Счастье — уловка, придуманная
для стремления в никуда.
Всё, как любит Руслан. Первый разговор и очередная попытка Новосибирска — пошли к чёрту. Сибиряков бросил взгляд на бродячую кошку, которая ходила вокруг да около, привлекая внимание прохожих людей всего на минуту, а потом её забывают. Да — кому нужно заботится за бродячей животинкой? А кошка, такая иссиня-серая, склонила голову, наблюдая своими зелеными глазами за Колей. Свезло. Всё, что интересовало это животное — еда. И сейчас он отчаянно ей завидовал. Подходя к дому, заметил: было так тихо, что в груди появилось странное желание… пойти медленнее. Желание не идти, а ползти. Словно никто…не должен был его заметить — пусть его никто не трогает и не отвлекает от самокопания. Ну, проявите гуманизм — не мешайте рвать сердце своими же руками. В квартире было пусто — как обычно. Светло-бежевый коридор, светлые комнаты и милая пустота внутри. И тишина, тишина, тишина, тишина. Снова эта гнетущая тишина внутри, которая не хуже Руслана справлялась с задачей причинять боль. Новосибирск резко остановился посреди кухни, хватая пальцами спинку громоздкого стула, сжимая до белых пальцев. В голове пульсация — он с грохотом толкает стул, равнодушно глядя, как предмет мебели с шумом падает на пол, разнося мерзкий склизкий звук разбитости. Вот так. Теперь легче. Теперь проще. Шум не мешает думать. Николай устало выдыхает, ставя стул на место и отправляясь в свою спальню — единственное место, которое не пестрило обилием докторского белого цвета — там царило царствие темных цветов. Эта комната ему правда нравилась. Она была по-своему уютной, немного обставленной предметами обихода, но такой знакомой, что он мог спокойно заснуть, не падая на дно размышлений. Всё будет хорошо — в этот раз Москва был вынужден выслушать и сделать так, как хотел он — глава сибирского федерального региона. Потому что. Потому что больше терпеть сил не было — Михаил Юрьевич хороший управленец, но и таких иногда надо поправлять. Да — это Коля, разрывая голову выбил у Москвы финансирование, ставя ультиматум Московскому. Да — это он напомнил Москве о том, что может запросто разрешить всем этим либеральным идеям по отделению Сибири от Москвы разрастись, если ничего не изменится. Так, что, Михаил Юрьевич, сделайте, как я настаиваю, это в наших интересах, вы же знаете. Да — это Новосибирск повлиял на то, чтобы Москва не перенёс новый завод с Донецка снова под Красноярск. Да — это всё его заслуга. Он должен был наслаждаться этим — он много сделал ради региона. Это — его лавры за потраченные нервы, за… да за всё. Сколько сил он вложил в самого себя и сколько сил вложил, чтобы помочь другим. Но этого было, похоже, мало — если изо рта Красноярска всё также выходило «не выёбывайся». — Как же, блин, это похоже на тебя. — он горько усмехнулся, позволяя улыбке расползтись на лице. Впервые за вечер. Солнце село — солнце встало, а значит и подобрался новый рабочий день. На часах 9:40, у них встреча в 10 часов — но ни Красноярска, ни какого-либо смс-сообщения от него не было. Не было ничего, что говорило бы о том, что Руслан понял, что им придётся взаимодействовать. Нужно же с чего-то начинать, да? Коля вздохнул, выдохнул и прикрыл глаза. Сердце частило, но симптом привычный — ничего нового. Спустя минут десять бессмысленных размышлений за дверью раздались тихие шаги. Чёрт. Сибиряков против воли выпрямил спину, но тут же одёрнул себя и усмехнулся. Действительно, он похож на ребёнка-переростка. Хватит уже. Первое, что он увидел, когда открылась дверь — растрёпанные алые волосы и замазанные синяки под глазами Енисейского. И спокойные изумруды. Это… было немного не то, чего он ожидал. Новосибирск готовился к удару, а не к довольно мирному Руслану, хотя может он окончательно сошёл с ума? Да — а это подарок от воспаленного сознания. — Руслан, я рад видеть… Но прежде, чем он договорил, Красноярск со страдальческим стоном выдохнул и с грохотом упал в кресло, мрачно зыркая на начавшего говорить столицу. Николай застыл, нелепо уставившись в светлую пластмассу рабочего стола. Это шутка такая? Прийти и поиздеваться. — Руслан, привет. — Да-да. — он приглушённо прошипел. — Я видел, ты отправил отчёт по Краю. Спасибо большое, Руслан. Руслан, а… — У тебя, что, блять, — он повернулся лицом к Коле, подставляя руку под щёку и опираясь локтем о стол. — фетиш на моё имя? — А какой ответ ты ждёшь? Естественно, Крас ничего не ответил. Ни через секунду, ни через пять, ни через десять. Мило. Кто-то думал, что в Руслане что-то изменилось за сутки? Что ж. Сюрприз-сюрприз. Он остался тем же. Красноярск кривится и открывает свой ноутбук, вставляя флешку в разъём, морщась, когда резкий свет бьёт по лицу, впрочем через мгновенье, он уже спокойно искал файл на диске устройства. И это казалось вполне нормальным — вот, Красноярск, который работает и не увиливает от работы по организации форума, но было кое-что ещё — осознание, что ответ-вопрос Новосибирска практически ничего не значил. Как об стенку горох. Но… это бы ничего не значило и сейчас. Ничего ведь не изменилось. Не так быстро. Спустя час молчаливой работы Енисейский сидел уже на диване. Листал электронные документы с очередными обновлёнными данными, закинув длинные ноги на кофейный столик, чуть опустив голову. Он слегка покачивал ногой. Ученый моргнул. Ему показалось, что Руслан переполнен чем-то, что было почти невозможно рассмотреть. То ли усталость, живущая сейчас в каждом городе, то ли безнадёжная, затхлая злость-апатия-тоска. Что в нём такого, что каждый раз Новосибирск лишь сильнее проникался им, всё более рьяно утопая в своей зависимости? Волосы? Возможно, да — алые, кровавым оттенком, свободно лежащие на голове, скрывавшие часть лба и манившие сказочной яркостью среди сине-зимней Сибири. Линия челюсти раздражённо напряжена. Видимо, не все данные, указанные Колей в таблицах, его устраивали. Захотелось глупо улыбнуться, и губы Руслана сжались, словно он услышал его мысли. Интересно… какие у него глаза, когда они не смотрят с привычным раздражением и ненавистью. Наверное, бесценные. Такие — красивые-красивые, что душу можно отдать за один такой взгляд. Там обязательно блестят изумруды, через которые светит солнце и греет сердце изнутри. Глаза цвета весенней зелени и настоящего болота. Слишком много поэтики для ученого, однако это было первым, что пришло на ум. Коля всегда с восхищением смотрел на сибирские леса, которые напоминали его глаза. Неважно, что изумруды саркастично глядели на него даже сейчас. Сейчас? Новосибирск замер с приоткрытым ртом, чувствуя, как медленно холодеет внутри. Руслан смотрел прямо на него. Он видел, как Коля… в открытую рассматривал его — любовался. Хотя, это явно не новость. — Малыш… — протянул Енисейский елейным голосом, который едва не сжёг учёному внутренности. Тот сглотнул, набирая в лёгкие воздух. Коля оперся подбородком на руку, спокойно уперев взгляд в Руслана. А что он нового услышит? Ни-че-го. Красноярск в свою очередь отставил ноутбук и отбросил бумажные экземпляры на кофейный столик, опуская ноги на пол. Медленно, будто провоцируя. — Чем ты там, мать твою, занят? — Его голос в одно мгновение стал сухим. Оставалось лишь удивляться, как он им не давился. — Провожу анализ индексации цен и политической ситуации, оценивая последние данные, предоставленные Максимом за свой город. Белая столица не поскупился написать целый том про ситуацию с экологией. — Он прищурил глаза, проецируя на себя привычную манеру речи Красноярска, — А что, тебе нравится, когда я на тебя смотрю? Собственный тон понравился ему. Несмотря на всю степень чувств, что били в его грудную клетку изнутри, он не выражал почти ничего, кроме кокетства. — Я заметил, что ты таращился на меня, малыш. Пялиться на людей — не комильфо. Совсем шарики за ролики заехали? Он усмехнулся, специально не убирая взгляда с оппонента. Жадность поглощала Сибирякова — редко, когда Руслан так долго смотрит только на него. Когда центром внимания, хочет он того или нет, является Новосибирск. — Красный Яр… — но Енисейский перебил его, зарычав сквозь зубы: — Заткнись и не смей меня так называть. Николай действительно замолчал, проглотив окончание фразы, а потом слегка наклонил голову и довольно улыбнулся Руслану. Это была улыбка «видишь, как мало мне надо, чтобы улыбаться в твоём присутствии?». А Крас сверлил его прямым взглядом, мрачнея с каждой секундой. — Я напоминаю тебе, что являюсь столицей региона, не думаешь, что можно проявить ко мне чуть больше терпимости? — поинтересовался Коля, спокойно отвечая на этот взгляд. Енисейский прищурился. — Иди в пешее эротическое. Разговор длился не более пары минут, а Руслану уже хотелось уйти, хотя оба находились по разным углам зала. Ему просто нужно быть дальше. В своей квартире. В своём городе. В Красноярске. Ему не нравится разговаривать с Колей. Точно нет. Всё уравновешивала только хроническая злость и раздражение, пропитывающее воздух вокруг, как едкий дым. И каждый из них, наверное, понял: это первый их настолько затянувшийся разговор за эти дни. Точнее, ощущение этой неловкой, бесящий тишины. И недосказанности. Руслан не отрывал от него глаз, лишь мельком проследив взглядом за ноутбуком, который теперь лежал на столе. Плечи, которые Новосибирск скрывал за халатом, привлекли его внимание, и Крас, нахмурившись, отследил линию от кончика пальца, печатающего что-то на клавиатуре до локтя. Затем — плеча, поднимаясь вверх, к шее. Енисейский зачем-то на секунду представил длинные пальцы, смыкающиеся у него на шее. С силой, чуть придушившая его. Сибиряков был выше и, вероятно, такая фрикция не была бы проблемой. Если бы стоял для этого удовлетворительно близко. Удовлетворительно близко? Совсем крышей двинулся. Может быть, ещё и представишь себе, как трахаешься с ним? Блядство. А это здесь при чём? Он тут же успокоил себя тем, что всё дело в нём. Он привык разгружать себя и решать проблемы после того, как его хорошенько нагнут, срывая голос и желательно немея от оргазма. Ещё обязательно, тающие крики, сучьи стоны, грязные шлепки кожи и слюна, ниткой стекающая со рта. Только явно не с этим грёбанным малышом. Острый прилив отвращения к себе заставил отвернуться, уставиться в потолок и шумно выдохнуть. Лёгкие сжались, внутри зажужжало необходимостью пойти, умыться, содрать с себя одежду и постоять под горячим душем. Чтобы ощутить, как ещё чуть-чуть — и кожа начнёт плавиться. Распадаться на атомы. А мыслей, подобных этим, в голове нет. С чего он вообще начал изучать глазами профиль недоноска? А Коля опять смотрел на него с этой ебучей улыбкой — он чувствовал. Твою ж… что здесь происходит? Сначала таращился на него, пока он не заметил. Теперь они уже с минуту молча смотрят друг напротив друга и ждут… чего? Руслан ощутил новый приступ раздражения. Этот малыш бесил его, даже когда молчал. Он думал, что после перерыва, когда Новосибирск сам наконец отказался видеть Красноярск, всё станет иначе. Раз этот идиот наконец-то в нём разочаровался, то и отстанет скоро. А, нет. Только сильнее начал липнуть, хоть и не сразу. Целых двадцать лет Сибиряков избегал его, что для Руслана было сказкой на яву. Енисейский сам не понял, зачем спросил: — Что ты вечно лыбишься? Новосибирск моргнул. Руслан почти ощутил колебание воздуха. Почувствовал, как под кожей начинает колоть. Снова. Снова эта злость от повисшего молчания, которой он не мог дать чёртов выход. Зубы сжались. Прошло ещё с полминуты тишины. — Почему. каждый. блядский. раз. ты. улыбаешься? — повторил, чувствуя, что если не скажет что-то сейчас же, то просто разорвётся от раздражения. Не отрывая глаз от бывшего ученика, ощущал, как ускоряется дыхание, пока Коля, явно специально, холодно мазнул по нему взглядом и усмехнулся, облизывая губы. Руслан стал разглядывать белый потолок — явно же интереснее. Только вот, Колю такое не устроило и он медленным тягучим шагом стал прогуливаться по кабинету — от стола к дивану, прямо в сторону Красноярска. Два… Три… Четыре… Пять… Шесть… — Люблю улыбаться. Семь… Восемь… Идиот. — Не ври, малыш. — Я не вру. — Сибиряков склонил голову вбок, прикладывая палец к своим губам. И так сладко улыбнулся растянутыми губами, что Красноярск вздрогнул. — И не вру, когда говорю, что твоя агрессия в мой адрес меня ранит. И не вру, когда сообщаю тебе, что хочу найти общий с тобой язык. — Коля остановился в метре от Руслана, — и почему мне кажется, что единственный язык, который ты поймёшь, это тот, который трахает твой рот? Руслан, честное слово, воздухом подавился. Почему-то он никогда не думал о том, как ему может ответить Новосибирск на его колкости. Наверное, это и заставило его развернуться лицом. В глотке словно разорвался нервный клубок. — Малыш, научился грязным словам? Вау, а ушкам не больно, — игриво-нервно комментирует Руслан, всё не убирая своего жалящего взгляд с Коли. И вдруг. В лице ученого мелькнуло что-то. Эмоция, которая заткнула его. Он не понял, что это было. Что воскресило перед глазами другое лицо. Такое, что на мгновение остановилось сердце и дыхание. Остановился он сам. Только что почти орал, а теперь просто смотрел, как Новосибирск замер, будто почувствовав эту накатившую волну. И да — Руслан вернулся к мыслям про дурацкие плечи — придурок. Медленно, останавливаясь на ступнях, крепких запястьях, достаточно заметной даже под водолазкой с распахнутым халатом поджарого живота, белой шеи и выступающих ключицах. Енисейский с удовольствием осознал, что не хочет. Что эти мысли про плечи-шею-секс были просто случайными. Всё, что ему нужно было — проваливать отсюда подальше. Хотя бы на время. — Больно…? — и вдруг Красноярск крупно вздрогнул, обрывая свою фразу. — Ты серьёзно сейчас, Енисейский? Он ощутил, как у Сибирякова сжимаются челюсти. Дышать внезапно стало тяжело: воздух будто стал липким и горячим. Очевидно, он задел Новосибирск. Задел за больное, за что-то, что так тщательно прятал столица. — А что? — Руслан не хотел прекращать, он уверен: этот задрот не такой. — Придушишь меня за то, что тебе бо-бо? Сибиряков замер на секунду, не сводя глаз с Красноярска, ощущая, как внутри проходит процесс высвобождения большого количества тепловой и лучистой энергии, которая взрывом разносила его терпение и нервы. Руслан, поистине, сделал невозможное — порвал всю систему сдержи и противовесов в его голове, срывая цепи. Ярск не понял, как Коля оказался так быстро и так близко. Понял только, когда в нос ударил запах лекарств, терпкого виски и