Между нашими губами всего несколько секунд И я снова забываю, чтобы не сгореть к утру ©.
Цзян Чэн шёл по коридору их с Усянем съёмной квартиры, уткнувшись в смартфон. Запнувшись о лямку лежащей на полу сумки и едва не встретившись носом с плиткой, он экспрессивно выругался: — А-Ин, чтоб тебя! Три дня вещи разобрать не можешь! Причина несостоявшегося несчастного случая высунулась из-за угла и ошарашено уточнила: — Как ты меня назвал? — лицо поруганного Усяня при этом светилось от смеси счастья и удивления. — Ну… После всего пережитого мне как-то неловко звать тебя по фамилии. Навевает мысли об инцесте. Подобное объяснение неожиданной милоты и ласковости Цзян Ина нисколько не устроило: — Так! Что-то слишком много у тебя мыслей! Пойдём-ка окончательно извратим наши отношения, а то думаешь всякую ерунду! — договорив, он решительно прошагал к Цзян Чэну и схватил его за запястье, упрямо потянув в сторону спальни. Ваньинь последовал за ведущим, сделав пару шагов по инерции. Сообразив, какую именно комнату Усянь избрал их конечным пунктом назначения, он остановился и спросил, недоуменно приподняв бровь: — Ты что, меня клеишь? — Ага, лет с пятнадцати, — подтвердил Цзян Ин, имея при этом крайне постное лицо. Видимо, чужая «сообразительность» его порядком разочаровала. Однако настойчивости Усяню было не занимать. Требовательно подёргав неподвижного возлюбленного за руку, он принялся соблазнять того, что есть мочи: — Ну правда, А-Чэн, хватит загоняться! Давай-ка отвлечёмся на приятное занятие, а? Заодно от комплексов подлечим! Цзян Чэн, впрочем, против «флирта» не возражал, вполне игриво поинтересовавшись: — Пф, и как это поможет? Усянь с удовольствием поддержал игру. Подошёл поближе, кинул томный взгляд из-под ресниц и горячо зашептал, стараясь чтобы голос звучал максимально эротично: — Знаешь, когда кто-то, о ком ты мечтал много лет, призывно стонет под тобой, просит не останавливаться и одаривает комплиментами, то самооценка взлетает сама собой… Ваньинь отпрянул, возмутившись: — Чего? Я так не делал! И то верно. Тогда, в их первый раз, Цзян Чэну в конечном итоге удалось расслабиться, отбросив все сомнения, и сполна насладиться процессом, но до подобной раскрепощённости ему было ещё очень далеко. Всё-таки с неумением Ваньиня проявлять чувства, кучей блоков и зажимов Усяню понадобится много времени, чтобы вытянуть из любимого откровенные сладкие стоны. Скорее, вместо этого он услышит направляющие команды. — Ну, а я буду! — положив руку на сердце, клятвенно пообещал Цзян Ин, а после провокационно бросил: — Или ты не мечтал обо мне много лет? Желанного признания не последовало — Цзян Чэн не любил сорить словами, предпочитая доказывать делом. Поэтому склонился над лицом Усяня, словно для поцелуя. Цзян Ин нетерпеливо подался навстречу, но вместо касания его губы уловили лишь тёплое дыхание, а уши коварное: — Сейчас узнаешь… Оба исполнили обещанное. Усянь стонал в голос как порно-звезда, воспламенясь от прикосновений Цзян Чэна, будто чиркнувшая о коробок спичка. Пожалуй, именно горящей деревянной палочкой он себя и ощущал, когда проезжался спиной по простыне на манер серной головки, резко проведённой по тёрке, вспыхивая внутри от каждого глубокого толчка. Ваньинь же с особым рвением доказывал сколь долго, сильно и жарко мечтал о Цзян Ине, воплощая фантазии в жизнь. Жадно вслушивался в подаренные любимым звуки наслаждения, разносящиеся по спальне словно красивейшая мелодия флейты. Манящая музыка, созданная двумя лепестками губ. Цзян Чэн впитывал её всем телом, двигаясь в унисон, заставляя голос Усяня звучать громче и выше. А когда партия окончилась ярким вскриком удовольствия, сохранил себе последнюю самую сладкую ноту, спрятяв её в поцелуе. Цзян Ваньинь сидел за столом, гипнотизируя экран ноутбука взглядом. Он то и дело щёлкал мышкой по вкладкам в окне интернет-браузера, меняя их местами и изучая каждую страницу сверху донизу. Казалось, Цзян Чэн мог пробыть в этом трансе до завтрашнего дня, но, когда делишь квартиру с неугомонным тактильным прилипалой любая «медитация» становится невозможной. Вот и на сей раз его занятие ожидаемо прервалось: тёплые объятия материализовались вокруг Ваньиня будто из воздуха. — Что делаешь? — послышалось у самого уха. Задав этот банальный вопрос, Усянь уютно устроил свой подбородок на плече Цзян Чэна. — Пора подавать документы в университет. Вот, пытаюсь определиться, — Ваньинь кликнул по первой вкладке: — В этом учился отец, он самый престижный. Классическая программа обучения, преподают именитые профессора, — после перешёл на вторую страницу: — А здесь дисциплины посовременнее и практики куда больше. — Ну… А нравится-то тебе какой? — Если закончу первый, то буду наиболее востребованным специалистом, но методы обучения там, как ни крути, устарели… — Цзян Чэн начал объяснять со всей серьёзностью и основательностью, но данные рассуждения Усяню были ни к чему, что он и продемонстрировал, перебив: — А-Чэн, но это же не ответ! Давай начистоту, он скучный, да? Если так, то нефиг давиться нудятиной. Иди во второй! — Во втором заочная форма обучения менее гибкая. Цзян Ин отлип от плеча Ваньиня, недоуменно проговорив: — А зачем она тебе? Да, раньше заочка была необходимостью, чтобы выделить побольше времени на тренировки, но сейчас-то можно учиться, исходя из собственного удобства. — Я хочу найти подработку. Теперь, когда мы рассорились с родителями, о материальной помощи от них нужно забыть. Да, отец нас поддержал, но если попросим у него денег — подставим, и мама точно на развод подаст, — сделав этот неутешительный вывод, Цзян Чэн замолчал, поджав губы. Глаза его потускнели, стоило памяти подбросить воспоминание о недавнем разговоре с сестрой. Яньли поведала, что родители разругались в пух и прах: Цзян Фэнмянь временно съехал на съёмное жильё, и Юй Цзыюань осталась в огромном доме совсем одна. Того и гляди до раздела имущества недалеко… — Да забудь! Я же вернулся в строй, а значит, смогу возобновить часть старых рекламных контрактов и заключить новые. Плюс на счету скопил прилично! — заверил Усянь, небрежно махнув рукой, затем ласково продолжил: — Расслабься уже! Поживи нормальной жизнью хоть немного: заведи друзей, походи на студенческие вечеринки, проспи пару лекций после бурных ночей, — на последних словах его губы растянулись в хитрую многообещающую улыбку. — Я тебе не содержанка, — холодно отрезал Ваньинь, кинув на Цзян Ина убийственный взгляд. Впрочем, Усянь явно ни капли не испугался угрозы, сквозившей в голосе возлюбленного, тут же найдясь с ответом: — Ой! Ну что мне, счёт тебе выставить? — затем, практически смеясь, выдвинул гениальнейшее предложение по равноценному обмену: — Если принципиальный такой, то давай с меня за аренду бери тогда — как раз в ноль выйдем. Я же в курсе, сколько ты за квартиру отвалил и на какой срок снял, так что с меня причитается! Куда переводить? — с честью защитив свои права на всевозможные прикосновения в неограниченных количествах, Цзян Ин сжал объятия с новой силой. Цзян Чэн, впрочем, чужой проницательности не обрадовался. Да, такой «взаимовыгодный договор» разом решал все проблемы, но выставлял его законченным трудоголиком, что, отчасти, правда. Поэтому Ваньинь, уязвившись, закономерно вспылил, нервно завозившись в чужих руках: — Не неси чепухи! И хватит меня тискать! — Не-а! Я об этом полжизни мечтал! — воскликнул Цзян Ин, бесстрашно потеревшись носом о щёку Ваньиня. Тот нахмурился, с сомнением отметив: — Серьёзно? Скромные же у тебя мечты. Усянь воодушевлённо разулыбался. Склонившись к уху Цзян Чэна, он принялся охотно делиться своими многолетними грёзами: — Ну, раз уж ты спросил… — а после этих завлекающих слов перешёл на едва слышную интимную речь. Горячий шёпот и сказанные им непотребства вскипятили мозги Цзян Чэна, и его недовольство выплеснулось наружу будто бурлящая лава: — Сдурел?! Да никогда! Цзян Ин расцепил руки, отпрянув от Ваньиня, но свои увещевания не прекратил: — А-Чэн, тебе понравится! Я буду очень-очень стараться! Начав совместную жизнь, они действительно оба старались. Каждый по-своему. Цзян Чэн стал ещё взрослее и самостоятельнее. Например, ему пришлось научиться основам кулинарии, переняв пару десятков рецептов у сестры, чтобы их с Усянем спортивный рацион не ограничивался одним омлетом с овощами. Закупка продуктов, уборка, стирка, оплата счетов за коммунальные услуги, обслуживание автомобиля — серьёзный, собранный Ваньинь раньше и не задумывался, сколь многое за них с братом делали родители и насколько он, на самом деле, далёк от взрослой жизни. Цзян Ин же, наоборот, обретя свободу, будто обернулся беззаботным подростком. Нет, в безответственности его упрекнуть язык не поворачивался — со своими обязанностями справлялся и поводов для упрёков не давал. Но вот поведение и общий вид Усяня значительно изменились — он стал куда счастливее. Смеялся не тем нервным вынужденным смехом, лишь бы не заплакать и не задумываться о тяготах судьбы, а по-детски искренне. Проявлял свою привязанность и любовь тоже ранее «запрещённым» суровым воспитанием образом, по-ребячески заигрывая и набрасываясь на Цзян Чэна с объятиями ничего не стесняясь. В общем, без родительского надзора они по-прежнему были собой, и даже больше: раскрывались друг перед другом гораздо охотнее и ярче, что со временем получалось только лучше и лучше. Усянь вернулся домой после утомительной фотосессии, застав Ваньиня за приготовлением ужина. Бросив приветствие через плечо, Цзян Чэн отвернулся и вновь застучал ножом по разделочной доске. За последние три месяца работы у Цзян Ина значительно прибавилось — необходимо снова заслужить доверие рекламодателей да восстановить прежнюю спортивную форму. С таким насыщенным графиком возросший аппетит был само собой разумеющимся явлением, и это коснулось не только урчащего желудка — за время своего отсутствия Усянь успел изголодаться по вниманию. Ведомый данными непосредственными желаниями, Цзян Ин нетерпеливо прошагал на кухню, кончики его пальцев едва заметно подрагивали от «недоедания». Затем, подойдя к стоящему к нему спиной Ваньиню, привычно приобнял того сзади и бесстыдно залез руками прямиком под резинку домашних штанов. Цзян Чэн мгновенно отреагировал на такое вопиющие вторжение, предупредив: — У меня нож. Предостережение не возымело нужного эффекта: колюще-режущими предметами Усяня не напугать, да и Ваньиню он никоим образом не позволит пораниться. Подобный неподходящий для рукоблудия антураж только больше раззадорил Цзян Ина, его улыбка тут же эволюционировала из игривой в до-безобразия-шальную. — И что? Ты им воспользуешься? Обещаю сделать всё как надо — тебе не придётся закалывать меня от досады, — заверил Усянь, перейдя от слов к делу. Наощупь разобравшись с немногочисленными слоями одежды, он беспрепятственно пробрался под нижнее бельё и аккуратно сжал пальцами искомое. Ваньинь шумно выдохнул, отложив в сторону орудие несостоявшегося убийства, и отклонил голову назад. Цзян Ин, не раздумывая, воспользовался открывшимся доступом к шее, жадно прильнув к той губами. Какое-то время Усянь блаженно провёл в трансе, предавшись своеобразной медитации: самозабвенно ласкал ладонью окрепший член Цзян Чэна, наслаждаясь вседозволенностью ситуации и отзывчивостью тела, вздрагивающего от его прикосновений. Всё переменилось, когда собственный орган эгоистично потребовал внимания, нарушив возникшую идиллию. Цзян Ин пошёл на поводу у своей напряжённой плоти: бездумно притёрся пахом к упругим ягодицам, выглядящим в просторных домашних штанах до умиления уютно и до абсурдного маняще. Странная противоречивая смесь из недостатка и переизбытка ощущений, возникшая от этого защищённого одеждой касания, заставила Усяня несдержанно застонать. Поверх его голоса послышалось не менее горячее и разнузданное: — Снимай штаны, — речь Ваньиня была столь же решительна и искренна, сколь и безмолвные действия Цзян Ина. Такому «приказу» воспротивиться абсолютно невозможно! В понуканиях брата Усянь всегда чувстовал нечто большее, чем нравоучения и недовольство — зачастую ими являлись тщательно замаскированные забота и беспокойство. Сейчас любая команда Цзян Чэна представляла собой его ответное желание, свидетельствуя о нетерпеливости и возбуждении. Усянь безропотно исполнил «распоряжение»: избавился от джинсов, распространив заодно отданный приказ и на трусы, практически не сдвинувшись при этом с места, будто преданный воин, прикованный к посту. Ваньинь так и вовсе не стал растрачивать силы на лишние действия, стянув штаны вместе с бельём до уровня колен одним ровным быстрым движением. Видимо, вознамерился потратить сэкономленное на обнажении время с пользой для них обоих. Ведь стоило Усяню вновь прикоснуться к Цзян Чэну — тот сразу же повернул голову и смял его губы в поцелуе, прильнув спиной к груди и вплетя пальцы в хитро уложенные для модной съёмки волосы. Их движения в совместной попытке урвать побольше ощущений были ломаными как линия кардиограммы. Горячими и смазанными, словно сны при высокой температуре. Оба впали в состояние лихорадочного бреда, разделив один на двоих диагноз. Не замечая неудобств из-за нахлынувшего возбуждения, выгибались и подстраивались друг под друга, пытаясь получить максимум удовольствия в этой неловкой позе. Пожалуй, если счесть любовь болезнью, то страсть и есть её самое бурное и острое проявление. Ей они и предавались сейчас, упоенно даря и принимая беспорядочную ласку. В один из таких моментов бесконтрольных касаний Цзян Ин особенно удачно прижался к ягодицам Ваньиня, проехавшись членом прямо между ними. Последовавший за этим стон Усяня прервал очередной совершенный под немыслимым углом изломанный поцелуй — шея Цзян Чэна наконец-то приняла естественное положение, а голова повернулась к брошенному рабочему месту. — Давай по-другому, — предложил Ваньинь, схватившись руками за край кухонной тумбы. На её поверхности до сих пор лежала разделочная доска с несчастными покинутыми недорезанными овощами. Цзян Ин едва успел задуматься над способом осуществления этого самого «по-другому», как ему подсказали. Цзян Чэн слегка наклонился вперёд, и свёл ноги таким образом, что между ними образовалось небольшое пространство. А над предназначением данного просвета, созданного до одурения сексуальными бёдрами, размышлять уже не приходилось. Представшая перед поплывшим взром Усяня жаркая порнографическая картинка заставила его закусить нижнюю губу от предвкушения. Немного отодвинув упругие ягодицы руками и не без удовольствия сжав их напоследок, Цзян Ин толкнулся членом в любезно подготовленное для него место. Красивые накаченные ноги Ваньиня тесно обхватили Усяня, принеся тому многократно больше наслаждения, чем во времена, когда он безбожно дрочил на них и их непосредственного владельца. Цзян Ин исступлённо двинул бёдрами взад-вперёд, примеряясь к новой позе и жадно поглощая даримые ей ощущения. Приноровившись, он убрал ладони с крепкой задницы Цзян Чэна и потянулся ими к его не менее крепкому стояку. Наощупь найдя истекающую головку и потерев её большим пальцем, Усянь выбил горячий воздух из груди Ваньиня, что вырвался наружу вместе с шумным вздохом. Дальше он принялся широко водить раскрытой ладонью по стволу, периодически сжимая ту в кулак, меняя тем самым невесомые касания на ритмичные резкие движения и обратно. Второй же рукой Цзян Ин ласкал нежную кожу внизу живота, щекоча и поглаживая. Тем самым Усянь с непринуждённой легкостью заставил Цзян Чэна впиваться пальцами в край тумбы до побелевших костяшек и распалённо двигаться навстречу: жёстко толкаться в кулак и настойчиво вжиматься ягодицами в пах. Правда долго продержаться в расслабленном неспешном темпе Цзян Ину не удалось: с каждой минутой сдержанность покидала его всё стремительнее, уступая место быстрому остервенелому ритму. В итоге их движения то и дело сбивались, а дыхание прерывалось стонами, больше не вмещающимися в тела и теперь свободно витающими по кухне. Цзян Чэна первым прошило оргазменной дрожью. Запрокинув голову, он упёрся затылком в острую ключицу Усяня и протяжно застонал у самого его уха. После чего тот ощутил жар на пальцах от окропившей их вязкой жидкости и тяжесть на груди. Удовольствие скрутило все мышцы в тугой жгут, и тело Ваньиня напряглось до предела. А сразу же после — резко расслабилось, и он практически полностью навалился на стоявшего сзади Цзян Ина. Видимо, такая опора помогла ему быстрее прийти в себя, так как не успел Усянь заключить обмякшего возлюбленного в крепкие объятья — Цзян Чэн уже отольнул от него и, резко сдвинув всю мешающую кухонную утварь в сторону, облокотился на тумбу. В подобной пошлейшей позе с прогибом в пояснице и оттопыренными ягодицами Ваньинь смотрелся ещё более вызывающе, суля Цзян Ину скорый оргазм. Не мешкая ни секунды, Усянь удобно устроил руки на талии Цзян Чэна и, придерживаясь за неё, принялся с силой двигаться между порозовевших и повлажневших бёдер. От такого тесного и жаркого контакта Цзян Ин довольно быстро кончил с возмутительно громким стоном. В голове у него будто петарда рванула: уши утратили способность слышать, а глаза видеть. Настолько ослепительным и оглушительным ощущалось удовольствие от спонтанного секса. Дополнительные крышесносные спецэффекты мозг сгенерировал и от новизны ситуации: непривычные условия и ранее не опробованный способ близости несомненно добавили перца в и без того вкусное блюдо. Пока Усянь наслаждался устроенным выбросом гормонов светопредставлением, приходя в себя и глотая ртом воздух, Цзян Чэн обтерся бумажным полотенцем и натянул штаны. Мгновенно приняв пристойный вид (относительно Цзян Ина, конечно; растрёпанные волосы и румяные щёки выдавали Ваньиня с головой), он спокойно поинтересовался: — И что на тебя нашло? Отдышавшись, Усянь объяснил причину своего недостойного поведения: — У тебя охренительная задница, — услышав такое «оправдание», Ваньинь лишь скептически приподнял бровь, поэтому «обвиняемый» дополнил: — И спина, — судя по всему, перечень из двух пунктов также не удовлетворил Цзян Чэна, ведь тот продолжал молча испытывать Цзян Ина взглядом, пришлось добавить ещё один: — И затылок. — Пф! — последний аргумент всё же вынудил Ваньиня прыснуть от едва сдерживаемого смеха. Убедившись, что никакая кара за надругательство ему не грозит, Усянь задал встречный вопрос: — А на тебя? — Ты в последнее время разленился: распускаешь руки по поводу и без, экономя на всём остальном, — строго начал отчитывать горе-любовника Цзян Чэн, а после продолжил с обворожительно-сексуальной стервозной улыбкой: — Грех упускать что-то поинтереснее. — Эй! Я устаю, между прочим, — надувшись, возмутился «измождённый трудоголик», доказавший ранее, что на дрочку силёнки у него всегда найдутся. Это противоречие не осталось незамеченным, вылившись в беззлобную подколку: — Штаны надеть тоже сил нет или ты ждешь продолжения? Усянь внимательно заглянул в искрящиеся весельем и какой-то потусторонней тёмной похотью глаза Ваньиня и с томлением проговорил: — Видимо, жду. Возможно, за прошедшее время они должны были научиться лучше выражать свои мысли и желания, но способность к откровенным разговорам по душам банально шла вразрез с их характерами. Вместо этого Усянь и Ваньинь поднаторели в расшифровке посылаемых друг другу сигналов, ведь теперь у них имелся ключ к разгадке того или иного поведения. Вот и в тот раз спонтанный секс на кухне закономерно перетёк в более основательный, состоявшийся в предназначенной для него комнате. Усянь чётко научился чувствовать грань между реальным недовольством Цзян Чэна и завуалированной провокацией. А в ответ заслужил куда более благосклонное отношение к своей развязной манере общения и заигрывания. Впрочем, несмотря на царившую в доме атмосферу нескончаемого медового месяца, никто из них не стал центром мира другого. В этом и крылся секрет практически полного отсутствия ссор и недопонимания. Ведь те возникают из-за сильного врастания в партнёра, размывания собственной личности и последующего неминуемого разочарования в несовершенстве любви как явления. В итоге, даже периодически наносящая визиты Юй Цзыюань не находила причин для очередного скандала. Она вообще вела себе до ужаса странно: не заявлялась на порог без предупреждения; не инспектировала холодильник на предмет мусорной еды, а углы на наличие пыли; не утомляла нравоучениями и придирками. В общем, держалась как подобает приличной гостье, что очень расстраивало бывших братьев. Ведь подобные холодные формальные визиты ни капли не походили на нормальное человеческое общение — за ними словно работник социальной службы приглядывал. Такие ещё к неблагополучным семьям на испытательном сроке привязаны… Но вот семья ли они вообще теперь? Цзян Ин и Цзян Чэн до сих пор носили одну фамилию, но статус их братских отношений изменился окончательно и бесповоротно. Естественно, об этом никому из членов семьи Цзян сказано не было, иначе они полностью лишились бы и такого скудного материнского внимания. С отцовским, кстати, обстояло не лучше: Цзян Фэнмянь разговаривал с ними гораздо охотнее и теплее, но и гораздо осторожнее. Будто боялся заслужить благосклонность сыновей и обойти Цзыюань в этом странном соревновании за любовь детей. Усянь и Ваньинь именно так себя и ощущали — несовершеннолетними детьми, чьи родители разводятся, и которым необходимо решить, с кем в итоге остаться. Но все были сами по себе: Цзян Яньли вышла замуж незадолго до «побега братьев из родного дома», Цзян Чэн и Цзян Ин начали самостоятельную жизнь, а Фэнмянь и Юй просто разъехались и без всякого расторжения брака. Хоть Усянь и Ваньинь недолюбливали мужа сестры, но оба внутренне порадовались, что Цзысюань помог ей так изящно выйти из этого тугого запутанного клубка непростых семейных отношений. Только Яньли и осталась для братьев единственной связующей нитью. Единственной не натянутой до предела и не грозящей порваться. Лишь с ней они оба могли свободно и беспрепятственно общаться, не страшась каких-либо последствий. Семья распалась. Сузилась до двух человек с самой неординарной связью из всех. Цзян Ин и Цзян Чэн были братьями без капли общей крови, друзьями, любовниками и возлюбленными. Но не миром друг друга. Их вселенная — куда шире одного, пусть и бесконечно любимого, человека, и с течением времени она только разрасталась. В жизни Ваньиня появились сокурсники, одногруппники и друзья. Он стал куда больше отдыхать и бывать вне дома. Заниматься спортом для поддержания здоровья, не работать на износ, доходя до граней человеческих в попытках достичь невозможного. Читать развлекательную литературу ради удовольствия вместо научных статей о спорте и медицине. Учиться, добывая знания, не зацикливаясь на финальном результате в виде оценок и рекордов. А вот Усянь не то чтобы обзавёлся новыми коллегами, соперниками и деловыми связями — разглядел старые. Те, которым не придавал значения ранее или попросту не замечал, сосредоточившись лишь на мыслях о Цзян Чэне. В то время мечты о невозможной и неосуществимой любви к брату выгрызли в Усяне дыру, что он поспешил заполнить огромным количеством других людей. Теперь настала пора навести порядок в сердце и разгрести эти залежи — новый сотворённый совместно с Ваньинем мир необходимо было поддерживать в чистоте. Да уж, им предстояло ещё много работы, сравнимой по масштабам разве что с промыванием тонны-другой золотоносного песка в поисках драгоценных самородков. Ведь в мире большого спорта золотые медали не зарождаются сами по себе. Цзян Усянь распластался по кровати, раскинув руки и ноги в стороны. Его всё ещё влажные после вечернего душа волосы и тело разукрасили короткую пижаму и простыни мокрыми пятнами. Цзян Ин лежал неподвижно, постепенно впитываясь в постель и становясь с ней одним целым, до тех пор, пока шум льющейся воды не перестал доноситься из ванной. Как только это произошло, и все помехи для того, чтобы Цзян Чэн его услышал, пропали, Усянь капризно заголосил: — А-Чэээн, я не могу пошевелиться! Иди скорее сюда и помоги мне! Ваньинь появился в спальне вскоре после этого отчаянного зова. Вот только весь его вид свидетельствовал о явном нежелании потакать чужим сомнительным прихотям. Даже в легком домашнем фиолетовом халате Цзян Чэн умудрялся смотреться строго и неприступно. — Чего тебе? Дождавшись зрителя, Усянь закатил целый спектакль с красочными охами и болезненными вздохами: — Ох, А-Чэн, пожалей меня! Этот новый тренер вусмерть меня загонял! Полгода уже прошло, а он так и не даёт мне поблажек! Не признаёт ни старые заслуги, ни новые! Я Цзян Усянь, в конце концов, или кто? — на последних словах его лицо резко посуровело. Несмотря на бронебойную самооценку и ауру непревзойдённого гения, Цзян Ина крепко задел тот факт, что заслужить снисхождения от нового наставника он так и не сумел. «Да делать мне замечания равносильно переучиванию Джими Хендрикса!» — мысленно сокрушался Усянь, на деле выпрашивая комплименты и похвалу без зазрения совести. — И правильно делает! Олимпиада — совсем другой уровень, и твоя слава тут не поможет. Да и, спустя полгода, пора бы начать называть тренера по имени — глядишь и отношения потеплеют, — скрестив руки на груди, урезонил «виртуоза из мира фехтования» Ваньинь. — Да знаю я, знаю… И зову, как подобает! Просто никак не могу привыкнуть к новому месту и условиям. Не хочется признавать, но я скучаю по «Дворцу Солнца»… Хотя больше всего, конечно, Цзян Ин тосковал по компании Цзян Чэна и боям с ним. Сила, исходящая от Ваньиня во время совместных тренировок, кружила Усяню голову с юных лет. А то, как он прекрасно смотрелся в обтягивающих белых бриджах, заставляло трепетать участок тела гораздо ниже мозгового центра. — Арестованное имущество быстро продать не получится, тем более, настолько дорогое. Даже я пока свои выплаты по суду только частично получил, так что со всей этой бюрократией владелец у комплекса хрен знает когда появится. Тренить тебе на новом месте — смирись. Разговор зашёл не туда, скатившись в прагматичные рассуждения, Усянь-то совсем не этого добивался! Поэтому он, состроив обиженное лицо, окончательно раскапризничался: — Ну разве так жалеют, а? Я устал! Еле в душе помылся! Думал уже тебя на помощь в намыливании тела звать, — поймав на себе взгляд грозящих вот-вот закатиться от разыгравшейся драмы глаз, Цзян Ин с надеждой в голосе попросил: — Обними меня, а? Усянь прекрасно знал, что Цзян Чэн ненавидит нытьё и манипулирование, но он также был осведомлён о бесконечной любви к нему самому. Вот и начал ждать, затаившись, когда же Ваньинь пройдёт через все пять стадий принятия неизбежного и заключит его в тёплые объятия. Цокнув от недовольства напоследок, Цзян Чэн вскоре опустился на кровать. Разместившись между широко разведенных бёдер разметавшегося по простыням Усяня, он встал на колени и навис сверху. Как только Ваньинь склонился поближе, Цзян Ин тут же обхватил того руками и ногами. Захлопнув этот «капкан любви», Усянь резво притёрся пахом к пойманному желанному телу, радостно воскликнув: — Попался! Цзян Чэн ожидаемо съязвил: — Ты же ныл, что устал. Зачем тебе сейчас ещё и «кардио»? — однако, вопреки сказанному, его голос звучал весело, а не раздражённо. Потираясь постепенно наливающимся кровью членом о тело Ваньиня и сжимая объятия теснее, Усянь продолжал забавляться, выпрашивая ласку в своей излюбленной шуточной манере: — А как я усну со стояком-то? Один я с ним сейчас не справлюсь! Поэтому буду ворочаться полночи и завтра опозорюсь на тренировке… Протянешь мне руку помощи? Хотя лучше, конечно же, не руку… На последней фразе Ваньинь всё-таки не выдержал и, потеряв самообладание, заткнул Цзян Ина поцелуем. А тот только этого и ждал: с упоением ответил, нетерпеливо заёрзав на кровати от смеси чувств, состоявшей из радости победы и томительного предвкушения. Цзян Чэн оторвался от губ Усяня и заглянул ему в лицо, явно задаваясь вопросом «чего же он хочет дальше». Цзян Ин, уловив это секундное замешательство, поспешил продемонстрировать все свои желания, разумно обойдясь без пошлых и глупых шуточек. Склонил голову на бок, подставив шею, и довольно зажмурился с самой хитрой и блаженной улыбкой из всех возможных. Ваньинь припал с поцелуем к скуле, после прошёлся языком по нижнему краю челюсти, далее спустился по нежной коже вниз до самой ключицы дорожкой ласковых прикосновений. Усянь с наслаждением вытянулся под ним, впитывая эти неторопливые мягкие касания всем телом, будто лениво греясь под солнцем в тёплый погожий денёк. Ощутив щекочущие осторожные поглаживания от пробравшихся под пижамную майку ладоней на своём торсе, он окончательно и бесповоротно растаял, практически прикипев к постельному белью от охватившей с головы до ног неги. Пока туловище буквально не превратилось в растёкшееся мороженое, утратив способность двигаться раз и навсегда, Цзян Ин торопливо потянулся к поясу на халате возлюбленного и требовательно подёргал за узел. Ваньинь, ухмыльнувшись, приподнялся, высвободившись из ослабевших объятий, и мигом избавился от данного предмета домашней одежды, оказавшимся единственным барьером на пути к нагому телу. Перед глазами Усяня словно мгновенно подняли театральный занавес, явив взору красивейшие декорации, обещающие незабываемое представление. Впрочем, свой восторг он выразил как всегда «красноречиво»: — Так ты под одеждой совсем голый! Развартник! Ахах! — Пф! — фыркнув от рвущегося наружу смешка, Цзян Чэн бросил: — Твои «целомудренные» шорты всё равно не скрывают стояк. — Так снимай их поскорей! Дальше Цзян Чэн действовал гораздо решительнее и смелее, судя по окрепшему члену, ему самому не терпелось испытать удовольствие от куда более откровенной близости. Но, всё-таки, несмотря на горящий от страсти взгляд, он себе не изменял: стянул одежду с Цзян Ина без какой-либо суеты и грубости, а после начал готовиться к проникновению со всей основательностью и ответственностью. Наблюдая за возлюбленным, Усянь еле сохранял лицо, всеми силами сдерживая растроганную улыбку. С момента его первого раза в качестве принимающего прошло довольно много времени, но Цзян Ин не переставал умиляться поведению Цзян Чэна в постели. Таял от направленной на него заботы, будто сталкивался с ней впервые, и жадно поглощал всё уделённое ему внимание. Ваньинь тем временем, достав всё необходимое из прикроватной тумбочки, чёткими выверенными движениями надел на себя презерватив и нанёс смазку на пальцы. Цзян Ин смотрел на него как околдованный — подобная уверенность его дико возбуждала. А ещё вызывала гордость, ведь по сравнению с началом их сексуальной жизни они оба далеко продвинулись. Научились понимать желания и потребности друг друга без лишних слов, досконально изучив реакции тел, вкусы и предпочтения. В общем, набрались опыта, достигнув в постели полного взаимопонимания. Любование сосредоточенным лицом Цзян Чэна временно прервалось, когда тот вошёл в Усяня двумя пальцами и, медленно согнув их, безошибочно нашёл нужную точку. Глаза Цзян Ина тут же закрылись от вспышки удовольствия, пронзившей всё тело. Царившую под веками темноту на миг расцветили звёзды, а из горла вырвался полный наслаждения стон. Все те сладкие мгновения, когда ловкие пальцы Ваньиня дразнили Усяня изнутри, он провёл в полубреду. Гнался за отголосками пока ещё далёкой эйфории, приподнимая бёдра и устремляясь навстречу. Насаживался на пальцы, загоняя их глубже. Тихо постанывал и извивался, словно шёлковая лента на ветру. И совсем не заметил, как своими несдержанными вскриками и реакциями распалил Цзян Чэна до предела, вынудив того ласкать себя одной рукой от изнуряющего мучительного возбуждения. Цзян Ин, конечно, получил, что хотел: его мастерски ублажали, пойдя на поводу у капризов, но всё же эгоистично лежать не собирался. Будь он хоть трижды уставшим, а собственной лени и заботливости Цзян Чэна себя избаловать не даст: — А-Чэн, иди ко мне, — маняще позвал Усянь, дотянувшись рукой до щеки возлюбленного и погладив её тыльной стороной ладони. Ваньинь рвано выдохнул, с усилием проведя по своему члену напоследок, и потянулся за тюбиком с гелем. Как следует смазав себя, он плавно вошёл в Усяня одним слитным движением и ожидаемо замер, давая ему привыкнуть. — Мхм… — Цзян Ин издал неясный звук, еле подавив неуместный смех. — Тебе больно? — тут же насторожился Цзян Чэн. Усянь, не удержавшись, всё же расплылся в улыбке, заверив: — Нет, что ты. Не объяснять же Цзян Ину, что за пару секунд передышки он умудрился вспомнить их самую первую близость. Тот раз, когда Цзян Чэн ворчал и кололся, не позволяя с собой нежничать: «А сам-то! Как впервые оказался сверху, так чуть ли не через каждое движение спрашивал, больно ли мне. И ведь до сих пор продолжает в том же духе!» Ваньинь свёл брови в замешательстве, посуровев, и двинул бёдрами, словно пытаясь на практике проверить правдивость этих слов. Усянь тут же охотно продемонстрировал свою честность и открытость: откинулся на подушки, со вкусом простонав, и подался навстречу. А после требовательно скрестил ноги на талии Цзян Чэна, сильнее прижав того к себе и обвив руками его шею. Спустя пару толчков, оба пришли к комфортному темпу, и их голоса зазвучали в унисон. Где-то на периферии сознания у Цзян Ина мелькнула радостная мысль, что Цзян Чэн больше не стесняется проявлять свои эмоции во время секса и расслабляется гораздо быстрее прежнего, позволяя себе стонать практически наравне с ним. Конечно, по степени свободы и раскрепощенности Ваньиню за Усянем не угнаться, но и достигнутые результаты впечатляли. А ещё через несколько движений Цзян Ин растерял всякую способность мыслить, занявшись исключительно получением и доставлением удовольствия. Медленные тягучие глубокие толчки убаюкали Усяня, прогнав все его сожаления и страхи по поводу стремительно приближающейся Олимпиады. Поэтому, когда Цзян Чэн, приподняв его бёдра повыше, сменил угол проникновения и чуть увеличил скорость, он аж вскрикнул от неожиданности. Заслышав это, Ваньинь лишь хищно улыбнулся, ведь оба прекрасно знали: Цзян Ин любил бешеный темп и яркий финал больше всего. Цзян Чэн начал входить коротко и резко, а Усяня просто размазало от такого контраста нежности и страсти. Загнанно дыша, он впился ногтями в плечи Ваньиня в попытках удержаться в этом мире, потому как по ощущениям из него буквально выбивали дух. Душа-то, может, и осталась при нём, а вот семя покинуло Цзян Ина весьма стремительно, перепачкав животы им обоим. Усяня так мощно выгнуло дугой, словно неведомые невидимые силы решили переломить его пополам. Но нет, то Цзян Чэн своими стараниями довёл его до полного мышечного отказа. А после и себя: отпустив всякий самоконтроль, кончил вслед за Цзян Ином, мелко задрожав всем телом. От переизбытка чувств, вызванных прочистившим мозги оргазмом и нахлынувшими воспоминаниями, мысли Усяня слились в сплошной бурный поток, потеряв всякую логичность и упорядоченность. Сердце безумно колотилось, отдавая в виски, губы подрагивали, и с них невольно сорвались те слова, что уже не помещались ни в голове, ни в груди: — Я горжусь тобой… Цзян Чэн нахмурился, явно не поняв, с чем именно связано такое откровенное признание. Да, по правде, одуревший от удовольствия Усянь сам не понял. Ему было просто хорошо с Ваньинем. Очень. И Цзян Ин невероятно рад тому, что они уже успели построить, проделав вместе большой путь. Впереди осталось главное испытание и, хоть то предназначалось Цзян Чэну, Усянь будет счастлив пройти через него. Ведь это означает, что Ваньинь полностью раскрылся перед ним, доверив исполнение своей мечты. — Эээ… Я… — не зная, как объяснить смысл сказанного, Цзян Ин растерялся, нервно скомкав в кулаке повлажневшую от следов страсти простынь. — Я тоже тобой горжусь.Только шепни — я подхвачу, песню свою тебе шепчу, Мое сердце без тебя, словно дикая птица без неба, Без тебя моя душа, словно слабая лань без леса ©.