***
Сколько же техники! Самой настоящей, современнее некуда. Словно находишься в диспетчерской аэропорта или где-то на ужасающе секретном объекте. На дисплеях — колонки цифр, самых обычных, привычных, но кое-где торчат формулы, но таких Илья ещё никогда не видел. Хотя и волок предмет на приличное четыре с минусом. Неведомые обозначения, формулы на пол-экрана… А ещё кое-где графики, и ещё… На одном из дисплеев крутилось изображение кристалла, сплошь исчерченное пояснениями. Периодически проекция менялась, и картинку снова облепляли надписи. Вот это оказалось самым интересным, и мальчишка подтащил табуретку к дисплею, уселся и подпёр руками голову, заворожённый. — Так-так-так. Смотрите, народ — а у нас-то инспекция!.. Он чуть со стула не упал. Оказалось, пока он любовался картинкой, ещё и вздремнуть успел. Растрёпа, глаза заспанные — и никакого понимания, что происходит. В дверях стояли какие-то взрослые люди. Ох, влип! — Эй, ты чей такой? Как ты к нам попал? Ты с Полуострова? Из Лугового? Мальчик! Илья сполз с табуретки, протирая глаза, и уставился непонимающе: — Нееет… Я из ***ска. Тишина. Один из взрослых, с усами и бородкой, подошёл, присел, заглянув в глаза: — Из ***ска, говоришь? А скажи, милый мой, где такое место? — Ну где-где? В ***ской области, рядом речка протекает, Шуя. Большой город. — А сюда ты как попал? -Ну… гулял. Пришёл сюда. И быстрая молчаливая стрельба взглядами над его головой. Ильюха уже точно думал, что влетит, но на вопрос об имени ответил бесстрашно. Чему быть! И потому немало удивился, когда сначала ему предложили чай и «покормите пацана, вон тощий какой», а потом настоящую экскурсию по посёлку. — Ты-то сам назад дойдёшь? — А чего? Тут недалеко. — Ну ладно, парень. Приходи ещё. Только всё же не по домам шатайся, а вон видишь — телефон? И правда, из травы поодаль торчала телефонная будка. — Наберёшь 15-3-07, мой вызов. Спросишь Эрика. Это я. Приходи когда захочешь. Последнее прозвучало с какой-то тоской. — Приду, конечно! — Дело. Мы тебе тут все рады будем.***
Эрик оказался славным, как и остальные взрослые. И очень обрадовался, когда Илья пожаловался ему на некоторые вопросы в математике. Никак не удавалось покорить все эти уравнения, неравенства и ужасные скобки. Кажется, так легко решить задачку — ан нет, и сидишь, чертишь эти ужасные дороги, бассейны и ненавистные яблоки. Всё падает и выливается! Причём из головы! — Не беда! — возгласил его новый знакомый, сверкая глазами. — Мы ещё сделаем тебя самым крутым математиком! Ты и физику разгрызёшь, будешь самым лучшим в теории Кристалла! — Чего? — изумился Илья. — Ах, дитя. Вы же там ничего не знаете. Ну, смотри. Скажи Илье кто-нибудь, что он проведёт лето, занимаясь математикой, геометрией и основами физики — не поверил бы. Была такая картина, «Переэкзаменовка», кажется. Сидит пацан, горюет над учебниками, а за окном — лето! Эх, бедолага. Не было у него Эрика. И ещё не было Иветты — милой, грустной, похожей на маму. Иногда она входила в их домик, присаживалась на стул и молча следила за занятиями. А потом тихо уводила Илью к себе, кормила обедом, иногда гладила по голове. Улыбалась, проводила расчёской по волосам — и отпускала. Впрочем, она совсем не мучила его заботами. Больше времени она проводила в другом домике, где было много совсем непонятных приборов и там она что-то рассчитывала, негромко переговариваясь с коллегами, а потом долго вычерчивала графики и системы на огромной доске. Иногда в окно просовывались любопытные головы: — Ты как ему объясняешь, злодей? Опять каши наворотил! Эрик топорщился: — Проваливайте! Кто тут лучший теоретик? Иди накопители проверь, опять энергии не хватит! И ты тоже! Я преподавал! — Оно и видно! А ну-ка, пацан, вставай, сейчас я его поучу! И затевался долгий горячий спор с вырыванием друг у друга фломастера, клавиатуры расчётного устройства и киданием какими-то фамилиями. Академик Скицын то, профессор Даренский это. А вот Эспозито и Ришелье с их теориями! Иногда соперничество за Ильюхино внимание принимало ну совсем уже вид рыцарского турнира. Сидят двое на стульях и тычут друг в друга карандашами, покушаясь на замызганную терпеливую доску, всю покрытую цифрами. Мирил всех сумрачный мужик, командовавший умниками. Ему бы борьбой заниматься. Или пугать жуликов. Мрачный, горбоносый, плечи в дверь не помещаются — шляпу ему с перьями, был бы целый пиратский капитан. Он прогонял Илью, отдавал распоряжения по их работе — и всё утихало. Профессор Григор Аршакуни не жаловал шум в науке, но требовал работы неистово. Валька знал обо всём. Он был молчуном по натуре. Но братишку любил. Хорошо тому со взрослыми, учится математике — так не шляется где попало, в конце-то концов. Только по вечерам иногда доставал свою гитару и показывал, как ставить пальцы на струнах. Остальное время он проводил на дежурствах в поликлинике и иногда подолгу застревал где-то. Илья знал, где.***
Валентин не терялся. Просто — когда его мелкому брательнику был нужен велосипед, то он добегал до дома через две улицы, и кричал в распахнутое окно дома: — Иркаааа! — Чего тебе, стрела? — откликался голос. — Вальке скажи, я вечером велик заберу, пусть пешком идёт! Ииииир! — Я ему скажу, не бойся!***
Откуда она взялась в теперь уже их городке, мальчишка сначала не знал. Но знал историю их знакомства. В один из вечеров Валентин сказал: — Меня завтра не будет вечером. Друзья попросили гитариста подменить. Он подрался с кем-то и сейчас играть не может, весь разбитый. Вот меня и попросили. Мама против не была. Просто непререкаемым тоном велела туда и младшего взять. На всякий случай. Оказалось, танцулька была в спортивной школе. Было громко, и девчонки были — с длинными ногами и взбитыми причёсками. И топот ног. И жарко. И расхрабрившийся длинноволосый клавишник в немыслимых штанах, отделанных по низу брючин согнутыми монетками, и раскрашенные лампочки. Музыка Илью не удивила. Он её уже слышал у брата на дисках. Удивило то, что почему-то пели эти песни на русском языке. Как например: — Есть герой в мире сказочном Он смешной и загадочный, На крыше дом, ну а в нём живёт он Толстый Карлсон. Малыши просят Карлсона, Рассмеши нас, пожалуйста, к нам в окно залети и спой нам, Толстый Карлсон! Он сидел у батареи с надутым видом, но вспомнил, как они вместе бесились в своей комнате и решил — вреда не будет, если немного покривляться среди еле-еле дёргающихся пар. Ну, разыгрался, бывает. Плохо было то, что во время залихватской стойки на руках не удержался и рухнул на парочку девиц, ничем не отличавшихся от остальных. Вышло неловко — пацан неловко сидел на полу, испуганно взирая на разгневанную одну и перепуганную другую, взиравшую на огромную дыру на коленке. Тонкие колготки были погублены. Но беды не случилось — та самая с дырой на коленке решительно встала и протянула мальчишке руку: — Вот так кавалеры на голову падают! Тебе штраф — будешь с нами! А что мальчишка? Он продолжил кривляться упоённо и с полной самоотдачей. Брат, может, и видел всё, но всё внимание отдавал струнам и грифу, не прерываясь. Размахивая руками, Илья крикнул: — А там мой брат играет! Видели! Вон он! Справа! Словом, девчонки предъявили счёт — раз у гитариста брат — малолетний варвар, то пусть лабух отрабатывает. Провожает домой обеих. Правда, разгневанную подругу подключился провожать тот самый клавишник, а пострадавшую они повели домой вместе. На середине провожания Илья был изгнан домой, благо проходили почти мимо их дома, а спокойный вечер катаклизмами не угрожал. Ирка-муха, Ирка-дырка, Ирина Алексеевна для своих учеников на уроках английского, и ещё много как — для всех. Невысокая, темноволосая, с широко распахнутыми серо-зелёными глазищами, быстрая и неутомимая. Очень хорошая.***
В дела братишки мелкий не вмешивался. Он продолжал удирать в посёлок, только недолгий срок отвела судьба для этих прогулок. Однажды посёлок опустел. Случилось так, что сначала Илью накрыло каким-то гриппом, и пришлось неделю проскучать дома в постели, а потом с мамой поехать в деревню за продуктами и там пожить. Словом, только через месяц он сумел вырваться снова. И застал безлюдье. Опустевший посёлок среди огромного луга, покрытого седыми одуванчиками. Только дома стоят с разинутыми ртами дверных проёмов, и не слышно ни одного голоса. — Эрик! Иветта! Дядя Григор! Где вы все! Он долго стоял, глядя на их класс, где только шуршал ветер, переворачивая бумаги. Бросился в дом, где его кормили и гладили по волосам. Пустота. Опустевший корабль среди изумрудного моря, одинокий, покинутый дом странных людей, которые были ему так близки. Илья побрёл, сам не зная куда, размазывая непрошеные слёзы по щекам и наконец сел на какое-то крыльцо и сгорбился среди всей этой неясной непоправимости. Только хруст камешков заставил его посмотреть. Это был профессор, глядевший на него поверх толстенных стёкол очков. — Или́я? Это ты, мальчик? (Он всегда так звал его — Или́я, словно пытался спеть имя). — Ты плачешь? — Нет. Это пух от одуванчиков в глаза налез. — Ааа… Ну, пойдём ко мне. … Чашка крепкого чая, чёрного-пречёрного. И кусок сладкого хлеба. В чай профессор капнул что-то из пузатой глиняной бутылки. Чай запах конфетами и валерианой. — Они тебя ждали, беспокоились. Поверь. Мальчик, они любили тебя как сына. Илья крикнул со сдавленной злостью: — Чего ушли тогда?! Я же не просто так! Я болел! — Или́я… Сынок… Они вернулись к своим детям. — Что?! Они же… — Не кричи так, малыш. Они не услышат. Тебе просто не говорили. У них у всех были дети. Хорошие… Я знаю. Просто их разлучили… Отправили родителей сюда, а детей забрали себе. Говорят, их малыши были очень способными, как ты. И одни… (сдавленное шипение) сволочи, эх, решили, что дети от горя станут ещё способнее и будут полезны другим… А один мальчик, Иветтин, он пробился. Проложил сюда ход, туннель. И к маме. Они все ушли через туннель к детям. Но помнили о тебе. Вот. На стол легли две книги. На одной из них красовался заголовок: «Начала теории межпространственных сопряжений». На другой: «Основы темпорального исчисления». — Открой… «Дорогой Илья! Это тебе. Нам пришлось уйти домой, но мы помним о наших уроках. Учись, ты очень способный. Мы ещё обязательно встретимся! Наши Матвей, Кира, Стефан и маленькая Даренка передают тебе привет! Все мы очень любим тебя и верим в твою Дорогу!» Подписи. Дата. Илья обнял эти книги, как любимую игрушку, как маму, которая снова была в пути. Поднял голову: — А вы? — У меня уже большой сын, он успел вырасти. Он звал. Но я подожду здесь. Столько ещё расчётов… И тебя подождать. Ты должен был вернуться. И знаешь… Может, ты заведёшь себе друзей из местных детей. Они очень хорошие. Будут хорошими товарищами. Хочешь, отведу? Илья замотал головой: — Я потом приду! Не хочу сейчас! Что-то пискнуло в горле, и он замолк. — Как хочешь. Как можешь, приходи. Огромная ладонь, которой бы сундуки с сокровищами таскать и врагов карать, погладила его по голове. Старый грустный пиратский капитан и маленький юнга. — Беги, сынок, к маме. Брат у тебя тоже хороший. Береги. Береги. Через пару дней дорогу на углу пожарной части перекопали, видимо, навечно. Обойти навстречу лугам не выходило. А потом и Валентин ушёл в свою командировку. И стало не до посёлка.