неЗависимость.

      Это августовское утро началось с ж/д вокзала и кофе, купленным в ближайшем киоске. Пока ожидает такси, улавливает запах сырого асфальта, который сбивает флёр жареных пирожков. На минуту кажется, что улетел на годы назад, когда только впервые ступил на эти земли. Вернуться в Москву сразу после концерта решил в моменте. Ведь лучше спокойно отоспаться дома, чем рвано сначала в гостинице, а потом в дороге и дома. Квартира встречает неумолимой тишиной, что лишь радует. Все эти летние выступления и вечеринки после них, конечно, весело, но уж больно стал выматывать шум. Дежурный чек новостной ленты и пару сообщений сменяется растворением в кровати. Спать удавалось последнее время крепко. Корректировки в лечение после ухода Али сработали на ура: сны почти не снятся, внешние шумы не беспокоят, а пробуждение не размазывается. Сказка, о которой раньше мог только мечтать. Невероятно, но факт, нормальный сон помогал чувствовать себя в целом куда лучше и выносливее. Вот уже второй месяц, как в груди кровоточит от расставания, но не прикладывался ни к алкоголю, ни к чему ещё. Все вокруг будто молча ждали, что вот-вот бомбанёт, но Глеб держался. Хоть и запоминал дни очень туманно, а то и вовсе не помнил. Постепенно в душе просто что-то деревенело, так что ничего и не хотелось. Жизнь превратилась в обязательные действия, которые делал потому что надо. А кому надо?       «Может быть, это то, о чем она всегда говорила? Вот он я теперь не вижу выхода в допингах… Да ни в чём уже… Хотя этого она, может, и не хотела», — сладкий энергетик прокатывается по нёбу, когда от последних слов будто ком в горле.       За окном был поздний вечер, когда, допив вторую банку, Глеб вышел из подъезда и сел в машину. Запах хвои с тучным оттенком сандалы почти перестал ощущаться в салоне. Вместо него ярче слышатся типичная для города духота. На мгновение захотелось снова переехать в область и иметь возможность в любую минуту погружаться в нежный кислород и тишину. Она уже не пугала и не раздражала. Она стала доброй подругой. В которой раз увлекаясь мысли из серии ‘лучше бы…’ да ‘надо бы…’ не замечает, как загорается зелёный. Оглушающий клаксон автомобилей сзади звенит наперебой, и, выругавшись себе под нос, Глеб стартует.       «По кой хуй я выбрал хату поближе к центру? Ах да! Всё же для неё делалось», — злая мысль настигает на следующем перекрестке.       Стеклянная баночка телесного цвета опустела и, казалось бы, ненужно болталась на зеркале заднего вида. Зависнув на ней взглядом, понимает, что средство закончилось давно. Но специально или нет, Глеб не выбрасывал. Диффузор покупала Аля, потому что любила именно свеже-хвойные запахи, а последние месяц ездить вместе в машине им приходилось часто. Лето 2024-го разгорелось ещё в середине мая, поэтому любую свободную минутку пара куда-то да выбиралась вместе.       — Езжай ты уже! — раздался низкий баритон, прежде чем снова загудело.       «Да что это со мной? Какого черта всё ещё не выбросил?» — злость на свою сентиментальность поднимается за секунды, ведь обычно верным делом после расставания было утилизировать всё, напоминающее об ушедшем.       Вечернее интервью в миг перестает казаться неплохой идеей, но отменить уже было нельзя. Сдерживаться планирует до победного, а иначе ненужных вопросов не избежать. Припарковав машины возле серой высотки бизнес-центра, закидывает дополнительную дозу транквилизатора. Пока лифт поднимается на двадцатый этаж, тремор в конечностях слегка спадает.       «Как же чётко врач сработал в этот раз. Хоть в чем-то повезло», — восторгается где-то внутри.       Светлая студия не была заставлена лишними предметами, и это делало пространство визуально больше. Здесь живет Катя, самый популярный на данный момент подкастер серди девушек. Глеб согласился дать ей интервью после ряда откровенных роликов от симпатичных ему артистов. Свою лепту внесло и восхищение Юли в адрес юной ведущей. Судя по обговоренным заранее темам, ожидать чего-то курьезного и провокационного от общения не следовало, а значит, были все шансы приятно провести время. Катя вышла из лоджии, закрывая кейс ‘IQOS’, и широко улыбнулась.       — Привет! А мы тебя уже потеряли.       — Привет! Сорян, все красные собрал. Начнём?       Два часа проходят в диалоге и, если бы не эта сильная сушка во рту из-за препаратов, то можно было бы даже расслабленно увлечься разговором.       — Вода вкусная у тебя, кстати! Пейте воду, ребята. Это самый лучший напиток. Да простят меня энергетосы, — промачивая в очередной раз горло теплой с лимоном, отсалютовал фужером.       — Кстати! Мы с тобой уже столько твоих планов обсудили, а это, — указывает кивком на руки с жидкостью, — часть плана по исполнению?       — Ты про то, пью ли я до сих пор? Слушай, да я уже столько раз бросал, что сейчас вот не пью почти два месяца, но не спешу с заявлениями. Не хочу. До этого май и июнь не пил тоже. Потом пару деньков прорвало и вот снова, — неосознанно морщится, выдавая телом, что тема эта не очень приятна. — Короч, все знают, сколько раз я пытался. Никогда ничего не скрывал. Просто надоело уже каждый раз говорить: ‘Ща-Ща! Ну ща точно! Вот уже!’. Скажу просто: эта вечная работа и я делаю её, как могу. Ща вот пока так выходит.       Врёт. И знает это. Сейчас не выходит, а просто впервые в жизни настолько плевать. После осознания, что настигло в расставание, Глеб пока не научился, как это - стараться для себя, а не для кого-то. Чувствовал лишь, что это, казалось бы, не новое для него чувство предательства убило всё живое внутри. Катя изящно меняет тему, видимо, решая остаться в памяти, как интервьюер, который не будет мусолить этот пласт жизни Глеба. Вместо этого более детальный разбор плана об урезание городов.       — Как думаешь, это временно? Просто многие слушатели могут обидеться, вы же наверняка думали об этом?       — Да-да, конечно, мы это учитывали, но у всего есть причина. Я живой человек и могу потеряться. Делать хуёво не в моём стиле, а концерт за концертом сейчас чередой давать не смогу качественно. Мне хочется притормозить, чтобы сделать то, от чего все ахуеют, — переводит взгляд прямо в камеру. — Поэтому, друзья мои, концерты в ваших городах будут просто позже. Не в этом туре. Но мы вернёмся так, что вы забудете о разлуке. Я обещаю. Прошу у вас понимания и терпения.       — Значит, сейчас ты будешь больше работать в продюсирование? Я так поняла.       — Верно поняла. Ну и плюс поднакоплю своего материала, чтобы потом вернуться с альбомом. Думаю, в след году сможем обсудить и его и что за период такой у меня. Надеюсь… — прикуривает и вдумчиво смотрит на свои руки — Надеюсь, что это на дольше не затянется.       — Это из-за девушки ты себя так чувствуешь? Читала, что вы разбежались.       — Хахаха, бля, всё то люди палят. Ну да, мы с Сашей больше не вместе. И да, это в том числе на многое повлияло. Я не очень хочу говорить на тему неё, если честно.       — Сори, Глеб, — Катя наклонилась корпусом ближе. — Мы можем это вырезать, если хочешь.       — Да не, всё норм. Оставляйте. Просто не хочу мусолить. По крайней мере, пока что так точно.       — Скажу честно, — девушка напротив облокотилась назад на кресло и уткнулась в планшет, где были написаны темы для диалога, — удивлена.       В середине ночи входная дверь квартиры захлопывается за усталой спиной. Желтый свет фонарей просачивался сквозь окна комнат и добегал до коридора, оставляя полоски на полу. Но один кусок всё же оставался в темноте - напротив бывшего кабинета Али. Дверь была плотно закрыта с той самой ночи, когда Юля помогла вынести оттуда последнюю коробку вещей бывшей хозяйки. После комнаты будто и не существовало, а дверной проём слился со стенами. Сейчас же что-то мотнула нажать на ручку и заглянуть в голое пространство. Оказалось, что здешние стены были залиты уличным светом ещё больше, чем другие комнаты. Тут же вспоминает, что не мудрено, ведь выбирал для Али рабочее место с большим окном и на солнечной стороне. Так вышло, что и всё освящение двора попадало сюда охотнее.       «Тебе же так нравится естественный свет, да?»       Проводит ладонью по поверхности дивана и тут же проваливается в бархатное царство. Взгляд скользит по пустым и пыльным поверхностям: стол, стул, стеллажи. В углу у окна ровным кругом был след горшка от фикуса, покрытый ещё не таким толстым слоем пыли. Воспоминание врезается копьём в сердце, когда вспоминает, как десятки растений оказались в их доме.       — Надо побольше зелени, Глеб. Это полезно для легких и для глаз, — проворковал на ушко девичий голос, а после ручки поставили очередной сосуд с дитём флоры возле компьютера музыканта.       Девушка регулярно совершала обход по каждому зелёному жильцу и заботливо рыхлила землю, протирала листья от пыли, поливала и тихонько разговаривала с каждым. И тут мысли переносят на недели назад, когда Юля хотела остаться ночевать именно в этой комнате и вынесла забытый фикус. В тот вечер подруга попросила забрать её из бара в ноль пьяную. Поводом послужила дата - день рождение Дениса. Убитая горем почти не стояла на ногах и выглядела соответствующе: размазанная косметика вокруг глаз, небрежная укладка, заляпанная футболка. Можно было подумать, что Глеб усаживает в машину малолетку, которую снял.       — Я хотела подарить ему кругосветное путешествие, потому что он любит летать. Я тебе говорила?       — Нет, — смотреть на размазанную по соседнему сидению было грустно, особенно когда говорит о бывшем в настоящем времени.       — Сегодня ему об этом рассказала, а он промолчал, — Глеб видит боковым зрением, что Юля отвернулась к окну. — Раньше он много болтал, когда мы были вдвоём. Так бы слушала и слушала его.       Едва уловимый гул машины разбавляет всхлипывание, и Глебу захотелось обнять опечаленную, но вместо этого лишь ускорился, чтобы скорее оба оказались дома.       — Я завидую Саше в этом плане. Она с ним больше времени провела, а я какие-то месяцы. Нечестно! Я его полюбила! Я с ним хотела рядом быть! Почему подруге можно было с ним ни один год прожить, а мне нет?! Несправедливо! — ногой пинает пол авто и утирает кулачком слёзы.       — Зато она никогда не узнает, какой Дэн, когда любит женщину больше, чем как просто друга, — всё, что смог придумать, тут же понимая, что это так себе утешение.       — Саша типа того же сказала сегодня, — Юля догадывается, что друг посмотрел на неё с немым вопросом и, повернувшись, продолжает. — Я ездила днём к нему, а она как раз оттуда уходила. Попросила посидеть немного со мной под предлогом, что ему будет приятно, если мы в такой день выпьем за него вместе. Она пить отказалась, но помолчать со мной согласилась. Мы так же вдвоём в этом проклятом феврале на его кухне сидели… Так вот, я сказала, что завидую, а она мне: ‘Зато ты знаешь, как Денис Юрьевич умеет любить женщину’. Посидела немного и молча ушла.       Сбегающая по щеке слеза выводит Глеба из воспоминания.       — Всё! Харе! — соскакивает с красного дивана и, захлопывая дверь за спиной, шарит по карманам, — Все эти мысли в ночи… Пора отключаться.       Но приходится спускаться, ведь снотворное осталось в рюкзаке, а его ожидаемо забыл в машине. Один из минусов лекарств - жуткая рассеянность. Черная сумка на двух лямках оказывается на соседнем от водительского. Без промедления и воды закидывает в себя двойную дозу. Уже собираясь покинуть салон, замечает сорванный днём флакончик диффузора. Снова то раздражение поднимается внутри и вот уже со всей силы швыряет очередное напоминание об Але в урну подле подъезда. Снотворное срабатывает через тридцать минут. Организм уже успел привыкнуть к веществам внутри, поэтому уходил в сон плавно, но точно. Успевает только принять душ и дойти до кровати. Голова касается подушки и вот уже ни одной мысли о ней. Ни о чём.       Утро не получается назвать добрым, потому что первая сигарета оказалась последней. Благо, внезапное желание окунуться в свежесть восьми утра скрашивает необходимость раннего выхода из дома. В обед нужно было ехать к Юле и помочь перевезти вещи на новую квартиру. Пока жизнь Глеба замедлялась, жизнь близких била ключом. Вот и подруга, наконец, решила, а главное, смогла себе позволить обзавестись собственным жильём. Солнце приветливо подмигивало через кроны деревьев, а птицы вызывали желание отложить использование наушников. Голова у музыканта была снова лёгкой, даже легчайшей. Вальяжно шаркает к арке, ведущей из двора, когда вдруг встречается с как будто знакомым лицом.       — Здорово, Глеб! — высокий парень замедлился и протянул руку на ходу, — Ты меня, наверное, не узнаёшь. Меня Сергей зовут. Скорее всего, тебе Аля уже говорила обо мн…       Удар слева! Точный и верный хук в челюсть того, кто, назвав имя, сразу совпал с подозрениями.       — Ты чё бешеный, блядь? — Серёжа машинально хватается одной рукой за место удара, а вторую выставляет в защиту, — Я просто извинится перед ней пришёл.       — А мне похуй! — с этими словами Глеб летит на отшатнувшегося брюнета.       Кулак в челюсть, уже по прямой. Ответный удар от Серёжи прилетает в грудь, а потом и в районе уха. Боль в теле только больше раззадоривает Глеба, и он быстро отходит от увечий. Тут снова Серёже попадает уже в правую бровь, живот, снова в челюсть. Улучив секунду передышки нападавшего, нежданный гость отвешивает Глебу под дых, а следом рассекает губу.       — Успокойся! — брюнет отбегает назад, пытаясь всем видом показать, что не хочет продолжения.       — Ща сломаю тебе башку и успокоюсь! Ты на что рассчитывал, уёбок, когда сюда шёл? — словно хищник, Глеб движется плавно.       — Да я уж явно не на драку. И почему она тебя выбрала? Не пойму.       В уголке губ кучерявого покалывает и кончиком языка ощущает метал. Вопрос кажется странным, учитывая ситуацию. На несколько секунд даже тормозит.       — Слушай, я просто не хочу с ней так прощаться, — продолжая пятиться назад, Серёжа спешит объясниться. — Признаю, некрасиво было с моей стороны лезть. Я ведь знаю, какая Алька в отношениях моралистка. Так что первый удар могу понять, но давай завязывай.       — Когда закончить без тебя решу! — без опасения привлечь свидетелей Глеб продолжил наступать, — А чё, слила она тебя? Хах! Странно.       — Не понял? Почему странно? Она же с тобой в отношениях, — Серёжа, будто забыв о риске быть снова покалеченным, останавливается.       — Ты чё-то попутал. Мы не вместе уже второй месяц. Я выгнал её, когда узнал, что с тобой в тихушку крутит.       — Ха-ха-ха, чегооо? — совсем расслабившись, присаживается на каменное ограждение клумбы поблизости, — Глеб, это ты попутал. Она меня ещё в июне отшила. Причём с той же стороны, что и ты, — легонько касается скулы слева и шипит.       Былая легкость в голове Глеба, которая последние минуты была обременена лишь злостью к разлучнику, сменяется кашей из услышанного и казавшимся все месяцы явью. Из всего удаётся вычленить лишь один вопрос, но не спешит задавать его.       — Ты чё, реально прогнал её из-за того, что сделал я? Мда…       — Чё ты улыбаешься, блядь?! — резкий шаг в сторону соперника и быстрый тормоз, — Она с тобой мутила и выдавала за случайные встречи, а потом я вас в Москве спалил.       — Аааха-ха-ха, ебааа! — Серёжа загнулся, — Тебе кто эту сказку рассказал?       — Слыш, — ещё шаг, — не прекратишь смеяться я тебе снова всеку! На самом деле уже понял, что делать это не нужно. Лучше бы развернуться и идти себе дальше за сигаретами, но этот смех! Глеб осознал, что парень напротив не издевается просто так. Он явно что-то знает и это что-то не понравится Глебу, потому что выглядеть будет смешно уже не в чужих глазах, а своих. Хотя, скорее даже не смешно, а глупо. А когда парень чувствует себя глупо, то демон внутри запускает программу по самоуничтожению в считанные секунды. Музыкант понял: сейчас этот Серёжа расскажет ему правду. И, кажется, она будет хуже, чем та, о которой думал все это время. Эта правда сможет помочь ему себя убить. Так, может быть, всё же лучше развернуться и пойти, куда шёл?       — Увоу-увоу, Рембо, — брюнет явно не хотел вреда никому и выставил руки вперёд, — легче. За смех то зачем избивать? Она, конечно, говорила, что ты парень экспрессивный в определенных случаях, но не настолько же, — Серёжа встаёт и проверяет, не запачкался ли сзади. — Ладно, извини за беспокойство. Бывай.       — Стоять! — Глеб внезапно кричит уже в спину уходящему, и слово эхом прокатывается по округлой арки, — Что значит меня выбрала? Она чё, не была с тобой всё это время?       — Ты вообще её знаешь? — как-то надменно уточняет Серёжа.       «Для людей, отвечающим вопросом на вопрос, в аду явно отдельный котел уготован. Надеюсь, Саша хотя бы там случайно с этим не окажется», — скрипя зубами, Глеб молча жует мысль, понимая, что нужно сначала выведать информацию, а уже потом слать.       — Ладно, я скажу, потому что мне всё равно ничего не светит, а вы хоть помиритесь, может тогда. Мы снова пересеклись в Сочи, и я узнал от её подруги, что Алька грустная ходит из-за тебя. Решил позвать поужинать, чтобы развеялась. Весь вечер мы говорили обо всём, но только не о личной жизни, а потом я проводил её в номер. Всю ночь тогда думал о ней и утро пошёл предложить остаться со мной, но эта… Да, точно! Яна зовут девчонку! Короче, она сказала, что ускакала Аля. К тебе, — Глеб снова становится свидетелем усмешки, но только на этот раз парень, напротив, не издевался, а скорее подавлял так злость. — Короче, спустя месяц думать я о ней не перестал. Написал, узнал, что у вас всё хорошо и понял, что хуй теперь выцеплю её. Придумал повод рабочий, и она согласилась. Мы немного поговорили, а потом я её подвез и… поцеловал.       — Чтооо?! Ты чё, сука…       — Да, блядь, знаю я! — перебил Серёжа, вскидывая руки, — Я же сказал, что попутал. Но я не жалею, потому что попробовать стоило. У вас же не отношения, а свистопляска была. А со мной ей было спокойно. У меня так фляга не свистит, как у тебя, Глеб.       — Чё она сказала? — игнорируя колкость, из последних сил сдерживается, чтобы не наброситься.       — Она не сказала. Она мне втащила и убежала. Потом я узнал через Яну, где у них офис, и прикатил, потому что она меня заблочила. А приходить и нарваться на то, что случилось сегодня, ой как не хотелось. Ну и всё, чё! Я извиниться хотел, а она сразу в такси. Только ляпнула что-то по типу: ‘Я Глеба люблю. Не порти мои отношения’. Как видишь, я не портил.       Говорить с ним дальше было не о чем. Всё, что надо, уже прозвучало, вот только надо ли? Зайдя в ларёк у выхода со двора, Глеб, не произнося ни слова, кивает в знак приветствия. Женщина средних лет бегло бросает взгляд, чтобы считать лицо, и привычно кладет уже знакомые сигареты. В голове, как в маленькой хрущёвке, ютились вопросы к Але.       «Почему не сказала сразу про поцелуй? Почему больше не писала и не звонила, ведь я не блокировал? Почему не попыталась всё рассказать хотя бы Юле? По-че-му? Ведь правда на твоей стороне…»       К себе вопросов не возникло. В свою сторону ему думать было тошно. Когда Глеб побрел назад, прикуривая вдруг одеревенелыми пальцами, на удивление находит у подъезда Серёжу.       — Слушай, я снова улетаю сегодня в Штаты и не знаю, когда вернусь. Может, скажешь ей, когда увидишь, что мне жаль? Она чудный человечек, и мне не хотелось бы на плохой ноте расставаться.       — Ты поцеловал мою девушку и хочешь, чтобы я передал твои извинения? — очень хочется следом и ударить, но явно вся эта злость уже была больше на себя, — Ты стал причиной нашей ссоры, когда всё было хорошо! Ты, блядь, башкой своей понимаешь это?       — Я не хотел ей навредить. Бес попутал, — так же закурив, Серёжа покусывает фильтр.       — Короче! Я тебе не почта. Иди и сам передавай, — бросив бычок в урну, Глеб стремиться скорее оказаться подальше от объекта агрессии.       — Это был мой последний вариант, где могу её найти… Ай, ладно. Глеб! — кучерявый не обернулся, но всё же застыл в металлическом проёме подъездной двери, — Не знаю, что опять произошло в итоге между вами, но найди её и помирись скорее. Последний раз в Сочи Аля сказала, что любит тебя, кажется, больше, чем себя. Тебе надо успеть очутиться рядом до того момента, когда она полюбит больше себя. Потому что когда это случится, а это случится, ведь она умная девчонка, то, считай, потерял навсегда, если тебя не будет рядом.       «Ну и мужики у неё… Что ни чел, то Конфуций», — сплёвывает прямо на ступеньки подъезда.       Смысл последних слов, да и в целом манера общения Серёжи, слегка напоминало Дениса. А значит, все приближенные мужчины действительно будто понимали Алю. ‘Ты вообще её знаешь?’ - эта фраза от человека, который провел с ней меньше времени, который не прошёл вместе столько хорошего и не очень, ранила сильнее информации о поцелуе.       «Не зря не хотел верить в увиденное тогда на фото.»       — А что ты вообще, блядь, там увидел? — из зеркала в прихожей смотрели два бешеных глаза, — Что ты, мудак, там увидел? Кому ты поверил? Своим загонам! Как ты мог так с ней? Ты, — ткнул в гладкую поверхность, — ты жалкий трус! И навсегда таким останешься!       Стыд за все брошенные слова в тот вечер спазмом сдавил горло. Захотелось ударить себя. Захотелось кричать. Захотелось плакать. Тут вспоминается Её голос, когда стал кричать и наступать, словно зверь. А вот Её лицо, когда пресёк попытку объяснить. Память, дрянь такая, быстро озвучила и все слова, брошенные в адрес любимой.       — Боже-боже-боже, — шепчет, пальцами скользнув сквозь волосы и жадно потянув их, — Моя маленькая, моя милая девочка… Как же тебе там хуёво всё это время, — слёзы хлынули из глаз, и Глеб оседает.       «Столько времени потеряно на обиду. Как я, сука, мог с ней так? Почему я такой? Почему я не могу быть нормальным? Почему я всё разрушаю?»       — Почему?! Почему?! Блядь, почему?! — каждый вопрос сопровождается ударами макушкой о стену со всей дури.       От самобичевания отвлекает вибрация в кармане.       Юлька: “привет, грузчики приедут позже, так что на квартиру мы приедем где-то к 16. подтягивайся к этому времени”       Это означало, что есть ещё около семи свободных часов, которые парень точно знал, чем занять. На звонок Аля не ответила, абонент был не абонент, а писать сообщение показалось неуместно. Поэтому, недолго думая, пролетает половину Москвы и вот уже перед Её подъездом. На секунду заминается, ведь по дороге так и не смог придумать, с чего начать. Засохшая рана на губе засаднила, стоило нервно прикусить нижнюю. Решив начать с банальной фразы, что всё знает и готов просить прощения любыми путями, набирает номер на домофоне. Гудки не пускали внутрь, а вот мужик, что как раз выходил, придержал дверь. Подъезд был так же аккуратен, как и в первый визит. Тогда Глеб хотел лишь выпить в компании интересной девушки и умчаться к друзьям, догнаться чем-нибудь потяжелее.       — Чаво так долбитесь? Нет хозяйки, — за спиной послышался скрип голоса, когда Глеб снова и снова ударял по Алиной двери. — Ааа, это ты! — расширила морщинистые глаза Мария Валерьевна — Улепётывай отседова! Ходите все к Сашеньке, а всё не поймете, что если человек не открывает, то, значит, не хочет видеть.       — Здравствуйте! Извините за шум, но…       — Извините? Хех! Что мне ваше извините. Вы ж только и можете, что извиняться да по новой шуметь. Вчера один, сегодня другой, — ковыряясь замке, бубнила старуха.       — А что вчера она тоже не открывала другому? — Глеб догадывается, что речь шла о Серёже.       — Каже она откроет, если уже как несколько недель не дома? Чеши отсюда! Говорю же тебе, раз не знаешь, где Александрушка, значит, не хочет она этого. Уважать желание человека нужно уметь, молодой человек! — смерив очередным презрительным взглядом, Мария Валерьевна исчезла за створками лифта.       В офисе Её быть не могло, ведь Яна и Олег ещё в июне закончили работу и укатили на Бали. Выбора не осталось - нужно ехать к Маше. Возможно, друзья просто ещё не приехали, и Аля всё ещё смотрит за растениями, лишь изредка наведываясь к себе. Да и других адресов Её друзей не знал. Припарковав машину там, где тормозил в последнюю их встречу, спешит к подъезду и совсем не замечает подъезжающую ‘BMW’. Из неё вылезают две знакомые девушки.       — Вот чё ты не дала мне его раздавить, Машка?! — Даша закидывает лямку рюкзака на плечо и злобно зыркает на Глеба.       — О твоей свободе думаю, — Маша тоже взглянула, но ничего звериного в этом не было.       — Привет, — прочистив горло тупит глаза в сторону.       — С такими как ты не здороваемся. Чё припёрся? Нашёл мозги и всё понял? — девушка с бледно-сиреневыми волосами обошла свою машину и встала напротив, скрестив руки на груди.       — Сашу ищу, — старался держаться отстраненно.       — Сэшэ ыщу, — Даша скривилась и сделала голос грубее, как бы исковеркано передразнивая. — Знаешь что, Глеб? Ты мне…       — Даша! — Маша подошла и настойчиво подтолкнула подругу в сторону подъезда, — Иди домой, я сама тут разберусь. Иииди, говорю! — немного повысив тон в конце, чтобы подруга обратила внимание.       И Даша действительно смогла оторваться от расчленения музыканта взглядом. Фыркнула что-то себе под нос и, забрав с земли два пакета с продуктами, исчезла. Шатенка, оставшаяся наедине с Глебом, немного замялась, а потом кивнула в сторону лавочки. Странно, как мозг парня всё ещё не разорвался к этому часу от удивления, ведь обычно поведение подруг любимой было зеркально разным.       — Зачем тебе она? — Маша села на самый край, подальше от помятого Викторова.       — Мне Серёжа всё рассказал, — лицо девушки вытянулось. — Он пришёл к нам… Ко мне домой и искал её, чтобы извиниться.       — Эт он тебя так?       — Мда, но я сам виноват. Он просто оборонялся, — Маша тяжело вздыхает. — Соседка сказала, что её уже давно дома нет. Труба выключена. С ней всё в порядке?       — Хэх, всё ли с ней в порядке? — будто бы услышала самую глупую вещь на свете, — Ты сейчас сюда приехал весь такой в чувстве вины, наверное. Извиниться, наверное, хочешь. Узнал он всё… А ты, пока ехал, не подумал, что ей не нужно это уже? Не подумал, что заявляться к человеку, которого ты унизил и чье сердце разбил - эгоизм? Два месяца не было дело, а тут на вам! — Маша не повышала голос, как и всегда, сохраняя ровное, даже скорее холодное лицо.       — Всё, о чём я мог думать, так это только то, что смогу ли я ещё раз, хотя бы просто её увидеть.       Зажигалка чиркает колесиком, и спасительный дымок проникает в легкие. Солнце уже было в зените, опаляя пыльную Москву. Сухость во рту от курения только усилилась, и Глеб вспоминает, что за этой суматохой забыл с утра принять таблетки.       — Не получится у тебя ни увидеть её, ни поговорить. Улетела она и возвращаться не планирует. А номер и все соц. сети сменила.       «Это ж как я Её обидел, что она аж из города сбежала…»       — Почемууу? — головой падает в руки, лицом елозит о ладони, — Да, я наворотил делов, но в целом же всё хорошо было. Почему не настоять на разговоре, раз правда за тобой и чувства есть?       — Глеб, ты её выгнал! И, насколько я знаю, ты уже её посылал. А Саня такое только единожды может простить, — тут же в мутном сознании всплывает глупая ревность к Диме ещё год назад и то, как с бодуна велел Але валить. — Она же тебя предупреждала, что так с ней нельзя.       — Предупреждала… — гипнотизирует травинку неподалёку.       — Я даже не знаю, с чего мы все больше ахуели: что ты без суда и следствия решил, что она изменила, или что снова послал. А она ещё говорила, что ты чуткий… Хах! Ты ведь даже так и не понял очевидного, да? Вообще-то Саша однолюбка до мозга костей. У неё даже мысли не будет начинать что-то новое, пока старое не иссякло и не похоронено. Да о чём мы? Она даже несчастный гель твой не брала, потому что хотела сначала старый закончить, — Маша стучит пальцами по виску. — Понимаешь? Человек она такой. И если тебе интересно, Саня не сказала тебе сразу про поцелуй, потому что подбирала слова. Боялся человек тебя расстроить и снова поругаться. Будем честны, Глеб, ты достаточно непредсказуемый бываешь в своих реакциях... Ну, собственно, снова в этом убедились вот.       Никогда бы не поверил, что именно Маша будет тем человеком, который решит разъяснить всю ситуацию. Как много перевернулось с прошлого августа. В прошлый восьмой месяц года волновался, что будет пропускать беременность Али из-за тура. А сейчас Её нет, и никакой тур не нужен. В висках начинается спазм от недостатка кислорода, но всё равно прикуривает новую. Все дни, полные злости и вечера полные печали, показались смешными и нелепыми. И ведь всё, что Маша сказала, знал: из Алиных историй, поведения и даже взглядов. Но так бывает - наши травмы нами управляют, если мы не учимся с ними обращаться.       — А куда она улетела хоть?       — А я не знаю. Никто не знает, — девушка поднялась со скамейки.       — И номер ты, конечно, не дашь?       — Мы и номера не знаем пока что. Она улетела и лишь написала на почту мне, что добралась и свяжется сама позже. Опережая твой возможный вопрос - почту она тоже после этого сменила, — вешает ремешок белой сумочки на загорелое плечо. — Но знай я хоть что-то, то не сказала бы. Больше не хочу видеть её такой, какой нашла по возвращению у себя в квартире. Оставь её, пожалуйста. Дай возможность, наконец, создать ту жизнь, о которой она так давно мечтает. К сожалению, с тобой такая жизнь не возможна.       — Это она тебе сказала?       — Это я тебе говорю.       — Я её люблю, Маш, — неожиданно слова звучат почти шепотом, и парень впервые смело смотрит в глаза, как бы подтверждая искренность сказанного.       — Она тебя тоже любила. Но наконец-то себя решила любить больше, чем кого-то. Лучшее, что ты можешь сделать - это жить дальше, как обещал когда-то ей, но без неё, — из массы ключей отбирает тот, что для домофона. — Прощай, Глеб.       Прошедшее время глагола застыло на ушных перепонках. Неужели за два месяца Аля могла действительно разлюбить? Ужас общей картины событий, который свелся в это роковое ‘любила’, обрушивается разом на всё тело, и в это мгновение какие-либо планы отмирают. Невиданные силы, что были, несмотря на потерю, сменяются. Теперь не нужны ни оставшиеся концерты, ни новые проекты, ни мечта увезти на январские родителей в новую страну… Остатки злости на Алю умирают. Вместо этого до озноба знакомая злость к себе и боль. Боль в душе. Маша сказала дело, но не учла одного - Глеб до сих пор не научился жить для себя, а не для кого-то.       Через четыре дня бренное тело очнулось на полу между спальней и гостиной. Кто-то глухо тарабанил по двери и что-то кричал. Поначалу Глеб даже не понимает, взаправду ли. Подумал на очередную слуховую галлюцинацию, которая была часами ранее. Тогда он ввалился в квартиру и услышал из гостиной смех. Её смех. Так она смеялась, когда пыталась обуздать очередную игру на плойке. Глеб побежал на звук, почти падая, ведь ноги не слушались, но в комнате никого не оказалось. Зато тут же раздалось гнусавое завывание, которое бывает, когда Аля готовит и напевает себе под нос.       — Я навеки даю обязательство, что не стану добычей ворона. Есть особое обстоятельство: я люблю тебя - это здорово…       Но снова никого. Тогда Глеб встряхнул головой, отгоняя наваждение. В ванной холодная вода ударила его по лицу и, казалось, что придала окончательной ясности, как вдруг!       — Глеб, ты идёшь? Не хочу засыпать без тебя.       Всё-таки ноги не выдерживают, когда, не раздумывая, рванул в сторону спальни. Нос прилетает в косяк, и медленная струйка крови стекает на израненные губы. В глазах щипаются слёзы от вида пустой двуспальной. В квартире, конечно же, никого не было. Откуда здесь кому-то взяться, если ключи только у него. Тем более, откуда тут взяться Але.       Снова сильный грохот. Видимо, стучали уже не руками, а ногами, ведь шум стал более глубокий. Угукая музыкант пытается дать знать, что уже на пути к открытию, но тщетно. Слышно только грохот.       — Ну, здравствуйте, блядь! — во всё горло заорала Юля, стоило только приоткрыть дверь.       — Шшш, — кривым пальчиком Глеб касается губ, смотря на подругу через едва приоткрытые глаза.       — Не шикай мне тут! — в наглую толкается и заходит, — Ты где был?! Ты знаешь, что мы все с ума сходим пятый день?! Что за дела такие: написать, что надо побыть одному и пропасть?!       — Проходи, только свет не включай, по-братски, — разминая шею, Глеб исчезает за поворотом.       В квартире царила прохлада и влажность. Балкон и окна были распахнуты, а через них нет-нет да влетали косые капли дождя. Слышится приглушенный стук и затем звон. Видимо, гостья столкнулась с первым свидетелем прошедшего выплеска эмоций Глеба. Ведь когда понял, что голос Али лишь в голове и в квартире от неё нет даже малюсенькой вещи - сметал всё на своём пути. Чудом уцелела лишь аппаратура в кабинете. В остальном даже холодильник валялся поперёк кухни, что уж говорить о менее габаритных вещах.       — Блядь! — Юля снова о что-то ударяется во мраке, — Какой гадюшник! Просто пиздец! Просто… — наконец добирается до журнального столика возле дивана, — Тааак! Ясно, — тыкается в телефоне. — Алло, Серег, я нашла его. Домой наконец явился. Пригоняй, короче. У нас ситуация. Называется ‘две пустые и две полные бутылки Бомбея’.       — Знаешь чё, Юль? — раздаётся с дивана, когда та убирает телефон, — Я бы ща всё, что у меня есть отдал, лишь бы темнота этой комнаты пахла ей, — опрокидывает бутылку.       Пока Слэм добирался, Юля вызвала Женю для откачки. А Глеб рассказал всё: как узнал правду, как подрался, как потом поговорил с Машей и как решил себя убить. Когда дверь за Машей захлопнулась, парень сел в машину и чётко понял, что всё происходящее правда. В голове родилось несколько путей. Из самого простого было приехать домой и залить таблетки алкоголем, но машина заглохла на полпути. Бросив авто, стал было вызвать такси, как неподалеку увидел кабак. Дальше всё по знакомым паттерным и вот он уже с каким-то мужчиной выпивает за всё подряд. А потом идёт к нему домой, что по соседству от заведения. Новый знакомый был средних лет и звали его Борис. Так вышло, что свой отпуск простой и одинокий мужик Борис проводил скудно: пельмени, выпивка и компьютерные игры. На следующий день пришли друзья хозяина и принесли с собой ещё алкоголя. Так прошло три дня, в которые Глеб пил с незнакомыми мужиками всё от 11% пива до домашнего самогона. За эти три дня то плакал, то смеялся. И очень радовало, что компания попалась сочувствующая. Казалось бы, упитанные и взрослые дяди, а тоже пару раз влагу из глаз проронили. Спал всего двенадцать часов от силы за это время. Возможно, это помогло, наконец, захотеть уйти от шумной компании и вспомнить изначальный план. Домой добрался на прощальном подарке от Бориса. Такси по просьбе остановилось у гипермаркета, и Глеб успешно скупил остатки что гарантировано убьёт сознание - джин. Так что мучительное похмелье на четвертый день уничтожил ‘Бомбей’. Именно первая бутылка была что ни на есть выжрана после всех галлюцинаций.       — Ты уже что-то принял получается? — Юля вскочила и посмотрела на вторую пустую бутылку.       — Не успел. Я выпил вторую, прихватило в правом подреберье, упал и уснул, — хмыкнул на свою неудачливость даже в таком деле.       Когда подруга приземляется рядом, отражающийся об оконные стекла уличный свет касается её лица. Глеб замечает слёзы, вырвавшиеся наружу, и подрагивающую нижнюю губу.       — Зачем ты приехала, Юль? — устало произносит, прикуривая.       — Глеб, так ведь… Так ведь нельзя, родной.       — Да мне похуй уже как можно, как нельзя. Мне вообще похуй на всё и всех. Я ничего больше не хочу. Даже этот вот ебаный алкоголь не хочу, — и начатая третья бутылка летит в уже покосившийся телевизор напротив. — Мне всё это жевание соплей осточертело. Мне искренне хочется просто уйти, никому ничего не сказав, — видит, как шатенка прикрывает рот ладошкой, сдерживая всхлип. — Чё ты ревёшь, Юлька? Вам самим себя ещё не жаль? Я же ваша каббала.       На следующие два с половиной месяца Глеб оказывается изолирован от мира в загородном доме. Родители прилетели, чтобы постоянно кто-то был рядом, кроме врачей и друзей. Первые недели парень отказывался что-либо есть и почти ни с кем не разговаривал. Лишь спустя полтора месяца стал иногда вечерами курить с отцом на веранде и тихо обсуждать искусство. После очередной такой посиделки отец похлопал по плечу и оставил сына одного. Желтые листья уже стали совсем грязные, и промелькнула мысль, что совсем скоро Её день рождение. Тогда в карманной записной книжке написал первые строчки, которые озаглавил ‘Пара секунд’ и приписал ниже ‘1 из 12 треков для альбома (на облогу Её картины, что писала, скучая по мне)’. Сны стали тревожными: будто ныряя под воду, просыпался часто, резко и весь мокрый. А когда мозг привык к новым снотворным, стали сниться кошмар. Из раза в раз один и тот же сон, где на какой-то очень людной улице пытается дойти до Али. Людей вокруг столько, что не протолкнуться, а она совсем не идет навстречу. И когда, наконец, настигает Её, то счастливый, заглянув в глаза, проваливается в голубые прожилки. А вынырнув, снова оказывается в толпе, в которой девушка опять стоит далеко и до неё по-прежнему нужно добираться.