Я вдыхаю жизнь. Выдыхаю дым, Обретя умение быть мёртвым и живым ©.
Аппетит вновь вернулся к нему, и заметно исхудавший Цзян Чэн начал усиленно питаться, чтобы окрепнуть перед предстоящей операцией. Жаль только, мясо и рыбу в рационе пришлось на время сократить — единственной почке сложно выводить отходы, образующиеся в процессе распада белковых соединений. Острое, пряное, жирное, сладкое — тоже попало под запрет, но Ваньинь и раньше ограничивал себя во вредных продуктах, поэтому подобное испытание далось ему легко. В отличии от Усяня, отчего-то решившего питаться так же… — Мне необходимо соблюдать специальную диету, но ты-то когда зожником заделался? — недоумённо спросил Цзян Чэн, оценив пресное содержимое тарелки брата. — Моральная поддержка! — бодро ответил Усянь, однако улыбка его помрачнела, стоило губам коснуться овощей на пару. — Лучше бы ты тренировки возобновил! Тоже со мной за компанию от них отлыниваешь? Мне, вообще-то, для восстановления прежней формы нужен сильный соперник! Цзян Ин отложил палочки для еды и замер в нерешительности. Лишь поймав на себе внимательный взгляд брата, он наконец заговорил: — Эм… Цзян Чэн, тут такое дело… Я решил закончить спортивную карьеру. Совсем. Ваньинь, резко припечатав ладонью свои палочки к столу, грозно спросил: — Это ещё почему? — Да знаешь… Госпожа Юй права: я уже год болтаюсь без дела. Хоть и зарабатываю сам, по сути всё равно на шее у родителей сижу. Надо двигаться дальше: получить образование и прочее. Я решил поступить в колледж искусств в Америке, вот приглядел себе хорошие курсы вокала и актёрского мастерства… Цзян Чэн рассвирепел: — Актёр? Да какой из тебя актёр! Это не то же самое, что в рекламе кроссовки впаривать! Если дело касается ухода из фехтования, Ваньинь не принял бы никакие причины. Скажи Усянь что угодно — всё Цзян Чэну послышится бредом. Ведь речь шла об их совместном будущем! Цзян Ин сам обещал во всём помогать брату, никто не заставлял его давать подобные клятвы! Усянь по собственной инициативе нагло врос в сердце Ваньиня, а теперь вырывает его из груди, как само собой разумеющееся! Цзян Ин принял извиняющийся вид, искренне поделившись: — Ну, а какой из меня спортсмен? Может, с физухой мне от природы и повезло, но дисциплина, режим, характер… А-Чэн, это же чисто твоя история. Ты же Цзян! У тебя это в крови! А я просто случайно приблудился… — Окончательно решил? — стальной голос Ваньиня прозвучал столь опасно, того и гляди, обрушится тесаком на шею брата за неправильный ответ. — Да. — Поддерживать не буду, у тебя и без моей помощи всё получится, — недовольно проговорил Цзян Чэн, а после вернулся к еде. Усянь облегченно выдохнул. На лицо вернулась ласковая улыбка, и он с нежностью отметил: — А-Чэн, да ты и так вроде как поддерживаешь. — Просто ешь! Молча! — огрызнулся Ваньинь, принявшись заедать неприятный разговор. В глубине души он прекрасно понимал, что брат не будет с ним рядом каждый день его жизни. Так лишь в сказках бывает, причём с плохим концом. Только погибнув от рук злодеев в один день, пара навсегда останется вместе. Да, Цзян Чэн понимал, но легче от этого осознания не становилось. Он не тиран и не деспот, поэтому отпустит брата туда, куда тот пожелает от него сбежать. Ваньинь ненавидит подчиняться обстоятельствам, зависеть от их милости, но наступит себе на горло и примет все превратности судьбы. На самом деле смириться с предопределённостью не так сложно. Он проглотит этот сраный фатализм, раз так нужно, ведь истинная зависимость Цзян Чэна — это неугасающий оптимизм Усяня, его энергия и тепло. Ради перспективы сохранения добрых отношений можно и потерпеть разлуку.Не помогут врачи, ведь это на уровне ДНК, Это на уровне субатомном, Боль не затухает, И чем меньше я зависим, тем больше я задыхаюсь ©.
Цзян Чэн стоял в дверном проёме, оперевшись плечом о косяк. При этом имея вид строгой мамочки, наблюдавшей за сбором вещей своего малолетнего дитя. В принципе, тем Ваньинь и занимался — смотрел, как Усянь пакует шмотки, контролируя, чтобы тот не забыл ничего важного. — Значит, завтра улетаешь? — прокомментировал Цзян Чэн чужую возню. — Да, — подтвердил Усянь, оторвавшись от заполнения чемодана. Повернувшись к брату лицом, он мягко дополнил, словно извиняясь за отъезд: — Знаю, время неподходящее, ведь скоро у тебя операция… Но если буду медлить — не успею подготовиться к вступительным. — Как-нибудь переживу отсутствие твоей физиономии рядом с койкой! — закатив глаза, съязвил Ваньинь. — Я был бы рядом, если б мог. Трогательное выражение лица Цзян Ина и его вкрадчивый тон раздражали Цзян Чэна. Ему и так всегда непросто давались прощания, пусть и временные, а тут ещё и брат добавляет розовых соплей! Явно же ждёт, что Ваньинь скажет какую-нибудь милоту в ответ, да вот не умеет он! Дни рождения, помолвки, свадьбы, расставания, встречи — подобные моменты непременно требуют проявления чувств, а Цзян Чэн вечно теряется… Сейчас тоже снижает градус сентиментальности, невольно напрягаясь и ворча: — Прибереги свои актёрские способности для приёмной комиссии, — традиционно огрызнулся Ваньинь, соблюдая тем самым особый ритуал агрессивной заботы, он перешёл непосредственно к ней: — Тебя точно не нужно провожать? — Конечно! Самолёт рано утром, а тебе необходимо беречь силы! Ничего мотаться туда-сюда просто так, — отказался от предложения Цзян Ин, наполнив комнату визжащим звуком застёгиваемой молнии. Закрыв чемодан и встав с пола, он бодро дополнил: — К тому же, я ненавижу расставания. Вот встречать — приезжай! Запрыгну тебе на руки и заставлю кружить, как в мелодраме! Цзян Чэна передёрнуло. Опять Усянь сводит всё к игре во влюблённую парочку! Что за манера такая, забавляться с чувствами брата, делая из него дурачка? — Хрен тебе! Максимум на багажной тележке покатаю, и то только, если больше полугода не увидимся! — нахмурившись, погрозился Ваньинь. Только такие псевдо-строгие обещания лишь развеселили и обрадовали брата: — Ахах! Закончив сборы, Цзян Усянь отправился в город, сославшись на необходимость купить парочку вещей в дорогу. Удивительно даже, что отнёсся к поездке так серьёзно: чемодан вон собрал с самого утра, а не как обычно за несколько часов до самолёта. Теперь вот докупает недостающее заранее, а не компульсивно загребает всё подряд в дорогущих киосках аэропорта. В итоге, вместо того, чтобы провести последний день перед отбытием с братом, Усянь носится по магазинам. Ваньинь же остался в гордом одиночестве, ощущая себя в своей комнате, будто пациент в палате стационара. Мирное чтение книги прервал звонок. На экране высветилось название частной клиники, и Цзян Чэн внутренне подобрался, приготовившись выслушать стандартное напоминание о поведении перед операцией. Из динамика телефона донёсся встревоженный женский голос: — Господин Цзян Усянь, вас беспокоит клиника «Святое сердце» насчёт предстоящей трансплантации почки. Первым порывом Ваньиня было поправить говорившую, но чутьё подсказало: женщина не могла выудить имя брата из ниоткуда. Слишком подозрительная ошибка. — Слушаю, — прозвучало так бесстрастно, что Цзян Чэн не узнал собственный голос. — Нам очень жаль, но вашего хирурга срочно вызвали в другой город на консилиум. Экстренный случай! Мы можем либо перенести вашу операцию, либо заменить врача. Нефрэктомию вашему брату проводил прекрасный специалист, так что он… — оправдательную речь жестоко прервали, заявив не терпящим возражений тоном: — Отмените операцию. Женщина растерялась: — Вы уверены? А как же… — в полной мере выразить своё удивление ей не дали, вновь жёстко перебив: — Меня зовут Цзян Ваньинь, и я отменяю операцию, брату о своём решении сообщу лично. Письменный отказ предоставлю позже. Внутри Цзян Чэна всё оборвалось вместе с гудками, ознаменовавшими конец разговора. Усянь вернулся домой с тем же беспечным лицом, с которым выходил за порог. Встретили его пара сумок у входной двери. — А-Чэн, очень мило с твоей стороны, но я уже собрал все необходимое. Или ты меня на пару лет в ссылку решил отправить? — в привычной шутливой манере прокомментировал Цзян Ин присутствие дополнительного багажа в прихожей. Вышедший навстречу брат вместо приветствия обрушил на голову Усяня слова прощания. Они резко накрыли Цзян Ина, будто опрокинувшееся ведро с ледяной водой, от которой нутро промерзает: — Твоё барахло наверху. Я съезжаю. Не могу больше делить крышу над головой с таким лжецом. Улыбка тут же сползла с лица Усяня, и он глупо переспросил: — Что? Ваньинь озлобленно оскалился, холодно процедив сквозь зубы: — В регистратуре перепутали наши данные. Я ещё по-наивности подумал, откуда там вообще твоё имя, — он замер на пару мгновений, собираясь с силами, будто глава смертоносной армии в ожидании наилучшего момента для боевого приказа. Цзян Чэн ненавидел заблуждения и ложь, но лучше бы он просто поверил — не испытывал бы тогда сейчас такую сильную боль. Как прекрасно было бы ничего не знать и умереть в неведении! Хотя, если бы замысел брата удался, Ваньинь никогда бы себе этого не простил. Стать причиной, по которой Усянь покинул мир большого спорта, отказался от острой еды и крепкого алкоголя… Такие лишения явно бы испортили их отношения. Неминуемое отдаление друг от друга — вот бы чем всё это обернулось. А в итоге… По сути, тот же самый разрыв, та же самая боль, но только гораздо раньше и без ненужных жертв. Цзян Чэн просто обречён на страдания, как его историю с братом ни выверни… И минуты не прошло, прежде чем Ваньинь спустил на Усяня своих демонов, но за это время он прожил в голове целую жизнь, полную душевных мук. А прямо сейчас умирал, крича в агонии, отгоняя от себя разрушающие чувства униженности и опустошенности, вызванные чужим обманом: — А ты — мой донор! Славное кино ты замутил, браво! Только досматривать его я не собираюсь — операции не будет! — оцепенение спáло, и Ваньиня захлестнули эмоции. Он полностью потерял самообладание и здравомыслие. От пугающего хладнокровия не осталось и следа. Теперь он был ужасающе свиреп. — Постой! Не горячись! Это моё обдуманное решение! — выставив вперёд ладони в успокаивающем жесте, уверял Цзян Ин. Лицо Цзян Чэна потеряло человеческий облик. Он выглядел словно измученная хищная птица с перебитыми крыльями. Раскрасневшиеся влажные глаза, заломленные брови, трясущиеся губы — гримаса боли, достойная полотна, иллюстрирующего гибель гордой величественной цивилизации. Только во взгляде ни капли страха — одна сплошная ярость и решимость: — Срать я хотел на такие решения! А если бы мне сердце понадобилось, тогда что? Отдал бы? — Да… — на выдохе прошептал Усянь. Его вечно живой голос потух как пламя под ураганным ветром. — Ну, так гони! Я же тебе своё отдал! — выкрикнул Ваньинь, позабыв всякую осторожность. За него говорила обида и ничего более, заставив выдать строжайший секрет, который Цзян Чэн намеревался хранить до самой смерти. Да только тотальная вселенская несправедливость лишила его воли, вынуждая истерично вопить от горя и безысходности. Глаза Цзян Ина распахнулись от удивления, и он неверяще переспросил: — А-Чэн? Ты сейчас говоришь, что любишь меня? — и не дождавшись ответа, с жаром начал убеждать: — Так я тоже! — Заткнись! Не смей нас сравнивать! Я под нож подставился из-за тебя, потому что не мог иначе! А ты решил мне свои потроха впарить из-за чувства вины и долга! Цзян Чэн полностью потерял контроль над собой. Признание вырвалось само, у Ваньиня не было ни малейшего желания делиться своими чувствами, да только нервы сдали с концами. Любовь и ненависть сорвались с цепей и затеяли кровавую драку внутри него. Мозги уже растоптали в кашу… Сердце отбили ещё раньше. Не так он хотел раскрыть свою душу перед братом, точнее, вообще не хотел. Никогда. Какой позор… Усянь запаниковал. Не зная, куда деть руки, он глупо мельтешил ими, торопливо приговаривая: — Нет-нет! Я говорю правду! Я люблю тебя! Слова Цзян Ина будто вылетали сами собой, срываясь с языка, минуя мозг. Казалось, он лихорадочно подыскивает себе алиби. Такие нелепые оправдания разозлили Ваньиня ещё больше. По его мнению, подобное уж точно не является правдой и лишь усугубляет вину брата: — А я тебе не верю! Хватит с меня твоей жалости! — Цзян Чэн с силой зажмурился. Не хватало ещё разрыдаться! Хотя слёзы уже пекли глаза, а во рту вовсю стоял солёный привкус, предзнаменующий подступающую истерику. Какой жестокий у него брат! Разве сам не понимает, насколько это унизительно?! Убеждать в ответных чувствах, лгать и жертвовать собой, только чтобы Цзян Чэну полегчало. Зачем всё это? Слова и поступки, которые просто не могут идти от души. Что там вообще внутри Усяня? Шуточки, развлечения да и только! Столько раз прикалывался над братом со своим «люблю», столько простыней смял со своими бабами, и вдруг тайная влюблённость? Жестокое мерзкое враньё! Ваньинь облёк всё испытываемое им в ядовитые слова, указывая на очевидную ложь хлеще любого обвинителя в суде: — Почка, теперь это… Как у тебя вообще язык повернулся? С таким не шутят, мать твою! — А-Чэн… — Цзян Ин потянулся рукой к брату, но тот отбросил её в сторону. А после резко двинулся к выходу, толкнув Усяня в плечо с такой силой, что повалил с ног, рявкнув на ходу: — Прочь с дороги! Подхватив две стоящие у двери спортивные сумки, Ваньинь обернулся на поднимающегося с пола брата. Первым порывом было подойти и помочь, вторым — отмудохать поганца за сотворённый в душе бедлам. Задушив оба, Цзян Чэн перешагнул порог. Это был последний день существования мира в привычном Ваньиню понимании. Только что он свершил над братом страшный суд, безоговорочно признав Цзян Усяня грешником. Для них обоих наступил конец света.Я люблю и ненавижу твои громкие слова, Они сочатся через твои лживые уста ©.