Главное — живой жизнью жить, а не по закоулкам памяти шарить.
@Фаина Раневская
На столе разложены бумаги, от которых ещё пахнет краской принтера, ну, знаете, когда они ещё только-только напечатались и в помещении ощущается этот аромат, который сравним разве что с накрахмаленным постельным бельём, из которого в ту же секунду петлю хочется сделать. Новосибирск сидит за рабочим столом, медленным взглядом знакомясь со всеми экологическими показателями региона, внимательно переводя взгляд с одной буквы на третью, не позволяя себе отдохнуть, пока не подпишет всю необходимую документацию. На столе лежит небольшая книжка, размером, наверное, с ладонь ученого. В таком грязно-красном переплёте и с пожелтевшими от времени страницами. Глаза режет название книги — «Минея церковная». Раритет, если вы не знали! Коля ласково гладит по корешку — саму церковную, как он считал, ересь он не изучал, не вводя себя в конфессиональные заблуждения. Но…она была единственной книгой, которую Красноярск в далеком 1893 из рук не выпускал, все время наслаждаясь содержанием книги. А Коля… Сибиряков как и подобает любознательному ребенку буквально выпросил эту книгу себе, с трепетом перелистывая старые страницы чуть ли не каждый день на протяжении двух веков. И абсолютно плевать, что Руслан отдал ему эту книгу только после того, как хорошенько отыгрался на ученике и довёл до слез. Зато — книга, особенно дорогая для Красноярска, была подарена Русланом ему! Наверное, единственная вещь, которая давала это ноющее спокойствие с осознанием, что к этой вещи относились по-особенному. Ну, мрачно заключает Коля, по крайней мере книгу никто не оскорблял и не ненавидел. За окном медленно таяли тучи, расплываясь по небу, как масло сливочное на сковородке. В лужах на улице отражались лучи зимнего солнца, которое не грело, но активно создавало иллюзию, что ему не наплевать на живых существ, тянущихся за светом. — Прошло так много лет, — Новосибирск устало откинулся на спинку кресла, бросая полупустой взгляд на выбеленный потолок. — чертовски много. В голове назойливо маячит красная лампочка — как читал когда-то Коля, с помощью красной тряпки провоцируют в Испании быков, вынуждая их атаковать. Он не атаковал, лишь сильнее хотел доказать, что да — он достоин быть столицей. Мол, Руслан, посмотри сколько всего я добился от Москвы, смотри и про Сибирь вспомнили, так почему бы тебе не похвалить меня, своего бывшего ученика? Просто скажи хотя бы своё долбанное «прикольно». Но Красноярск не менял своего мнение на его счёт — Сибиряков бы заметил. Нельзя не заметить, когда буквально выучил, как таблицу Менделеева, какими вкраплениями разбавлены енисейские изумруды. Складывалось ощущение, что в прошлой жизни (если допускать вероятность существования оной) он сделал что-то непоправимое — вот и расхлёбывает это теперь. Красный Яр просто… не может себе позволить опуститься до доброго слова в его сторону — уж в этом не было сомнений, в особенности, если вспоминать эти кислотно-злые взгляды в свою сторону. Интересно — а как его глаза выглядят? Хотя вряд ли Руслан вообще держит в голове такие тезисы. Как там говорится…увидеть и выбросить из головы. Это на него похоже. Похоже на Руслана, а не на Николая. Ещё Коля задней мыслью ловил себя за тем, что услышать обидное «не выёбывайся» или «малыш» сродни прямому массажу сердца: сразу как-то теплеют пальцы рук и можно нормально существовать, теша мыслью, что «его помнят». Но не надо пытаться обмануть себя, чтобы понять простую констатацию фактов. На самом деле тот же Томск с Омском могли бы сказать много фактов о главе СФО или об особенностях мозга ученого, но было кое-что ещё. То, что надстройкой над базисом вводило все остальные факты в тень. Новосибирск не был воплощение девы Марии. Если уточнять, то Коля был уверен, что узнай — какие отборные тараканы живут в его черепной коробке — многие бы сразу же окрестили его чёртом лабораторным и креститься бы начали. Коля многому научился с Красноярском, когда Томск отправил его, тогда Новониколаевск, проводить дни в компании столицы Сибири. — Здравствуйте, Руслан Андреевич! — ребёнок несётся к мужчине, радостно сверкая любопытными сапфирами. Не отрываясь от разговора с Иркутском, Красноярск спокойно отходит вбок и ребёнок, сильно разогнавшийся, планирует прямо в колючие кусты, кубарем прокатившись пару метров. Громко ойкает и потирает ушибленное колено, большими глазами смотря на учителя. Тот закатывает глаза, даже не оборачиваясь на помятого ученика. Иркутск прекращает говорить, если честно, то Новосибирск едва помнил суть диалога, кажется — речь зашла про Якутск. Дугар округляет глаза, янтарём изучая насупившегося мальчишку, и раздаёт щелбан Красноярску, подходя к Коле в кустах. Надо отметить — Коля-в-кустах — это отдельная история: глаза вылупившиеся, ничего не понимающие, потому что мальчишка гордо рассказывал про любимую книгу по физике, а тут подруга-физика бросила верного друга в кусты. Ещё и походил он на общипанного орлёнка, который никак не мог мозг в кучку собрать из-за растерянности. [Урок 1 — никто не будет ловить тебя, начни ты кубарем падать на дно.] — Жив там? — поинтересовался Ангарский, вытягивая ребенка из кустов, пока Руслан фыркал и шипел не хуже соды, загашенной уксусом. Маленький Коля подумал, надень на голову Руслана Андреевича большой резиновый шар, то он бы тот час бы наполнился углекислый газом и устремился бы в стратосферу, а там бы и сдулся. — Коля, да? — Верно, — щеку немного саднило от удара о куст малины, пока сам Новониколаевск отряхивал свои волосы от незапланированных гостей на голове: веточек, листочков и земли. — спасибо за…помощь. Да — ему было неловко, точнее он ощутил крайнюю степень стеснительности, когда Красноярск окинул его взглядом «тебя что ноги не держат» и пошёл вперёд, снова обращая внимание исключительно на лучшего друга. В голове всплыла мысль, что возможно раздражение Руслана не всегда означает неприятное психическое состояние, характеризующееся такими эффектами, как раздражительность и отвлечение от своего сознательного мышления. В детской голове всплыл образ улыбающегося Руслана Андреевича, обещающего обязательно научить его плавать, попробуй он снова играть у воды, в которой может утонуть. Конечно же, как и подобает ученому, Николай подошёл к такой угрозе с энтузиазмом, упорно расспрашивая Максима, которого плавать как раз-таки учил именно Красноярск. — Кхе-кхе, — Иртышский давится пастилой яблочной, когда его в лоб спрашивают о Руслане и уроке плавания. — прости, Коля, ты сейчас поинтересовался тем, как Енисейский плавать учит? — Максим, ты побледнел, всё хорошо? — замечает ребёнок, мысленно подмечая, что опыт Омска был не самым положительным. Рядом сидит Томск, читает толстый талдмуд, внимательно слушая беседу близких людей, сладко улыбается, вспоминая, как оригинально Руслан учит людей плавать. — Хаа… — Максим отодвигает чашку с чаем, полностью поворачиваясь к Сибирякову, — дело не в том, что я побледнел, тут скорее актуальнее спросить: как меня учили плавать. Новосибирск терпеливо ждал, пока Максим продолжит, желая узнать — насколько ужасна учительская угроза. — Просто, когда тебя берут в охапку и везут на лодке к середине реки, к самому глубокому месту водоёма, а потом бросают за борт со словами «дальше как-нибудь сам» и медленно уплывают от тебя, ты плавать-то научишься. Ну, по крайней мере, если жить хочешь, то точно научишься. Правда, особой любовью к воде не проникнешься ещё долго. И нет, что вы — это не Коля побледнел, прекрасно понимая, что такой метод обучения вполне в стиле Красноярска. — Мой Дофаминчик, не бледней, съешь витаминку, — Матвей улыбается, разбавляя нависшую тучей тишину над головами говоривших, — Руслан просто креативно подходит к тому, как организовывать досуг. — на фоне нервно смеётся Омск. [Урок 2 — учись всему сам, в особенности плавать.] Однако возвращаясь к троице «Дугар, павлин и орлёнок», стоило бы сказать, что несмотря на то, как фыркал Енисейский, было достаточно познавательно и интересно. — Руслан Андреевич, — Руслан поворачивается к нему, приподнимая одну бровь в немом вопросе, — вы обещали побольше рассказать про крупное парнокопытное млекопитающее животное рода кабанов, способное к откладыванию яиц на поверхности жизненной формы деревянистых растений с единственной многолетней разветвлённой главной осью — стволом. Дугар как-то глухо хрюкнул, заходясь в смехе, пока Красноярск медленно поворачивался к ученику, дергая глазом. — Ты что совсем дурак? — Коля ойкает, прикрывая рот ладошками, пока Руслан устало заправляет волосы назад. — Черт, я вроде не замечал за собой особой любви к попугаям. — А это тут при чём вообще, Яр? — Иркутск кидает приободряющий взгляд на заумного мальчишку, махая на него рукой. Мол, игнорируй — у нас все с приветом, просто каждый со своим собственным. — Я, блять, не собираюсь повторять туеву кучу раз одно и тоже. — Енисейский плюхается на деревянную лавку, мрачно вперяя взгляд в ученика, — ты на русском говорить собираешься? Если нет, вали к черту. — Ам! Нет, — Новониколаевск дернулся, тут же исправляя ошибку, раз уж ему готовы даже дать ответ без привычной процедуры «нецензурной брани Ярска», — вы обещали рассказать про свинью, которая несёт яйца на дереве. Плюх. Руслан, мать его, Андреевич с грохотом свалился с лавки на землю, заторможенно глядя на ученика, пока Дугар, сидевший по другой сторону от Коли, надрывал живот от смеха. — Хаха, да уж, пхпх, — Иркутск смотрел на Руслана, который, дергая бровью, мрачнел, осознавая, что в итоге спросил Сибиряков. — это надо так сложно спросить про песню. — Разве моя формулировка была ошибочной? — непонимающе мотнул головой Николай, смотря большими глазами на учителя, который пока упорно молчал. — Не пизди, — шипит Енисейский, щуря глаза. — Вместо твоей хрени, просто можно сказать, что тебе нехер делать. — Руслан Андреевич, а как не говорить «хрень»? — Новосибирск немного опускает взгляд, смотря на свои ботинки — и ведь он ничего такого не спросил, а чего злится то… — Если уж тебе хочется достать человека, то говори своим нерусским языком, а в целях коммуникации лучше уж использовать человеческий русский с просторечиями и односложными фразами, — Руслан уже не сидит на земле, отряхиваясь от земли, — шестеренок хватит, чтобы понять мой посыл? Коля активно кивает, равняясь с шагающим Красноярском, пару минут неловко, даже боязливо смотря на бледную ладонь, робко протягивая к ней свои детские пальцы. В голове строится тысяча и один возможный ответ Руслана, попробуй он взять учителя за руку. Помощь приходи с бока — в прямом смысле: Дугар неуклюже толкает ребёнка и тому приходится схватиться за руку Енисейского своими, удерживаясь над землей и бросая удивленный взгляд на Иркутск, который довольно закатил глаза, словно это на него повесили нянчиться с двумя детьми — Русланом и Коленькой. — Блин, если ноги ни черта не держат, за руку возьми его, а то мы к вечеру до дома не дойдём, — притворно шипит Ангарский, пока на лице учителя расползается мрачно-саркастичная улыбка, — Крас, ты только между шипением и матами дышать не забывай. А Коля хватает прохладную ладонь покрепче, чувствуя, как его перехватывают, сжимая пальцы. Вот так идти бок о бок с Красноярском, который размеренно шагал, глядя бездонными изумрудами вдаль, было…восхитительно. — Эй, растяпа, — Дугар подмигивает ему, показываясь из-за Красноярска, — ты спрашивал про песни этих краёв? Что интересно? — А! Я просто заинтересовался неповторимостью народно-музыкальной поэтики… — он поймал на себе раздраженный взгляд Енисейского, — эм, хочу послушать песни. — Красный Яр хмыкает, даже как-то довольно кивает, почти полностью избавляясь от раздражения в сторону ученого города. — Хм, ну, по песням у нас Руслан, — он огибает друга, равняясь с ребенком шагом, — поёт как соловей заливается, но, — он прикрывает глаза, слабо стукая себя же по плечу, — я могу тоже попробовать, раз уж особого желания я не вижу на личике Краса. — Завались, — Красноярск отворяет дверь в небольшой дом, пропуская всех внутрь, — петь я точно не буду этому ребенку, — Иркутск иронично выгибает бровь, пока хозяин дома ставит чайник, заваривая имбирный чай с брусникой. Ну, что тут сказать — Коля надолго запомнил тот вечер, слушая задушевные песни, которые сначала запевал Ангарский. Ровным, чуть низким голосом пел народную песнь, воспевая красоту милой барышни. Новосибирск тихо пил вкусный чай, наслаждаясь исполнению поэтичной песни, которую байкалец, это было очевидно, пел с восторгом и удовольствием. Впрочем, к счастью любопытного ребенка, уломать Красноярск петь получилось, пусть и далеко не с первой попытки. Хотя, очевидно, тот прекрасно знал о том, что в Сибири признают мастерство красноярского фольклора, так что потом прогнулся, затягивая песню. — Ладно уж, а почему бы и нет. — в отличие от детского напитка с облепихой, Красноярск тянул в кружке медовуху, как он любил называть свой напиток. Хотя Иркутск был не уверен, что экспромт из спирта и меда назывался медовухой. Упрощая и опуская детали, то медовуха Красноярска — это имбирь, залитый водкой и настоявшийся пару недель, а потом разбавленный цветочным мёдом. Нет, питьё без сомнений балдёжное, но явно не слабого градуса, как подразумевает «медовуха». — Руслан Андреевич, спойте, пожалуйста, — синие большие глаза с детской непосредственностью на него смотрят так, что у Руслана глаза жжёт от этого и внутри неприятно колет. — Ну, пожалуйста. — Енисейский кашляет, отворачиваясь от ученика и уставляясь взглядом в окно, начал петь песню, мерно качаясь из стороны в сторону. — Летел голубь, летел сизый… — Иркутск тут же навострил уши — уж больно хорошо петь умел Руслан, особенно свои народные краевые песни. А у Коли дыхание сбивается с первой ноты песни, стоило только учителю начать петь. Внутри такая наполненность радостью, которая колет кончики пальцев эйфорией и переизбытком серотонина. Низкий, бархатный и такой неописуемо-волшебный голос просто околдовывал, заставляя слушать только его. Мерный темп песни, исполняемый на высоких нотах раскачивающим образом буквально обнимал слушателей, убаюкивая их и погружая в крепкую дрёму. Коля честно слушал, восхищенно глядя на Красноярск, стараясь в голове воспроизводить каждый звук, вылетающий изо рта исполнителя, но постепенно его начало клонить в сон и потом насовсем отрубился, засыпая лицом на столе. Так ему потом сказал Дугар, когда они потом снова встретились. — Урок 3 — Руслан восхитительно поёт, — тянет Новосибирск, приоткрывая глаза и осознавая, что заснул в кресле рабочего кабинета, — а я не закончил с документами.