***
— Будете заниматься на улице? — синьора Доменика с внимательным взглядом, собранными шоколадными волосами и в белом фартуке с синим карманом сбоку ловко отделяет кусочек теста от того большого количества, что заполняет кастрюлю; слегка растягивает в руке, кладёт внутрь начинку из мелко нарезанных анчоусов и бросает на сковороду с кипящим маслом, где уже жарится несколько пышных шариков. — Вам полезно бывать на свежем воздухе. — Доктор так же сказал, — Вики открывает дверцу холодильника, вынимает с полки бутылку с водой. На ней шорты и короткий топ, на плече висит лямка от чехла со спортивным ковриком. Вики ставит бутылку на кухонный островок, открывает крышку и кидает внутрь шипучую таблетку, что тут же задаётся пеной, растворяется и окрашивает воду в едва желтоватый цвет. Работники дома её опасаются — она чересчур резкая, острая и непредсказуемая, — уже часть персонала на улицу вышвырнула, а с прачкой, той, что не нарочно испортила какое-то, как сказала Вики «особенное», платье, вообще непонятно что сделала — с того дня её больше никто не видел. Совсем никто. Но Доменика утешает себя, подбадривает, мол всё это временно, скоро всё наладится и молодая синьора перестанет терроризировать весь дом. Ведь раньше она была сдержанной, хоть и хамоватой, а теперь вот, явилась — обухом по голове, вороной в стекло. Все думали, что та способна только прятаться в комнате и ненавидеть своего мужа, а оно вон как оказалось. — Лекарства? — интересуется Доменика, помешивая лопаткой содержимое сковороды. — Витамины, что доктор прописал, — Вики берет крышку, подхватывает бутылку. — На нас не готовьте, мы с мужем уходим в ресторан сегодня. Отведаем блюд французской кухни. Она попивает ставшую апельсиновой воду, пока идёт по коридору, пока отчитывается перед охраной, что никуда дальше двора не выйдет, пока спускается по крыльцу под взгляды нескольких садовников. Найти уединённое место в большом саду не составляет труда — Вики вынимает коврик из чехла, стелет на траву между небольшим журчащим фонтаном и плотными зарослями монстеры, вдыхает свежий тёплый воздух, садится и расставляет ноги, склоняясь то к одной, то ко второй, касаясь пальцами носка кроссовка. Мышцы до сих пор слегка ноют при малейшей нагрузке, что не удивительно — столько месяцев без движения оставили отпечаток на её жизни. Вики разминается несколько минут, затем — убедившись, что поблизости нет ни работников дома, ни членов семьи — плавно поднимается с коврика, расстёгивает чехол и достаёт его содержимое. У неё в комнате чего только нет — лекарства, растворы с препаратами, шприцы разного объема и назначения. Вот и сейчас она хватает бутылку с водой, проворачивает крышку и выливает жидкость на траву. А потом, чуть пригнувшись, пробирается между деревьев прямиком к двери подземной парковки. Сегодня ей везёт, сегодня однозначно её день, потому что приоткрыть её внизу выходит довольно просто. Внутри горят прожекторы, блестят лаковые авто. Многие стоят здесь без дела, словно ждут своего часа, который никак не наступает. На самом деле многие из них принадлежали прошлому дону, однако с момента его смерти никто к ним так и не прикасался. Вики плутает между рядов, пытаясь найти автомобиль с бензиновым двигателем, цепляется взглядом за серый двухдверный Феррари шестьдесят шестого года, купленный Джеком на аукционе. Встаёт рядом на колени, и крышка бензобака отзывается скрипом. Прозрачная трубка от капельницы погружается внутрь, к другому концу присоединяется подыгольный конус шприца. Вики тянет поршень, наполняет бензином, а потом сливает в пустую бутылку. Она не боится, нет, но в эту самую минуту её потряхивает от происходящего. Вики готова, кажется, уже ко всему: к концу света, метеоритному дождю, пожару, катастрофе. Убийству дона. В спальне лежит нож с кухни, который Вики стащила по окончании завтрака, и сегодня она уж точно им воспользуется — не зря же обхаживала Маля почти два месяца. Он не доверяет ей — прощупывает почву, пытается подловить, — но не может уцепиться ни за одну нить, что хоть как-то связывает её мозг со всем произошедшим. В ней больше ничего не надламывается, в нём, как и прежде, ничего не точит вину. Её, конечно же, найдут и убьют, но Вики уже плевать: главное — увидеть его последние вздохи, потому что внутри неё исхудавшая, измождённая, обезличенная пустота. Бутылка почти наполнена чуть желтоватой жидкостью. Вики достаёт трубку, роняя мелкие капли вниз, сворачивает, закручивает бутылку и осторожно выходит на улицу. Запах бензина пропитал кожу и одежду, потому Вики морщится, быстро ополаскивает руки по самые плечи в фонтане, собирает всё в чехол с ковриком, вешает на плечо и не спеша идёт в дом. Чтобы вернуться в комнату, преодолеть камень лестницы и сплетение коридоров, требуется ещё пять с лишним минут. Дверь открывается и закрывается едва слышно, бутылка ставится за кресло у окна. Запах сигарет давно поселился в этом пространстве, закрепив за собой право третьего — самого главного — жильца. Вики гладит кошку, убеждая то ли её, то ли себя, что скоро всё закончится. Бонус смотрит огромными глазами с какой-то несвойственной котам щенячьей преданностью, сворачивается клубком в кресле. Вики скидывает вещи и бездумно плетётся в душ. Горячая вода почти обжигает, утяжеляет волосы и ресницы, чёрные плитки под ногами превращаются в зыбучий песок, заставляя Вики прижаться спиной к стене. Если бы под душем можно было курить — затянулась бы, закрыв глаза. Понимает: обратного пути нет, не свернуть, не объехать, она не может притормозить, механизм уже запущен и неумолим. Не способна одуматься, что-то сделать, как-то исправиться, упасть в ноги мужа и долго-долго каяться в своих поступках. Ещё чего. Чувство ненависти и желание мести не вырвать с корнем, словно сорняк — слишком глубоко проросло, оплело рёбра, скрутило органы. Два месяца — очень мало, чтобы залечить рану такого масштаба; недостаточно даже для того, чтобы очистить её от гноя и гнили. Ей и жизни не хватит. Убить его — правильно. Никто не говорил, что правильные поступки — это легко и приятно. Умрут оба — так будет лучше для всех, должно же всё закончиться; рано или поздно всё находит предел, поиграли и хватит — пора прекращать этот лживый театр. Простит ли Люцифер её смерть? Нет — скорее, слетит с катушек, переступит запредельную черту жестокости, а потом закроется в себе навсегда. Что ж, вполне в его духе. Вики давно для него не ноша, не обуза, не иррадиирующий фактор. Может, он сошел с ума ещё в тот момент, когда поцеловал её со всеми последствиями. Люцифер уже и не помнит, какой была жизнь до её появления, но точно может сказать, что неполной. Вики выливает полбутылки апельсинового геля на губку; сжав зубы, яростными рваными движениями трёт-трёт-трёт тело до красна. Чужая кожа прекрасна, пока не даёт брешь. Эта — дала. В тумане, сотканном из кошмаров и бесконечных попыток унять боль, она двигается медленно, ломко, но уверенно; всё пытается найти себя, но не находит ничего, кроме презрения и чувства собственной загрязненности, с которым не справляется даже наполненная пеной вода, и проклинает каждый атом своего тела, ненавидит каждый нерв. Постепенно любая боль превращается в камень — ещё одна неизбежность. Она помнит каждую минуту, каждый кадр: холод кресла, руки в медицинских перчатках, запах крови, боли внизу живота; до сих пор ощущает удары на теле, слышит хруст своих костей. И Вики закрывает рот, вонзается зубами в тыльную сторону ладони, силясь не заорать от ярости, сгибается пополам. Только здесь и только сейчас. Никто не увидит её слабости, а дальше она выйдет из душа и станет вести себя как обычно, сохранять своё амплуа: сходит с Малем в чёртов французский ресторан, заставит его захлёбываться в собственной крови, будет смотреть на него, всего перекошенного, беспомощного, и наслаждаться мгновением счастья. А потом уйдёт. Или не уйдёт. Плевать, на самом деле. При одной мысли о его смерти ад в её груди поёт. В спальне слышится лишь шум воды за закрытой дверью, когда Мальбонте входит внутрь. Его слегка колотит то ли от волнения, то ли от предвкушения, и Маль думает — да, честно это признаёт, — что он просто ходячая чёртова нестабильность. Рябь на чёрной воде. Сгусток мрака. Тень в углу. У него все ориентиры размытые, нечёткие; и нужно совладать с собой, взять себя в руки. Мальбонте опирается ладонью о гладкий стол, пытаясь вернуть себя на землю, пальцами трёт висок, выдыхая. В семьях дела идут хорошо: никто не враждует, все получают немалую прибыль, — но всё разрушится, как только польётся кровь. Отец назвал бы Мальбонте за это бестолочью. И идиотом. Но он так одержим чувством мести, и мысли об этом разжигают угли всё сильнее. Дующему на огонь — искры летят в глаза. Однажды Джек прижал его к стене, с особой яростью и отчаянием схватил за рубашку и заорал в лицо: «Откуда это в тебе, чёрт подери? Ты был со мной столько лет, но так и остался кретином! Сила не в том, чтобы вершить вендетту, а в том, чтобы её остановить и уберечь людей ради своего же блага. Время жестокости прошло и не принесло нам ничего хорошего. Дон заботится о семье, даже если ради этого нужно перешагнуть через свои принципы. Я не буду мстить за собственную дочь, а за девку, на которую ты никакого права не имел, уж тем более. Это же какая дурость! То, что ты додумался заделать ей ребёнка — твои проблемы. Так справься с этим горем самостоятельно, не привлекая никого и никем не жертвуя, — он убрал руки, смотря с презрением и разочарованием. — Будешь жить как дурак, то, понятное дело, кончишь тем, что им и останешься. Период твоего правления будет самым коротким в истории нашей семьи, потому что ты не можешь совладать с собой. Такой дон никому не нужен. Психопатов не держат у власти». Яблочко от яблони далеко упало. Оказывается, так легко пропустить мимо тот момент, когда вода перестаёт шелестеть и литься, и вот Вики уже стоит в дверном проёме, из которого валят клубы мокрого пара. Всегда так, будто она там в кипятке варится, а не принимает душ. Она сжимает одним пушистым полотенцем кончики волос, второе обмотано вокруг тела — потяни, скинь на пол и делай всё, что пожелаешь. — Что с тобой? — она удивлённо пялится на него, тревожно застывшего у стола. — Всё в порядке, — мрачно бросает Маль, цепляя пачку сигарет. — Да нет же, ты в раздрае, — Вики подходит ближе, чуть наклоняет голову вбок. — Что случилось? Он бы рассказал ей, что планирует прикончить её любовничка прямо сегодня, но та вряд ли поймёт. Или поймёт, но притворится ничего не помнящей дурой. Потому что порой холодная улыбка на её коричных губах, словно удар огромного гонга, — такая высмеивающая, мол, повернись ко мне спиной, и я всажу в неё нож. Или у него паранойя. — Собирайся, — он небрежно швыряет пачку обратно на стол, шагает в сторону гардероба. — Французы ждут? — ухмыляется Вики, вытягивая сигарету и зажимая фильтр губами. — Нет, не поедем сегодня, — слышится голос из-за двери комнаты с одеждой. Зажигалка едва не выпадает из рук. Он должен выпить алкоголь, желательно с таблетками из её арсенала, расслабиться, допустить притупления реакций, иначе велик шанс, что размажет её ещё до того, как она его прирежет. Трезвый Маль — слишком настороженный. Нужно либо напоить его, либо взбесить, чтобы все инстинкты смазались. — А куда поедем? — Вики закуривает. — Если не хочешь, можем отправиться в тот китайский ресторан, где были на прошлой неделе. Там вкусная телятина с чили. Маль хмыкает. Сегодня он сотрёт всю её семейку в порошок, схватит каждого за шею, поднимет в воздух, пересчитает кости, скрутит до сломанных рук. Тогда и посмотрим, кто из них двоих окажется любителем острой кухни. — В казино. Надень белое платье.***
Лас-Вегас — порочный, грешный и азартный — город без памяти, куда едут за вторым шансом. Со всех сторон слепят неоновые буквы, их окружают афиши приближающихся фестивалей, и Фримонт-стрит — одна из наиболее известных улиц — только-только начинает свою ночную жизнь. Но она остаётся позади, автомобиль плавно едет вдоль главных проспектов, петляет. Невыносимая жара стоит вот уже несколько дней, и лишь вечернее время радует небольшой обволакивающей прохладой. В эти часы бары, рестораны и казино принимают огромное количество гостей, большая часть из которых туристы и люди, уставшие после рабочей недели, что выбираются провести время с родными или друзьями. И сегодня казино, сияющее обманом, принимает только особых гостей — членов мафиозных семей. — Непривычно видеть тебя в белом, — Вики берёт Мальбонте под руку, когда они выходят из машины. — Но тебе очень идёт этот пиджак. — Сегодня особый день, — он кивком головы здоровается со швейцаром, когда они входят в помещение. — Закрытое мероприятие. Здесь не будет посетителей с улицы, только три правящие семьи. Вики бы приросла каблуками к полу, упала в обморок, забилась в ужасе, но лишь округляет глаза, пока сердце шумит в ушах и отбивает чечётку по рёбрам. — Будь моя воля, я бы никогда с ними не встречалась, — прижимается ближе. — Чёрт знает, чего от них можно ждать. — Не волнуйся, милая, просто держись рядом. Не болтай много, особенно в компании мужчин, — Мальбонте обращает к ней взгляд. — Знай свое место, Вики, и не дерзи никому. — Разве я бы посмела? — улыбается в ответ. Здание невысокое, но массивное, способное вместить пару тысяч человек. Обычно здесь принимают посетителей, соответствующих особым требованиям. На первом и втором этажах располагаются несколько баров и огромное казино, следующие два отведены под ресторан и гостиничные номера. Нулевой уровень занимают служебные помещения и, конечно же, счётная комната — святая святых, именно туда стекают со столов и автоматов все деньги, которые оставили ослеплённые азартом игроки, мечтая обогатиться. На самом деле обогащается только казино. В счётной комнате тонны денег. Пачки денег. Куча наличных и ящиков с монетами — таких тяжёлых, что по комнате их приходится передвигать с помощью гидроподъемника. Общество слепит белизной своих нарядов, цвета чистоты и непорочности, и никто, каким-то образом случайно вошедший сюда, ни за что не признал бы в посетителях мафию — просто закрытая вечеринка с дресс-кодом, просто влиятельные люди, сборище бизнесменов со всей страны. Никакого криминала. В фойе всех обыскивают на наличие оружия — в руках таких людей оно особенно опасно, — всё-таки все пришли сюда с миром. Почти. Процентов тридцать посетителей точно. — В честь чего такой вечер? — Вики поднимает подбородок, надменно рассматривая незнакомых людей. — В честь плодотворного сотрудничества, — это почти правда. По крайней мере всадники здесь именно по этой причине: не знают ведь, что остальным семьям в голову взбрело выяснить отношения. Её белые туфли блестят в свете ламп. Взгляд скользит по зелёным столам, алым сиденьям, бордовой обивке. Под высоким потолком парят девушки в ангельских нарядах, висят вниз головой, обхватывают сильными ногами белоснежные бархатные полотна, изгибаются, выписывая пируэты. Совершенно без страховки, смелые, бойкие, того и гляди удерживающие ткани лопнут, а они так и останутся висеть в воздухе. Полно людей, которых Вики никогда не видела, и понять их принадлежность выходит только в том случае, если татуировка расположена на видном участке тела. На ней длинное шёлковое платье приглушённого белого цвета с тонкой бретелькой через шею, что на оголенной спине соединяется с несколькими усеянными камнями цепочками. — Это все семьи полным составом? Так много людей. — Не полным. Каких-то мелких сошек или посредников здесь нет. В одной семье может быть и тысяча человек, все разбросаны по миру, — отвечает Мальбонте. — Не нужно так смотреть, милая, — он цепляет бокал холодного шампанского с подноса официанта и подаёт Вики. — Как? — она делает маленький глоток. — Будто хочешь перерезать кому-нибудь глотку, — усмехается, проводя её вглубь зала. — А я и хочу, — «тебе». — Разве они не этого заслужили? — говорит чуть тише. — Твоей сестре жизнь сломали. Тебя лишили ребёнка. Меня отдали как товар, лишь бы прикрыть свои задницы, — дёргается уголок безупречно накрашенных алым губ. — Я не жалуюсь на брак с тобой, я рада этому, но сам факт подобного поступка говорит о том, что им плевать на людей. На своих в том числе. Считаешь, они не достойны наказания? Мальбонте тихо смеётся, слушая, с какой лёгкостью и холодом она это говорит. Он на миг задумывается, что его водят за нос. Дурят, как глупого школьника на уличном рынке. И только протяни руку, чтобы стянуть вуаль её безупречного силуэта, как пальцы схватятся за пустоту. Маль чуть встряхивает головой, отметая мысли. Вики — тайфун, плеяда необузданных эмоций, не могла она так просто их унять, если бы воспоминания внезапно возвратились. Давно бы уже выдала себя взглядом — с расширенными от волнения зрачками; словом — той самой речью, что пестрит отборными ругательствами; или жестом — нервным, ломаным, чуть дрожащим, она ведь та самая глупая конфетка. — В последнее время ты весьма кровожадна, милая. Когда наступит такой момент, я дам тебе возможность расправиться с кем-нибудь собственноручно, — он находит взглядом Мартино, стоящего у стола с блэкджеком, лишь спустя несколько минут. — Идём, увидишь своего бывшего босса. На Мартино белая рубашка, заправленная в молочного цвета брюки, тусклая кожа, а морщины в уголках глаз стали заметно глубже. Невооружённым взглядом можно заметить, что выглядит он хреново, а чувствует себя — ещё хуже. Уставший и заметно похудевший, однако всё ещё сохраняет присутствие духа и ясность мысли. Ева стоит рядом, пока он обменивается короткими фразами с дилером. Она оттеняет его золотом — кожа словно расплавлена солнцем, огонь волос в тёплом свете видится ещё ярче. Вики кажется, что она не встречала их целую вечность, и лента воспоминаний вьётся вокруг неё, давит на шею, плечи и грудь. — Виктория, — Мартино растягивает губы в улыбке при виде неё, чуть отходит от стола, раскрывая руки для объятий, — я чертовски рад Вас снова видеть, — касается её локтей, приветственно целуя щёки. — Целой и невредимой. Ещё более прекрасной. Ragazza stupenda. Te l'avevo detto che eri una star. Говорят, вы ничего не помните. — Совершенно ничего, — тянет, пока он жмёт Малю руку. — Какая жалость. — Это синьор Моретти, дон Чёрной Далии, я рассказывал тебе о нём, — Мальбонте обнимает её за талию. — И его жена Ева. — Раньше ты бывала в нашем доме, — Ева, стоящая с идеально прямой осанкой, мягко улыбается, а вместе с ней словно улыбается всё тело от рыжей макушки до острых каблуков. — Со временем ты вспомнишь, дорогая. Маль хочет закатить глаза, но не делает этого — лишь указывает на обшитый зелёным полотном стол и произносит: — Почему не играете? — О, уверяю, я самый худший игрок в блэкджек, которого тебе доводилось встречать, — Мартино принимает от официанта бокал с виски. — Вот твой отец был игроком до мозга костей, человеком, устанавливающим коэффициенты. Он всю жизнь игорному бизнесу посвятил, так что мастерства ему было не занимать. Я всегда ему проигрывал. Хотел проиграть. Чтобы одержать победу во всём остальном. Вики переводит взгляд с одного на другого, молча попивает шампанское, чувствуя, как Маль скользит пальцами по её боку. — Ну да, вы же друзья, — Маль оглядывается по сторонам. — Ты многим предлагаешь свою дружбу? Или только тем, кому выгодно? Мартино усмехается, едва не заходясь сухим кашлем, который сотрясает его ослабевшее тело каждые несколько минут. — Не вспоминай свои старые обиды, Мальбонте, — он наклоняет голову, прокручивает виски на дне бокала. — Если тебе кажется, что Джек шёл у меня на поводу, что я каким-то немыслимым образом давил на него или указывал, как стоит вести бизнес, то ты ошибаешься. Просто наши взгляды на ведение дел часто сходились, — дон разводит руками. — Разумеется, это была не самая пылкая в мире дружба. Мы не посылали друг другу открытки на Рождество, не проводили вместе уик-энды, но мы не убивали друг друга, не делили деньги. Всех это устраивало. И, как видишь, я не стремлюсь нарушать заключенный мир и сейчас, ведь ни мне, ни твоему отцу не хотелось бы, чтобы наши дети пошли по нашим стопам. — Это уже неважно, — Маль выискивает кого-то взглядом в белой толпе. — Где твой сын? Он что, не прилетел? — Отошёл куда-то с Ости и Ади, — Мартино выпивает алкоголь, слегка морщась. — Я привёз вино из Сицилии. Точно такое же, как на вашу свадьбу. Может, его восхитительный вкус навеет Виктории воспоминаний. Мальбонте теряет интерес ещё на словах о вине, бросает несколько фраз о том, что немного позже скажет речь и поприветствует всех, и ведёт Вики дальше, мимо столов, мимо огромной стойки с сияющими бокалами и приветливыми барменами, отодвигает одну из ярко-красных портьер, указывая на ряд тёмных дверей. — Зайди в третью, это зал для покера, я сейчас вернусь. И смотрит, как она, покорно кивнув, шагает за занавес. Вообще-то ему нравится это беспамятство — можно перекроить её под свой вкус, ненужное отрезать, добавить недостающее. А потом делать всё, что заблагорассудится: хочешь — гладь, хочешь — рви. Мальбонте невольно улыбается от прилива адреналина — лишь бы не сорваться с цепи раньше времени и не наворотить дел. Всё должно пройти гладко — сказать речь и убить. Другого дона, всех их девок, каждого из чужой семьи, кто под руку попадётся. И только потом добраться до Люцифера, чтобы прикончить его медленно и болезненно. Мальбонте не надеется на удачу или волю случая, потому что у него и так весомое преимущество: у членов его семьи есть оружие, а у всех остальных — нет. — Не зря говорят, что единственный способ выиграть в рулетку — это стащить деньги со стола, когда крупье отвернётся, — голос Чумы слышится совсем рядом, когда Маль проходит мимо компании мужчин, здороваясь со всеми сразу коротким кивком. Она касается его плеча бледной рукой, ядовито-красными ногтями проходится по лацкану белого пиджака. — Но сегодня прекрасный день, мой дорогой партнёр, так что готова оставить в твоём казино несколько миллионов. Он мимолётно целует её ладонь, оставляет крепкое рукопожатие стоящему рядом с ней Смерти и пересекает зал быстрее, чем Чума успевает начать следующее предложение. Ему нужна ещё минута, чтобы пройти в служебный коридор, чуть ли не за шкирку сгрести паренька из персонала и открыть дверь комнаты, где хранятся напитки, посуда и инвентарь. — Это вино привезли? — Маль кивает на стопку ящиков с тёмными блестящими бутылками. — Да, — подтверждает тот, поправляя бейдж на груди. Мальбонте открывает одну из коробок, цепляет горлышко, вытягивает ладонь, молчаливо ожидая, когда ему подадут штопор, а потом снимает матовую фольгу, вкручивает, и пробка с характерным звуком выпрыгивает из бутылки. — Попробуй, — он протягивает стекло растерянному официанту. — Пробуй! Тот нервно сглатывает, тянется к полке за бокалом и, уцепив коктейльный за ножку, ставит на металлический стол. Вино выливается бордовой кровью, что тут же приносит запах цветов, ягод и терпких специй. Ведёт носом, подносит к тонким губам, чуть медлит, но под взглядом, не сулящим ничего хорошего в случае неповиновения, делает глоток. Ничего не происходит. — Яркий букет, — несмело отвечает он, хлопая серыми глазами. — Это хорошее вино. Я дегустировал раньше. Готов спорить, что цена одной бутылки под сотню тысяч. Мальбонте смотрит ещё несколько секунд, постукивая пальцами по металлу стола, а взволнованный официант всё пытается угадать, чего он от него хочет. Некомфортно, боязно, но Маль, наконец, расслабляет черты лица, смахивает напряжённое ожидание и разворачивается, оставляя его одного и позволяя с облегчением выдохнуть. По залу казино стелется тихая музыка, перекрываемая однотонным шумом голосов, Мальбонте видит его, усмехается; но линия рта ломается, стоит Люциферу развернуться на барном стуле — ледяное спокойствие, надменный взгляд, уверенность в каждом движении, — он ставит бокал с виски на стойку, отстранённо слушает разговор Ости и Ади о том, как несколько минут назад они играли в рулетку, при этом голос его жены слегка подрагивает. Разумеется, она знает, что сегодня произойдёт, волнуется, переживает. За Чуму? Но предупредить всадницу, обезопасить — равнозначно предательству всех остальных. Так она просто-напросто забьёт гвоздь в крышку своего гроба. Потому Ости лишь сжимает руку, впиваясь острыми ногтями в ладонь, и тихонько отчаянно плачет глубоко внутри. По крайней мере Чума останется жива. Если, конечно, Ости удастся незаметно добавить ей в напиток нейтрализатор яда — синие таблетки, что лежат в её маленькой сумочке — до начала речи Мальбонте. Да, именно этим она сейчас и займется. Люцифер прекрасно себя контролирует. Дыхание. Пульс. Чувства, рвущиеся из груди. Знает: предаться панике — значит погибнуть. Одна из воздушных гимнасток висит над залом, сначала кажется, что она держится на какой-то силе гравитации — ни ремней, ни цепей, ни полотен, — и, когда она резко падает ниже, Люцифер поднимает бровь. Спустя мгновение он видит тонкие тросы, складывающиеся в качели — настолько незаметные глазу, что если бы не редкие всполохи прямого света на высоте, то девушка продолжила бы творить свою невероятную магию. Она подносит пальцы к губам, посылает ему воздушный поцелуй. И Люцифер отворачивается, пробегается холодным взглядом по залу, пытаясь уловить силуэт Вики в толпе, но не цепляется ни за один. Наверное, ожидает увидеть её белой от страха, тусклой, разбитой, с темнотой, сыплющейся с рук — мысли об этом противно щекочут горло, и без того неприятное чувство внутреннего напряжения превращается в тягучую тупую злость. Ему без неё слишком холодно и ветрено, а частицы воспоминаний были разбросаны по последним месяцам его жизни словно мины, и Люцифер, конечно же, не обходил их — позволял взрываться под ногами, превращая дни без неё в пепел, выстланный на дне пропасти. Он почти чувствует, как зудят кончики пальцев под чёрными перчатками, умоляя о прикосновении к чужой-родной коже. Осталось совсем немного. Прыжок, воздух, бездна. На плечо ложится тяжёлая рука. Маль стоит рядом, ничего не говоря, дыхание туманит корицей воздух. Он считает, что хорошо изучил Люцифера за все их немногочисленные встречи. Люцифер уверен, что Мальбонте не знает о нём ни-че-го. Он ведёт плечом, небрежно стряхивая ладонь, и Мальбонте хмыкает, равнодушно усмехаясь, однако в каждом его движении Люцифер чувствует некую фальшь. — Я смотрю, вы скучаете? — Маль коротко глядит на Ади, стоящего неподалёку и заказывающего у высокого худощавого бармена напиток, на Ости, застывшую рядом, затем вновь возвращает взгляд к Люциферу, смотрит с вызовом, затаённым торжеством. — Пойдём, надеру тебе задницу в покер. Хочет добавить ещё «уж в этом-то я точно больше преуспел», но замолкает, и тяжесть тишины наваливается на обоих почти сразу. Люцифер смотрит исподлобья, напоминая готовящегося к прыжку хищника — затаиться, наблюдать, а после действовать постепенно, поочерёдно, — и зверь, ворочающийся в груди Маля, довольно скалится. Не зря Мартино называет их дикими животными, недальновидными мальчишками. Потому что наделённые развитым разумом существа, зрелые люди могут договориться, разобраться между собой, пойти на компромисс ради благого дела, ради общей выгоды и будущего. «Я не веду переговоры, которые заранее обречены на провал. Я не собираюсь никому уступать», — так сказал Люцифер несколько месяцев назад, когда отец в очередной раз безуспешно пытался вправить ему мозги. Но Мартино сам таким был и знает, что не поймут они ничего, пока всё не потеряют. Это станет хорошим таким уроком, стоящим слишком много. — Я отойду, — Ости подаётся чуть ближе к Ади, задумчиво кусает губы. Потом разворачивается, не дожидаясь ответа, и спешит в зал, обходит дугой столы, не вслушивается в отрывки пестрящих отовсюду приглушённых разговоров. Обдавать взглядом Чуму — это для Ости как смотреть на что-то диковинное, невероятное, изумительное. Всадница вообще королева шоу, необходимо об этом помнить; стоит, попивая шампанское, соря деньгами. Её усмешка бесшабашная, хмельная, нагловатая; не задумываясь, она делает ставки и безразлично проигрывает, будто находит в этом невероятную забаву. Ости не понимает, как в ее стадесятифунтовом теле умещается столько цинизма и пафоса. Рука Ости проникает в сумочку, ногти рвут тонкую плёнку, обнажая гладкую капсулу, пальцы цепляют, перекладывают в боковой кармашек, чтобы доставать было удобнее и легче. Чума тянет её вдоль берега, океан ласкает их босые ноги, мочит подолы длинных платьев, что были надеты на очередную встречу семей, которые терпеть друг друга не могут, но поддерживают трещащий по швам баланс. Они сбежали оттуда — охмелевшие, веселые, — в серебряных волосах Чумы отражается жидкий свет закатного солнца, и Ости не может отнять от них взгляд. Мокрыми солёными пальцами всадница отводит пряди, выбившиеся из прически, и Ости жмурится; ей тепло, на удивление спокойно, а Чума, видимо, заряжается от неё этим чувством и не говорит ни слова. Волна сбивает с ног, накрывает почти с головой, превращая изысканную вечернюю одежду обеих в куски мокрой ткани. Чума бежит на помощь, но теряет равновесие, чертыхаясь, падает сверху, а затем громкий смех раскатывается по пляжу. Ости невольно взмахивает рукой, отгоняя назойливое воспоминание. — Привет, — произносит, спокойно остановившись рядом. Чума поднимает бровь и уголок очерченных ярко-красным губ. — Привет, дорогуша, — и на секунду, на долю крошечную секунды её глаза вспыхивают тёплым огнем. Просто для того, чтобы затем вновь покрыться коркой язвительно-горчичного олова. Ей даже удивительно, что Ости сама подошла — последние годы она, зашуганная своим доном, ведёт себя как сука, делает вид, будто ничего и никогда не было. За исключением того вечера после свадьбы Мальбонте. Чуме казалось, что это уж точно был прощальный секс. Она всё ещё молчит, просто наслаждаясь тишиной между ними. Чума любит тишину с Ости — она лёгкая, ненавязчиво сладкая. Прямо как её губы. — Хочу сыграть, — капсула в её сумке ждёт минуты, но Чума не выпускает фужер из длинных пальцев. — Что же со своими время не проводишь? Их здесь полно, — ухмыляется, оголяя ряд зубов с чуть заострёнными клыками. — Играла бы с ними, а то вдруг кто-то подумает, что ты лесбиянка. Дон опять разозлится и накажет тебя. Ости закатывает глаза. — Хорошо, раз уж ты отказываешься составить мне компанию. Демонстративно разворачивается, но Чума, живо спохватившись, хватает её за запястье. Опять. Как же её это бесит. Порой она злится на себя за то, что испытывает необъяснимую тягу к этой замужней девке. Тягу и слабость. Чума разжимает пальцы и неловко оборачивается по сторонам, прочищая горло. — Во что играть будем? — В баккару. Там есть свободный дилер, — Ости легко взмахивает рукой, указывая в противоположную сторону зала, и движется вперёд. — Иди, я возьму ещё шампанского. Она, извиняясь, обходит мужчину в элегантном костюме, болтающего о чем-то со своей спутницей. Кончиком пальца аккуратно поправляет лямку своего белого шёлкового платья, впиваясь ногтями второй руки в ремешок сумки, чуть выдыхая. Конечно, она всё сделает, как нужно. Пусть Чума возненавидит её за это — очевидно, скажет, что лучше бы та позволила ей умереть от яда, чем подло подставила. Она не простит её в любом случае. Или простит вопреки? Ости врезается плечом в низкую девушку, теряясь на секунду. Они на миг сцепляются взглядами, словно обмениваясь немым диалогом, и сразу же расходятся, будто и не было ничего. Девушку зовут Аллегра — итальянская жена одного из солдат, стройная, однотонная, невзрачная, на руках запросто можно разглядеть синий узор вен. У неё чёрный цветок на позвоночнике, сейчас скрытый слоем белого платья. Она, как никто другой, умеет быть невидимкой, едва заметным колебанием воздуха, пустым местом. И даже сейчас, шагая вдоль зала, Аллегра не привлекает внимания увлечённых разговорами и игрой людей. Официанты бегают туда-сюда, занятые своим делом, обслуживают гостей, пытаясь угодить. Она сосчитала их количество — тридцать на первом этаже и ещё столько же на втором. Этого даже мало для такого количества народа. Аллегра хватается за грудь, толкая рукой дверь с надписью «Только для персонала». Заваливается внутрь, следом за шустрой мелкой официанткой, несущей грязную посуду на подносе, едва не подворачивает ногу из-за неустойчивого каблука. — Что с Вами? — сотрудница встревоженно оборачивается на тяжёлое дыхание. — Сюда нельзя! Аллегра вздрагивает всем телом, цепляясь ногтями за стену, не отвечает ни слова, будто одолеваемая приступом, и работница заведения с маленьким бейджем на груди, гласящим, что её имя Сэм, резко ставит поднос на пол, гремя стеклянной посудой. — Присядьте, — подхватывает её под острый локоть. — Сейчас, потерпите. Аллегра хватается за горло, за чужую руку, пугая официантку ещё больше. Та помогает сделать несколько шагов, плечом пихает дверь первой попавшейся раздевалки, где тут же с автоматическим щелчком вспыхивают длинные лампы с холодным сиянием. Так лицо Аллегры выглядит ещё более синим и нездоровым. — При… — хрипит, пока Сэм усаживает её на пластиковый стул с оставленной кем-то из работников блузкой, рядом с высоким металлическим шкафчиком. — Приступ. У меня в сумочке лекарство. Сэм отнимает аксессуар, рывком дёргает молнию, роясь в содержимом. У неё и так работы полно, а тут ещё какая-то умирающая бледная поганка свалилась откуда ни возьмись, и как она вообще с такой внешностью оказалась в компании высокопоставленных людей, что собрались здесь сегодня. Ну ничего, сейчас она спасёт ей жизнь, а потом сможет рассчитывать на весомые чаевые от самой невыразительной мисс или от её богатого мужа. Сэм вынимает шприц дрожащими от спешки руками. Аллегра меняется в лице за секунду — долю секунды, — поднимается со стула, хватает за волосы и со всей дури бьёт её головой о шкаф. Металл поёт так же жалобно, как скулит Сэм, упавшая на колени. — Тихо, — Аллегра сжимает её рот рукой, поднимает упавший шприц и быстрым отточенным движением вонзает иглу в её кожу. — Прости, Сэм, ничего личного. Испуганная официантка выгибается, падает руками на пол, захлёбываясь от пены, валящей изо рта — не слышит даже, как Аллегра раздраженно-назидательно произносит: — Ну-ну, аккуратнее, не испачкай свою прекрасную форму! Агония длится недолго. Аллегра терпеливо ждёт, пока стихнут последние конвульсии тела, всё оглядывается на дверь, чтобы никто не вошёл, иначе у неё могут быть проблемы. У всех могут быть проблемы. А затем стаскивает с неё одежду, скидывает своё платье, влезает в форму — белая строгая рубашка, узкие брюки с высокой посадкой, — обувь оказывается неподходящей по размеру, отчего Аллегра тихо выругивается, поочередно проверяя дверцу каждого шкафчика в поиске свободного. Бездыханное тело с остекленевшими глазами кое-как умещается в один из них, Аллегра сгибает её чуть ли не пополам, запихивает своё белое платье, швыряет туфли, прежде чем хлопнуть металлической створкой и провернуть ключ. В коридоре пусто. Аллегра выскальзывает из раздевалки, на ходу собирая белые волосы в хвост, не находит оставленный поднос — значит, его уже успел кто-то забрать — и хмурится. Ручка на двери, ведущей в зал, опускается, в коридор влетает другая сотрудница, чуть озадаченно всматривается в лицо Аллегры, пытаясь припомнить имя. А потом мысленно взмахивает рукой — со второго этажа, наверное, или из крыла, где расположены гостевые апартаменты. Ей вообще некогда тут расспросы вести — посетителей полно, нужно отнести напитки в зал для покера. Так она и делает. Оставляет невзрачную девицу позади, уносит посуду в специальное окошко, а, когда оборачивается, той уже и след простыл — лишь дверь едва заметно покачивается на петлях, почти закрывшись. Пожимает плечами и быстро перебирает гудящими от долгой беготни ногами к бару, собирает напитки, бокалы и, держа поднос одной рукой, ловко петляет между снующими от стола к столу посетителями, пересекая зал. В комнате для покера свет горит лишь над игровой зоной — небольшой диван, пара мягких кресел и стеклянный столик тонут в темноте. Вики сидит на стуле с высокой спинкой, затягиваясь дымом, стряхивает пепел, когда сотрудница проходит мимо, оставляя алкоголь на поверхности. — Что-нибудь из еды, мисс? — услужливо уточняет, подавая бокал с шампанским, но Вики молча отрицательно качает головой. И остаётся в одиночестве. За последние полчаса, что тянутся нестерпимо долго, она курит уже третью сигарету, задумчиво пялясь на зелёное полотно покерного стола. Она ощущает скребущую тревогу, полосующую когтями грудную клетку изнутри. Встреча, которой раньше она желала больше всего на свете, не входила в её планы. Честно говоря, Вики не знает, рада она этому или нет. Она опасается, что если увидит Люцифера, то снова захочет жить, снова появится смысл существования, а вместе с ним и страх — совершенно мешающее чувство. Вики нельзя бояться — это не та жизнь, где есть место кошмарам, но она всё же замирает, когда дверь распахивается, и входит компания людей. Вики смотрит на Люцифера так, как никогда ни на кого не смотрела, и чувствует то самое пугающее внутри себя. Уязвимость. Страх. Осторожность. Время останавливается, застывает на мгновение, и только сердце, выстукивающее ударный ритм в висках, позволяет ей сделать вдох. Рука непроизвольно сжимается под столом, ногти оставляют белые лунки на ладони. Они встречаются взглядами, и на несколько секунд Вики плавится от накативших на неё воспоминаний. Ей хочется сказать: «Чёрт возьми, знал бы ты, что произошло», — но вместо этого в воздухе повисает высокомерное: — Ну, здравствуйте. — Добрый вечер. Люциферу хочется уловить в этом тоне: «Я соскучилась по тебе», но вместо этого он смотрит на искривлённый в ложной улыбке рот и слышит грёбаное «здравствуйте». Это не та Вики, распахнувшая душу, словно книгу, с которой читай-вырывай-делай-что-хочешь. Ему жаждется вытащить её отсюда прямо сейчас, но что-то в этом холодном взгляде самых-красивых-синих-глаз заставляет его застыть на месте, а силу самоконтроля отступить. Люцифер берёт себя в руки спустя один взмах ресниц, гнев всё ещё сдержан, заперт внутри. А чего он ещё ожидал? Между ними стена, острые колья, круг из соли. И, чтобы преодолеть расстояние, понадобится куда больше, чем несколько шагов. Что ж, как и ожидалось, всё будет по-плохому. Только сейчас Вики переключает внимание на Мальбонте, Астарота, Ади, Смерть и Лилу. Зачем её сюда притащили — Вики непонятно, да и неважно, потому что зал сотрясает голос её мужа: — Мне придётся познакомить вас снова, — он подходит ближе, подаёт ладонь, помогая Вики встать со стула. Представляет всех поочередно, оставляет Люцифера напоследок: — И сын твоего бывшего дона, милая. — Рада встрече, — она улыбается, держа его под локоть. — Добро пожаловать в Вегас. Что-то омерзительно горькое подкатывает к горлу, но Вики отгоняет это чувство. Мальбонте ждет знака, загоревшейся красной кнопки, но ничего не происходит — Люцифер не смотрит на неё, выражение лица не меняется, его взгляд изморозью покрывает тёмные стены, слова рассекают воздух, когда он берет фишки у вошедшего крупье. — Меня зовут Оливия, — она ставит перед каждым по несколько стеков, — играем в техасский холдем, дамы и господа. Максимальной ставки нет. Вики становится рядом с Мальбонте, кладёт ладонь на его плечо, чуть сжимая ткань пиджака. Двое, сидящих слева от крупье — Смерть и Лилу — обозначают малый и большой блайнд — обязательные ставки, которые игроки делают перед началом раздачи. Мелодично шуршат карты. Идеально ровно укладываются рубашкой с чёрно-белым узором вверх. В центре стола лежат ещё пять закрытых. В зале стоит звенящая тишина. Вики не смыслит в покере, но по пути в казино Мальбонте рассказал коротко о правилах и комбинациях, и она опускает взгляд, улавливая выпавшие ему карты. Два валета — неплохо, есть шансы рассчитывать на старшие комбинации. Лилу надувает розовые губы, излишне драматично вздыхает, и Астарот, усевшийся между Ади и Люцифером, коротко посматривает на неё. До сих пор они не обмолвились ни словом — видимо, Лилу так и не простила ему десяток неотвеченных звонков и расставание без объяснений. — Мистер Моретти, — крупье держит колоду в руках, стоит прямо: так, что сияние висящего над столом светильника не затрагивает её лицо, — Ваше слово. — Бет, — двигает фишки, повышая ставку. Люцифер ненавидит игры с самого детства. У него не было времени на дурацкие салочки, верёвочки и прочую дребедень, иногда отец соревновался с ним в скрэббл — Люцифер всякий раз проигрывал — или водил на детские площадки, проявляя что-то вроде грубой заботы. И не дай бог дону уловить не то выражение лица или вздрогнувшую нижнюю губу — подзатыльник, грозный голос, тяжёлый взгляд. «Oh, mio Dio. Oh, mio Dio , давай ещё закати тут мне бабью истерику, погулял и хватит, есть дела поважнее глупых игр, нечего строить это щенячье лицо и клянчить о жалости или тёплых чувствах. Это всё не для тебя! Так мужчины себя не ведут!». Это всё не для него. Он же не Мальбонте, для которого игры — смысл жизни. Правда, зачастую они несут довольно разрушительные последствия. Даже для него самого. Астарот сбрасывает карты, понимает: не его игра — не желает рисковать. У него с казино связаны вообще не очень приятные воспоминания, потому что, когда во времена кровавой войны убили его родителей, Астароту сорвало крышу. Он напивался каждую ночь или пребывал под кайфом, веселился с женщинами. Разбрасывался деньгами, покупал им то, покупал им это, просаживал кучу бабок в автоматах. Пока Кристофер не поведал о происходящем дону, и тот не поставил его на место. Джеку, разумеется, не нравилось, что увивающиеся за Астаротом смазливые бабёнки отвлекают от дел, но вообще-то босс был верующим человеком — он даже не стал сам приставлять пистолет к его лбу, а приказал сделать это Эрагону и произнёс: «Либо ты сам прекращаешь разгульный образ жизни, либо его прекратит мой консильери». Астарот и сам понимает, что алкоголь лишь вредит, несёт беды и излишне развязывает ему язык, но тогда это казалось единственным способом, чтобы забыться. Война — плохое время. И Астарот знает, что сейчас она прогремит вновь. Никто не поддерживает решение дона убить всех этим вечером, но кто они такие, чтобы идти против своего босса? Ади и Мальбонте делают ставки, оценивая перспективы, Смерть пасует, одним глотком осушая стопку с текилой. Лилу хлопает ресницами — карты у неё так себе, но просто не хочет сдаваться, предпочитая остаться в игре. Крупье поочередно открывает три из пяти карт, лежащих на столе — король, два, десять, — объявляет второй круг ставок, во время которого Лилу окончательно теряет надежду, с картинным разочарованием выходит из игры, кладёт на ладонь напудренный подбородок, и перья с рукава белого узкого платья щекочут её шею. — Ривер, господа, — говорит крупье, переворачивая последнюю карту. — Два короля, двойка, десять и шесть. Люцифер и Ади увеличивают банк ещё в несколько раз. Мальбонте может собрать неплохую комбинацию из своих и общих карт, но медлит несколько долгих секунд, а потом сбрасывает, выходя из последнего круга торгов. Вики поглаживает пальцами его плечо, держит, чтобы не выдавать никаких эмоций, и каждый вдох-выдох даётся с трудом, заслуживающим золотой статуэтки. — У меня две пары, — Ади кладёт свои карты на стол. — Два короля и десятки. Люцифер тоже вскрывается, крупье быстрым профессиональным взглядом оценивает комбинации. — Каре королей, — резюмирует она. — Мистер Моретти забирает банк. — Тебе сегодня везёт, — Маль откидывается на спинку, касается рукой ладони Вики, до сих пор расположенной на плече. — Первая игра и первый выигрыш. Похвально. — Это повод для гордости? — у Люцифера ровный и чёткий голос, каждое слово будто полируют до блеска, прежде чем оно слетает с его губ. Он делает глоток виски из широкого бокала, пока крупье раздает новые карты. — Я лишь неплохо считаю. В этом мы с тобой похожи. Но во всём остальном — нет. — А ещё в том, что мы оба любим присваивать то, чего брать не положено. Ну конечно. Это не становится ударом под дых, не выводит из равновесия, не наполняет его нутро крупной дробью. Люцифер поднимает взгляд. Маска хладнокровия на лице Вики трескается всего на секунду, искажается — и Люцифер чувствует её боль: она задыхается в ней, тонет, захлебывается; её боль — не такая, как у других, здесь вязкий, тянущийся мазут, чёрные пятна которого остаются на нём даже тогда, когда маска захлопывается, зарастает, — и вновь перед ним держащая себя в руках Вики. И Люцифер ненавидит себя так сильно, что почти готов разбиться вдребезги. Мальбонте смотрит в его глаза, пытаясь прочитать всё по алому рисунку радужки, разглядеть ответы на все свои вопросы, и видит только искры, кружащие по горящей пустыне. Но даже в самом мёртвом зазеркалье есть сколотые грани. — Я беру только своё. Ничего чужого у меня нет. Это прозвучало слишком грубо. И не в том смысле, в котором хотелось бы — не «чужого у меня нет», а «я с тобой не поделюсь». У меня есть Вики, и я тебе её не отдам. Но Мальбонте и без уточнений всё понял. Шоу не закончилось. Люцифер, может, и выбил почву из-под его ног, может, и зацепил, но не настолько, чтобы Маль почувствовал себя уязвлённым. — Выставляем блайнд, господа, — Оливия ловкими и быстрыми руками перемешивает колоду. Следующие игры проходят в напряжённом молчании. Лежащая на плече Мальбонте татуированная ладонь злит Люцифера едва ли не больше, чем он сам. И Маль поворачивает голову, чтобы показательно коснуться губами этой самой ладони, не сводя глаз с Люцифера, естественно. Тот повышает ставку. — И ты, конечно же, ни о чём не жалеешь, — усмехается Маль, двигая стопку фишек в центр стола. Лишь трое понимают суть разговора. Мальбонте не сводит глаз с его лица, и Вики кажется, что оттенки их взглядов способны разорвать небо пополам. Кроваво-карминовый — Люцифера, чернильно-чёрный — Мальбонте; ей вдруг становится душно, словно она зажата среди бесконечной высоты красок. — Абсолютно. Значит, хочешь поиграть, Люцифер? Что ж, давай попробуем. Мальбонте бездумно разглядывает свои карты. Любую гору можно обрушить, превратить ледяные ручьи в кровь, а снег обернуть пеплом. И он знает. У Люцифера стандартный набор: несчастливое детство — раз, поломанные надежды — два, сотни отнятых жизней — три. Ну, и Вики. Должно быть что-то ещё. То, что вскроет давние раны, ведь боль — лучший катализатор, лучшее средство для манипуляций и запугивания. А высшее чувство триумфа наступит, когда Люцифер выйдет из себя, начнёт рьяно защищать свою территорию. Перчатки. — Это ведь не просто деталь гардероба, — Маль глядит на карты, раскрытые на столе, усмехается, когда Астарот вновь пасует. — Перчатки. Я имею в виду, ты носишь их не потому, что придерживаешься определённого стиля. Не хочешь прикасаться к чему-то, потому что это вызовет неприятные ощущения. У тебя срабатывает какой-то триггер в такие моменты? Ты боишься запачкаться? — он умолкает на миг. Хмыкает. — Или боишься запачкать? Ты много убивал? — Не больше, чем это было необходимо, — отвечает Люцифер, ловя встревоженный взгляд побледневшей Лилу. — Много, — сам отвечает Маль. — Точно больше, чем я. Отец редко поручал мне столь грязную работу, на это были другие люди. Хватит пальцев двух рук, чтобы пересчитать убитых мной. А вот тебе вряд ли этого будет достаточно, — он улыбается. Знает, что кружит совсем близко. — Убийства. Перчатки. Тебе гадко? Тяжело было убивать женщин? А особенно детей, да? Они такие крошечные и беззащитные. Ты убивал детей? — Мы играть будем или слушать о том, кто больше людей завалил? — Смерть небрежно стягивает узел галстука и бросает карты на стол. — Пас. Дурацкий день сегодня, ни одной удачной руки. Люцифер смотрит в прошлое, допивая остатки виски из бокала: убийства, контрабанда оружия, учёба в колледже, тонны книг, последние нервные клетки. Он не помнит, когда до появления Вики дышал свободно — за каждый глоток воздуха приходилось вгрызаться кому-нибудь в глотку, будь то собственная семья или многочисленные посредники. Люцифер откусывает протянутые к нему руки, мало говорит, замыкается в себе, становится антонимом слова «социальность». И жить по-другому он больше не умеет, не способен повернуть время вспять; может, он смог бы стать «важной шишкой», как говорит его отец, но по итогу всё, на что он способен — убивать. Они сами не замечают, как остаются вдвоём в игре. Маль держит карты двумя пальцами, крупье объявляет последний круг торгов, во время которого ни один не отступает, а потом оба предлагают открыть карты. На столе несколько миллионов. Мальбонте блефует без зазрения совести, следит за языком и жестами, но даже не рассчитывает на то, что Люцифер выйдет из партии. Открывает масти, принимает поражение как ни в чём не бывало и отдаёт фишки, ожидая новых карт. — В вашем доме ведь был пожар, — он улавливает, как перемешивается колода. — Отец рассказывал мне в детстве. Тогда умер твой брат, но вот, как интересно получается… — каждое слово попадает в него резиновым шариком, больно бьёт, отскакивает, рикошетит от стены — и опять обратно. — Почему тебя и всех остальных успели спасти, а его нет? Ведь детей дона защищают едва ли не больше его самого. Особенно, если это мальчик. Особенно, если он старший. — Я смотрю, моя семья тебя волнует даже больше, чем собственная, — Люцифер делает ставку. — Умерь своё любопытство, у тебя есть заботы поважнее, не стоит откладывать их на потом. Ведь жена беззаботного мужчины — почти вдова. Маль слышит, как он дышит — ровно, спокойно, — однако в каждом жесте так и сквозит напряжение. Эта тема его задевает, молния в зрачках — быстрая, короткая вспышка, но такая яркая, что не может остаться незамеченной. Это приятно, словно сдирать корочку с затянувшейся раны, чтобы опять пустить кровь. Кажется, ещё чуть-чуть, и он повиснет на своих стальных нервах, которые — Маль уверен — на самом деле разорвать довольно просто. — Тебе больно это вспоминать, я понимаю, — Мальбонте прокручивает фишку в пальцах, смотря на открывающиеся на столе карты. — Но есть и плюсы в его гибели. Ты точно станешь боссом своей семье. Ну, если доживешь, конечно. А то, знаешь ли, род нашей деятельности не слишком безопасный, — он двигает несколько ровных стеков. Люцифер пытается поймать взгляд Вики, но она избегает его; не сосредотачиваясь ни на чём, замечает, что она вся неживая — так ждут исполнения неминуемого, всё ещё лелея надежду договориться с палачом. Лилу задумчиво кусает нижнюю губу. У неё удачные карты, к тому же общие масти, раскрытые в последнем раунде, позволяют собрать сильную комбинацию. — Ва-банк, — на выдохе произносит. Мальбонте одобрительно кивает. Сразу понимает: она проиграет. Уверенные в своей руке люди не колеблются: вот Маль, например, сомневаться не станет. Люцифер и Ади остаются в игре, повышая банк. — Двадцать пять миллионов, господа, — крупье заводит руки за спину. — Прошу, откройте карты. Лилу цокает языком, отворачиваясь — её флеш явно не дотягивает до того, что собрал Маль. От пиковой десятки до туза — самая сильная комбинация, никаких шансов, абсолютная победа. Маль притягивает Вики за талию так, что она едва не валится к нему на колени, опускает руку на бедро, сжимая скользкую ткань платья. — Моя жена обязательно купит себе что-нибудь на ваши деньги, — ухмыляется, пока её рука мягко ложится на шею. — Да, милая? Вики сладко улыбается в ответ. — Херня этот ваш покер, — раздражённо взмахивает ладонью Смерть. — Только зря баксы просадил. Он не азартен — не привыкший к тому, чтобы разбрасываться деньгами, хоть ему даже тратить их некуда, — ни жены, ни детей. У него только обязанности перед семьей, которые он исправно выполняет. Мать в своё время его так вышколила — то порола до обмороков, то обжигала лицо пощёчинами, — что он теперь и шага против не сделает. Да и незачем ему это. Смерти даже нравилось, когда мать показывала свою власть над мужчинами. Она знала добрую сотню способов заставить любого балансировать на грани смерти, а потом вернуть оттуда живым. Если ей это нужно, разумеется. — Можем сыграть в кое-что более увлекательное, — отзывается Маль, когда всадник встаёт со стула. — Ты прав, все эти игры на деньги уже порядком поднадоели. — Нет уж, — скривив губы, он движется к выходу. — Это без меня. Лучше пойду пропущу пару порций отменного рома в баре. Мальбонте ждёт, пока дверь за Смертью захлопнется, прервав все звуки, что доносятся из общего зала. Поднимается с места и ступает во тьме помещения. На стене выступ — Маль нащупывает его так ловко, словно знает в этом здании каждый кирпичик. Дверца открывается, он запускает руку внутрь и разворачивается. Сталь блестит серебром в ладони. Присутствующие напрягаются, а он же, напротив, остаётся спокоен, пока кладёт револьвер и острый нож на стол. — Прекрати! Давай уйдем отсюда, — вмешивается Вики, вцепляясь в его локоть, но Маль словно не замечает. — Что вы так напряглись? — ухмыляется он. — Это просто игра. Будет здорово, — окидывает всех взглядом. — Ну, кто составит мне компанию? — резко дёргает Вики за запястье. — Выбери, милая. Нож или револьвер, — она указывает на огнестрельное оружие. — Умница, это моя любимая игра. Русская рулетка, — обхватывает рукоять, с щелчком открывает барабан и вынимает пули. — Револьвер заряжается одним патроном, после чего прокручивается так, чтобы игроки не знали где пули, а где пустые каморы, — он возвращает барабан обратно на ось. — А затем каждый игрок прислоняет ствол к своему виску и спускает крючок. Три участника — лучший состав. Вики знает, что всё катится в бездну, потому что чувствует жжение внизу живота, словно предупреждение о том, что вот-вот прогремит взрыв. Она — Алиса, падающая в кроличью нору — и страшно, и гулко, и вряд ли закончится чем-то хорошим. Лилу отказывается сразу, побеждённо поднимая свои маленькие ладони, мол, нет, спасибо, я в таком не участвую. Крупье замирает неподалёку от стола, будто бледная восковая кукла, но не смеет уйти. А у Астарота выбора нет — под настойчивым взглядом Маля он лишь согласно кивает, хоть и думает, что босс действительно не в себе, что его нужно изолировать. Но теперь уже поздно. — Давай же, Ади, — Мальбонте поднимает бровь. Его чёрные глаза горят азартом почти так же, как при первой ставке, которую он сделал ещё лет в четырнадцать. Только тогда он проиграл лишь деньги отца, а сейчас рискует лишиться жизни. — Это легко. — Он не станет этого делать, — отзывается Люцифер. — Отчего же? — хмыкает Маль. — Он не ответил. — Потому что я его босс, и я запрещаю ему играть. — Хм, — заводит глаза к потолку. — Тогда кто-то другой должен занять это место. Моя милая Вики, например, — он делает показательный акцент на первом слове. — Садись, жёнушка. Будешь третьей. И не переживай так, при первом нажатии вероятность выстрела всего шестнадцать процентов. Но она будет расти при каждом спуске. Мальбонте расстёгивает пиджак, устраиваясь поудобнее в кресле, чуть наклоняет голову — безумный бог, отчаянный скиталец, знающий, какая на вкус собственная тишина, — на миг каждая черта лица разглаживается, расслабляется. Он резко возносит дуло к виску. Кольцо на пальце Вики вдруг становится слишком тяжёлым, жжёт кожу, напоминая: «в болезни и здравии, в счастье и в несчастии, пока смерть… Усмешка. Вздох. Щелчок. … не разлучит». — Я же сказал: это легко, — Мальбонте громко кладёт револьвер на стол. — К чему этот спектакль? — Люцифер ставит ладони на стол. Маль зеркалит позу, и это действительно походит на театр одного актёра: они делают крошечные, едва заметные смещения — Мальбонте с точностью повторяет движения Люцифера, отчего кажется, будто он играет с собственной тенью. Револьвер близко к пальцам Мальбонте — лишь протяни, схватись за рукоять. Нож — у правой руки Люцифера. — Хочешь заменить Вики? — спрашивает. — Давай, сделай это вместо неё. Ты же так хочешь её защитить, да? И я знаю, насколько ты изнывал от бессилия все эти месяцы. Когда я трахал твою невесту, то тоже постоянно думал о том, что не способен её отпустить. И ничего не мог сделать. «Нужно успокоиться», — повторяет себе Люцифер. Вбивает в себя эту фразу: успокоиться, взять себя в руки, не поддаваться на провокации. Отец учил его быть терпеливым. Люцифер до сих пор не научился. — Анну? — усмехается он. — Мне жаль тебя. Потому что она того не стоила. Она была просто шлюхой, раздвигающей ноги перед каждым встречным. У Маля внутри всё взрывается и оседает горькой пылью. Он смотрит в одну точку, перебирая варианты. На столе между ними опасно блестят нож и пистолет. Патроны хаотично разбросаны по зелёному полотну. Вики не слышит своего дыхания, словно её накрывают и заматывают полиэтиленом — мысли и звуки крошатся в щепки, рассыпаясь шорохом где-то в висках, и мир затихает, будто кто-то поднял невидимую ладонь и заставил время послушно замереть в вакуумной пустоте. Мальбонте резко подаётся ближе, губы искажаются от ярости. Всё происходит быстро, в течение трёх секунд. На счёт «раз» рука смазано тянется к револьверу. Сталь холодит пальцы. На счёт «два» Люцифер рывком хватает лежащий рядом нож. На счёт «три» ладонь Маля взрывается болью, когда лезвие пронзает её, припечатывая руку к столу, не позволяя достигнуть цели. Мальбонте сжимает зубы, все вокруг суетятся, и вот мертвецки-холодное дуло упирается в лоб. Люцифер стоит напротив. Астарот дёргается с места, но Мальбонте вдруг поднимает здоровую руку, приказывая остановиться. — И что ты сделаешь? — он убеждает себя, что не боится. Кровь медленно образует под его ладонью тёмную лужу, пропитывая ткань стола. Маль облизывает сухие губы. Знает: люди как стая волков: только почуют ужас — нападут и растерзают. — Прибегнешь к привычному методу? Вот только убийство дона тебе с рук не сойдёт. Будут последствия. — Но это же просто игра, — Люцифер спускает крючок. Маль даже не вздрагивает. — Ты всегда был фартовым. Он с грохотом швыряет оружие на край стола. Всё плохо и катится к чертям, но иначе и быть не могло — Мальбонте уверен, что это его собственная игра: Люциферу правила неизвестны, только приз. Ему нужна Вики и документы. И сейчас его очередь бросать кости, мухлевать, искать козырь в рукаве. Вики крутится, вздыхает, хочет вынуть нож, пригвоздивший руку Мальбонте к столу, но он отталкивает её обратно в кресло, стискивает зубы, сжимает рукоять и достаёт лезвие сам. За серебристым металлом тянется липкая кровь. — Нужно обработать, — Вики обеспокоенным тоном болтает где-то сбоку. — И перевяз… Маль не слушает её, бросает Люциферу в спину: — Люци, подожди. — Зачем? Зверь не всегда сгрызает кость сразу — сначала он облизывает её. Люцифер останавливается у двери, пока Ади и Лилу медленнее необходимого выходят в коридор; Маль поднимается с места, пересекает расстояние между ними, а потом делает то, чего делать ну никак нельзя: нарушает границы пространства Люцифера, становясь к нему вплотную. — Я хочу, — Маль чуть склоняет голову к его уху, кровь струится и капает с пальцев, — Хочу, чтобы ты знал: я трахал Вики перед приездом сюда. И да, я остановил тебя сейчас, чтобы сказать эту важную информацию. Знаешь, ей было так чертовски хорошо, она хотела ещё, но пришлось тащиться в казино, чтобы смотреть на ваши лживые физиономии. Но это бизнес, ведь так? Мы же партнёры, так что во имя благополучия своей семьи я потерплю вашу компанию. А потом вернусь домой и нагну её ещё раз, ну, или просто дам отсосать. Жаль, что страдаешь по этому поводу только ты, потому что она тебя не помнит. Трахать чужих жён, знаешь ли, плохая примета. Особенно, если это жена дона. Я не люблю, когда из меня делают идиота. И именно из-за того, что ты жёстко проебался, Люцифер, она чуть не сдохла в больнице. Это целиком и полностью твоя вина. Люцифер слушает всё то, что он говорит, молча, слегка прищурившись, распрямив плечи, и грудь поднимется рвано, будто ему нечем дышать. Затвердевает, а потом заводится. Астарот переглядывается с Вики и поднимается с места, чувствуя, что именно сейчас потребуется его вмешательство, но не успевает. Удар. Маль отшатывается. Челюсть издает ломкий хруст. Удар. Люцифер бьёт его ещё раз в солнечное сплетение, заставляя согнуться и задержать дыхание. Астарот становится между ними, и Ади, услышав короткий хрип, влетает обратно в покерный зал. Вики вскакивает с места, но замирает посреди помещения, когда изо рта Мальбонте доносится дикий, безумный смех. — Больше нет сил строить спокойствие? Я думал, у тебя выдержки побольше будет, — Маль скалится, медленно стирая кровь с губ чистой рукой. — Мне даже делать ничего не пришлось, я лишь сказал тебе правду. Ади уводит Люцифера, крепко держа за напряжённые плечи, пока тот отмахивается коротким «всё нормально», хотя на самом деле и сам понимает, что ничего нормального здесь нет, что он с трудом может подавить в себе порыв ярости, на периферии зрения улавливая фигуру Вики, что останавливается рядом с Малем, встревоженно обхватывая его лицо, и от её голоса кислород заканчивается. — Что это было? — Вики кидает злобный взгляд в сторону закрывающейся двери. — Что ты ему наговорил? Что вообще происходит, чёрт возьми?! Мальбонте выпутывается из её холодных рук, не реагирует на её просьбы приложить лёд, а черты его лица становятся резкими и озлобленными, глаза наполняются иссиня-чёрным гневом. Насквозь пробитая ладонь истекает кровью сильнее, когда сжимается в кулак. Он расслабляет её, упирается в стол, ляпая обшивку красным, поднимает взгляд на ничего не понимающую Вики, затем на Астарота, чьи губы шевелятся: молвят о том, что нужно перевязать рану, а потом останавливаются на застывшей в углу крупье. Оливия бледная, молчаливая, мечтающая слиться со стеной. Она не издает ни звука, когда Мальбонте берет револьвер с одной пулей. Резко поднимает и спускает крючок. Раздаётся выстрел. Крупье с грохотом падает на пол, несколько секунд хрипя неразборчивые, никому не нужные слова. Мальбонте и сам знает, что одна из главных его слабостей — необузданность в гневе, а поддаваться этой слабости сейчас ни в коем случае нельзя. Воздух в зале пахнет металлической кровью, и Маль молча отталкивается от стола, решительно направляясь в зал, кидает резкое: — Пора сказать речь. Поприветствовать дорогих гостей. Все трое выходят из комнаты. Вики хмурит брови, едва поспевая за Мальбонте и Астаротом, которые синхронно, молча, плечом к плечу пересекают людскую толпу, занятую игрой и светским беседами, поднимаются по лестнице на второй этаж, ныряют в соседнее крыло, и мрамор под ногами сменяется мягким ковром. Здесь находятся гостиничные номера — висит вязкая тишина, прерываемая тихим шуршанием поломоечной машины где-то в лабиринте коридоров, блестят дверные ручки, горит ряд ламп на потолке, кровь оставляет мелкие бордовые капли на светлом ворсе ковра. — Что ты увязалась? — шипит Маль через плечо. — Иди к Эрагону, я перевяжу руку и вернусь. Вики замирает посреди коридора, смотря в удаляющиеся широкие спины, что быстро скрываются за ближайшим поворотом. Она тяжело дышит и думает: если опять болит внутри, значит, она снова жива, снова выжила. А ведь она пыталась, она действительно пыталась выскрести эту боль, выжечь её дотла, жёсткой губкой смыть с самых потаённых мест. Но пришёл Люцифер, и лампочка в её груди вновь загорелась. Вики скрещивает пальцы, средний и указательный: «Пожалуйста, пусть произойдёт хоть что-то, прекратит это всё, пожалуйста, пусть сегодня всё закончится». Потому что у Вики нет сил обороняться и держать ярость, всё, что она может — носиться со своей разорванной жизнью и безуспешно пытаться её заштопать. Чужая рука накрывает рот. Вики дёргается, ударяет локтем в твёрдый живот, но волна паники отступает, стоит ей даже не видя подошедшего понять чья это ладонь. Люцифер открывает тёмную подсобную комнату, втаскивает её внутрь, закрывает дверь. Он вжимает её в стеллаж, упирает руки по обе стороны от её плеч — на самом деле Люцифер даже не знает, что нужно говорить в таких ситуациях. «Привет, мы, вообще-то, были вместе, но ты теперь ничего не помнишь, поэтому нам придётся быстро познакомиться заново, чтобы я мог вывести тебя, а если знакомства не выйдет, то мне придётся вытащить тебя отсюда силой, а может, даже связать»? Но говорить ничего не приходится. В натянутом позвоночнике с тонким треском лопается струна, словно благодаря которой она держалась так долго, и спина покрывается мурашками. Вики обнимает его — сама тянется руками, льнёт к колючей щетине, и Люцифер, на миг оторопевший, крепко прижимает её к себе. Она пытается перевести дыхание, но не может: вся кровь бросается к месту их соприкосновения, и в груди образуется сплошной всеобъемлющий жар. — Всё в порядке, — говорит она с какой-то глупой и пустой улыбкой, утыкается лицом в его шею, чувствуя биение крови о поверхность кожи. — В порядке же, да? Люцифер не знает, какой ответ будет правильным, поэтому молча собирает её пальцы в свою ладонь и сжимает осторожно, чтобы не сделать ей больно. Ещё больнее. Он отдал бы всё, чтобы забрать себе хоть каплю той боли, которую она, очевидно, ощущает каждое мгновение — сложить в коробку, забросить её под кровать и никогда не вытаскивать. Он отдал бы всё, чтобы она не плакала, потому что плачущая Вики — это что-то невозможно болезненное и ужасно неправильное, потому что такие, как она, не должны плакать, ведь они заслуживают всего самого лучшего в этом мире. Но Вики плачет, слёзы касаются его кожи, всхлип пронзает тишину — и у него внутри что-то рушится. Всё, что у него в груди, всё, что поселилось там: ненависть, боль, чувство вины, чувство ответственности — это всё его ноша, его бремя, даже если Вики скажет, что он не виновен в её страданиях, это будет ложью; потому что боль от боли того, кого любишь больше жизни, похожа на пустоту размером с чёрную всепоглощающую дыру, пожирающую все остальные чувства. Он шепчет ей на ухо какой-то бред о том, что всё будет хорошо, и она верит ему бесповоротно. Верит, когда он берет её лицо в руки, стирая пальцами слёзы. Слезы у Вики особенные — горный хрусталь, речной самоцвет, отполированный ледяным ветром — такие горячие и искренние, из самой груди — вверх по позвоночнику и наружу, к уголкам глаз. Он целует её на вдохе — и, боже, это так обнадёживающе и мягко, больно и хорошо одновременно, — проводит ладонью по волосам, прижимая к себе. И хочется замереть в пространстве, зафиксировать эту вечность, остановить момент и остаться в нём навсегда, ведь именно этого — друг друга — им безумно не хватало. — Всё будет хорошо, слышишь? — чуть отстраняется, шепча в её губы. — Обещаешь? — прикрывает глаза, когда он касается её щеки ладонью, гладит большим пальцем кожу, смотрит так, словно опасается, что та снова пропадёт. — Обещаю. Шум уборочной машины и размеренные шаги доносятся рядом с дверью. Они замирают на миг, но не отходят друг от друга — ждут, пока звуки стихнут, и лишь тогда Люцифер продолжает: — Ты уйдёшь отсюда прямо сейчас. Сядешь в машину и поедешь в сторону телевышки, это в двадцати милях отсюда, там будет ждать вертолёт. — А ты? — выдыхает она. — Я прибуду туда позже, — она вцепляется в его рубашку пальцами, не желая отпускать. — Мне нужны документы из сейфа Мальбонте. Я заберу их и приеду к тебе. Не бойся, там будут ждать пилот и Мисселина. — Почему не поехать вместе сейчас? — Потому что мне нужно поговорить с отцом, а ты больше не можешь здесь оставаться, — торопливо отвечает. Вики судорожно бегает зрачками по его лицу в полутьме тесного помещения. — И как ты откроешь сейф? — Ади откроет. У него опыт богатый. — Я заберу их сама, а потом встретимся у вышки, — выпаливает она, и только Люцифер собирается открыть рот, чтобы ответить отказом, как Вики продолжает: — В доме охрана, но я смогу беспрепятственно войти, и вам не придётся тратить время. — Ты знаешь код? — Думаю, да. Но Вики не знает наверняка. В её голове крутятся цифры, но она никак не может быть уверена в их правильности. Четыре щелчка под пальцами Маля — десять тысяч комбинаций, перебирать которые можно как минимум несколько дней; и табло пароля, конечно же, заблокируется, как только будет сделано несколько попыток, что окажутся неверными. Но у неё есть электронный замок. А всё, что относится к электронике, ведёт прямиком к Мими. Вики не постесняется прибегнуть к шантажу и угрозам. И всё же ей жизненно необходимо забрать то немногое ценное, что осталось в доме у Маля. — Я буду ждать тебя там, — она быстро целует его губы. — Снаружи есть охрана, а в доме только Мими и Элиза. Вики задумчиво хмурится. Почему Элиза осталась дома? Она говорила, что ей не здоровится, однако Вики шестым чувством ощущает, что дело вовсе не в этом. — Какие у него планы? — вдруг прерывает её мысли Люцифер. — У Мальбонте. Он же в курсе о… О нас, — хочет расспросить об этом, но понимает, что время слишком ограничено и уже выходит за рамки. — У кого-то из их семьи есть оружие? — Не знаю, — отвечает Вики, упираясь лбом в его грудь. Какой бы внешне стервой и бесчувственной сукой Элиза ни казалась, она запуганная женщина, боящаяся босса и всей этой жизни в целом. И осталась дома она именно по причине страха, ведь заведомо знала, что произойдёт в этот вечер. — Да, скорее всего, есть, — добавляет, поднимает голову и хватает его за рубашку. — Давай уйдём вместе, прошу. Поедем прямо сейчас, заберём то, что тебе нужно, пожалуйста, пока не случилось ничего непоправимого. Люцифер отрицательно качает головой, а она готова ударить его по лицу, по телу — куда угодно, лишь бы выбить это твёрдое отрицание. Её это раздражает, бесит до взрывов под черепной коробкой. То, что он не делает ничего, чтобы спастись самому. То, что другие ему важнее, чем он сам. Но её инстинкт самосохранения подсказывает, что срываться именно сейчас — не самая лучшая идея. Потому Вики шумно выдыхает, сжимает белый ворот пальцами, притягивая его лицо к своему, и чётко произносит: — Ты обещал, что всё будет хорошо. А хорошо — это я и ты вместе. Не мертвые. Желательно невредимые. На остальных мне плевать, ясно? Так что будь добр, сдержи слово, — Вики отнимает руки от его одежды. — Буду ждать тебя в том чёртовом особняке.