Как приручить Сюэ Яна (Сюэ прекрасен!)

В небольшой комнатке только и помещались что стол, да окружающие его подушки. Одну стену почти полностью занимало круглое окно, а другую плотно сомкнутые дверные панели. Пристроившийся у окна Синчэнь любовался танцовщицами и, посмеиваясь, рассказывал о длинных снежных зимах в горах, наставнице и соучениках. Его спутник не удостаивал происходящие во дворе непотребства даже случайным взглядом. Он сидел, отвернувшись от окна, а его руки лежали на коленях, сжимая темные ткани. Танцовщицы казались юному Сун Ланю почти голыми, а собравшиеся вокруг люди, пахнущие винами, едой и грязью, были отвратительны. Особенно их глаза, маслянисто поблескивающие от вида юных тел, а в сладости переплетающихся ароматов то и дело мерещился душок разлагающейся плоти. Вернувшаяся служанка аккуратно выставила на стол пару кувшинов, пиалы и сладости. Карамелизированные фрукты сопровождала чаша с жидкостью – девушка пояснила сияющему лучистыми глазами даосу, что чтобы карамель затвердела ее необходимо обмакнуть в холодную воду. Юноша придвинулся к столу и опробовал лакомство. – Этот танец такой красивый! Юные барышни такие талантливые! – Да, – согласилась служанка. – Если юные господа желают, барышни составят компа… – Нет! – Сун Лань едва не содрогнулся, представив, что эти полуголые существа окажутся настолько близко. – Никаких барышень! Служанка призадумалась, озадаченная ледяным тоном гостя – разве не для этого господа приходят в подобные дома? Но, взглянув на спутника даоса, просияла догадкой. – Так вы… Эта недостойная просит прощения! За дверными панелями комната для отдыха, юных господ никто не побеспокоит! Эта недостойная может еще чем-то услужить юным господам? – Нет, спасибо. Благодарим вас. Стоил девице выйти, как Синчэнь разлил вино по пиалам. Одну из них он придвинул к другу, а вторую поднял. – Попробуй! Будто пьешь сладкое солнце! – Правила Байсюэ запрещают… – Я запрещаю запрещать! – весело возмутился юноша и придвинулся ближе, явно замыслив очередную шалость. – Сун Лань, пей скорее! Я не отстану, пока ты не попробуешь! Это самое вкусное, что я пил в своей жизни! – Нет! – возмутился юноша, решительно отодвигая от себя пиалу. – Хоть глоточек! – не унимался Синчэнь, придвигаясь еще ближе, настолько близко, что если бы качнулся, то коснулся бы плечом плеча друга. Приятный запах свежего ветра и лунной ночи вытеснил мрачные мысли. – Хоть полглоточка! – Нет! – Сун Лань выставил перед собой руки, не зная чего ждать от захмелевшего друга, и Синчэню вновь удалось его удивить. Чуть приопустив веки, он мгновение смотрел на заклинателя, а в сиреневых глазах перекликались икры. Повернувшись к столу, юноша безмолвно выпил отодвинутую другом пиалу, а потом поймал выставленные вперед руки, поднял их вверх и завел назад, заставляя растерявшегося заклинателя отклониться, ложась спиной на циновку до тех пор, пока его руки не оказались накрепко прижаты к полу. Широко распахнутые темные глаза смотрели на приближающееся лицо Синчэня и скользящий по нему золотистый свет… Губы соприкоснулись, в рот Сун Ланя медленно потек напиток, действительно похожий на солнечный свет, сладкий и душистый как лето. Юноша замер, пораженный вкусом и прикосновением губ, гладких и чуть прохладных. Когда вино иссякло, Синчэнь тихо выдохнул, и его дыхание коснулось нежной кожи губ, волнуя их мурашками. Синчэнь отпустил прижатые к полу руки и отвернулся к столу, но его друг даже не шевельнулся. Юноша с чуть лукавой улыбкой опустошил свою пиалу, и наполнил чаши снова. Сун Лань безмолвно смотрел вверх, лежа на полу. На устах все еще чувствовались губы друга, кожу покалывало, а во рту воцарилась сладость дынного вина и летнего солнца. Пол, казалось, покачивался. – Вкусно же, правда? – Вопросил юноша, поднимая пиалу. – Дальше будешь сам пить или мне продолжить? Сун Лань сглотнул и зачем-то кивнул. Синчэнь рассмеялся и разжал руки. – Ну, так садись, у нас еще закуска! Ты когда-нибудь пробовал жаренное молоко? – юноша отсел, не замечая, что его друг продолжает смотреть в пустоту, пытаясь хоть как-то осмыслить произошедшее – прохладные, сладкие и приятные губы на своих губах, легкое ароматное дыхание, смешивающееся с запахом ночи… – Ай, горячо! Так сладко! Как же я хотел бы каждый день есть это! Сун Лань, попробуй скорее! Поскольку юноша все еще пребывал где-то в своих мыслях, то заклинателю пришлось помочь ему сесть, вложить в руку пиалу и поднести к его рту длинное узкое лакомство. Бездумно откусив то, что отказалось у рта, Сун Лань прожевал и так же бездумно запил тем, что оказалось в его руке. Синчэнь прыснул. – Ну, что там еще запрещают в твоем монастыре? – весело вопросил он. – Мгм. Ответ вызвал новый залп веселого и счастливого смеха. Чтобы не выронить палочки с лакомством, Синчэнь поспешил затолкать еду в свой рот, снова ойкнул, обжегшись, и решил запить горячее лакомство прохладным вином. Разлив напиток по пиалам, он тут же осушил свою чашу и потянулся к пиале друга. – Либо ты сейчас выпьешь, либо я сделаю это снова! – с напускной серьезностью пригрозил он. Даже нахмурился, хотя до этого, кажется, даже не умел этого делать – хмурить брови. Впрочем, в сочетании с сияющими от смеха и радости глазами это выглядело не слишком убедительно. Сун Лань смотрел на друга очень долго, а потом снова кивнул. – Ты выпьешь? – просиял счастьем юноша, но друг отрицательно покачал головой. – А? – растерялся заклинатель. – Сделай, – очень тихо сказал Сун Лань, слыша лишь оглушительный стук своего сердца. Куда там музыке и голосам с улицы – сердце билось так громко, что казалось странным, что никто больше не слышал этого оглушительного барабанного боя. Жилы и вены щекотала горячая кровь, а по коже пританцовывали холодные мурашки. Затылок и кончики пальцев онемели, а непокорное дыхание норовило сбиться. Приходилось прикладывать усилие, чтобы дышать ровно. – Сделай это снова. Синчэнь удивленно моргнул. Как-то неожиданно в комнате стало душно даже несмотря на открытое окно. Щеки вновь залило алым цветом, а зрачки увеличились, зеркалом отражая лицо со смотрящими в них темными глазами. Застывший Синчэнь смотрел на друга, осмысливая, как много изменилось за столь короткий срок. Не Хуайсан, веселый и как будто даже легкомысленный, но слишком уж гладко лилась его речь, слишком часто звучали вопросы о Баошань Саньжэнь, и слишком много сладкого вина сопровождало эти расспросы… Пил ли он сам? Синчэнь не мог вспомнить, только помнил, что обе пиалы все время были полны… Хуайсан щедро расплачивался чужими тайнами, рассказывая о проделках Вэй Ина, показал комнату, в которой во время ученичества жил с юнъмэнскими лотосами, павильон для медитаций, зал для учебы… и… откуда он только доставал вино? А потом показал библиотеку, дерево у окна и тропу вдоль реки… там они пили сладкое солнце уже наравне. Синчэнь вознамерился показать, как они веселились в горах, хотя здешние ветра были не чета тем небесным рекам, что плыли над горами, в которых прошло его детство. Зато небо было все тоже, огромное и солнечное, распахнутое настежь! Было так весело лететь в нем, играясь с восторженными ветрами и светом! Хангуан-цзюнь с безмолвным взглядом светлых глаз, полных потусторонней печали. В них было так много скорби, что сердце сжалось, хотелось хоть как-то приободрить заклинателя. Синчэнь знал, что люди нередко находили утешение в питомцах, потому и попросил показать кроликов – это бы точно порадовало Лань Чжаня! Даже белый дух, забирающий души, и то чаще улыбается! Жаль, что Сун Лань увел его. Скорбный взгляд светлых глаз сопровождал их, пока юноши спускались по горной тропе, покидая облачные глубины. Разговор и очень странное событие – Сун Лань позволил потрогать его пальцы. Еще и сам потрогал его ладонь! Небо. Веселое и шальное, можно резвиться в этом небе хоть всю ночь напролет, не бояться упасть, потому что Сун Лань обязательно подхватит! Сколько часов они летели в этом небе, и Сун Лань звал и протягивал к нему руки? И ведь подхватил же… И даже не ругался, когда они упали в воду, а если б не было реки, если б он не успел изменить направление полета, если бы они упали на землю? Почувствовав, что начинает трезветь, Синчэнь тут же залил в себя еще вина, даже не задумываясь, чья пиала в его руке. Взгляд темных глаз ждал. Сун Лань не шевелился. Не отстранялся. Не ругался. Ждал. Обещанное. Синчэнь с трудом сглотнул, во рту опять пересохло. Он отвернулся, с трудом оторвав взгляд от темных глаз. Дрогнувшей рукой разлил вино по пиалам и столу, но отчего-то был уверен, что сейчас не услышит даже слова осуждения за небрежность. Наполнив рот напитком, он снова обернулся к другу и очень осторожно приблизился к нему. Ресницы чуть опустились, в темных глазах снова отразилось приближающееся лицо. Новое прикосновение губ было еще слаще, еще волнительнее и приятнее. Задержавший дыхание Сун Лань подумал, что эти губы мягче шелка, а от их прикосновения, внутри, в самом сердце что-то расцветает, щекотит ребра и наполняет теплом. Передав несколько крошечных глотков, Синчэнь отстранился, алый как маков цвет. – Сидя неудобно, не виноград же… – зачем-то пробормотал он, смущенно убирая за ухо выскользнувшую прядь, и добавил, будто собирался продолжать. – Ляг или… Сун Лань кивнул, но не пошевелился. Мгновение он, не отрываясь, смотрел на друга, а потом повернулся к столу и, подняв чужую пиалу, медленно осушил ее. Синчэнь растерялся, наблюдая за действиями друга. Тот осторожно взял его запястья, поднял над головой, заводя назад до тех пор, пока на полу не оказался уже Синчэнь, обездвиженный и прижатый. Глаза цвета сирени изумленно смотрели вверх. Сун Лань глубоко вздохнул и… приник к губам друга, чувствуя, как неуверенно они размыкаются и как солнечно-сладкая жидкость медленно перетекает вниз, а внутри что-то снова цветет, щекоча клеть ребер и сердце, замирающее от радости. Завороженный процессом, он попробовал на вкус губы друга – сладкие, как вино, что он пил, а потом его язык разомкнул эти губы, проникая внутрь. Синчэнь дернулся под ним, не сильно, скорее от удивления, чем протестуя. Кончик его языка очень робко коснулся чужого языка, с таким же любопытством пробуя его на вкус. Жарко, влажно и очень сладко… так сладко, что ноги сами собой сжимаются, обхватывая бедро, что оказалось между ними. Рука отпустила запястья и те доверчиво легли на плечи в темных одеяниях. Потом очень мягко, словно боясь навредить, Синчэнь отклонил друга в сторону, прижав уже его к полу, и усевшись, приник к его губам в неумелом, но таком сладком поцелуе. Теплые шершавые ладони еще мгновение лежали на полу, потом очень робко легки на бедра и медленно поползли вверх, переходя на талию и притягивая к себе. Мокрые ткани холодили руки, но тела были такие горячие, что прохлада казалась приятной. За окном серебрилась музыка и танцевали прекрасные девы, а наблюдающие за ними люди пило вино, улыбаясь воцарившейся ночи, прекрасной и лунной. Все не могло быть лучше. Надо снять… – отстраненно думал Сун Лань, чувствуя, как осторожно и ласково Синчэнь касается его языка кончиком своего языка. Как мягко и трепетно смыкаются их губы, танцуя под пение шелковых струн, как нежно касается кожи дыхание, благоухающее дынным вином, и как медленно, прядка за прядкой, падают на пол волосы Синчэня, укрывая завесой от всего мира. Как доверчиво его ладони лежат на плечах, не решаясь на большее, и как подрагивает его тело, отзываясь на неумелые прикосновения Сун Ланя, поглаживающего поверх мокрой одежды… – надо снять и высушить. Что Сун Лань подумал – то и сказал, и только после понял, как это прозвучало. – Раздевайся, – тихо велел его голос. Синчэнь замер, остановив сладкий поцелуй и чуть отстранился. В затуманенных газах цвета сирени медленно и неуверенно просыпалось осознание происходящего.