Записки слизеринца

Оминис Гонт, 21е марта 1891 г. Я не спал всю ночь. Чего я ожидал? Понимания? Одобрения? Скандала? Не безразличия показного, уж точно. Уж лучше бы Лира закатила мне скандал Оминис Гонт, 22е марта 1891 г. Если и завтра она продолжит быть настолько вежливой, придется придумывать, как и где вызвать мою барышню на серьезный разговор. Нам нужно все обсудить. Как взрослым. Спокойно и без взаимных обвинений. Да это же просто смешно, Господи Боже! Оминис Гонт, 23е марта 1891 г. “Не о чем тут говорить. Я все понимаю”. И ушла. Просто развернулась и ушла. Нет, решительно я не так виноват, как мне казалось. Начинаю злиться на Лиру. Да как она может сомневаться в моих планах?! В моих намерениях?! Я ведь люблю ее. И Себастьян со своими попытками нас помирить скорее не помогает.

Себастьян Сэллоу, 24е марта 1891 г.

Я проговорил с Анной всю прошлую ночь. Чудо, конечно, что директор дал несколько дней на Фелдкрофт. Еще большее чудо, что дядя позволил остаться на ночь. И уж тем более чудо, что Анне хватило сил на ночное бдение.

Но доволен ли я сутью нашей беседы?

Ее нежное, сестринское чувство к Оминису начинает мне казаться не таким уж и сестринским. И, признаться, я бы не хотел, чтобы события развивались в этом направлении.

Блэквуд не отдаст ей Гонта. Гонт никому не отдаст Блэквуд. Анна по итогу заставит меня выбирать.

Но разве я могу отступиться от борьбы за ее здоровье? Разве могу перестать думать о благополучии Лиры? О счастье Оминиса? О своих желаниях, в конце концов.

Во что мы все ввязались? Помоги нам Боже.

Себастьян Сэллоу, 25е марта 1891 г.

Я обследовал этот новый лагерь гоблинов, о котором аптекарь и дядя шептались сегодня с утра, думая, что я их не слышу. Бочки и ящики набитые до отвала гоблинским серебром. Уверен, будь рядом Лира, она бы сказала, что весь металл переливается проклятой красной скверной.

Я был осторожен, не касался это гадости.

Кажется, не касался. Или… нет! Я не могу допустить еще раз этого проклятия. Но ведь Шарп меня заговорил. Мантра или что там. Но лучше я напишу Лире, позову Блэквуд сюда. В этот раз мы сделаем все правильно. Расследуем, убедимся, доложим властям.

Нападем только в том случае, если поганые Ранроковские ублюдки нападут первыми.

Я обещал Оминису не делать глупостей. Я обещал Оминису не делать глупостей. Я обещал Оминису не делать глупостей. Я обещал Оминису не делать глупостей. Я обещал Оминису…

Кассиопея Лира Блэквуд, 25е марта 1891 г. Сэллоу прислал сову. Пособники Ранрока опять оживились в окрестностях Фелдкрофта. Пожалуй, стоит навестить Анну. Мы просто посмотрим, я не собираюсь потакать вендетте Себастьяна, и кому-либо вредить. Только если гоблины не нападут первыми. Ох, скорее бы пройти испытание директора Фитцжеральд. Ото всех этих секретов мне становится тошно. Оминис все не оставляет попыток остаться наедине и поговорить. Но как он не понимает, что я не могу? Я ведь люблю его, а он скрыл столь важное. Договор напрямую затрагивает наше с ним будущее. Перспективы. И пусть Сэллоу, назвавший меня лицемеркой, идет к черту. Кассиопея Лира Блэквуд, 26е марта 1891 г. Боже мой. Что я наделала?! Что я наделала?! Кассиопея Лира Блэквуд, 27е марта 1891 г. Профессор Фигг продержал меня у себя до позднего вечера. Я не смогла переговорить с Оминисом. Что мне теперь делать? Как быть? Что я наделала?! Оминис Гонт, 28е марта 1891 г. Себастьян вернулся вчера посреди ночи. С утра мы лишь перекинулись парой слов. Бьюсь об заклад, друг получил где-то травму, он сильно хромает. Но больше всего меня беспокоит, что он не стал рассказывать, где поранился. Леди Блэквуд, как сказал мне директор, была занята с профессором Фиггом. Но почему мне кажется, что это не так? Одна только мысль о том, что Себастьян мог обидеть Лиру или снова втянуть ее в неприятности с гоблинами, приводит меня в ярость. Но любимая барышня, кажется, вот-вот сменит гнев на милость в отношении моей персоны. Надеюсь, в ближайшие дни мы сможем все обсудить. В субботу мать требует моего присутствия на очередном ужине с невестой брата, что ж, стерплю. В воскресенье лишь короткая встреча с мадам Малфой в Хогсмиде займет меня, а вечером я целиком и полностью сосредоточусь на своей барышне. Этим глупым детским недомолвкам пора положить конец! Себастьян Сэллоу, 28е марта 1891 г. Проклятые гоблины. Ненавижу каждого, к-а-ж-д-о-г-о! Почему Лира столь упряма и отказывается признать очевидное? Они все такие, как Ранрок. Кто-то в бОльшей степени, кто-то в меньшей. Подумать только, эти сволочи напали на нас в округе Фелдкрофта! Дядя Соломон велел не лезть, Анна накричала на меня, а Лира… что с того, что пришлось взорвать пару бочек с порохом? Поделом последователям Ранрока. Всплеск Древней магии разве не знак праведности борьбы с этими ублюдками? Не понимаю, почему Блэквуд заставила меня поклясться держать это в тайне. Оминис догадается, что я нашкодил, едва мы перекинемся больше, чем парой слов с утра, и я не знаю, как скоро у меня развяжется язык. Хочется признаться. Хочется набить его холеную морду. Чертов праведник. Кассиопея Лира Блэквуд, 28е марта 1891 г. В зале Картографии профессор Фигг хвалил меня перед портретом профессоров Рэкхема и Руквуда, а я была готова сгореть со стыда и провалиться сквозь землю. Те гоблины были живыми существами. Гореть мне в Аду за их отнятые жизни. Но тот порочный триумф, что я испытала, когда невиданной силы Бомбарда сорвалась с кончика волшебной палочки, мне сложно сравнить с чем-либо вообще. Это чистое, концентрированное удовольствие, оставляющее после себя пустоту и боль. Голод. Значит, вот так работает Темная магия? Значит вот так чувствовал себя Оминис, пытающий Круциатусом магглов? Во мне борются два желания: просить его совета и наложить Обливиэйт на Сэллоу, чтобы Оминис никогда не узнал, что я натворила. И вся моя обида на возлюбленного из-за Договора теперь кажется детской глупостью. Боже, что я натворила? Кассиопея Лира Блэквуд, 28е марта 1891 г. В Бездну все недомолвки и секреты. В Бездну все это. Я написала Оминису, не знаю, где именно застанет его сова, но он поймет, что все плохо. Догадается, что произошло, что я сделала. Что мы с Себастьяном сделали. Молю лишь Небеса о милосердии моего возлюбленного. Боже, что я натворила?

***

Должно быть, это Карма, в которую верили индусы. Лира сокрушалась, что именно в эти выходные Гонта призвали дела семейного долга. Она задыхалась от страха и стыда за содеянное, и так отчаянно нуждалась в его совете, в его прощении, в его объятиях, что едва находила себе место. Скрип открывающейся двери Крипты и шорох шагов заставили Лиру обернуться. Всколыхнувшаяся было надежда разбилась вдребезги. 一 Я просила тебя не приходить. Ты обещал, Себастьян. 一 Соврал. И что ты мне сделаешь? Заколдуешь? Сэллоу, тяжело ступая, подошел к Блэквуд вплотную. Она почувствовала запах яблочного сидра и горькой полыни. 一 Ты пил, 一 сморщила нос Лира, 一 набирался смелости? 一 А что, если так? Себастьян чуть наклонился, и их носы отделяли теперь какие-то миллиметры. Лира почувствовала, как по спине пробежал холодок, но поборола желание сделать шаг назад. Их с Сэллоу разногласия касались не каких-то юношеских забав, но общего дела, подхода к этому делу и, как казалось Лире, достоинства обоих. Чистоты их душ, если угодно. Горьковатый аромат полыни будил в памяти недавно учиненную ими обоими бойню. Ноздри до сих щекотал запах крови, смерти. Тьмы. Молчание затягивалось. Оба тяжело дышали и старались не стать тем, кто первым моргнет и отведет глаза, дрогнет и проиграет. 一 Ты не испытываешь угрызений совести за смерть тех гоблинов, 一 заговорила Лира, 一 и именно поэтому, Себастьян, я больше не буду делиться с тобой ничем, связанным с Исидорой Морганак. Ничем! 一 Ты не смеешь. Ты обещала мне! 一 Помочь найти лекарство для Анны, а не следовать по пути твоей личной вендетты! На краткий миг ей показалось, что Сэллоу сейчас схватит ее, сдавит до боли и накричит, тряхнет так, что из глаз польются слезы. Но вместо этого он вдруг отступил, понурив голову. 一 Я не хотел, не хочу причинять вред, только, 一 сбивчиво затараторил Сэллоу, 一 только не бросай меня! Твоя Древняя магия может стать тем, что поможет Анне! Лира молчала, не зная, как реагировать. Она уже десятки раз слышала от него подобные обещания. Себастьян снова и снова говорил о помощи сестре, оправдывал все, что совершал и, как боялась Лира, был готов совершить. И только сейчас она осознала, что не просто потакала ему, но во многом подражала неугомонному Сэллоу. Все, чтобы добиться правды от Хранителей. Все, чтобы разгадать секрет Исидоры. Все, чтобы помочь профессору Фиггу. Когда Себастьян снова поднял голову и посмотрел на нее, Лира заметила проблеск понимания в его взгляде. Он сглотнул, снова приблизился и, немного помедлив, взял ее ладони в свои и крепко сжал. Помедлил с секунду и наклонился, прижимаясь губами к ее лбу. Лира замерла, будто на нее наложили Ступефай. Это должен был быть всего лишь дружеский жест, нежный и невинный. Но от Себастьяна исходил плохо подавляемый жар. Желание 一 с ужасом вдруг догадалась Блэквуд. Она прикрыла глаза, молясь Небу, чтобы кто-нибудь, что-нибудь произошло прямо сейчас. Разрушило этот момент и стерло его из памяти. Будто и не было этой липкой, манящей темной песни, заволакивающей постепенно ее сознание. Кровь и смерть врагов, жизнь Анны, улыбка Оминиса, теплота бьющегося быстрее от любви сердца. Все смешалось в один огромный клубок, и ей хотелось то ли плакать, то ли смеяться. Но Лира лишь стояла, безмолвная как испещренная трещинами древняя статуя, и ждала, когда Себастьян отстранится. 一 Кто, если не ты, мисс Блэквуд, скажет мне, что я зашел слишком далеко? И когда Лира уже открыла было рот, чтобы произнести “Оминис”, голос Гонта прозвучал за ее спиной: 一 И, правда, Себастьян, кто же скажет тебе, что ты уже зашел слишком далеко? Лира похолодела. Нет, только не это! 一 Оминис, это не то, что ты думаешь! 一 Сэллоу не спешил отпустить Лиру и в примирительном жесте поднял правую ладонь, продолжая левой крепко сжимать ее дрожащие пальцы. 一 Мы просто… 一 Джентльмену не следует так фривольно вести себя с дамой, 一 звенящим сталью голосом отвечал ему Гонт, 一 мне казалось, что история с Имельдой чему-то тебя да научила. Отпусти мою барышню и отойди от нее. Лира все еще стояла к Оминису спиной, боясь обернуться. Ее сердце отбивало бешеный ритм, а на кончике языка чувствовалась горечь приближающейся беды. Сэллоу растянул губы в улыбке. 一 А то что? 一 прошептал он и с такой силой сжал пальцы Блэквуд, что та охнула от резанувшей боли. За хрустом собственных костяшек она не расслышала произнесенного Гонтом заклинания. Себастьяна подкинуло в воздух, швырнуло вниз, в сторону и, наконец-то, с глухим стуком приложило к дальней стене. Хватка его чар ослабла, и Лира осела на холодный каменный пол. Оминис, не повернув и головы в ее сторону, проследовал мимо. Почти лениво, изящно отбил несколько атак вскочившего на ноги Себастьяна, и принялся атаковать сам. И когда Сэллоу не смог подняться с колен, Гонт убрал палочку в карман и стянул с рук кожаные перчатки. Отбросил их куда-то в сторону, скинул с плеч плащ, а затем и пиджак, принимаясь закатывать рукава белоснежной рубашки. 一 Что будешь со мной делать, дружище? 一 улыбку Себастьяна портили разбитые в кровь губы. 一 Лечить, 一 просто ответил Оминис. 一 Опять. Мантру на сей раз Лира узнала. Слышала ее уже из уст профессора Шарпа. Оминис обхватил ладонями голову друга и держал брыкающегося Сэллоу так крепко, что еще чуть-чуть, и точно сломал бы ему кости черепа. Лира видела, как темные, бордовые словно кровь, крупицы оскверненной магии перетекают в руки Гонта, выделяя набухшие на предплечьях вены. Как долго это длилось, Блэквуд сказать не могла. Как зачарованная она наблюдала за возлюбленным. Когда он закончил, оставляя Сэллоу валяться и пускать слюну на каменном полу, подошел к ней, и Лира безропотно приняла протянутую ладонь. 一 Помоги мне, 一 голос плохо ее слушался, пальцы зябко цеплялись за ворот его рубашки, пока Оминис вел барышню темными коридорами замка. 一 Помогу. Держись, Mo ghràdh [1]. Блэквуд встрепенулась, когда морозный мартовский ветер коснулся ее щек. Она разлепила глаза и пробормотала: 一 Куда мы идем? Оминис хрипло ответил: 一 В лес. Блэквуд так ослабла, что ей оставалось лишь одно 一 подчиниться. Гонт рядом с ней был горячим, от него буквально исходили волны жара. Лира сглотнула вязкую слюну, вяло думая о том, что в этот раз в ловушку Ранрока попался не один лишь Сэллоу. Проклятье, подобное отравлению, струилось по ее венам. Мысли недостойные, непристойные терзали раскалывающуюся от боли голову. Ей казалось, что произошло что-то непоправимое. Пройдена некая точка невозврата, и все попросту полетело в Бездну. Ее добрые намерения, ее внутренняя чистота, ее собственная девичья честь. Блэквуд цеплялась за Гонта, едва переставляя ногами, и когда они добрались до опушки, силы ее почти покинули. Оминис сдавленно рыкнул, подхватил барышню на руки и продолжил погружаться вглубь Запретного леса. Он ступал тяжело, покачивался под весом ее тела, терзаемый впитанным проклятьем Сэллоу. Наконец-то, Гонт остановился и грубо сбросил Лиру на мерзлую землю. Она заставила себя проморгаться и оглядеться. Поляна на краю обрыва небольшого оврага заливалась ярким светом Луны. 一 Что мы?.. Закончить свой вопрос ей не удалось. Оминис схватил ее за волосы, заставляя запрокинуть голову. Его губы касались мочки ее уха: 一 Что ты чувствуешь? Слезы застилали Лире глаза, и ответить получилось не сразу: 一 Боль. Звук рвущейся ткани заставил ее вздрогнуть всем телом. Рукав платья трещал по швам. 一 Что ты чувствуешь? Голос Оминиса был другим 一 непривычно низким, властным. От него веяло жаром ярости, опасностью. Тьмой. 一 Ж-желание, 一 шепнула Лира, поражаясь сама себе, 一 похоть. Я хочу… 一 Чего? Шуршание юбок не оставляло простора воображению. Она знала, что реши он взять ее силой здесь и сейчас, ему не доставит это труда. И все же где-то в самой глубине сознания билось вопящее: это же Оминис, он бы не стал! Он честный юноша! Но действия и слова Гонта в этот самым момент шли вразрез со всем, что он демонстрировал Лире раньше. 一 Чего ты желаешь? Скажи мне. Голос изменился еще сильнее. Низкий, рычащий, как у голодного зверя, обнажившего клыки. 一 Тебя, 一 простонала Лира, изнемогая от вороха чувств, 一 только тебя! Настоящего тебя! Ткань платья, изодранная в лоскуты, пала на землю, и что-то острое уперлось в нежную кожу рук Блэквуд. Жар, исходящий от Гонта, прижавшегося к ее спине, стал невыносимым. 一 Что ты чувствуешь?! И она, наконец-то, смогла вычленить из порочного морока то, что он искал. Что искала и она сама. 一 Страх. Мне страшно. Помоги. Тонкие серебряные лезвия со свистом разрезали воздух, вспарывая запястья их обоих. 一 Кричи, 一 произнес Оминис, наконец-то, своим голосом, преисполненным жалости и нежности. 一 Кричи, что есть силы. И, набравши в грудь побольше воздуха, Лира заорала. Кровь на руках, кровь на губах, кровавые воспоминания перед глазами. Каждая ложь, каждый обман, каждый нанесенный противнику удар 一 все это вернулось к ней сторицей. Блэквуд уперлась руками в землю и с ужасом наблюдала, как чернеет, мертвеет под ней почва, впитывающая алые струи ее крови, смешанной с кровью Гонта. И он тоже кричал, изможденный ритуалом. Последнее, что видела Лира, теряя сознание: дрожащий рядом Оминис и силуэт приближающейся женщины.