В квартире на седьмом

      – Оставайся.       Глаза недоверчиво сощурились, и Саша опустила голову в пол, томимая ожиданием заливистого смеха над её готовностью остаться в квартире незнакомки. Вместо этого до слуха длинноволосой донеслось скомканное и невнятное:       – У меня, правда, всего одно постельное. Второй комплект только утром в стирку закинула. Так что спать придётся... – Кира, перебитая нервным потоком слов, не успела договорить.       – Нет, я не останусь. Не стоит.       Саша нажала на первую строчку, найдя адрес своего дома в списке предложенных, и задумчиво повела губами, вытянув их вперёд. Кира, едва шурша простынёй, встала с постели и подошла к блондинке. Она одним пальцем развернула телефон к себе и увидела ещё более устрашающее трёхзначное число, чем предполагала минуту назад. Семьсот пятьдесят три рубля были оправданы востребованностью столичного такси в ночь с субботы на воскресенье. Девушка беззлобно усмехнулась. Блондинка подошла к шкафу и вытянула с полки плотную фиолетовую рубашку в клетку.       – Переодеваться будешь? – спросила она у Саши, молча наблюдающей за перемещениями хозяйки квартиры, и кинула вещь на кровать.       – Буду, – тихо и невнятно ответила длинноволосая, добавив чуть различаемое в повисшем безмолвии "спасибо".       Девушка сняла свою футболку и стянула с себя джинсы, оставшись в одном белье. Она накинула рубашку на плечи, не спеша застёгивая пуговицы, и, аккуратно свернув одежду, положила её на диван. Когда Саша повернулась, Кира уже стояла в одной лишь белой футболке, в которой провела весь вечер. Мысль о том, что блондинка не выделяет среди вещей "домашние", оставила липкий тяжёлый след на коже девушки, ощущающийся, как невымытые после улицы руки. Читать мысли брезгливой гостьи хозяйка квартиры не умела и поэтому, ловко свернув плед и кинув его куда-то на пол, увалилась грязным телом на чистое постельное бельё. Следовать её примеру, определённо точно, не хотелось.       – Я хочу курить, – Саша подошла к окну, распахивая его и опираясь на узкий подоконник бёдрами, прекрасно зная, что приятно пахнущая одноразка вызовет у блондинки негодование и отвращение. – Дай мне сигарету, – собственные слова звучат так нагло и по-хамски, что мурашки бегут по рукам.       Кира подходит к девушке, растягивая тонкие губы в чуть уловимой улыбке, и тянется к пачке, лежащей на деревянном письменном столе. Молча берёт одну из сигарет и откидывает картонную упаковку. Зажимает фильтр в губах и, поднеся зажигалку к кончику бумажной трубочки, чиркает ею, добиваясь слабого пламени и выпуская из прозрачно-зелёного корпуса последний газ. Саша, смотрящая в упор на блондинку и совсем ничего не понимающая, через секунду дёргается, когда пластик со звоном ударяется о дерево стола. Кареглазая глубоко вдыхает, вбирая в себя дыма больше, чем, казалось бы, могли уместить её лёгкие кислорода. Она медленно скользит взглядом от распахнутого окна до кровати, выжидает ещё пару секунд и наконец, зажав сигарету сухими губами, ложится на простыню, вытянув ноги в диагональ.       Живущая у себя на уме беловолосая дрянь курит в собственной постели, не боясь забыться сном и выжечь до тла полупустую двушку на седьмом этаже в старой панельке.       Сероглазая возмущена такой халатностью и даже хочет высказаться, обязательно начав со звучного, короткого и лаконичного ругательства, совсем не вяжущегося с образом Киры, в сторону которой вряд-ли кто-то хоть раз позволял себе подобную дерзость. Вот только в этот момент блондинка выпускает в потолок целое облако сизого дыма и, дождавшись, когда оно уместится в самом углу комнаты, кладёт руку с сигаретой на постель.       – Падай, – лениво, и поэтому почти шёпотом, царапая своим хрипом воздух, говорит девушка и взглядом указывает на свободное место справа от себя.       Саша перебирает ногами медленно, думая о том, что хозяйка квартиры за весь вечер, вроде бы, совсем не пила и мыслит сейчас абсолютно трезво, очевидно, отдавая отчёт своим действиям.       Девушке даже кажется, что задохнуться от едкого угарного газа в едва знакомой квартире, метаясь по мятым белым простыням, впитавшим запах чужого тела, в попытках найти в хлопковой ткани спасение от удушья – весьма романтично.       Она осторожно ставит колено на край и ложится на кровать, затылок размещая на худой руке блондинки. Кира подносит к чужому рту сигарету, зажатую между кончиками пальцев, указательного и среднего. Она грубо прижимает ладонь к челюсти длинноволосой, проталкивая фильтр меж сжатых бледных губ. Саша глубоко затягивается, и через считанные секунды дым начинает жечь горло. Вдохнуть его, а лучше – выпустить в потолок, не даёт блондинка, скосившаяся на девушку и с садистским удовольствием наблюдающая за мышцами, от напряжения натягивающими розоватую кожу на шее. Кира убирает ладонь от лица побледневшей девчонки, только когда та пытается оттолкнуть хозяйку постели и до синеющих следов на молочном запястье впивается в него отросшими ногтями. Блондинка шипит, как зашуганная дворовая кошка, и тут же заливается смехом, что перебивается сухим хрипом, словно это она тянула дым в лёгкие около минуты.       – Ты умалишённая, – Саша не злится и не истерит. Лишь часто дышит и тихо-тихо говорит. И Кире это пиздец, как не нравится. За два вечера, проведённых вместе, почти наедине, ей не довелось уловить в блестящей стали серых глаза ничего, кроме пьяного задора и спокойствия.       Хотелось эмоций. Хотелось крика и возмущения. Чтобы признать девчонку недостойным соперником и подходящим инструментом для удовлетворения не только физической, но и эмоциональной потребности. Потребности в чужих слезах и истошных воплях, раздражающих сознание, доводящих до желания ударить и разгоняющих полыхающую пламенем агрессию по венам, от солнечного сплетения до кончиков пальцев.       Саша опустилась на прежнее место и залила ледяной водой огонёк в груди блондинки, разгоравшийся в ожидании скандала. По тощему бледному телу растянулось опустошение, мерзко разочарующее и изнутри морозящее.       В умиротворённых и безразличных сашиных глазах не сталь – сплав висмута, металла, почти не проводящего тепло.       Длинноволосая касается усыпанной трещинками кожи левой ладони блондинки и невесомо вытягивает из пальцев сигарету. Курит для удовольствия, а не по принуждению. Переворачивается на живот и опирается подбородком на чужие рёбра, подносит свою руку к сухому, в напряжении растянутому рту с металлическим украшением в нижней припухлой губе. Даёт возможность, затянувшись в последний раз, оставить лишь только догорающий бычок. Кира едва касается фильтра и сжимает двумя пальцами, обжигая их, искрящий кончик сигареты, пепел с которого сыпется на её белоснежную футболку. Спокойствие и благополучие с ночной пассией ей не привычно и не мило. От одноразовых девок всё должно гореть. Если не в комнате от жара тел и не в собственной груди от раздражения из-за их нервозности, то хотя бы на подушечках пальцев от горького пепла.       Саша мягко ведёт пальцем по согнутому локтю, обрамлённому извилистыми линиями. Она соединяет концы острым ногтем и мысленно сравнивает переплетение чернильных черт с цветами молнии.       Блондинка приподнялась и придвинулась к стене, оперевшись на неё спиной. Длинноволосая, понаблюдав с полминуты за в миг похолодевшей девушкой, снова легла на спину, уткнувшись затылком в правую ногу, и ухватилась за ладонь с чернющей на тыльной стороне коброй.       – А что означают твои татуировки? – сашин голос стал таким ванильным, что её саму заташнило от этой сладости. Она перебирала чужие пальцы в своих в попытках найти подходящий момент для того, чтобы, "наигравшись", положить крепкую грубую ладонь на свою грудную клетку, почти невзначай.       – Фу, перестань себя вести, как давно никем не ёбанная блядь! – этой патоки, сочащейся с каждым звуком, произнесённым длинноволосой, было так много, что казалось, словно она густо покрывает всё в комнате, и даже капля собственного пота, стекающего по спине Киры из-под волос, ощущалась вязкой и омерзительно липкой. Таких слащавых речей девушка наслушалась вдоволь. Сейчас хотелось, поддавшись леденящему смирению, исходящему от Саши, и сонно опустив веки, внимать чему-то настоящему.       Так уж вышло, что в стенах родного бара на блондинку почти никто из посетительниц, кроме тех самых "давно никем не ёбанных блядей", внимания не обращал. Эти глуповатые девицы, далеко не каждая из которых была стереотипной куклой Барби, часто ошивались около барной стойки, кокетничая с толстыми дядями в деловых костюмах. Когда же противные самой барменше потные мужики уходили, успев угостить этих наивных дам парой самых дешёвых напитков, обиженные девочки переключались на Киру. Блондинка же, в свою очередь, будучи хорошо обученным работником общепита, всегда была приветлива и улыбчива и никогда не отказывалась от подвернувшейся возможности заняться сексом с одной из таких девчонок в узкой кабинке туалета, белые кафельные стены которой были залиты синим неоном. Девушка, пока трахала этих легкодоступных девиц, старалась не заглядывать под их короткие юбки и выполнять всё технично, не сводя глаз с лица партнёрш, чтобы не видеть, насколько дешёвая и некачественная подделка белья от Виктории Сикрет на них надета.       На самом деле, этим дамам никогда не нравилась сама Кира. Им нравились её высокий рост, худощавое тело с еле выделяющейся грудью и широкими плечами, грубый и хриплый голос, острая челюсть, впалые щёки, предельно короткие, почти всегда убранные волосы, полное отсутствие косметики и объёмная одежда. Они особенно заливисто и искренне смеялись, когда она называла себя Кириллом и позволяла себе отпускать похотливые шуточки в их адрес. Им нравилось в Кире всё, что делало её похожей на парня. Эти псевдолесбиянки с особой охотой насаживались на её пальцы и каждый раз недовольно шикали и кривились в отвращении, стоило блондинке продемонстрировать им свой язык и его концы, умело соприкасающиеся в явном намёке на куни. Ведь настоящие пацаны не лижут.       – Я первое тату сделала в шестнадцать, – начала Саша ровным, как и всегда, голосом. – Три чёрные точки между грудью. Это у меня подростковый протест был, – девушка запнулась, когда почувствовала тяжёлую пятерню, лениво зарывающуюся в гладкие волосы на макушке.       Кира, прикрыв глаза, запрокинула голову к стене и тихо проговорила севшим, сиплым голосом:       – Продолжай, я слушаю.       – Я отдала за этот партак рублей восемьсот в каком-то жалком подобии тату-салона, – Саша незаметно расстегнула несколько пуговиц на рубашке, выданной блондинкой, всё ещё держа её ладонь в своей, и провела чужим указательным пальцем по выпирающим костям грудной клетки, украшенным тремя поплывшими и посеревшими точками.       – Не переживай, принцесса, я свожу тебя к нормальному мастеру. Он перекроет тебе это нежностью какой-нибудь, – Кира, всё же заставив себя поднять тяжелеющие с каждой секундой веки, расфокусированно глядела на расплывчатые чернильные кляксы. Она, засыпая, говорила почти в бреду то, что утром точно не вспомнит. – Давай ложиться.       Саша покорно подняла голову с чужих бёдер. Блондинка тут же встала, выключила всё бесчисленное количество ночников и увалилась обратно, на большую подушку, утопая в мягкости синтетического наполнителя и тревожном сне. Длинноволосая уместилась рядом. Её окутал тёплый мускусный запах морской воды и имбиря, впитавшийся в постель.       Саша закрыла глаза и в тени своих подрагивающих ресниц увидела силуэт. Кира стояла перед зеркалом в своём коридоре, обильно сбрысгивая каким-то, определённо точно, цитрусовым унисекс ароматом свои короткие волосы.       Это видение было совершенно оправдано. Блондинка оставляла въедливый шлейф не только на пазухах носа, но и на подкорке мозга. И Саша, наконец, уснула, решив, что ей до одури нравится то, как прочно Кира закрепилась в сознании.