Верни меня домой

      Люк выглянул из-за стены. И ему ещё больше не понравилось. Тот первый пацанёнок стоит спиной к проёму, в шаге от склона, и те трое стоят перед ним, как загонщики. Смеются.       — У-тю-тю, цыпочка. Думал, спрячешься? Ну щас мы поговорим. Ты достал нас.       И голос, срывающийся:       — Отвалите! Что я вам сделал? Что вы лезете?       — Стукачка надо учить. Ныл братишке, вот и получишь. А Киню из-за тебя на учёт поставили, догавкался кто-то. Братик твой где?       И регочут, рифмуя.       Люка словно полоснуло. Половины слов он не понял, но отвратительный смысл уловился. Уже не прячась, он спокойно пошёл, и каменная крошка громко захрустела под его обувью.       Те обернулись, и загнанный мальчишка упёрся в него отчаянным взглядом.       Спокойно, Люки. Может, обойдёмся без рук. Нужные слова сами найдут дорогу.       — В чём дело, чувак? — это старший, с кривой усмешечкой. — Заблудился?

***

      — Смотрите, цаца какая! Отваливай нахрен, а то и тебе мордочку поправим.       Один остался держать жертву, двое, вихляясь, подошли. Ну, понятно.       — Шли бы сами, ребята. И парня оставьте. — Слегка подобравшись, визитёр стоял спокойно. Но Илья видел — так стоят, когда оценивают. Откуда он тут взялся? Какая-то странная форменка у него вдобавок, не дружинник, не милиционер — тут вообще неясно. Невысокий, смазливый, только выражение глаз такое. Бешеное?       … Рельса его держал, но хватку ослабил. И у обоих открылся рот.       Пришедший подождал, пока Шнява атакует первым, и рванулся вперёд, как лопнувшая пружина. Хват за руки, удар под колено — первый пошёл носом в пол, ссадив пол-лица. Второй хватает его сзади, но зря он это — удар головой назад, не жалея, сгибами локтей по рукам, заставляя себя отпустить, разворот корпусом и подсечка. Мгновенно усевшись противнику на спину, заломил руку и поинтересовался:       — Ну что ты мне поправишь?       Бешено суча ногами, лежащий взвыл:       — Пошёл ты на … отпусти, а то порежу!        — Порееежешь? Ну давай руку доверну.       Дальнейшее было предсказуемо — поверженный (Вовчик он, что ли?) ещё подёргался, но пару раз поцеловав пол, стал умнее. Этот же переключился на Шняву, присел на корточки, приподнял тому голову:       — Ну что, ещё поговорим?       — Не… — Шнявка смотрел с ненавистью, но ума хватило не возникать. Этот псих, неизвестно откуда взявшийся, просто опасен, и сейчас хозяин.       — Ну тогда валите сами. Да. И пусть этот ваш ребёнка отпустит.       — Рельса, пошли! Всё же донкихотство — вещь загадочная. Временами опасная, но невинная. Рыцари всегда были такими, и неважно, какие они носят доспехи.       Получилось ужасно. Мальчишка был сильно напуган и пятился назад, плохо соображая, что делает. До проёма оставалась пара шагов, и нужно было срочно что-то делать.       Люк плохо умел говорить с перепуганными людьми. Он и не практиковался никогда, а тут ещё и дел наделал. Этот малёк явно не доверял ему, наверное, думая, что пойдёт по общему счёту.       — Эээй… Я тебе ничего не сделаю, ты куда? Я с ними разобраться хотел… Они же тебе больно делали. Ну хочешь, отойду, только не пугайся, хорошо?       Мальчишка замотал головой, по-прежнему тараща глаза. Очень плохо. Если бы Сила была — он бы уже дотронулся до него, сказал бы беззвучно — успокойся, я свой. А тут — только слова. Проклятие!       — Можно? Я ничего тебе не сделаю, правда. Я просто прошу у тебя разрешения. Хочешь уйти?..       — У-уйти дай…       — Давай. Я отойду, а ты проходи. Я не сделаю ни-че-го. Буду просто стоять. Да?       — Да…       И нежданчик. Мелкий слишком близко подошёл к пролому, предательский камешек выскользнул из-под сандалии — и пацан с воплем скатился по склону.       «Да твоего же хатта,» — ругнулся спаситель, в один прыжок долетев до проёма и молясь всему живому.       Оказалось, что всё не так плохо — мальчишку удержал длинный корень. Он даже не кувыркнулся, как Люку показалось с перепугу, а просто соскользнул вниз, распластавшись на склоне.       — Ты вылезать будешь? На руку. Не бойся, держись!       Тот закивал осмысленно. И, умница, руку протянул. Ну а теперь — держим цепко, присел — и рывком подтянул его назад.       Оба повалились рядом, тяжело дыша. Перевели дух и уставились друг на друга.       Люк снова глянул на растрёпанную добычу и вдруг понял, что улыбается. Одной из самых своих дурацких улыбок, когда вообще уже ничего не хочешь — только сделать какую-нибудь дурь, причём немедленно.       — Ну что, я страшный?       Мальчишка потёр ободранные ноги одну об другую и ляпнул:       — Да крокодил вообще!       И оба заржали так, что перепуганные голуби, гнездившиеся в верхних скатах, хором загугукали. Какая разница, кто такие крокодилы! Оба смеялись наконец, до слёз, до икоты, кашляя, лупя ладонями по камням, валяясь в гулкой солнечной пустоте развалин.       Когда схлынул дурашливый угар, повисла тишина, в которой двое исподтишка разглядывали друг друга.       Один — с копной давно нестриженых каштановых волос, блестящими тёмными глазами, ободранными коленками. Зарылся в лёгкую курточку, исподтишка подглядывая за своим визави. И другой, постарше, повыше — стоит себе, опёршись спиной о стену. Глаза перестали быть злыми, только торчит на макушке русый вихор, губы трогает полуулыбка — он рассматривает колонны, расходящиеся вверху чёткими летящими линиями, переводя взгляд на полустёртые узоры — и снова смотрит на спасённого.       — Классно тут, да? — спросил Илья, ломая затянувшуюся тишину. — Я сюда часто хожу. Тут никого не бывает, люди боятся.        — А как же эти трое?        — Да они давно меня донимают, вот и выследили. Я бы ушёл, да прижали. Знаешь, хорошо, что ты пришёл. Давай знакомиться?       И этот старшак расцвёл настоящей улыбкой. Надо было её видеть! Они, кто постарше, иногда смеются так — но только друг другу, открыто, радостно, но только для своих. Для мелких у них заготовлено покровительство, может быть, и хватит. А этот — свой. Странный, словно затянутый в какую-то броню, и при этом словно размагнитившийся, переставший быть натянутой струной. Но свой.       — Ну… Я Люк.       — Ой, имя какое у тебя. Я такого не слышал!       — Не знаю. Имя себе и имя. А что?       — Ну такое. Иностранное. Я вот Илья.       — Ты что, стесняешься?       — Да нет. Тебя в школе разве не дразнили никогда? У нас задразнили бы.       — Чушь какая. Разве за имя можно дразнить?       Илья взъерошился:        — Ну ты точно странный! Как с Луны упал.       Этот Люк затуманился.       — Не знаю. Никуда я не падал. Просто… заблудился. Наверное, очень сильно.       И тут Илью осенило.       — А я знаю, ты точно заблудился. Тут место такое. Особенное. Многие заблуждаются. Только мне не страшно, я тут умею не заблуждаться. Ты покажи, откуда пришёл, и я тебя быстренько выведу!       «Сила, как просто! Местный проводник! И ещё успею вылететь со своими. Ха, Скайуокеры просто так не пропадают».       — Только давай я тебя «Люк» звать не буду. А то хихикать разбирает!       — Да хоть кем зови. Только выведи. И ещё — мне платить нечем.       — Ой выдумал! Платить он собрался! Это так. И вообще, кто меня у Шнявы с дружочками отбил? Пошли!