Серёженька

После новогодних праздников Серега отправился в ментовку и узнал, что его отца посадили и в этот раз надолго. «Ну, по крайней мере, жив», — почти без эмоций подумал он. Суд был назначен на начало февраля, но по всему было ясно, что на папашу скинули все висяки по району — начиная от угнанной тачки и заканчивая грабежом. Довылупался на ментов. Видеться с ним и передавать ему посылки Серега не собирался. Он вообще почти ничего не чувствовал по этому поводу, и ему только через неделю пришло в голову, что квартира теперь в полном его распоряжении. После каникул Серега пришел в институт и увидел, что у него сегодня по расписанию две пары у Комарова. Ему как раз нужно было встретиться с ним, тот забрал его зачетку еще второго числа, и с тех пор они не виделись. Однажды Комаров звонил Сереге, но в гости не позвал. Просто поинтересовался его самочувствием, прошла ли голова, и велел не пропускать в новом семестре пары по лингвистике, потому что пора уже набирать материал для диплома. Вообще Серега планировал писать диплом по литературоведению, оно казалось ему проще и понятнее. И с руководителем его курсовой работы — Севастьяновой — у него были неплохие отношения. Она любила и всегда выделяла парней на девичьем филфаке, помогала им писать курсовые и дипломы, и никогда не валила на экзаменах. За это ее люто ненавидели все бабы с Серегиного потока. Ну и заодно чмырили Серегу за то, что тот халявит. Ему-то было похуй на их мнение, потому что половина этих баб были тупые как пробка, а другая половина настолько лишены фантазии, что не способны были на устном экзамене сымпровизировать и хоть как-то внятно обозначить свое мнение. То есть, по факту, Севастьянова их валила не просто так. Серега не был звездой факультета, но его умение при поверхностных знаниях всегда вылезти за счет общей эрудиции и сдать хорошо было общеизвестно. И вроде у него с Севастьяновой были договоренности насчет диплома, хотя проект курсовой он написал на коленке за пару дней и она осталась им недовольна. Но Сереге было уже почти насрать на институт, и оценки его не очень волновали. Сейчас у него была одна задача — просто закрыть сессию. Комаров, забирая у него зачетку, намекал, что сам проставит недостающие Сереге зачеты и экзамены. Хотя тот слабо себе представлял, как Александр Михайлович ходит с его зачеткой по преподам. Интересно, что он им при этом говорит? Его терзала эта мысль, и он шел в аудиторию с удвоенным волнением. Пара уже началась. Комаров стоял у доски в красном джемпере, из-под которого выглядывала кипенно-белая рубашка, о стрелки на его брюках можно было порезаться, носы черных лаковых ботинок блестели, словно их отполировали вот только что. Серега извинился, прошел и сел на последнюю парту. Комаров лишь кивнул ему в знак приветствия и продолжил читать лекцию. После второй пары Серега остался сидеть в аудитории, ожидая, пока все выйдут на большую перемену. — Зайди ко мне на кафедру, Сережа, — тихо сказал Александр Михайлович, проходя мимо. Серега поднялся и пошел на третий этаж, где была кафедра лингвистики, но по другой, дальней лестнице, чтобы не палить Комарова, который как будто нервничал в его присутствии. Это даже на паре было заметно: когда он бросал взгляды на Серегу, то сразу терял мысль. Постучавшись в дверь, он вошел и увидел, что Комаров сидит один за своим столом и что-то в нем ищет. Тот бросил на него быстрый взгляд, а потом вернулся к своим поискам. — Вы просили прийти… — Да, хотел с тобой обсудить будущий диплом. — Я вроде у Севастьяновой пишу, — неуверенно возразил Серега, озираясь по сторонам. — Диплом ты пишешь у меня, Сережа, — с нажимом сказал Комаров и протянул ему зачетку, которую как раз искал в столе. — А что вы хотели обсудить? — растерявшись, спросил Серега и стал листать ее, чтобы посмотреть, какие там оценки проставлены. — Сессию ты закрыл, поздравляю, — опередил его Комаров, встал, прошел к двери и повернул в ней ключ. — Спасибо, Александр Михайлович. — Сережа, ты же понимаешь, что все случившееся второго числа должно остаться между нами? — Комаров приблизился к нему и заглянул в глаза. — Конечно, — Серега был сбит с толку. — Я и не собирался ни с кем обсуждать наши с вами лингвистические дела. И вообще, об особенностях моей личной жизни знают только ее непосредственные участники. Комаров улыбнулся и положил руку ему на плечо. — Просто ты такой смелый… знаешь, сейчас молодежь вообще ничего не боится. В наше время за такое сажали и избивали. — В наше время тоже избивают, Александр Михайлович. Поэтому ваша просьба о молчании была лишней, — резко возразил Серега, а потом смутился и добавил: — Простите. Комаров приложил палец к его шраму на лбу. — Так это была не авария? Из-за которой ты лежал в больнице? — его взгляд был встревоженным. — Это была не авария, — жестко ответил Серега и приблизился к нему. — Давайте лучше займемся лингвистикой, Александр Михайлович? Эта тема гораздо приятнее. — Ты делаешь это только ради зачетки? — нервно спросил Комаров, снял очки и положил их на стол позади себя. — Нет. Просто вы открыли мне в науке глубины, о которых я даже не подозревал, — развратно ответил Серега и опустился на колени перед преподом. Он расстегнул молнию на брюках Комарова, достал его твердеющий член и взял в рот. — Сделай это быстро, как ты умеешь. Изучением науки займемся позже, — хрипло сказал Комаров и сжал руками плечи Сереги. Тот начал ритмично сосать и быстро довел его до оргазма. Потом Комаров поправил на себе одежду и протянул Сереге бумажную салфетку. — Глотать необязательно, если не хочется, — тихо сказал он. — Уже, — криво усмехнулся Серега. Повисла пауза, Серега встал с пола, отряхнул колени, вытер губы салфеткой и выбросил ее в урну. — В среду я на кафедре всегда один, приходи после четвертой пары, — тихо сказал Комаров. — В эту среду я работаю, — ответил Серега. — А в субботу? — спросил Комаров и обхватил его плечи руками. — В субботу могу, — кивнул Серега и попытался обнять его, но тот отпрянул, словно боясь не удержаться от соблазна и продолжить неформальное общение в разгар рабочего дня. — Тогда до субботы. После пар. И не пропускай лингвистику. — Мне кажется, я вам на парах мешаю, — ухмыльнулся Серега. — Тебе кажется. Мне нравится на тебя смотреть. А теперь иди, — Комаров положил руку на ручку двери. — Поцелуйте меня, как тогда, — тихо попросил Серега. Комаров мягко улыбнулся и коснулся губами губ Сереги. Очень нежно и легко. — До субботы, — сказал он и повернул в замке ключ. Серега вышел из кабинета, сжимая в руках зачетку. Никогда еще он не закрывал сессию с таким удовольствием. С тех пор они стали встречаться на кафедре лингвистики, когда институт пустел и все преподы расходились по домам. Комаров дал ему материалы для диплома, помог выбрать тему и в промежутках между оральным общением действительно сумел заинтересовать Серегу особенностями словоупотребления жаргонизмов в современных художественных текстах. Это была тема его курсовой, из которой на следующий год предстояло вылепить дипломный проект. Комаров был интересным собеседником и при этом не занудой. Он много знал, но не пытался осчастливить своими глубокими познаниями насильно. Серега смотрел на него с восхищением, когда тот, потягивая виски, запросто мог рассказать о влиянии Диккенса на Фолкнера, а Гоголя на Салтыкова-Щедрина и доказать это, указывая на общие языковые конструкции. При этом сделать это так, чтобы никто не заснул. Комаров был редким в филологической среде универсалом, который занимался литературоведением и лингвистикой одновременно, к тому же свободно говорил на английском языке. Серега ловил себя на мысли, что завидует той увлеченности, с которой Комаров занимался научными изысканиями в областях, которые Илья и большинство Серегиных знакомых окрестили бы никому не нужной хуйней. Серега и сам в глубине души так считал, потому что не мог примириться с полной практической бесполезностью того, чем Комаров занимался. И несмотря на то, что ему было интересно его слушать и даже писать под его руководством курсовую, будущим ученым он себя не видел. Ему совсем не хотелось прожить жизнь в этих пыльных аудиториях, в толпе баб, которые, начиная с третьего курса, скопом ходили беременные, лили слезы на экзаменах и брали академы. — У нас на кафедре место лаборанта освобождается, — как бы между прочим сказал Комаров в конце февраля, когда они сидели полураздетые на маленьком вытертом диване на кафедре лингвистики. Серега поднялся и прошел к столу, где стояла бутылка коньяка и открытая коробка конфет — обычное подношение преподу от благодарных студентов и их родителей. Он был в рубашке, но без штанов. Плеснув себе и Комарову в два пузатых бокала, он обернулся и уставился на него. — Вы же знаете, что я не пойду сюда работать, Александр Михайлович. — Почему? — грустно спросил тот, разглядывая Серегу с уже привычным любованием. — Потому что это не мое. И потому что в кофейне я больше зарабатываю. — Если бы ты был Леной Перепелкиной, я бы согласился, что это не твое. Но у тебя есть мозги, Сережа, — возразил Комаров. — Неужели ты вечно собираешься работать буфетчицей? Тот усмехнулся. Он понял, что Комаров специально его так обозвал, вернее, употребил слово с негативной коннотацией (как бы он сам выразился), чтобы подстегнуть его амбиции. — Мне нравится работать в кафе. Там красиво, приходят разные люди, тоже часто красивые. На них приятно смотреть. — То есть ты стоишь за прилавком по эстетическим соображениям? — усмехнулся Комаров. — И по материальным тоже. Я с семнадцати лет сам себя обеспечиваю, а зарплата лаборанта — это копейки. — Зато потом ты сможешь вырасти и стать преподавателем, кандидатскую защитишь, — заметил Комаров и отпил коньяка. — И когда это будет? Через триста лет? — с кривой улыбкой спросил Серега. — И тогда я буду получать не три копейки, а восемь. Нет, спасибо. — Но ты сможешь сидеть в приемной комиссии, и тогда это будет совсем другой расклад, — уточнил Комаров. — Знаете, Александр Михайлович, продавать кофе мимо кассы гораздо честнее, чем принимать таких, как Перепелкина, на филфак главного городского вуза, не находите? Комаров на минуту смутился, он посмотрел в свой бокал, потом на Серегу, поднялся, застегнул на себе брюки и повернулся лицом к окну. — Но ты ведь последнюю сессию тоже не честно сдал. — Ага, — легко согласился Серега, поднял свои джинсы с пола и стал их надевать. — Но только я об этом вас не просил. Это была ваша инициатива. — Ты мог вылететь из вуза и попасть в весенний призыв, — напомнил Комаров и повернулся к нему лицом. — И то, что я сижу в приемной комиссии сразу нескольких факультетов, позволит тебе хорошо закончить вуз, несмотря на твое желание остаться буфетчицей. — Вуз я закончу благодаря нашей с вами общей любви к лингвистике, Александр Михайлович. И я сейчас даже говорю без намеков, — возразил Серега и направился к двери. — Да и армия мне не грозит. У меня будет белый билет. — Потому что ты гей? — ошарашено спросил Комаров. — Нет, потому что я ебанутый, — вдруг окончательно разозлившись, ответил Серега и вышел из кабинета. Он сам толком не мог объяснить, что на него нашло и зачем он нагрубил Комарову. Но после этого случая он неделю не ходил в институт, чтобы просто его не видеть. Наверное, его больше всего задело то, что Комаров считал его занятие низменным и даже подлым (в старом значении этого слова, относительно которого тот его однажды просветил), тогда как сам не гнушался брать взятки. Да и вообще, Серега не любил, когда на него давят. После смерти бабушки, которая была тем еще домашним тираном, он просто не готов был жить по чьей-то указке. Восьмого марта Серега дежурил в кофейне. Народу было немного — в основном одинокие бабы, которые собирались по двое и заседали с латте и тортиками, обсуждая свои личные неудачи. Серега часто невольно подслушивал разговоры гостей, которые не считали обслугу за людей и не стеснялись говорить при ней о чем угодно. Он натирал посуду за стойкой, когда дверь кофейни резко распахнулась, и на пороге появился Илья. Серега застыл и выронил из ослабевших рук стакан, тот с грохотом разбился о кафельный пол. Илья бросил быстрый взгляд по сторонам, а потом прошел прямо к стойке. — Я тебе звонил и приходил. Галя сказала, где ты работаешь. Еле, блядь, нашел твою кафешку. — Какой кофе будете? — деревянным голосом спросил Серега, глядя на него в упор. — Что? — Какой кофе будете заказывать? Илья бросил взгляд на меню, написанное на меловой доске, потом снова перевел на Серегу. Тот пришел в себя и отметил, что Илья как будто осунулся, небрит, на нем были те же кожаная куртка и кепка, что и осенью, хотя за окном лежали сугробы и было -5 градусов. — Цены у вас пиздец, — заметил Илья. — Какие есть. — Ты чо какой? — спросил Илья и снова оглянулся по сторонам. Немногочисленные посетители сидели далеко от стойки и не слышали их разговора. — Если ты не будешь покупать кофе, то уходи, — сказал Серега с неожиданной для себя твердостью. Он вдруг осознал, что без Ильи ему было намного спокойнее жить и за последние два месяца он вспоминал о нем гораздо реже, чем раньше. — Ладно, — упрямо отозвался Илья. — Налей мне на свой вкус. — На свой вкус я налью самый дорогой, — предупредил Серега. — Ты меня сейчас нищебродом обозвал? — вскинулся Илья. — Лей свой самый дорогой. — Ваше имя? — Чего? — Мне нужно ваше имя, чтобы отдать вам заказ, — с саркастичной улыбкой сказал Серега, открыл маркер, взял в руки стакан и сделал вид, что внимательно слушает. — Еблан, — тихо выругался Илья, выгреб из кармана несколько смятых соток и бросил их на стойку. — Кофе мне налей и не выебывайся. — Отлично, спасибо, — отрапортовал Серега, взял деньги за кофе, а остальное придвинул к нему. — Себе оставь. — Ваша щедрость равна вашей красоте, — с улыбкой заметил Серега и сгреб деньги со стойки. Илья злобно зыркнул на него, но промолчал, потом увидел барный стул, придвинул его поближе и сел. Серега молча готовил флэт-уайт и собрал осколки стакана в мусорку, стараясь на Илью не глядеть. Пережив шок первого столкновения, он вдруг почувствовал, что готов снова позволить себе с ним переспать даже ценой собственного унижения. Он стиснул зубы, налил кофе в картонный стакан и поставил его рядом с Ильей. Тот взял его в руки, повернул, увидел надпись, медленно поднял глаза на Серегу и молча на него уставился. Повисла тяжелая пауза. Серега впервые разглядел его при свете дня трезвым взглядом. Он увидел, что глаза у Ильи теплого серо-зеленого оттенка с мелкими карими крапинками у зрачка, а ресницы густые, светлые и загибаются наверх. Илья хищно улыбнулся. Зубы у него были очень ровные и блестящие, цвета жирного молока, на его грубом лице они были самой красивой деталью. — Еблан? — наконец спросил он. — Ты так представился, — напомнил Серега и криво усмехнулся. — Тебе втащить, что ли? — поинтересовался Илья. — Ты, конечно, можешь мне втащить. Но пришел ты сюда явно не за этим. Повисла пауза, они смотрели друг на друга через стойку. В это время из подсобки выплыла Аня и с интересом уставилась на них. — Посуду по залу собери, — приказал Серега, не переводя взгляда с лица Ильи. — Ага, — кивнула она и поправила на себе юбку. Аня была той еще блядью и регулярно водила на работу мужиков. Они трахались в подсобке, а потом она их выпускала через черный ход. Серега глядел на это сквозь пальцы, потому что это ему не сильно мешало. Воровать в подсобке, кроме салфеток, бумажных стаканов и чистящих средств, было нечего, все ценное хранилось в зале. В качестве платы за молчание Аня подстраховывала Серегу, когда ему надо было отлучиться в институт на пару часов. Дядя Сережа приезжал в кофейню теперь не часто и только после обеда, потому что по жизни раньше одиннадцати не вставал. — Ты с ней трахаешься? — поинтересовался Илья, с одного взгляда распознав в Ане шалаву. — Нет. У меня другие вкусы. — Кстати, насчет вкусов, кофе охуенный, — Илья отсалютовал Сереге стаканчиком с надписью «еблан» и поставил его на стойку. — Рад, что тебе понравилось. — Ты злишься на меня, я не пойму? — А не должен? Думаешь, мне нравится, когда меня унижают? Думаешь, если я люблю ебаться с тобой, то теперь любую хуйню от тебя терпеть буду?! — злым шепотом говорил Серега и чувствовал, как к горлу подступает ком. — Серый, тогда день был такой, — Илья поморщился. — Мы из Москвы с пацанами ехали. Разборка была человек на двести. Мы еле съебались оттуда. Я сказал, что мне надо сюда заскочить. Пацаны были на взводе, что пиздец, все мозги мне по дороге выебли. — Мне похуй, что у тебя был за день. Я тебе не блядь с панели, чтобы ко мне на три минуты… — Серый… — хотел перебить Илья, но Серега предупреждающе поднял руку и стальным голосом сказал: — Если ты сейчас мне скажешь «не пидорись», я тебе кипятком в глаза плесну. Иди нахуй отсюда, понял? Лицо Ильи пошло красными пятнами, он сжал челюсти и боролся с желанием двинуть Сереге по роже. И тот это видел. Он взял никелированный молочник и включил кран с горячим паром. Илья слез со стула и подошел к нему настолько близко, насколько позволяла барная стойка. — Сереженька, я хочу, чтобы ты выключил эту шипящую хуйню, сел ко мне в машину и поехал домой. И там бы я трахнул тебя раз пять, чтобы ты кончать заебался. Скажи, что надо для этого сделать? Я сделаю. Серега глубоко вздохнул и закрыл глаза. Он отметил про себя, что Аня стоит достаточно близко, чтобы слышать их разговор, что пара любопытных посетительниц следит за их противостоянием, и что сам он тяжело дышит, не только от злости, но и от возбуждения. Он открыл глаза и встретил прямой взгляд Ильи. — Ты сейчас выйдешь на парковку и найдешь там машину с надписью «Кузя», — начал он и закусил губу. — Кузя? — уточнил Илья и обернулся на полупустую парковку. Машина с этой надписью была видна из окна. Он повернулся обратно к Сереге и кивнул. — Ну, допустим, уже нашел? — Ты сделаешь так, чтобы этот пидор больше никогда не появлялся в радиусе километра отсюда. — Это он тебе ебло подрихтовал? — хрипло спросил Илья. Не получив ответа, он вдруг снял с пальцев две тяжелые золотые печатки, проверил в кармане ключи от машины, бросил свою кожаную кепку на стойку и спросил: — Во сколько заканчиваешь? — В девять. — Я заеду за тобой, — сообщил он, развернулся и как таран пошел прямиком к машине Кузи. То, что было дальше, Серега всегда вспоминал как кино в замедленной съемке. Илья рывком открыл дверь Кузиной машины и вытащил его оттуда в одно движение. Тот настолько охуел от неожиданности, что пропустил несколько ударов по роже, прежде чем что-то сообразил. Илья был ростом ему по грудь, но настолько точно его бил, что у Кузи просто не было шансов. Тот рухнул на подкошенных ногах в грязный снег, Илья схватил его за грудки и что-то ему сказал, потом еще раз съездил ему по роже, двинул ногой под дых и протащил лицом по задней двери машины. Потом он технично втащил его обратно в салон и хлопнул дверью. Некоторое время ничего не происходило, и тогда Илья пинком снес зеркало заднего вида, прошел назад и пнул поворотник. Машина завелась и тронулась, Илья отбежал, вынул из кармана брелок, щелкнул сигнализацией, сел в припаркованную рядом Шевроле-Ниву, резко газанул и выехал на Московское шоссе. Следом за ним медленно выезжала с парковки десятка Кузи. Больше Серега ее там никогда не видел.