***
— Смотри, синева какая. Это море! — Никогда не видел столько воды… — Ой, и холодно как! Погоди! Илья стащил с себя кеды и зашлёпал босыми пятками по прохладному песку. Засмеялся, ввинтил пальцы в его сырую плотность и стал оттискивать следы. Не выдержал и его спутник, засмеялся, и сделал то же самое. — Получилось! Какое классное место! Никогда не видел море! Смотри, какая вода вдали синяя, и небо! Как у тебя глаза! Макс просто молчал и бродил рядом, счастливый и вздрагивающий от прохладно го ветра. Мимо прошли люди, крикнув что-то. Он ответил им. — Hey, aren't you guys cold? — No, we're fine! It's nice out here! — It's good! Make yourselves at home! Рассмеялись и разошлись. Илья задёргал его за руку: — Ты что, умеешь говорить по-английски? — Что? Разве они говорили на другом языке? — Ну да. Замолчали. — Ну ты даёшь, крокодил. Макс не ответил, только плеснулось незнакомое в его глазах, и он вдруг заорал, и, разбежавшись, рванул навстречу прозрачной ледяной воде — и забежал по колено, и стрелой — назад. Мокрый, похожий на огромного щенка, счастливый уже от того, что он есть, он живёт, да и пофиг холод. Глухой шум огромной синей воды, остатки волнолома, и две фигурки, несущиеся взапуски по сырому песку. Купол безбрежного неба, острый запах водорослей, сырость — и покалывающая радость. Они — сумели! Найдут!***
Они побрели назад, разыскивая лестницу и уже поравнялись с тем приметным домом. Во дворе над машиной возился какой-то старикан. — Ты чего встал? — Подожди немного. Макс смело зашагал во дворик и обратился к старикану: — Can I help you? Тот разогнулся и сказал: — Faigh a-mach às an seo! Прозвучало угрожающе, но парень бровью не повёл: — Tha mi a’ faicinn gu bheil ùine chruaidh agad. Тут наступила пауза, потому что у страшного деда немного отвисла челюсть, а прогонять назойливого незнакомца в состоянии изумления сложно. Поэтому место возле автомобиля он уступил, поглядывая на согнутую спину, а потом заметил тулившегося за оградой Илью. После этого он пожал плечами и удалился, предоставив Максу полную свободу действий. А тот выглядел счастливым, словно ребёнок. Для начала юноша похмыкал, потом нагнулся, всматриваясь. Усмехнулся и крикнул Илье: — Ты ножик брал, я видел. Неси сюда! Он что-то зачистил, потом отсоединил какие-то клеммы и ловко скрутил оголённые концы проводов. Порыскал глазами и увидел среди инструментов моток клейкой ленты. Пара витков, клеммы вернулись на место — и Макс отодвинулся, сказав: — Ну и всё. Готово. Старик выглянул из дома, и ему кивнули — готово, мол. Машинка после пуска заурчала тут же, а старик аж прояснел лицом, хохотнул и затащил обоих на уютную кухоньку, размахивая руками и пытаясь сунуть какие-то деньги. Впрочем, номер не прошёл, потому что деньги спаситель брать отказался наотрез. Но пришлось выслушать поток речи и обменяться рукопожатиями. Старик явно приглашал ещё и поесть, но Илья молча начал тревожиться, что они тут застрянут. Макс это тоже почуял, и извиняющимся тоном выдал: — Feumaidh sinn falbh. Старик вздохнул и вдруг схватил Макса своими морщинистыми руками за уши, нагнул его голову и… крепко поцеловал его в лоб. Они ушли, улыбнувшись на прощальное напутствие. И уже у той лестницы Макс спросил: — А ты знаешь, кто такие Иисус и Мария? — Это что-то религиозное. А что он сказал? — Ну что они с нами. Не понимаю… — Какая разница? А откуда ты ещё и это знаешь, как ты вообще умеешь? — А ты не думал, как я с тобой говорю, раз пришёл с этой… ну другой грани, так? — Не знаю. Ирка знает. Она по иностранным языкам спец, объяснит. Но я так не умею! Как у тебя получается? И как ты разобрался у деда, скажи? — Знать бы… Слушаю внимательно, оно само получается. А разобрался — ну как, понял — и всё. Не могу объяснить. Да там и дел было — провода окислились. Зачистил и замотал, ерунда. Илья не ответил. Они шагали вверх со ступеньки на ступеньку, иногда переводя дух, а мальчишка думал — кто же он, этот вихрастый, уверенный, добрый и — странный. Как с неба упал. Не торопись уходить. Грань отыщется, притянет тебя обязательно, но просто шагай пока рядом.***
В городке был вечер. Солнце сидело оранжевым комом на ветвях лип, и все торопились домой со своих работ. — Мы будем делать эксперимент! — заявил Илья, как только они выбрались из Преображенской рощи. — Будем проверять тебя! — Я тебе не подопытный! — А придётся! Не бойся, это совсем не больно. Вот только нам Ирка нужна, я ещё так не умею. «А, ну если эта девушка, то пусть. Что там этот мелкий удумал?» Они добрались до здоровенного трёхэтажного дома возле школы, и Максу было велено подождать на подходе. Илья же бесстрашно прошёл мимо пожилых дам, болтавших на скамейке, и исчез в тёмной глубине подъезда. Он ждал, щурясь на заходившее в закат местное светило — руки в карманы, беззаботно ссутулившись, насвистывая какую-то кантинную ерунду. Потом обнаружил какую-то вскрытую металлическую банку и принялся перекатывать её ногами, совершенно не заботясь о времени и думая о чём-то своём. И видом он напоминал в этот момент не героя Сопротивления и даже не простецкого фермера, а так — десятиклассника, которому ещё год учиться, но уже переросшего школьную форму. И уже неиллюзорные усы пробиваются над верхней губой, и стрижки волосы требуют, а в голове — сплошная блажь, девушки, вино, шнурки в стакане, футбол на пустыре за домом. Словом, если бы его видели парни из эскадрильи — авторитету коммандера Скайуокера был бы нанесён непоправимый урон. Он и сам не понимал толком, что с ним происходило. Беззаботность момента словно растворила его постоянную подобранность, дисциплинарное взыскание наложить было некому, и не нужно было быть постоянно готовым подниматься по тревоге, ждать, пока взвоет сирена, и оповещение, хрипящее в динамики: «Красная эскадрилья, следуете конвоем по переданным координатам! Удачи!» Расслабляться всем надо, это правда. А потом снова заберёшься в лётный костюм — и прощай, очередная планета, приятно было познакомиться. Но всё же он здесь не по своей воле, остановка вынужденная. Всем приходится застревать и ждать… Чего? Лёгких шагов по тротуару или топота тяжёлой обуви по настилу? Что тебе больше по нраву, а? Он поднял голову — как раз вовремя. Опять она в открытом платье, простеньком, но уже другом. И волосы снова собраны на затылке, открывая шею и плечи, ну что за наваждение? Не пялиться, собраться, ну же. …Ирка видела Ильюшкиного обалдуя издали. Потрясающе он врос в обстановку. Такого бы не заметишь, их на любой улице любого города — табуны совершенно обыкновенных провинциальных парней. Вот он — нюхом, что ли учуял — сутулиться перестал, спину словно по струне вытянуло, губы поджались. Ну и высокомерный же тип вышел. Такому командовать подходит, а не творить глупости, о которых младший рассказывает. …До их квартиры все добрались молча, словно поссорившиеся родственники.***
— Так, ладно, мальчики. Выкладывайте. И побыстрее, у меня уборка из-за вас накрывается. — Ир, такое дело… Вот он (кивок в сторону Макса) умеет говорить на иностранных языках. Макс, скажи что-нибудь. Тот раздражённо завозился. — Мелкий, как я должен сказать? Я просто разговаривал. Я не понимаю, что должен сказать, чтобы тебе было на твоих языках. Ну хорошо (заметил недовольство) — я понимаю и могу отвечать. Да, не знаю, как это происходит. Нет, раньше не умел. Ну? — Мальчики, вы издеваетесь? Ирка вскочила с места, прошлась по комнате и очень сердито уставилась на них. — Вы для чего меня притащили сюда? — Ир, ну спроси у него что-нибудь на другом языке? Он понимает! — Ага, только сказать не может! — Я вам что, обезьяноящерица какая?! — Да ну вас всех! — Обязательно! — Тьфу! Повисла раскалённая тишина. Потом заговорила девушка: — Кто-то должен быть умнее. Давайте разберёмся, зачем мы сюда припёрлись. Ругаться? — Нет! Это вылетело у «мальчиков» хором. — Ну так что? Я пока не буду говорить ничего, но мысль есть. Ильюш, включи бобинник. — А заряжать что? — Что? Что… что… Ну-ка, подожди… Вооот! Звук обрушился так, что Макс аж подпрыгнул. Сначала было такое впечатление, будто кто-то упал на рояль, и сквозь хрипы записи послышалась оглушительно подпрыгивающая мелодия, напоминающая звук катящихся камней, ритмично гремящих. Голоса в ней то пели, то кричали нечто варварское, отлично вписываясь в чёткий простой рисунок музыки. Их испытуемый сначала слушал, распахнув глаза и покачивая головой, а потом начал потихоньку раскачиваться и замер на заключительных переборах струн. — С ума сойти… Никогда подобного не слышал. — Ну про что там, ну про что? Ээээй! — Дай ещё разок! Опять кто-то упал на рояль, но Макс уже не сидел, а вскочил и начал размахивать головой в такт. … — Да всё просто. Он говорит, что работал тяжело, а потом пришёл домой, и, иииии… Ему уютно, дом, милый дом, ему там хорошо. Ну про такое. А ещё?***
— Я должен был познакомиться с такой девушкой, как ты, раньше… Я попрошу тебя стать моей… Дай мне больше… Ты ответишь мне взаимностью… — Ребят, передышку. — Илья, вот это ему! Комнату заполнили звуки строящегося оркестра, а потом уже узнаваемые голоса на фоне смеха и труб снова что-то запели, и Макс уже не сидел смирно, а просто что-то повторял восторженно и затарахтел: — Двадцать лет назад сержант… соединил нас в оркестре клуба одиноких сердец, возможно, вы насладитесь нашим шоу, садитесь, мы начинаем наш вечер… И так далее. Макс переводил, пытаясь угнаться за невероятно быстрым темпом, немного зависнув на девушке в небе с бриллиантами, а потом и вовсе начал кривляться перед Ириной, выводя: — Когда ты сказала, что я тебе не нужен, я сломался и заплакал! Дорогая, верь мне, я никогда не расстрою тебя! Потом рухнул на пол: — Под это хорошо напиваться где-нибудь, клянусь. Но кто эти люди? Они невозможны, я никогда такого не слышал, это что вообще? И тут заговорила Ира: — Did you like it? — Very! It's just incredible! Он стоял к ней спиной, копаясь в катушках записей. Рассеянно отвечал. — Do you understand me now? Right? — Of course I understand. Why are you asking me? — Because we speak a different language now. Резко повернулся: — Чтоооо? И наткнулся на гримасу: — Ничего. Точнее, я ничего не понимаю. Илья говорит, ты не с нашей грани, но объясняться умеешь, как носитель языка, по крайней мере, ты свободен в двух, а других примеров у нас тут пока нет. Ну, допустим, ты знал… — Ага, — встрял Илья. — Он из другой грани, где полно битломанов! — Мелкий, кто они такие? — Ну это парни такие, из другой страны. Они клёвые, ага. Макс вздохнул счастливо: — Да покажи я это своим ребятам, они бы с ума посходили, клянусь Силой. Тут вмешалась Ирина: — Я вот что придумала. Ильюш, помнишь, тебе на практику надо? Мальчишка скривился. — Ну вот, а у меня всё равно дела в школе. Приходите послезавтра, я открою лингафонный кабинет, и мы тебя, переводчик ты наш, поспрашиваем серьёзно. Как тебе? — Можно, только… — Мы ещё завтра походим, и потом я буду быстро свободен! — снова встрял Илья. Макс только вздохнул: — Я же здесь не для того, чтобы с вами время проводить, хотя… Это классно, если не будет мешать никому. А ещё у вас есть похожее?***
Девушка охнула: — Ну вот, почти ночь! Пойду я к себе, ребята. — Одна? Нет, Ирк, я тебя доведу! — Сиди уже, мелкий. Тут же рядом. Макс встал: — Я провожу. Не дёргайтесь, дорогу помню. Это же не пустыня. Мелкий, ты не против? — Да ладно, идите. Ирк, тебе с ним лучше идти будет, он сильный, он драться умеет. — Ох, лучше без драк! — Хорошо, хорошо. …Они шли по улице в шаге друг от друга, молча, как днём. Где-то светились окна, голоса раздавались из них. Если присмотреться, можно было увидеть тени, двигающиеся за неплотно закрытыми шторами. Небо было безоблачным, и тусклые фонари совершенно не мешали звёздам. — Ты идёшь, задрав нос. Если взялся провожать, давай — бери под руку. У нас дороги ухабистые. Он пробурчал что-то, но подчинился. — Слушай, Макс, — похоже, девушка решила попытать его, — мне всё же интересно, откуда ты попал к нам? Он некоторое время шагал молча рядом. — Тебе правда интересно? — Ну да. Не с неба же ты упал. Мне просто интересно. Где ты жил? Что за война, на которую тебе надо? И зачем? Его рассказ получился длиннее, чем дорога до её дома. Но скамеечка возле подъезда была свободна. — … а потом я прикрывал наших до кораблей. Был взрыв, и я оказался здесь. Ну и всё. Вот теперь я спрошу — тебе это зачем знать? — Затем. Потому что ты выделяешься что здесь, что там, поверь. Сколько тебе лет? — По нашему счёту двадцать. — Ну вот. Лицо у тебя как у наших старших мальчиков, которые школу оканчивают. Но они похожи на несуразные скелеты в перьях, а у тебя выправка. Руки не слабые у тебя, а такие, что наши местные спортсмены позавидуют. И посмотреть можешь так… Ну словом, есть у нас далеко-далеко такое озеро… Когда оно покрывается льдом, и через него солнце светит — вот такие же светло-синие, даже когда улыбаешься, они холодные. Ты сегодня, когда кривлялся под музыку — знаешь, тебе бы на сцене так с гитарой. Или малышню учить — что, думаешь, я не вижу как Ильюха к тебе липнет, а он ведь колючка! Попробуй его ухвати, а он сам к тебе. — Подумаешь… Я же его отбил… — Не в этом дело. Ему в школе достаётся. Я-то слежу, но ему от этих балбесов перепадает вечно. Мне его брат говорил, как он умеет пропадать, а потом рассказывать. И не верят ему, смеются, затрещин перепадает. Ну вот, слежу, но не могу же я наседкой ему быть. А он с тобой — как с братом. Эх ты, вояка! Он поднялся, уставился в темноту. — Слушай, у меня выбор был? Получилось резко и даже с вызовом. — Ты что думаешь, когда мы рванули от импов, было время всем этим заниматься? Мне бы ничего не светило — за связи с Альянсом у нас очень шустро на месте укладывают. А я жить хочу. У меня за отца счёты. И знаешь, когда смотришь на обугленные скелеты, думаешь — они ещё несколько часов назад живы были, говорили, ходили, ждали меня домой, — и всё, за тобой тоже могут прийти, а ты случайно живой, остаётся тебе выбор? Моё место там (зло мотнул головой)! Надо мне это, надо, понятно?! Он зло уставился на неё, съёжившуюся на скамейке. Потом она тихонько заговорила: — Прости… Я просто про другое… Ну, про Вальку думала… Он Ильюхин брат старший. Ухаживал за мной, мы хотели… Ну словом, он врачом у нас был. Хирург, молодой, перспективный. Он переквалификацию хотел, неонатологом быть. А врачи у нас — они же военнообязанные, и он — хирург. Его призвали туда — ну почти такие же места, где у тебя. Он выскочил из туннеля, а те мальчики застряли, обстрел. Он и побежал туда, спасать. Всех спасал, всё время, и тут… И взрыв. Он сгорел, заживо. Им только закрытый гроб прислали. Ильюхе про это не говори, что я сказала — он орать начинает, как ненормальный. Прости… Макс опустился перед ней на корточки, смотрел на неё — глаз не было видно, их скрывала тень от деревьев. — Ирина… Ты плачешь? — Отвали, а?! Пшёл вон! Выйди из класса! Ох… Хорошо ещё, что не было видно её пунцового лица: ох уж эти оговорочки. Было такое ощущение, что его разжаловали на глазах у всего Альянса. Герой скамейки, а не надежда повстанцев. Показалось даже, что тётушка Беру стоит рядом и укоризненно качает головой, как годы назад. Остаётся только виновато убраться к себе в комнату. Когда уже приблизился к повороту, в спину ему прилетело: — Эй. — Ну что? — Ты послезавтра приходи. В школу… — Хорошо. «Ну и отлично!» Мягкая спортивная обувь отлично справлялась с бегом. Старший вернулся, повозившись в замке, и притулился в кресле. В эту ночь ему никто не шептал про темноту. Пошла прочь, не снись мне, не до тебя.