Никогда не говори психопату, что он психопат.
Это может его расстроить
В просторной квартире на Иртышской набережной едва прорезали пустоту первые лучи солнца несмотря на то, что темно-морковные шторы были плотно задернуты, пряча спальню в приятной темноте, которая позволяла ещё хоть на мгновенье остаться в царстве морфея. Светлые, пепельно-шоколадные, короткие волнистые волосы разметались на подушке, позволяя Максиму ещё пару минут насладиться сном и приятным теплом под боком. Во сне даже его синяки под глазами, казалось, проходили, позволяя красивому, аристократичному лицу сиять изнутри, гипнотизируя на себе случайного зрителя. Его бледные плечи обнимал Матвей, утыкаясь подбородком в стык шеи, наслаждаясь фужерным ароматом Омска, который на вкус звучал как смесь ладана, бергамота и розы. Тумов мог с чистой совестью сказать, что это был его самый любимый запах из всех существующих. Потому что так ощущается Максим. Иртышский вообще был своеобразным индивидуумом: с ним нужно было уметь найти способ коммуницировать, потому что, как любил изрекать столица СФО, белая столица России был довольно эгоцентричен и действительно мог задеть человека так, что пострадавший вряд ли бы мог подняться с колен вновь. Матвей зевает, прикрывая рот ладонью, чувствуя, как приятно тянет спину, пока его организм ещё слабо воспринимает факт того, что он решил проснуться. Карие глаза сонно смотрели на стену, на которой висели часы. 7 часов утра. Пора бы и вставать — но как же не хочется. Хочется лежать в теплой кровати и прижимать к себе поближе родное тело, слушая мерное сопение и слабое бурчание Омска сквозь сон. — Окситоцинчик, пора просыпаться, — он проходится губами по плечу, оставляя теплые утренние поцелуи на коже, слушая в ответ смущенно-недовольное бормотание. Бледно-аквамариновые глаза еле разлепились, пока Максим, слабо краснея щеками, повернулся к старшему, утыкаясь тому в стык шеи и плеча, обхватывая руками за торс. В пальцах ощущается горячее тепло, которые тонкими искорками отзывалось во всем теле, скапливаясь в районе грудной клетки. — Матвей, давай спать, — Омск был именно таким человеком, для которого встать с кровати утром было той ещё дилеммой, — мы оба знаем, что Коля справится на все сто и без нас… — Как бы привлекательно это не звучало, нам надо присутствовать, — Томск улыбается, гладя по голове недовольного Макса. — сладкий. — Порой ты меня невъебенно злишь, Мотя. Матвей в ответ на такой выпад глаза щурит, сладко улыбается, рукой притягивая к себе Омск и сплетается с ним в горячем поцелуе, в котором Макса лишают возможности язвить и ворчать. Горячие руки обхватывают талию, нажимая на кожу, притягивая ближе к себе, так близко, что Иртышский чувствует носом аромат любимых пионов Томска, который сплетается со слабым запахом корицы. Омск отвечает на поцелуй, прохладными пальцами скользя от висков до шеи, зарываясь ими в шоколадные волосы, слегка оттягивая их назад. Тумов выдыхает ему в рот, хитро улыбаясь, гипнотизируя коньячными глазами. — Вижу ты проснулся? — белая столица России щурит глаза, понимая, что его как ребенка развели. Вот же, действительно Томск — действительно манипулятор. Красивый такой манипулятор. — Надо собираться, ты же не собираешься весь день сидеть на мне? Ну, провести день на коленях Матвея вместо того, чтобы идти и смотреть на шоу с Колей в главной роли, казалось потрясающей идеей. К тому же ядовитость Руслана всё также выводила Омск из себя. — Очевидно, ты в курсе моего ответа, так ведь? Но, раз уж Коля без нас никак не справится, стоит посетить предстоящую стрелку. Томск усмехается, поправляет волосы и полушутливо говорит: — Господи, Максим, ну какие стрелки? Мы ж не в 90-х. Иртышский закатывает глаза, волевым движением отбрасывая теплое одеяло и поднимаясь с кровати, босыми ногами шлепая по темному паркету. Если собираться, то стоит и в самом деле начинать. Проходя на кухне мимо Матвея, мажет губами по щеке, бросая в воздух: — Я тоже буду. Тумов кивает, понимая сразу же, о чем идёт речь: — Конечно, окситоцинчик, я помню. Черный кофе с двумя ложками сахара и перцем. Меня не подвела моя память? — Слушай, — Максим усаживается в темно-серых брюках и черной рубашке, в руках мотая бордовый галстук, — я вообще сомневаюсь, что есть кто-то с более выдающейся памятью чем ты. — он улыбается, даже смеётся, кося глаза на Томск, — Цену себе набиваешь, а, мамочка? «Мамочка» — так ласково Томск называли исключительно сибирские города. Потому что Матвей и правда о них заботился, буквально мог предугадать последующую реакцию каждого и знал наперёд, как стоит разговаривать, чтобы к нему прислушались. Кстати, в этом признавались и Максим, и Руслан, Тумов обладал невероятным навыком убеждения. Что уж говорить — сам гений манипуляций — Москва — признавал, что в Сибири у Томска ощутимый физически авторитет. В особенности, если речь идет о политике. Достаточно просто знать, что столица России негласно делегировал полномочия по воспитанию Сибири в руки ещё тогдашнего города-крепости Томь. И Томск, надо сказать, справился с воспитанием городов…довольно интересно. Вон, сам Максим, чуть ли столицей не стал, Красноярск в губернские времена быстро избавился от своих затворнических привычек — Матвей хорошо понатаскал их обоих и на политику, и на психологические уловки. Но, апогеем всей воспитательной практики стал Новосибирск. Тут уже отметился и не один Матвей — воспитанием столицы занимался и Красноярск, что оставило сильный отпечаток, но важно даже не это, а то, что Коля рос под «предводительством» Москвы и Томска. Многие имели лишь слабые представления того, чему способны такие воспитатели обучить. Про столицу ходили и матерные стишки и проклятья (к ним часто обращается Хабаровск). Москву признавали главным манипулятором, ласково называя «чертом верёвочным, зацикленным на собирании русских земель». Также стоило бы задуматься, почему худшим наказанием была ссылка в Сибирь, которой как раз таки и руководил Томск (попутно советуясь с Тюменью), вплоть до 1920-х годов, пока Коля не дорос до титула столичного. В этом свете шутка «из Сибири не возвращаются» уже не кажется такой смешной. — Окситоцинчик, мы оба знаем, что цену себе я не набиваю. Вы сами с этим прекрасно справляетесь, — Матвей отпивает своего черного чая с лимоном, — помнится, ваши выходки обеспечили мне, как старшему, славу на все округа Родины. Максим прыснул, длинными пальцами хватая бутерброд с маслом и сыром, иронично выгибая тонкие брови. — Ну, не научи ты нас отстаивать своё мнение, выбивать почву из-под ног оппонента и ломать врага морально и физически, то может и не было бы у тебя таких проблем, — Иртышский с аппетитом поглощает сырники, приготовленные Тумовым, — хотя, глядя на тебя, сдаётся мне, ты этим наслаждаешься. Томск лишь тянет губы в улыбке, довольствуясь ответом — да, ему лестно, что у Сибири такая репутация, что уж тут, сейчас даже ЦФО вынужден согласовывать дела с СФО, потому что…если хотят сохранить спокойную обстановку в стране, стоит прислушиваться к другим. — Ну, не стоит делать из меня какого-то садиста. — Какого-то? — иронично тянет Иртышский, поглощая вкусные сырники. Наверное, на всю Сибирь Матвей единственный, кто умеет вкусно готовить. — Я понял тебя, перефразирую. — Матвей притворно прокашлялся, повторяя слова, — Ну, не стоит ломать милые представления людей обо мне. Омск разворачивает конфетку «коровка» от фантика, протягивая любимому, который уже листает в телефоне ленту новостей, азартно блестя глазами. — Матвей, ты выглядишь так, словно Москва сдался и разрешил Романову окунуть нас в свои имперские фантазии. — Что ты, окситоцинчик, всё не так прекрасно, — Тумов облизал губы после сладкой сливочной конфеты, — однако Кальмиус только что отписался насчёт нашей кооперации его производственных мощностей. — Почему я не удивлен, что ты обновляешь донецкие трубы или что там, — Максим бросает взгляд на свой телефон: там высвечивается смс от Новосибирска, — кажется, Коля про меня вспомнил. Томск усмехается, мол, про Омск забыть сложно, в особенности, учитывая, что эгоцентризмом Иртышского иногда можно останавливать внутреннее кровотечение. — Хочешь интересную историю, Моть? — Так, — Тумов философски прикрыл глаза, отпивая чаю, — эта история, учитывая обстоятельства, связана с Колей. Ещё с Русланом. И с вероятностью в 70 процентов, она связана и с Ростовом, так ведь? Хотя, если говорить о Донском, то тогда здесь же пойдёт речь и об Александре. — Не устану поражаться твоему дедуктивному началу, Тумов, — присвистнул Иртышский, заканчивая есть и уже во все глаза смотря на экран гаджета. — Ну, вкратце, СФО помимо экономической составляющей, будет ещё руководить совместным проектом с УФО, коньком которого является…строительство «тавриды-2». — Это позитивные новости, в особенности, беря во внимание, недавние инциденты с ЮФО, с Донским. — Почему я не могу избавиться от чувства, что мы все идем по дороге, вымощенной желтым кирпичом, но не в изумрудный город? И ведёт нас небезызвестный Александр Петрович. — Кто знает, кто знает, — на часах высветилось «8:00», — предлагаю продолжить собираться, у нас до самолёта осталось чуть больше двух часов. — Я знаю, я тоже за временем слежу. — Максим зажмурился, откидываясь на спинку стула. — Татьяна организовывает встречу, кажется, только она и Тобольск могут с тобой потягаться. — Окситоцинчик, не питай иллюзий, — Матвей мягко обнимает его сзади, прижимаясь щекой к щеке, — как и я, когда-то Татьяна Васильевна занималась тем же и присматривала за мной и Тобольском. Так что, с чистой совестью, признаю, что примерно половину моих пристрастий я перенял от наставницы. — Не старайся, Тумов, тебе не переплюнуть в дотошности нашу вторую столицу. — Макс встал из-за стола, быстро закладывая в рот последнюю конфетку, — хотя тот факт, что и ты долгое время гостил у «матери городов русских» даёт объяснение в твоей любви психологически подавлять оппонента. Матвей улыбнулся, слегка хмуря светлое лицо, которое так любит целовать Максим, стоит старшему состроить смешную гримасу. Да, пара из них интересная — мама сибирских садистов и третья столица России. — Меня ранят твои слова, но, раз уж ты меня хвалишь, хоть и в своей специфичной форме, я скромно улыбнусь и скажу «спасибо». — Матвей проворно проскользнул за спину Иртышского и взлохматил его волосы, умиляясь возмущению на лице Омска. — Спасибо за комплимент, окситоцинчик. — Предлагаю собирать вещи, ибо ещё одна такая выходка и даже Коля не заставит меня уехать из города. Тумов кивнул, собирая со стола две белые тарелки, на которых ещё недавно лежали пышные сырники, которые ему в принципе нравилось готовить. Спустя пару минут тарелки мокрые от воды лежали на полотенце, мерно высыхая, пока сам «повар всея Сибири» уверенным шагом направился к гардеробной, примеряя на себя подобранные заранее костюм. Надо признать, что Омск обладал вкусом, если дело касалось делового стиля. В обычной жизни он одевался как подросток: в эти штаны и толстовки, и это выглядело порой комично, но выбирать из дорогих костюмов, галстуков, запонок и платков он умел. Поэтому на Матвее сейчас был одет темно-коричневый костюм в клетку, приятно прилегающий к телу. Из-под жилетки виднелась чудесная изумрудная рубашка с накрахмаленным воротником, которая оттенялась галстуком почти в цвет глаз самого Томска. Выглядело шикарно, учитывая, что даже привычные пряди шоколада были уложены назад, открывая бледный лоб и хитрые брови. — Если бы ты так одевался 24/7, то уверен, Москва бы мог начать ревновать, что не у него самая отпадная внешность, — уперевшись о косяк, прокомментировал Иртышский, поправляя свои волосы, которые уже не придерживались привычной повязкой для фитнеса, — хотя меня устраивает, что я вижу тебя таким больше, чем другие. Томск улыбается, наблюдая за отражением Макса в зеркале, припоминая, что собственнические замашки Омска, его социальная жадность были ещё тогда, когда они впервые встретились. Точнее — когда Татьяна Васильевна познакомила его с юным городом-крепостью, который только-только встал на ноги, как Омский острог. Мальчишка, который сразу не сдружился с Русланом, хотя, тут даже не было ничего удивительного. А значит — главе Сибири и Томской губернии предстояло очередное воспитание сибиряка. Впрочем, когда в 1919 году воспитанник стал аж столицей России, хоть и на очень короткий промежуток, произошли изменения. Потому что в 1920 году, потеряв статус столицы, Максим буквально не отходил от Матвея, постоянно привлекая к себе внимание то недовольством, то просьбами «помочь». И Тумов не был бы собой, не прочитай он как открытую книгу ворчуна-иртышского. Все недовольства прошли, когда стукнул декабрь 1922 года. У тандема Романова и Московского началась чернющая полоса, слухи о которой ходили даже среди столиц других стран. Зато в Сибири всё шло своим чередом — не зря водится, что Сибирь: отдельная страна в стране. Поэтому и пришлось решать проблему под названием «навязчивая конфликтность Омска», который был для Матвея красным флажком, в особенности, учитывая садистские наклонности и сны с его участием. Поэтому ничего удивительного, что проблема была решена радикально. Было место и для грубости, которая сжимала подбородок Максима, вынуждая того смотреть в глаза старшего, и для иссиня-красных засосов на шее, переходящих в стоны-всхлипы, и для дикой страсти, выход которой наконец-то дали. Немудрено, что в скором времени для сибиряков была очевидна их связь. Первые прикосновения, больше похожие на попытку подавить друг друга и захватить, особенно ярким пятном врезались в память: как они сплетались в горячем поцелуе, как сам Матвей вжимал Макса в стену, пальцами пересчитывая шейные позвонки, как Иртышский в ответ толкал его, зажимая в углу квартирки, как взрывались искры, стоило ощутить на губах чужой вкус. — Матвей, у нас полчаса до самолёта. Хватит собой красоваться, пора собираться. Уверен, у тебя тоже нет желания предстать перед Татьяной опоздавшим участником. Матвей усмехнулся, передергивая плечами: — Упаси меня от такой чести. Лучше уж приехать пораньше. — Тогда забирай свой дипломат, не забудь про жёсткий диск с анализом и пошли. Я себя уже собрал, — Макс указал на небольшой коричнево-бордовый портфель, стоявший около входной двери. — и, я взял нам пустырник, тенотен и небольшую фляжку спирта. Матвей иронично выгнул бровь, смотря на серьёзного Иртышского: — Подобный набор не вписывается в деловую встречу СФО и УФО, не считаешь? — Подобный набор, ой, как вписывается в встречу, где будут Уралов, Татищев, Коля и Руслан. За последних двух я уверен, нам предстоит увидеть тот ещё концерт. Максим смотрелся в зеркало, поправляя платок, аккуратно вставленный в карман светло-серого костюма с черными линиями. Рубашка была расстёгнута, показывая острые ключицы, а на запястьях сверкали серебристые запонки с черной эмалью в центре. На шее он повязывал шерстяной шарф нежно-голубого цвета, поверх которого на плечи было накинуто пальто цвета беж. Время медленно подгоняло к выходу, так же как и небольшое смс-оповещение от абонента «чертёнок Коля». «Максим, уведомляю тебя, что предстоящая встреча имеет стратегическое значение. Надеюсь на ваше присутствие, учитывая, что в сложившейся ситуации мне было бы сподручнее знать, что вы все понимаете, насколько важно скооперироваться и работать сообща. До встречи и хорошей дороги. Матвею привет.» Омск усмехнулся, бросая Тумову: — Тебе Коля привет передаёт, мать.