Пан или пропал.

Пожалуйста, не умирай Или мне придётся тоже Ты, конечно, сразу в рай А я не думаю, что тоже «…» Пожалуйста, только живи Ты же видишь: я живу тобою Моей огромной любви Хватит нам двоим с головою — Это плохая идея, ты знаешь? — Ран смотрит прямо в тёмные глаза, в которых сейчас играли солнечные лучи. В прочем, Чишия на солнце и правда на кота похож был. А когда на фоне ещё и взрыв… это восхитительное зрелище. Где-то ближе к центру города одновременно с Валетом взорвалась и Дама. Ран не сумела её разглядеть. Возможно, трефы. Черт бы знал. Это означало, что люди активно проходят игры, скрываясь от самого опасного босса. Хьюга почему-то улыбается, вспоминая свою первую игру. Там-то она с Томми и познакомилась. Не то чтобы это самое счастливое воспоминание, связанное с Пограничьем… просто. что-то тёплое и ностальгическое определённо витало в воздухе. Это как, скажем, воспоминания о школе. Такие далёкие и неосязаемые, что слезы сами накатывают. Но сейчас определённо не место слезам. Не место и не время. — Знаю. — Чишия склоняет голову в знак согласия, смотрит игриво, кажется, задумав что-то интересное. — Но я же обещал, что мы сходим на пляж. Не подумайте, Ран нисколечко не опешила от внезапно открытой хорошей памяти Шунтаро, но если говорить совсем уж честно, то да. Она конкретно так опешила, настолько, что даже её ментальные стены зашатались и пошли мелкими трещинами. И Ран задыхается. Он помнит о глупости, сказанной в попытке смутить его же самого (или хотя бы поставить в неловкое положение). Тогда этого не удалось Хьюге. А сейчас… Чишия использовал ее же оружие против неё самой! Это против всех возможных правил, но, если признаться честно, не лукавить и не бродить по извилистым тропам — Ран это нравится. — После встречи с Нираги на пляж? — Хьюга чувствует себя маленьким ребёнком, которому разрешили посмотреть мультики на полчаса дольше. Подавляет в себе желание радостно запрыгать на месте, но счастливую улыбку сдержать не может. Сугуру хмурится, глядя на них через мутное стекло. Обрывки фраз заставляют сжать пистолет сильнее, представляя на его месте этого гребаного Чишию. Представляя, как его шея хрустит под сильной хваткой, как тот задыхается и молит о пощаде. О нет, такое существо не станет молить, он примет свою смерть или выдумает что-нибудь похлеще огнемета из водяного пистолета. Нираги видит её восторг… Хочется выколоть свои глаза и её в придачу. Просто потому, что хочется. Чишия невольно улыбается и кивает, удивляясь произведённым фурором. Он ожидал всего, но не детский восторг в глазах и широкую улыбку. В этот раз не скрываемую злорадством, ехидством и безумием, как было обычно. И эта улыбка послана только ему. Вот это привилегии пошли, интересно. — Тогда… может, с Нираги поговорим позже? Сердце падает куда-то к центру земли и сгорает в железо-никелевом сплаве. Нираги не понимает (и не хочет понимать!) какого, простите, хрена сейчас произошло? Это получается… Ран променяла своего друга детства на пляж и Чишию? Как вообще можно выбрать такого, как он? Чишия говорил, что они похожи, но нет уж, увольте! Нираги готов поспорить! Готов спорить вечность, ибо сказанное этим Шунтаро — чистой воды ложь. Они отличаются (как отличаются две стороны одной медали, как отличаются лево и право). Они не похожи. Нет. Ран не верит, что говорит это. И разумного объяснения своим словам у неё нет. Лишь непреодолимое желание отдохнуть с человеком, которому можно доверять хоть немного, а после уже… после можно и с Нираги поговорить. Ран ведь совершенно не придумала, с чего начать диалог. А если предоставить это самому Сугуру, то и Чишия, и Ран (случайно и за компанию) будут нашпигованы свинцом по самое «не хочу». Сам Нираги не умрёт за пару часов, верно? Учитывая его желание жить и непробиваемую оболочку, Сугуру переживёт здесь всех. И даже сам Король Пик конкретно так удивится его живучести. Волноваться не стоит, так? Хьюга боится признавать, что ей до дрожи страшно видеть то, во что превратился Сугуру. И дело даже не касается его внешности. Человек, переживший столько трудности и боли, вряд ли останется прежним. И он наверняка захочет отомстить. И он точно хочет отомстить обоим. — Боишься? — Шунтаро звучит серьёзно, улавливая все ее изменения с щенячьего восторга на неуверенность. Он не смеётся, понимая, что Ран ценит свою жизнь (и возможно, его жизнь тоже, ибо Сугуру с вероятностью в сто процентов будет стрелять в Чишию) сильнее, чем могло показаться на первый взгляд. Хьюга ведь позволяет другим выиграть не из-за собственного принятия смерти, вовсе нет. Чишия наконец понял: Ран не хочет брать ответственность за чужие жизни. Поэтому вмешивается, только если уверена целиком и полностью. — Да, — Ран выдаёт это раньше, чем успевает осознать суть вопроса. И замолкает резко. Он отпрянул от окна, будто то резко стало невыносимо горячим, способным расплавить не только его самого, но и Ран. Ран, которая боится его… сказать, что такова судьба, значит подтвердить, что она съехавшая с катушек сука, не отдававшая себе отчёт в своих действиях. Признание собственных слабостей пробивало Хьюгу, как пуля картонку, но виду она решительно не подавала. Она всё также стояла на своём месте, держа руки в карманах, сминая найденную там бумажку, контролируя частоту своего дыхания и биения сердца. Правда, подавать вид получалось крайне плохо, и Ран сдалась, вопрошающе глядя в его глазах в попытке разобраться. Чишия даёт ей эту возможность. Она читает понимание (без прикрытого или неприкрытого осуждения и разочарования) и выдыхает. — Пойдём. Недалеко отсюда пляж. Чишия тянет её за руку, давая возможность успокоиться. Они оба не замечают испепеляющие все на своём пути глаза, смотрящие им в спины… Ад замерзнет в тот день, когда Нираги начнёт понимать Ран. Он хочет и честно пытается, но все тщетно. Эта девушка невыносима и убийственно непонятна. Неужели… то шоу в последний день на Пляже произвело на неё такое впечатление? Это же глупо! Уж Ран-то знать должна, что он не причинил бы ей вреда. Не причинил бы, правда? *** Море тревожило своими приливами, разбиваясь пенными волнами о разбросанные на берегу тёмные камни. Оно было свободно от всех людских бед, заворачивая мировую воронку, в которую попадал каждый, взглянувший однажды в эту глубь. Интересно, о чём оно думало, покачиваясь в бессмертном времени, что тянулось грёзами и молчаливыми днями. Ран и Чишия долго сидели на песке, провожая горячее солнце. Волны подбегают к ногам и уходят вглубь, оставляя на ступнях лишь кусочки причудливых водорослей. А когда луна бледным сиянием окрашивает небо, Хьюга наконец-то отрывается от созерцания сверкающей воды. Они не разговаривают на щепетильные темы. Те могут разрушить безмятежную атмосферу прекрасного, пусть и близкого к смерти Токио. Они не разговаривают вообще. Молчание кажется чем-то естественным, чем-то, что говорит гораздо больше слов. — Чишия. — его имя срывается с уст непривычно мягко и шелестяще. Это заставляет самого Шунтаро замереть задумчиво и непонимающе. Она поднимается и тянет его на себя. — Давай потанцуем. Чишия говорит, что это глупо, а Пиковый Король может быть уже близко. И сначала они и правда дурачатся. Ран напевает что-то со старым мотивом, двигая бёдрами. Она выглядит расслаблено в этой кепке и с загоревшей кожей, окутанная родным воздухом. Ран была совершенно другой, кажется, настоящей. И Чишия ловит себя на мысли, что долго стоит на месте, пока Ран сотрясает песок. — Давай потанцуем, — снова предлагает Хьюга. И Шунтаро молча соглашается, оплетая руками её талию, натыкаясь легонько на кобуру. Ран закидывает руки на крепкие плечи. В его объятиях хотелось провести всю жизнь. Большие пальцы игрались с петлями на джинсах, поднимаясь по рубашке к талии. — Верни мне ту ночь, когда мы впервые встретились, — шепчет Чишия, прижимаясь щекой к виску. Они медленно покачиваются, словно морские волны, отдаваясь моменту, где, кажется, влюблены друг в друга. Чишия хочет что-то сказать о нежности, но замирает, чувствуя, что слова задерживаются на устах. Он не умеет говорить что-то романтическое. Но завтра уже может не быть этого мгновения, не быть момента, когда Ран смотрит открыто, улыбаясь, искренне, без былой сухости, от которой трескалась кожа… не быть в живых одного из них. Ран тоже хочет сказать многое, пока видит в его глазах своё отражение, заволочённое тенями нежности. Они мнутся в своих мыслях и качаются, медленно буксуя уставшими ногами остывающий песок. Хочется запустить руки в его сухие ирисы (взамен волос), ледяные и спутанные. — Ты очень красивая, — всё же шепчет Чишия, прикасаясь к тонким пальцам. Ран румянится, укладывая свою голову на крепкое плечо. Его светлые пряди опадают на лицо, закрывают ее влюблённость, отраженную расслабленными мышцами. — Я бы всегда хотела это слышать только от тебя. — звучит нежнее, чем признание в любви. Грязный песок забивается в выемки поношенных кед в страстной надежде покинуть одинокий пляж, на века рассеиваясь в городской пыли. Они оба сомневаются в правильности действий. Но живут они всего один раз в жестоком мире, не зная, проснутся ли завтра утром. Следы уже бесследно омываются солёными волнами, но в памяти остаётся улыбка. Чишия старается запомнить каждую черту на счастливом лице, пряча руки в карманы. На дне шелестит старая-старая обёртка от мятных конфет. Паузы между их взглядами были длительными, голоса хриплыми, а поцелуи были спутанными. Они забывались на грязном песке, беспорядочно касаясь мокрых тел. Губами вычерчивали самые сладкие слова для самих себя. Под серым небом и сладковато-горьким вкусом губ они прятали детские обиды на весь мир, наслаждаясь лишь бескрайними сердцами, что бились в груди. Они встретились однажды с перебитыми судьбами. дополняя частичками пазлов в голове. — Мы могли бы быть вместе в реальном мире. — Ран шепчет едва слышно, заглушенная приходящими и уходящими волнами. Чайки кружили над ними, оседали на буйках и недовольно гаркали, выстраивая в птичьей голове заложенный план. А Нираги смотрел, смотрел, и сердце его трескалось медленно, принося неприятное ощущение, колышущее память. Средняя школа, мудак Такаши, такие же трещины на сердце. Оно заклеенное-переклеенное и, кажется, уже не способное что-либо чувствовать. Но почему-то чувствует. И это неприятно. Крайне. — Можем, — шепчет на самое ухо Шунтаро, замечая, как Хьюга краснеет в морском воздухе. Они растворяются в этом фрагменте. И всё, что от них остаётся — горящие сердца. — Вот так легко забыла про меня, Кувшинка. — голос заставляет вздрогнуть и отпрянуть, как испуганных школьников, которых застукали. Сердце пропустило удар, а тело напряглось. Хотелось заплакать. — Я про тебя не забывала. — она выдаёт это с напускным равнодушием, чувствуя, как атрофировавшийся язык еле поворачивается во рту. — Как и про то, что ты творил на Пляже, — вмешивается Чишия, но оба его игнорируют. Нираги — потому что ему нужна Ран, а сама Ран… пытается успокоиться и испепеляет взглядом песок. — Но не верю, что ты настоящий. Ран проглатывает триггерящее «Кувшинка» как нечто, что не стоит внимания. Чишия отпускает её, заставляя себя повернуться к Нираги, снова глядя на него с высока. Однажды Шунтаро за это поплатится. и Ран уверена, что скоро… — Я не призрак, — он улыбается безумно, наставляя дрожащей рукой пистолет на Чишию. Он не хочет ещё больше пугать Ран. Но выбора нет. — И не иллюзия. Я — тень твоих воспоминаний обо мне. Вечное напоминание о боли и блаженстве. Он выглядит жутко. Ран не может заставить себя смотреть на изуродованное лицо некогда дорогого человека. И Хьюга понимает, что чувствует. Запах смерти. Он заполнял организм через слизистую носа, обволакивая легкие, которые хотелось выплюнуть наружу вместе с этим смрадом. Он окутывает души тех, кто решился забрести на эту опасную территорию, напоминая о том, что каждый шаг может стать последним. — О, так может повторить? — он кривится от собственных слов, но поделать ничего не может. Слишком уж выбесила эта ситуация. — Нас в любом случае ждёт смерть. Так почему бы… — Заткнись! — Ран не знает, кому это было обращено. Чишие, который открыл рот, чтобы снова начать язвить и исполнять опасные маневры на канате или Нираги, чтобы тот просто прекратил нести чушь про смерть. Довольно! Хватит уже с неё этих разговоров о смерти. Не умрет она, ясно? Ни сегодня, ни завтра, ни когда-либо ещё! Доживёт до старости и уснёт вечным сном в тёплой постели рядом с чёрным пушистиком, который тоже доживёт до ее старости. И умрут они в один день, чтобы никто из них не мучался и не страдал. Но не сегодня. Не тогда, когда все начало налаживаться, а душевный покой вернулся спустя столько месяцев. Чишия послушно прекращает попытки заговорить, с интересом косясь на борющуюся с самой собой Ран. Сугуру криво улыбается. И Ран подмечает, что он стал ещё безумнее, ещё опаснее. Плохой было идеей связываться с ним когда-либо в жизни. Куда ж ты дел Сугуру из старшей школы, а? Почему на месте бывшего лучшего друга сейчас вот это? Обгоревшее существо, тычущее во всех вокруг гребным огнестрельным? — Кажется, ты немного не в том положении, чтобы указывать мне, а? — дуло пистолета поднимается на уровень её головы, заставляя мимолетно подметить, что винтовку-таки он променял. Ай-ай, как так можно? Хьюга следует его примеру, слишком резко вынимая свое оружие. Из их весьма странной компании безоружным остался лишь Чишия, но тому вполне комфортно и так. Он расслабленно держит руки в карманах, готовясь к предстоящему шоу. Главное — уберечь малышку Нимфею, а остальное уже как пойдёт. Корить себя за привязанность к девчонке в Пограничье он будет потом. Когда-нибудь, когда все поутихнет и Ран будет в безопасности. А может, и не будет вовсе. Кто знает, кто знает… — Правда? — Хьюга проглотила колкость в голосе бывшего боевика, как мятную конфетку, даже не поморщившись. Выбора-то особо и нет. Как говорил один мудрый человек: «или ты ешь, или тебя едят». По этому принципу Ран зарекалась никогда не жить. Но кого, собственно, волнует, что и когда она говорила? Это было, кажется, столетие назад. Вряд ли люди, которые слышали это когда-то, остались живы. — Пора вернуться на сторону силы, Кувшинка, ведь ты принадлежишь мне. — и его тошнит от самого себя… Нираги подходит ближе, заставляя Шунтаро шагнуть навстречу, неосознанно закрывая девушку собой. А у Ран эта ситуация вызывает двоякие чувства… — С чего ты вообще сбежала тогда? — он склоняется голову в бок, медленно делаясь похожим на самого безумного безумца на этой планете. Хьюга испуганно сжимает ладонь Чишии, сильнее, уверенно держа пистолет другой рукой. Сугуру воротит от их слащавости, но если бы его мысли можно было прочитать, стало бы понятно, что сейчас в нем буйствует ревность и зависть. — Воротит от обгоревшего тела? Мы оба знаем, что ты видела и похуже. У тебя нет другого выбора. — Ран не понимает, к чему этот гребаный монолог. Если Нираги пришёл, чтобы выговориться, то он весьма и весьма глуп. И странен. У Сугуру есть свои цели, которые он преследует даже после двух несостоявшихся смертей. А может и трех… черт знает, что ещё он успел пережить. — Продолжишь делать вид, что тебя все устраивает? Продолжишь врать, что не скучаешь? Если не по мне, то по тем временам, когда… — Кончай уже, это утомительно. — Чишия все же вмешивается, заставляя Нираги лениво перевести свой взгляд на него. Сугуру сдерживается. Честно сдерживается, чтобы раньше времени не засадить ему пулю в лоб. Если Нираги выстрелит, Ран сделает ответное действие. А он просто хочет побыть рядом, пусть и в такой ситуации. Пусть она и считает его злодеем. Это не важно сейчас. Птицы кружили в сером от непогоды небе, прогоняя свой печальный хоровод криками. Звук разлетался к разбитым мостикам, на которых однажды стояли детские сандали, выпрашивая палочку сладкой ваты. Сейчас лишь разрушенное будущее, покрытое грязными водорослями и надоедливыми моллюсками. Никто и никогда уже не ступит на эти доски с радостным ожиданием приходящего лайнера. — Может, мне просто пристрелить вас двоих, а?