BE AGGRESSIVE

      Липкое, неприятное волнение оседает в груди, пока локоть сильно стискивает худая девичья ладонь, медленно отводя в противоположную сторону от аномальной зоны чрезвычайной опасности, что стоит и лукаво клонит голову в бок. Привычный оскал и хитрый прищур нацелены вызвать колкий страх и панику, но Антон держится хладнокровно.       Равнодушно.       — Ну что, домой, Антош? – весело лепечет, засунув руки в карманы со сгорбленной осанкой откланяясь вперёд, ранее затоптав сигарету носком грузных кроссовок.       Пятифан прекрасно понимает, отчетливо видит, что чужая маска пофигизма неосознанно трескается и теряется с учётом одной маленькой и светловолосой детали, что выдаёт всю шаражкину контору с поличным своими голубо-серыми шарами для боулинга вовсю таращась на врага. Стережёт своего дружка, как зеницу Ока.       Это и чертовски умиляет, и бесит одновременно.       Свидетели им пока не нужны. Нет необходимости.       Да, Рома зол, переполняется неприязнью к новому знакомому, но не категорически настроен на драку. У него поставлен расчёт на совершенно другое развитие событий.       Поговорить, как и сдержанно просил того Петров ранее в спортивном зале. Ну, а там, как пойдёт. Какой стороной ляжет монета, так и поступит.       Ребро, равнозначное недостаток желаемого ни тому, ни другому - напрочь исключено.       Каждому воздастся по заслугам. За все хорошее, так скажем.       Рома ничего обещать не может и не собирается и вовсе. Принципиально не будет. Особенно по поводу контроля за своими руками.       — Нам разве в одну сторону? – вспоминает маршрут к своему району и не припоминает, чтобы видел этого парня поблизости хоть раз.       Рома щерится шире.       Шаристый, чтоб его.       Естественно этого и следовало ожидать. Пятифан живёт на окраине города, рядом с выездом и глубоким своей таинственностью лесом, что скрывает за собой заброшенный советский лагерь, где постоянно торчит со своими друзьями и приятно проводит время. Ну, для него приятно, по крайней мере. На общественное мнение остальных из-за явной антисанитарии и других причин получить не крутую болячку, постоянно зависая в старых помещениях с просевшими деревянными полами - абсолютно по барабану.       Рома знает, где именно живёт Антон. Навёл справки.       Лично видел его улицу и точно может сказать, что это спокойный и мирный райончик.       Там не ошиваются боксеры с колонкой наперевес, звучно басящей какой-то кальянный рэп, снуя своими большими и шумными компаниями в тёмных дворах тихой ночью, разрушая атмосферу умиротворенности пришедшими на замену нервозными тиками по поводу сохранности своей шкуры, проходя мимо одной такой группы.       Опасно напороться на угрюмый взгляд. Ещё опасней на весёлый, игривый. Не смотреть, не выдавать страх, а иначе бесповоротно затянет без шанса выкарабкаться.       — Так а я проводить хотел. – переводит взгляд на примкнувшую вплотную к белокурому Смирнову. — А то ведь сейчас время, сам знаешь, та еще жуть. Не ведаешь, когда из-за угла стукнуть могут, да карманы обчистить. А тут на тебе, – огибает себя рукой, довольно красуясь. — я буду рядом и никто подойти даже не посмеет. Безопасненько.       Слишком приторно давит доброжелательную улыбку, делая короткий шаг в их сторону и Катя, словно от огня, тянет друга назад, замечая плящущих чертов вокруг горящего костра тёмных радужек с зелёным, обманчиво притягательным отливом.       — Не укушу, че боишься-то. – низко рокочет, проходясь языком по верхнему ряду зубов, совершенно не соответствуя своим словам.       Смирнова враждебно хмурится.       Её то может и не укусит, но Антона обгладает так, что тётя Карина не узнает.       А может и узнавать не нужно будет. Сразу заколачивать и в землю, к остальным усопшим, царство им небесное.       Девушку тревожно передергивает от собственных додумок, позволяя ещё стальнее обострить зло на брюнета:       — Да кто тебя такого знает? – шикает с противной миной Смирнова, окольцовывая полностью руку Петрова, думая, что тем самым прикрывает его от боксера в двух метрах.       — Познакомиться не попробуешь? – бесстыдно ехидничает, чувствуя власть при виде напряжённых дзюдоистов.       — И не подумаю. – как отрезала.       Пятифан вскидывает брови, создавая несколько еле заметных волнистых полосок. Подбешивает.       — Злая она у тебя, Петров, приструнил бы, а-то на людей кидаться начнёт. – бурчит осуждающе, с ног до головы облепляя двоих оценочным взором.       Катя не успевает и возразить себе в защиту, как с левой стороны раздаётся Антоново раздражение, всплеском выливающееся, терпимо накопленное за сегодня:       — Прям как ты? – вырывается слишком быстро.       Рома замедленно меняется, так же как и темнеющий закат, преображая черты в более суровые. Козит брови, раздувая крылья носа и заведенно мажа языком в щеку, стараясь унять кипящий чан, вместо мозгов.       Шкала отрицательных эмоций ускорено движется к красной отметке.       — А тебя, как я погляжу, за языком следить родаки не учили. Ишь какой культурный. – прицокивает языком, щурясь. — Был.       Катя скачет глазами от одного к другому, слыша в ушах стук собственного буянящего сердца.       — С тобой этикетом обмениваться, что обезумевшей собаке на лай мяукать, а так привычнее ж будет. – Петрову не удаётся сдержать лёгкой ухмылки, криво ползущей вверх. — Быдланский у тебя роднее русского, не так ли?       Финишная.       Зря.       Ой, как, зря.       Удивлённый смешок и расстояние в секунду сокращается за несколько широких шагов. Предупреждающе прислоняясь вплоть и наклоняя голову к храбрецу, Пятифан, изведенный злобой, улыбается, походя на недалекого.       — Я же тебя голыми руками порву, Петров. – ненормально посмеиваясь, вновь распускает руки, поправляя футболку и удерживая порыв вновь натянуть ткань ворота у шеи. — Не строй из себя смельчака понапрасну..– карие глаза ледянее любого льда, в то время как темно-зелёные так и плещутся ядом. — может и проживёшь дольше.       Антон каменеет, чувствуя как все конечности становятся ватными.       Жутковато.       Радиация так и хлещет через край, требуя срочно покинуть зону повышенного действия опасности - убраться как можно дальше от Ромы Пятифанова.       — Отошел. – встревает дзюдоистка, просовывая руку между телами.       Рома не смотрит на неё. Ему на самом деле плевать кто рядом. Перед ним Петров, а это самое главное.       Смирнова уже вовсю оттаскивает белокурого, пытаясь пролезть между двумя и, не дай боже, задеть Пятифана, что еще немного и кукухой полетит. Еле держится, чтобы не сорвать цепь здравомыслия и не начать кровавый разбой.       Всё внутри сжимается, когда Рома вдруг скользит по мешающей сошке, что рябит бельмом перед носом. Девушка отступает, даёт слабину перед чужим превосходством по силе.       Становится страшно, неимоверно боязно. За себя в первую очередь. Инстинкты работают безотказно, подавляя желание защищать кого-то - желанием защищаться самому.       Ему ничего не мешает сбить её с ног и сделать все остальное, что взбредет в чокнутую головешку. Сломать в щепки, порвать на куски, разбить по частям.       Пускай и занимается боевыми искусствами - для Ромы она на раз плюнуть в качестве врага. Так, перекусить в сухомятку перед плотным ужином. Катя не знает как у таких как он все устроено. Что стоит выше принципов и каким правилам подчиняются. Не знает на что способен брюнет, потому что только слышала о нем и видит впервые. У неё абсолютно ничего выигрышного против, кроме одного козыря в кармане.       Единственное преимущество, что у неё есть, так это вызванная вовремя подмога, что и позволяет вмиг расслабиться, вытянуть уголки губ выше к ушам, довольно посматривая за спину Пятифана - косясь к проезжей части, откуда слышны скользящие по земле шины, собирающие пыль, заставляя всех обернуться и обратить внимание на себя.       Покорябаная в некоторых местах полицейская машина медленно останавливается совсем рядом, опуская стекло и давая лицезреть уставшее лицо мужчины, что облокачивается локтем в открытрытое окно и со вздохом осматривает подростков. Опять двадцать пять.       Константин Владимирович Тихонов - участковый уполномоченный полиции за своим административным участком, закончивший сегодняшнюю смену и неохотно примчавший по просьбе одной юной особы, что сейчас высокомерно скрещивала руки, обреченно закатил глаза, предчувствуя этот ненавистный аромат разборок у несовершеннолетних. Заметив самого высокого, подмахивающего ребячески ладонью, мужчина чуть не завыл.       Сколько можно-то?       Рома, искренне забавляясь, шумно прогоготал.       — На помощь его что-ли позвала? – указывая большим пальцем на Тихонова, усмехнулся боксер.       — А тебе, смотрю, завидно, да? – выкобенивается Смирнова, смелее показываясь из-за Антона. — Пойдешь домой один-одинёшенька, а тут на тебе - мы-то с сопровождением и никто подойти не посмеет. Безопасненько.       Улыбка становится острее, пока Пятифан провожает девчонку взглядом до машины.       Катя скрывается быстро, пулей плюхаясь на заднее сидение и тут же вылезает из окна, замечая пустое место рядом.       — А вы чего стоите судачите? Ноги в руки и поехали. – басит Тихонов, ожидая пока все заберутся к нему в авто и он наконец хорошенько наполнит желудок, примчав домой и слопав несколько тарелок с щами.       Времени на полноценный обед или завтрак бывает крайне мало из-за шкодников-подростков, бедокурящих на право и на лево, не щадящих взрослых дяденек с больной спиной и скрипящими суствами.       Всё бы ничего, но это же Катька - дочь друга и по совместительству соседская девчонка с улицы. Знают семьи друга друга давно, ходят в гости часто, а уж сколько раз они отдыхать ездили - не пересчитать.       Отказать - грех. А помочь, так вдвойне на себя кару божью взять.       Как начудит, как намесит кучемалу - так потом пожалуйста, разгребайте мою манную кашу, да меня в это не втягивайте. Сами по губы искупайтесь, да приключениями и занозами насладитесь.       Заманало маленько, но это же дети - цветы жизни.       На могиле.       — Дядь Кость, а вы че это, в таксисты заделались что-ли? – издевается, намекая на двух светловолосых подружек. — Каждого теперь по домам отвозить собираетесь? Ох, какой почётный и благородный полицейский. Моё уважение. – имитируя снятие головного убора, Рома заблагоухал задорством.       — Да, ради тебя любимого Пятифан, так что прекрати выступать со своей клоунадой и садись уже, пока не накрутил тебе ещё и за хулиганство.       Действуя не совсем честным путем, мужчина напомнил про учёт паренька и заметил мелкое изменение в лице. Задело.       — Нелегальщиной промышляете, ай-яй-яй. – покачал головой. — За такое можно и схлопотать, знали?       — За проделки твои схлопотать можно, чудик. – усмехнулся Тихонов. — Отправлю, вон, в колонию для несовершеннолетних за драку два месяца назад, да бывай с миром. – улыбнулся, фантазируя таков расклад. — И махай, кидай - да что хочешь, то и делай там, только покоя людям дай и сядь уже в машину, пока пинками не загнал.       — Я б с превеликим удовольствием, пропущу мимо все ваши слова до тачки, но у нас с Тошкой дело есть. Обговорить надо б, а то недопонимания вырисовываются. – два шага вперёд и поворот на кареглазого. — Да, Петров?       И вновь.       Вновь все взгляды обращены на него, вопросительно хотя услышать окончательный ответ.       Неуютно.       — Да ты его поколотить хочешь! Дядь Кость, ну я же вам сказала, если не сядет - силой тащите! Он же домой живым не вернётся! – жалобно верещит Смирнова, оттягивая форму мужчины за рукав.       Ей богу, сейчас все по швам пойдёт.       Кое-как отцепив паникершу, Тихонов выгнул бровь, настолько опустошенно чувствуя себя, не способный даже гаркнуть на ребятню.       — Че она орёт ересь одну? У меня ща уши завянут, дядь Кость! Мы чисто поболтать хотели просто, в парке на лавке посидеть, лясы поточить. – невинно возникает Пятифан, пытаясь перебить визгливый водопад, что нарастает в жёсткое руганье.       Петров выдыхает, равняясь с Ромой, плечом к плечу вставая напротив машины и ощущая буравящий взгляд с боку.       Неожидал такой инициативы, да от Антона так точно.       — Да у нас возникла-то мелкая совсем недомолвка, надо бы решить поскорее, так что езжайте лучше. – непринуждённо махает рукой. — Тёте Лиле привет передавай и извинения за то, что зайти сегодня на пирожки не смогу.       Петров правда надеялся, что умоляющий взгляд сработает на мужчине, что словно подозревающая всё и вся камера наблюдения сканировал настроение и поведение ребят, выявляя тревогу.       Переметнувшись на Рому, Тихонов вздохнул, не видя и намёка на веселье. С перевесом в пользу мальчишек сделал для себя выбор, опустив Катины условия жирным шрифтом и давая шанс разобраться тем самим.       По взрослому.       — А ну быстро в машину сел, Петров! Я матери так и скажу, чтобы она тебе больше в жизнь не готовила ничего, урод! Садись в машину, кому сказала! – прибегнув к попытке выйти, Смирнова обескураженно захлопала ресницами, нервно дергая заблокированную дверь. — Почему закрыто-то, а?! Откройте!       Тихонов спокойно завёл мотор, с усилием крепкой воли не замечая надоедливые выкрики с заднего сидения и кивнул в знак прощания головой.       — Угомонись, они большие уже и могут сами все решить. – смотря исключительно на Рому, тот черство добавил. — Без рукоприкладства.       — Как всегда абсолютно правы, товарищ полицейский. – сыто скалясь, подтвердил боксер.       Выруливая на проезжую часть и ожидая пока дорога расчистится, мужчина прокашлялся.       — Да он..– задыхаясь возмущение, пыхтела краснощекая. — он же от него мокрого места не оставит. Вы чего наделали?..       —А ну цыц. – приструнил, грозно вскинув указательный палец. — Я Ромку с самих пелёнок знаю. Бегал тут в штанцах красных, да нянькал я его. С папкой дружил и скажу я так: хулиганье то ещё, но не убийца. Не вздумай сравнивать. Голова на плечах имеется, а значит и решат все ладно, да разойдутся. Нечего тут слезы лить, салон мне мыть от соплей потом кто будет? Рёва-корова?       — Ничего я не лью! Попросила же, по человечески! А вы что?! – шмыгая красным носом все не успокаивалась блондинка, пытаясь незаметно вытереть выступающие слезинки. — Тоже мне, представитель закона. – писклявым голосом пародировала Смирнова.       — Вся в отца истеричка. – тихо пробурчал, постукивая пальцами по баранке руля.       — Что?!       — Салфетки, говорю, на, горе луковое. Да вытри по нормальному, чтобы не текло все по подбородку, а то вон, сопля уже свисает, вишь? – через зеркальце показывает на себе как именно видно склизкую жижу с носа, аккуратно укрывая улыбку за кулаком.       — Прекратите насмехаться!       — А зелёная-то какая, матерь божья. – охая, театрально удивился тот.       — Дядь, Кость!       Тишина.       Не звенящая, не мертвая и не пустая.       Неловкая скорее и тягучая.       На улице тепло и красиво. В такое время бы гулять, отдыхать с друзьями, родными.       Петров же идёт на собственную казнь, не зная будет ли она мучительной или милосердной.       Как того пожелает его личный палач, заранее подготовив топор при помощи точилки.       Повезёт, если будет острым. Безболезненно и с одного удара.       Чтобы не дать понять, что все, конец.       В худшем из случаев топор может оказаться тупым.       Как на зло.       Антон не говорит ни слова, слепо следуя за боксером, что действительно ведёт его в самый настоящий парк. Людный и неподалеку от его района. Буквально пару десятков минут пройти и уже дома.       Не верит глазам и всему, что движется.       Все это настолько странно и не укладывается в голове, что Антон ждёт скорейшую подлянку. Со всех сторон и от Ромы в первом числе, что, на минуточку, расслабленно вышагивает впереди, даже не оборачиваясь. Предвидит, что жертва рядом. Не смеет улизнуть.       Даже мысли такой не допускает.       Он уверен, что Антон бредет следом. Озирается по сторонам, поглядывая на других прохожих и не понимая ничего. В корне. Неужели и взаправду обычный разговор? Не на повышенных тонах, не с угрозами, а простая беседа, где можно спокойно высказать все, что накипело.       Петров все равно не может отделаться от двоякого ощущения. Подвох обязательно есть. Не важно какой, но он будет.       Туго стискивает ручку сумки и осторожно присаживается на лавочку, с другого конца от брюнета. Молчание не прерывается никем. Словно они просто посидеть пришли, насладиться вечерней погодой.       Длится это конечно не долго, но Антон считает, что к лучшему, когда слышит резкий, требовательный приказ:       — Ну, я тебя слушаю.       Антон с минуту смотрит на Рому, что сгорбленно облокотился локтями на колени и смиренно ожидал пока белокурый начнёт глаголить свою истину.       Идущую параллельно той, что бессовестно наплели Роме.       — Тебе как, в деталях или кратко?       — Поебать, просто скажи уже что-нибудь в свое оправдание или же я реально тебе зад надеру.       Петров было тушуется, хмуря брови к переносице.       Весь тот былой сопернический настрой быстро слег в пучину, видя как бледно напряжен сейчас Пятифан, бесконтрольно ковыряя заусенец и делая себе больно, не замечая подступившую кровь у ногтя и сдирая кожицу с мясом. Будто волнуется перед тем как узнать окончательный вердикт. Рома знает, что Антон не виноват, но ему страшно услышать это от первоисточника. От проверенного носителя информации, убеждаясь в опасениях и пуще разочаровываясь.       Намного легче навязать себе сладкую чушь и пудрить мозги, чем познать горькую правду и носить тонный груз на душе.       Неужели такой как Рома может о чем-то сожалеть?       Невероятно.       — Она изначально не хотела отвечать на твои звонки. – не задумывается над жёсткой формулировкой, вываливая как есть и краем глаза замечает как Рома опускает голову на руки.       Бесстыже добивает.       — Кто кого поцеловал первым.       — Хочешь услышать, что это был я? Думаешь легче станет?       — Я уже ничего не хочу слышать.       — Тогда не спрашивай очевидного. – холодно чеканит, не собираясь сюсюкаться.       Петрову плевать, что Пятифан сейчас переживает такое печальное расставание со своей возлюбленной.       Антону тоже было что пережить.       И пережитое теперь тенью следует за ним по пятам в ночных кошмарах, блеском отдавая в сознании тот самый нож-бабочку.       От воспоминаний нездорово лихорадит.       — Сука-а-а-а. – протяжно стонет, откидываясь головой на спинку лавочки.       — Я хочу, чтобы ты сразу уяснил несколько простых вещей: во-первых, она мне не нравится и не нравилась никогда. – Рома смотрит сосредоточенно, внимая каждому слову. — Во вторых, не одного тебя облапошили - Маша использовала меня, как объект, чтобы позлить и вывести тебя из себя. И в третьих, если тебе и правда есть чем думать, то отношения ты будешь выяснять не со мной, а с Машей. А то такое чувство, как будто изменила тебе не она, а я.       Удрученно молчит, кусая губы и что-то обдумывая для себя.       Надламывает, собирает по кусочкам.       Воедино выстраивает картину.       Мечется из одной чаши весов к другой. Обдумывает кому верить и кому нет.       Побеждает, как и всегда, реальность - жестокая и серая, что обливает ледяной водой из ведра и даёт отрезвляющую пощёчину.       Вытряхивает склад розовых очков, растоптав те в пух и прах.       — Я бы не стал к тебе лезть, если бы она не предъявила, что ты к ней приставал.       Вот это новости.       Схватывающие дар речи.       Антон в шоковом состоянии. Насколько же нужно иметь наглости, чтобы бездумно лепечить такое?       Без страха быть пойманным на явной лжи.       — Ты сейчас серьёзно? – глаза по пять рублей и Ромку уносит опять к шкале гнева.       — Нет, Петров, я тебя сейчас наебываю сижу. – саркастично цедит с непоколебимым лицом. — Тебя и себя заодно. За компанию.       — Зачем ей это делать?       — Ты думаешь я ебу? – вытягивает длинные ноги, следя за проходящими мимо парочками, что любовно держатся за ручки. Внутри неприятно щемит. — Захотела бы расстаться, то пожалуйста, нахуй такие извилистые пути искать, блять, не пойму.       — Не ко мне вопросы.       — Психолог из тебя, конечно, параша.       — Я и не претендовал.       Пятифан, ничего другого и не ожидая от дзюдоиста, хмыкает, медленно поднимаясь с лавки. Потягивается, мыча под нос нечленораздельное и встаёт перед Петровым, делая самую неожиданную вещь из всех, что можно было только представить.       Погодите, а это разве не?..       Антон сухо сглатывает, видя перед собой не оскал, не злодейскую ухмылку, а простую, светлую улыбку, которой одаривает его тот самый придурок, чурбан и козёл.       Рома не похож на самого себя с этим выражением.       Сквозь отчаяние делает вид, что в норме.       Что его совершенно не ранит.       Антон находит некое сходство с самим собой. Профессионализм в смене масок у них неотъемлен.       Вот только не всегда так просто улыбнуться и обмануть всех на свете.       Всегда будет то, на чем можно подловить.       Глаза - это зеркало души.       И на данный момент они предательски выдают Рому начисто.       Тот самый подвох так и мигает перед глазами, как и кое-что другое..       Широкая Ромкина рука, зазывчиво протянутая и уверенно ожидающая пока её примут.       Приятельски сожмут в ответ.       Антон всегда продумывает каждый свой шаг, каждый поступок. Знает наперёд, что и где сказать.       Аналитически промышляет и обладает нехило развитым складом ума.       Петров ожидает, осмысливает и считывает.       Каждый первый опыт в какой-либо области для него важен.       Антон думал, что все, что случается впервые к лучшему и несёт за собой благо, чтобы не повторять ошибок, наступая на те же грабли.       Оказывается, не всегда в первый раз может идти к лучшему.       Впервые в жизни Петров застан в расплох действиями неизвестного человека, безвозмездно ставящего его в тупик своим неординарным мышлением.