остался один, — стиснув каштановые пряди сильнее, он грубо поднимает его с земли. — Молчит мразь. И тату нет. Может, на заднице проверить, а? — бьёт его кулаком в живот, отчего тот сгибается пополам и хрипит. — Или лучше сразу вспороть тебе брюхо? Мужчина втягивает воздух сквозь зубы, со стоном выпрямляется, стоит на ногах ровно до тех пор, пока Люцифер на ходу не стреляет ему в колено. Проносится крик. — Da dove vieni? — останавливается рядом, заслоняя тёмной фигурой кроваво-алый свет солнца. — Chi ha spinto quell'idiota a fare questo? — Non lo so... Aah! 一 вновь орёт он, получая выстрел в плечо, чувствуя, как рукав водолазки становится мокрым и горячим. — Следующий будет в голову, — Люцифер возносит пистолет, держит ровно; догадывается, но хочет услышать и убедиться. — Говори! — Я не знаю, честно, нас с ребятами лишь попросили прикрыть его, — мужчина падает на землю, в панике вперив затуманенный от боли взгляд в его обувь. — Какие-то люди! Дали денег, чтобы мы напугали тех, кто сюда приедет. — Как они выглядели? — Люцифер носком ботинка поворачивает его голову, вынуждая смотреть на себя. — Приведи меня к ним. — Да не знаю! Мужики какие-то важные, в костюмах, — он морщится и мычит, истекая кровью. — Сказали, что нужно погонять их конкурентов по острову! Привезли нас из Милана, денег дали и свалили! Даже контактов их нет! Прошу, у меня жена и дети! Его жалкий облик не вызывает в Люцифере ничего, кроме отвращения. От одного вида этих крокодильих слёз его перекашивает — до жути хочется одним махом остановить мерзкие рыдания и выдохи боли. Этот мужчина — посторонний. Просто соучастник: бандит, решивший поиграть не с теми людьми за кругленькую сумму. И за этой выходкой явно стоит кто-то покрупнее. Тот, кто сеет хаос. Чума, например. Хотя подвоха можно ожидать со всех сторон. Даже от своих. — Ещё раз покажешься, тебя найдут с парой дыр в затылке, — Люцифер опускает пистолет, решительно шагает в сторону автомобиля, слыша за спиной заикающиеся благодарности и несколько десятков сливающихся «спасибо». — Исчезни. И будем в расчёте. — Эти уроды разбили окно, — Донни швыряет осколки из кожаного салона, открывает дверь шире, чтобы Люцифер сел. — Ты что, решил посадить босса в такую тачку? — усмехается Ади, влезая на сидение. — Зато с ветерком! — отвечает, захлопывая водительскую дверь. — Музыку поставить? До яхты семь минут, успеем послушать несколько треков. — Опять попсу? Избавь нас от этого ужаса, — Ади разворачивается, как по щелчку улыбка слетает с губ. — Зачем это кому-то нужно? Люцифер молчит — пока не знает ответ, — откидывает голову на спинку и смотрит в крышу авто, вслушиваясь в звук работающего двигателя. Чёткой угрозы нет, но обстановка становится напряжённой. А может, она всегда такой была — просто являлась в Италию редко, и они этого не замечали? Что-то явно идёт не так… — Может, заскочим в Венецию? Знаю я там одно местечко, где можно здорово развлечься, — Ади вынимает сигарету из смятой пачки и прикуривает, выдыхая дым в окно. — Нам нужен выходной. Раз в месяц. Как тебе такая идея, Люцифер? — Говорят, дон в Палермо, — Донни круто вписывается в поворот между обломками домов. — Да ещё и с женой дона Гуэрра. Весь город гудит, ей бы поосторожнее там. Люцифер поднимает голову, встречается с ним взглядом через зеркало заднего вида, затем кладёт её обратно на спинку и отвечает: — Давайте сразу домой. У меня есть важные дела.