Лира не хочет говорить, почему ею заинтересовались сторонники Ранрока. Признаться, обидно. Я думал, что мы подружились. С ней мне становится хорошо. Спокойно. В ней нет притворного кокетства, это удивляет и пленяет.
Но мне следует умерить свою гордость. И свою фантазию. Ей нужна помощь с Запретной секцией.
И кто я такой, что отказывать даме в беде, правда?
Кассиопея Лира Блэквуд, 24е сентября 1890 г. Себастьян обещал помочь. Мне кажется, мы и правда могли бы подружиться. С ним и Оминисом. После всей этой круговерти с Древней Магией и Ранроком так хорошо осознавать, что ты кому-то дорога. Определи меня Шляпа на Гриффиндор, я бы, наверное сблизилась с Натти. Она кажется очень дружелюбной девушкой. Но я ни секунды не жалею о зелено-серебристой эмблеме на своей мантии. Кассиопея Лира Блэквуд, 26е сентября 1890 г. Себастьян помог. Наверное. Я благодарна, правда, но… он просит ответов, которых у меня либо нет, либо я не могу их ему дать. Я обещала профессору Фигу держать все в тайне. Отвратительно себя чувствую. Сэллоу теперь снова будет наказан. А я… просто не могу рассказать. Пока не могу. И не представляю себе, как моя погоня за секретами Древней Магии может помочь сестре Себастьяна?***
Жизнь, казалось, вошла в привычный школьный ритм. Ворчание соседей по утрам, завтрак в Большом Зале, уроки, домашние задания, бесконечные эссе и стремительно ухудшающаяся погода. И все же, отмечал Оминис, что-то едва уловимое поменялось. Ему не хотелось думать, что причиной тому новая слизеринка, но Себастьян словно нарочно начинал поминать девчонку при каждом удобном и неудобном случае. 一 …говорю тебе, Анна, она чудо. Уверен, вы станете подругами! Отсалютовав кружкой с чаем, Себастьян многозначительно глянул на Оминиса: 一 Поддержи меня, дружище. Гонт неторопливо пригубил напиток и также неторопливо облизнул бледные губы. 一 Леди Блэквуд, несомненно, подходит Слизеринскому дому. Она вежлива, талантлива и неплохо разбирается в людях. Себастьян закатил глаза, а его сестра рассмеялась, чуть не зайдясь давящим кашлем. 一 Клянусь бородой Салазара, 一 хмыкнула близняшка Сэллоу, 一 это самое милое, что ты когда-либо о ком-либо говорил. 一 Не правда, 一 парировал Оминис, 一 я делал комплименты тебе. И не раз. 一 И какие же? Не припомню. Гонт слегка улыбнулся и нараспев произнес: 一 Как жмыр в траве, укрыто обожанье. О, леди дивная, вы часом не ундина? Мне ваша песнь… 一 Прекрати, несчастный! 一 картинно завопил Себастьян, прижимая ладони к ушам. Анна чуть не заливалась хохотом: 一 Мерлин, прошу, остановись! И как только запомнил-то?! В свое оправдание скажу в сотый раз 一 мы были пьяны. Оминис откашлялся и продолжил: 一 … мне ваша песнь знакома слишком сильно! Ее я слушал, звезды наблюдая, на самой верхней башне Шармбатона… Близнецы заголосили, подхватывая: 一 И не страшны мне когти гиппогрифа, когда ваш поцелуй согреет губы! Они допели романс до конца. И спели бы еще, не начнись у Анны приступ боли. Покидали Фелдкрофт Оминис и Себастьян в не самом лучшем расположении духа. Дядюшка Себастьяна не постеснялся накричать на племянника в присутствии Гонта. 一 Мы обязаны найти способ, 一 тихо молвил Сэллоу, когда минуя портал, два друга медленно шли по дороге из Хогсмида в Школу, 一 иначе все скатится в бездну. Я не могу видеть ее такой, Ом, мне больно. 一 Знаю. Понимаю тебя. 一 Нет. Ты не любишь свою семью так, как я. Гонт промолчал. Спорить не хотелось, да и не было нужды. Пока он думал, как сменить тему, Себастьян вдруг расхохотался: 一 Вот это полет! Ну дает! 一 О чем ты? 一 Оминис нахмурился. Вечно Себастьян забывает, что палочка Гонта “видит” на очень ограниченное расстояние. 一 Блэквуд летает, 一 ответил Себастьян, и по тону голоса Оминис понял, что тот улыбается. 一 Она хороша. Не так хороша, как на уроках заклинаний, но держится на метле уверенно. 一 О, замечательно. 一 Нет, ну ты только глянь, пытается даже закладывать виражи. Ух, зря ускорилась. Кто там ее учит? Неужто этот кудрявый недотепа с Равенкло? Давай быстрее, хочу тоже взять метлу и догнать их. Давай, Ом, ускоряйся. Гонт мягко освободился из цепких объятий друга. 一 Развлекайся. Я погляжу с земли. 一 Да-да, хорошо. И Себастьян убежал вперед, даже не заметив сказанных слов.***
Оминис Гонт, 27е сентября 1890 г. Должно быть это ревность. Мерзкая змеиная голова ее поднялась во мне, и яд, капающий с клыков, прожигает легкие. Порой мне кажется, что трудно дышать. Хочется засмеяться, запрокидывая голову. Себастьян ветреный, я всегда это подозревал, да и влюбляется он не в первый раз. Но никогда ранее я не испытывал такого сильного раздражения. Нашу дружбу ждут испытания? Думаю о нем и леди Блэквуд, и… я не могу подобрать нужных слов. Неужто я плохой друг?***
Сон плохо шел к Гонту в ту ночь, да и в две последующие тоже. Он уже почти отчаялся и малодушно подумывал о визите в Больничное Крыло. 一 Если у тебя нет аллергии на мяту, могу одолжить тебе зелье. Глубокую дрему гарантирую. Рецепт матушки, я показывала профессору Шарпу, и он одобрил. Оминис повернулся на звук ставшего таким узнаваемым голоса. 一 Леди… Лира, доброго вечера. 一 Ты меня избегаешь? Она подловила его в библиотеке, куда с недавних пор Сэллоу был заказан вход. Гонт горделиво считал, что его трудно застать врасплох, но сейчас обнаружил себя будто обезоруженным Экспеллиармусом. 一 Я… что.. нет! 一 Избегаешь. Оминис фыркнул: 一 Не особенно тактично с твоей стороны кидаться мало обоснованными обвинениями. 一 Об этом я буду сожалеть позже, 一 Лира придвинулась ближе, чиркнув ножками стула по каменному полу, 一 я переживаю, что чем-то тебя обидела. Сердце Оминиса отчего-то екнуло. 一 Это не так. 一 Но ты… 一 Веришь или нет, но одиночество нисколько меня не тяготит, напротив, 一 он быстро взял себя в руки и постарался придать голосу расслабленный тон. Блэквуд поерзала в кресле и с куда меньшей бравадой произнесла: 一 Я не подумала, извини. 一 О, да, ведь, глядя на меня, сам собой напрашивается вывод, что я так люблю быть в центре внимания. Лира смутилась и была рада, что он не может увидеть ее заалевших щек. 一 Прости. Так искренне перед ним еще никто не извинялся. Оминис прикусил губу, отворачиваясь. Сердце отбивало в грудной клетке неизвестный ему доселе ритм. 一 Ты знала, что полетам на метлах уже девять столетий? Лира не смогла сдержать улыбки, внезапно счастливая от этой смены темы разговора и от факта продолжения разговора вообще. 一 То есть это десятый век? 一 подхватила она. 一 Девятьсот шестьдесят второй год, если быть точным. Первое письменное упоминание о полете колдуна на грубо обработанном куске дерева. 一 И если сейчас ты скажешь, что внимательно слушаешь профессора Бинса на Истории магии, я окончательно потеряю веру в себя. Блэквуд придвинулась еще ближе и облокотилась на стол, складывая крестом руки и роняя на них подбородок. На уровне ее глаз лежала книга, и она увидела, как именно Оминис ее читал. Буквы словно оторвались на миллиметры от пыльных страниц и приобрели объем. Пальцы Оминиса касались их едва уловимо, одну за одной. Он удивительный, 一 подумала вдруг Лира. 一 Не только профессора Бинса, 一 с наигранным высокомерием хмыкнул Гонт, 一 но и профессора Эткинса. 一 Ты изучаешь Маггловедение?! 一 Тише! Не позорьте меня, леди Блэквуд. 一 Ну и? 一 Это был факультатив. Всего несколько занятий. Лира рассмеялась и безотчетно протянула руку, накрывая своей ладонью ладонь Оминиса. 一 Вы полны сюрпризов, лорд Гонт. А что будет, если ваш дражайший папенька узнает? 一 О, 一 чуть дрогнувшим голосом ответил Оминис, 一 придет в ярость. В том-то и вся соль. 一 Ладно, 一 Лира снова сложила руки крестом, даже не осознавая, что юным леди и джентельмену не позволено касаться друг друга без перчаток. 一 Ну так что там с девятьсот каким там годом? Оминис сглотнул и сделал глубокий вдох. 一 Девятьсот шестьдесят второй. Папой Римским Иоанном XII был коронован Оттон I Великий, предводитель Германии и Италии [1]. 一 И почему это важно? 一 Потому что он стал первым королем Священной Римской Империи. Насмотревшись на своего отца-завоевателя, он избрал иной путь. Знал и уважал силу магии. 一 Правда? Он был… 一 Его отец был прозван магглами Генрихом Птицеловом. Угадай, какую птицу жадный до войн король пытался усмирить. 一 Только не говори, что феникса. 一 После смерти отца, Оттон подарил феникса своей супруге Эдит, а та отправила чудесную птицу на родину, то есть сюда, в Англию. Оминис продолжал рассказывать, а Лира слушала его, чуть ли не с открытым ртом. Поначалу Гонт говорил резко, задумывался, формулируя предложения, но по ходу рассказа скованность уходила. Увлеченный, разгоряченный он даже выглядел иначе. Взгляд Лиры блуждал по его лицу, подмечая тонкие, но изящно очерченные губы, высокие скулы, ровную линию носа и, самое главное, цвет глаз. Словно изумруд на дне поцелованного лунными бликами пруда. Оминис увлекался историей и даже о всегда казавшихся Лире скучных вещах говорил с искренним упоением. Его хотелось слушать, задавать вопросы еще и еще. Покидали библиотеку в тот день они на пару часов позже отбоя.