Непонятно, кто кого увёл. Сначала они повалили на школьный двор, но потом не сговариваясь свернули и пошли за теплицы, где вышли к сарайчику для всякого хозяйственного приклада. Ограда здесь завалилась, и можно было в любой момент сигануть к подступающему парку, тут неухоженному. Потому тут так вольно чувствовали себя здоровенные лопухи, вольно колосившаяся крапива и ещё пропасть всякой зелени. Прогретая солнцем, она источала густой душный запах.
Тут он их и собирался отпустить, но пацаны не уходили. Они переминались рядышком и поглядывали на него.
— Ну что вам от меня надо? — не выдержал он. — Свободны!
Они зашептались, и вперёд выступил один, самый смелый. Тощий, голенастый, с россыпью веснушек:
— А это правда, что вы недавно Кучерова побили?
— Кого?
— Шнява, — подсунулся Илья. — Я им рассказал. Они смеялись, не верили. А тут ты вернулся. И показал им!
— Ого как показал!
— Вы прямо как командир!
Самый маленький в компании, пухлячок, подстриженный почти наголо, подал голос:
— Это потому, что он ш-ш-шмелый. Раш такой — заш-шёл и н-напугал.
— А нас научите?
— Ага!
Илья возмутился:
— Никого он тут учить не будет! Макс, пошли уже! У нас дела.
Но тот не торопился, хотя и видел — мальчишка насмерть отказывается делить его хоть с кем-то. Ревнует?
— Стоп. Илья, подожди. Я понять кое-что хочу. Вы чего их боитесь? Кто они такие?
Рассказ продолжался долго. Мальчишки размахивали руками, перекрикивая друг друга, вскакивали, носились по пятачку, словно стая воробьёв.
Кружились мозги — смотреть на них. Но он отступил назад в памяти, думая — до чего же они похожи на тех, с кем он и сам годы назад сидел в классе. Абсолютно, непередаваемо равные детям с другого края Вселенной. Те же вопросы. И те же проблемы.
Видел бы ты их, Биггс. Видел бы… Да может, смотришь сейчас? Показалось даже подошёл и сел рядом, скрестив ноги — такой же запальчиво-весёлый, оживлённо жестикулирующий.
Даже головой затряс, отгоняя от себя наваждение.
— Нет, народ, стой. Не видите — совсем человеку голову заморочили. Давайте я расскажу, лады?
Это Сергей. Он уже знал его имя. И уже нравился за рассудительность.
— Эти, которых вы сегодня прогнали — они одна компания. Отец у Шнявы — он директор у местных мясников. Такой важный дядька. Он всё время в школу что-то дарит.
Раздался голосок:
— Ага, сыночка защищает!
— Эй, наподдам. Эти ребята всех изводят. Один раз двух девочек избили, сменку у них отняли и в унитаз засунули. У одной кровь носом пошла, а они гоготали. Думаете, этим что-то было? Папка его пришёл, поговорил — и всё замяли. Сказали, что те девчонки сами виноваты были — юбки у них короткие, их воспитывать надо было.
— А ещё раз он у русички тетради из рук выбил!
— В столовой один раз стол опрокинул, потом чинили, только там нельзя было починить, ножку вырвало!
— Ходит всё время придирается ко всем, деньги отнимает!
— И вообще сволочь!
Сергей вздохнул. Не умел ещё аудиторию обуздывать.
— Понимаете, ему из-за папы всё с рук сходит. Учителя вид делают, что ничего такого. Только Ирина Алексеевна каждый раз вступается.
«Ирка?»
— Она хорошая, только мы знаем — ей уже завучиха говорила не связываться. Всё равно, говорит, кто ты такая здесь, может, парты поменяешь, как его папашка? Она тогда хмурая ходила.
— Да она плакала, я видел!
— Помолчи уже. А вот если бы мы умели, как вы — тогда бы и наваляли. Что скажете?
Что, мирно тут живётся?
Всё равно пока делать нечего. Шататься по ближним пространствам, памятуя запрет — всё равно не стоило. А повозиться с мальчишками, пока ему не дадут знать (как именно, кстати?) — вполне можно было. Не то что бы он сам такой великий наставник в самозащите.
Ох Хан повозил носом по полу, когда показывал подобные вещи! После того торжества на Явине, после безудержной пьянки-поминовения погибших и веселья живых, на душу навалились все воспоминания. О том, как он хоронил обгоревшие останки, кашляя от едкого дыма догорающей фермы, как алый клинок рассекает Бена пополам, душный ужас еле-еле уходящей добычи. В этом тогда на догорающем хмелю и признавался коррелианцу, постыдно задыхаясь от спазмов в горле. На вид — такой мальчик-звёздочка, а внутри — совершенно размякший от алкоголя. Хан же его не жалел. Издевательски поддразнивал новоиспечённого героя — и хотя бы капля сочувствия. Что, ждал, пока тебя по головке погладят, приобнимут и скажут: «всё хорошо, приятель»? Да сейчас.
Тогда-то, доведённый до ручки, он и ударил первым. Завязалась возня, где мужчина его поддразнивал и распалял, пока он в запале наскакивал и норовил съездить наглецу в ухо. А Хан всё показывал и показывал, как именно он его уронил и раз, и другой, и третий, не давая даже дотронуться до себя.
Уже потом юноша сообразил — это и было сочувствие. Коррелианец просто выпустил из него весь яд, травивший душу, именно хорошей дракой. Когда кончилась ярость, ушла и боль. Сил тогда хватило на усталое «пошёл ты на …» и шаги до отведённой койки. Утром уже был дружеский тычок и предложение повторить вчерашнее. И ещё раз. И ещё. В конце концов, спарринг стал замечательным средством расслабиться. Если времени хватало.
***
Пока он сидел задумавшись, компания пацанов разыскала несколько сломанных палок и принялась азартно сражаться с крапивой, усердно размахивая оружием и круша жгучие стебли. На это было забавно смотреть, особенно на то, как мальчишки считали «раны».
— Это правило такое, — солидно пояснял Илья, спустя некоторое время усевшись рядом и расчёсывая ноги. — Стрекнула, значит ранен.
Что значит «стрекнула», юноша убедился, попробовав взяться за особенно привлекательные зубчатые листья. Легкая боль пробежала по руке, кожа покраснела и припухла. Испуга не было. Если уж мальки бесстрашно лезут в самую гущу, хохоча и вскрикивая, то взрослому чего бояться?
А что, если?..
Мысль сперва ошарашила своей ослепительной наглостью. Но посмотри ты, как они держат эти палки! Это что-то природное, заложенное во всех мальчишках Вселенной — храбро биться тем, что рубит? И самому захотелось размяться, аж под ложечкой заныло — сабер не показать, так хоть потренировать навык на той же деревяшке. Только где?
В памяти всплыла знакомая площадка перед развалинами в парке. Твёрдая, утоптанная, солнечная, палок вокруг хоть отбавляй, и никто не увидит. И главное — рядом.
— Эй, народ!
Запыхавшаяся уже шайка обернулась разом.
— Приходите завтра в парк, где развалины внизу, знаете?
— А то! Только там Угуй!
— Кто это?
— Ну там живёт такой, страшный дед!
— Что-то я там никого не видел.
— А он есть! Ладно, мы придём.
— Да, и… Словом, ваши палки…
— Мечи!
— Эээ… хорошо. Оберните их чем-нибудь мягким, ладно?
— А во сколько? Давайте в час дня!
— Идёт.
— Ура!
Момент — и компания растворилась в ближайших кустах. Тем более, что совсем рядом послышались чьи-то голоса.
***
— Слышишь, Макс…
— М?
— А это правда, что на практику я могу больше не ходить?
— Можешь.
— И ребята?
— И они.
— А как это вышло?
— Я вам разрешил. Не бойтесь, вам за это ничего не будет.
— Тогда ты и правда — командир.
В воздухе повис невнятный смешок. Значит, и здесь ты —
коммандер Скайуокер?
— Кто-кто?
— Неважно. Что делать будем?
— Пошли гулять.
— Пошли.
Мальчишка показал ему угол у пожарной части. Здесь он год назад уходил в тот странный посёлок. Только и поныне угол был разрыт и кое-как огорожен. На дне начавшей порастать травой ямы виднелся конец какой-то трубы и лужица, подёрнутая разноцветной плёнкой.
— Всё никак не починят, — вздохнул Илья. — А я бы тебя туда сводил. Там здорово. Такое поле до неба. И посёлок. Так здорово.
Если мелкий умеет проходить локальные барьеры, а прямой переход не осиливает, значит ли это… Стой, подумай хорошенько. А если попробовать?
Он пошарил рукой по земле, собирая в горсть мелкие камешки. Ну-ка.
— Ты что делаешь?
— Пробую.
Камешек пролетел сквозь воздух и упал, чуть-чуть не долетев до противоположного края. Второй. Третий. Ничего.
— Да ладно тебе. Я понял. Пойдём уже.
Но Макс упёрся. Он продолжал бросать, лёгкими движениями прощупывая пространство над препятствием, пока горсть не закончилась. И что?
Снова собрал горсть.
Как же это? Ведь живые проходят легко. А как же их одежда, например? Если объект неживой и цепляется за здешнее пространство, то получается, что можно проходить только нагишом, смешно, да? А те книги? Мелкий же их принёс оттуда. Что-то не то, концы не сходятся. Вот если бы эта горсть щебня была у него в руке в такой момент — пронёс бы. А если не просто бросок? Взять и подтолкнуть летящий камешек своим полем, лучом — неважно?
Р-раз — и незримо подтолкнул скучный белесоватый обломок слабенькой вспышкой своей энергии.
Получилось. Исчез.
Ещё пара неудачных бросков. Снова получилось. И ещё. И ещё.
— Вот я вам, шантрапа! Ишь удумали. А ну пошли отсюда, хулиганы! Швыряются тут они! Я вот за ухо малого и к мамке! А ты стоишь чего, лыбишься, старшой? Куда родители только смотрят!
Мимо проходящая бабулька, похоже, решила заняться их воспитанием. Ильюха показал ей язык, пока они нарочито неспешно отступали перед страшной силой в аккуратном платочке.
Они продолжали гулять.
— Никуда твой барьер не делся, мелкий. Он по-прежнему там, просто теперь уже в воздухе. И пройти можно.
Мальчишка радостно вцепился ему в руку:
— Ты не врёшь?
— Нет. Тут в другом дело. Нужно, чтобы был толчок. Не такой, как рукой делаешь. Нужно почувствовать, как ты его досылаешь в воздухе. Как летишь за ним. И тогда он пробивает барьер. Ты ведь и сам не бегаешь, а так носишься, как будто от земли отрываешься. Вот и там…
Долгий день наконец перегорел, оставив после себя духоту и репья на одежде. Самый хороший день, когда победа даётся легко, не забрав с собой никого. И нет никаких забот, и зов ещё кажется таким далёким. А реальность — вот она, ощутимая, обступающая со всех сторон. Такая обыкновенная на первый взгляд.
Надолго ли?
