Извините, мы эмоционально закрыты

Да когда этот слезопоток уже закончится? Гарри всхлипнул и достал еще одну салфетку из коробки. Высморкался и перевернулся на другой бок, упершись взглядом в стену. Водоворот ушел, но что-то внутри Гарри все равно надломилось. Рон же считал, что выплескивать эмоции надо, это полезно и все в порядке. И потом он еще отругал Гарри, когда услышал его заявление, что тот давно уже не плакал, тем более вот так — навзрыд. — И ты еще удивляешься, что тебя так размазало? — спросил его Рон. — Мордредов ты обмылок, ну почему мужчины так боятся проявлять свои чувства? Эта фраза прозвучала так… по-гермионовски. — Ты тоже мужчина, — напомнил ему Гарри, вытирая свой нос салфеткой. После того нервного срыва сентиментальность Гарри выкрутилась просто на максимум. Его могло растрогать все: начиная с красивого снегопада за окном и заканчивая тем, что Рон заботливо принес ему какао в постель. Но больше всего влияния оказалось у воспоминаний. Вместе с тем, что всплыло ночью-которую-нельзя-называть-истеричной-потому-что-Рона-это-огорчает, подтянулось и другое. Еще несколько дней назад эти эпизоды вряд ли вызвали бы у Гарри какую-то эмоцию. Ну было, ну… что уж теперь? Но контекст поменялся. Та штука, которую он случайно сам с собой проделал, пересобрав заново некоторые свои воспоминания… Гарри не знал, как объяснить даже самому себе, но это действие словно показало ему другой угол, с которого можно на все посмотреть. И нет, не чтобы пожалеть себя и обвинить всех во всем, а чтобы… чтобы понять, что в тот момент ему было нужно. Гарри поделился этой мыслью с Роном, когда тот пришел в спальню проверить, как проходит его слезовыжимательная терапия. — Ну, в этом есть смысл, — кивнул Рон. — Если ты чувствуешь себя так же, как когда-то, и задним числом теперь знаешь, что тебе бы тогда помогло… Это может и сработать. Если правильно копать. Вот в том, правильно ли он копает, Гарри уже не был уверен. А может, он просто слишком привык не трогать болезненное, отстраняться от этого, и теперь любое эмоциональное проявление казалось сверх нормы? — Я не всегда понимаю, где я рефлексирую, а где просто жалею себя, — дернул плечом Гарри. Он высморкался, скомкал салфетку и бросил к остальным в щель между стеной и кроватью. — Мне кажется, ты не из тех людей, у кого есть риск упасть в жалость к себе и замереть в этом состоянии навсегда, — пытался успокоить его Рон. — Ничего страшного, если это помогает. — Да просто... странно, — вздохнул Гарри. — А еще я столько херни разной вспомнил… Рон лег рядом и закинул на Гарри руку. — Что-то особенное? Специфическое? Болезненное? Гарри задумался. Стоит рассказать или нет? Временами, когда Рон забегал и плюхался рядом, Гарри решался чем-то поделиться. Но от некоторых воспоминаний в горле вставал такой ком, что сложно было себя заставить выдавить даже слово. Сто процентов, начни он рассказывать подобное, нового слезопотока не избежать... — Да вот, например, те же Дурсли... это просто нелепо, насколько часто я сейчас вспоминаю их. — И что они? — Ну я… — Гарри замешкался. — Например, я до какого-то возраста даже тянулся к тете. Не понимал, что со мной не так, почему я неправильный, что мне нужно сделать, чтобы меня хотя бы, блин, не презирали! — Это понятное, — кивнул Рон. — До какого-то возраста дети вообще не могут вдуплить, что взрослый человек способен причинить им вред, и принимают все на свой счет. Гарри мысленно поблагодарил Рона, что в этот раз он не стал эмоционировать, а посмотрел на ситуацию с сухой, логической и отстраненной позиции. Гарри с трудом вывозил свои эмоции — чужие просто бы его добили. — Угум, я что-то такое читал. Или слышал от Джинни, Гермионы, а может, и от тебя. И на ребятах это видел, но… к себе как-то ни разу не применял. У меня вообще почти все мое детство словно из памяти вышибло. Я так думал. — Гарри закрыл глаза и немного помолчал, собираясь с мыслями. — Был день... очень-очень херовый день. Я только в школу пошел, и там буквально все, что могло пойти не так, пошло не так. Дадли порвал мою тетрадь с домашкой, учительница наорала на меня за это, якобы я — безответственное маленькое отродье, одноклассники там чего-то тоже, потом я еще что-то важное потерял… да в целом, херня на херне. Я пришел домой расстроенный, психованный и… Голос дрогнул, Гарри закашлялся и понял, что уже не может продолжить. Такой идиотизм — грустить из-за ерунды, которая произошла с ним настолько давно. — Ты не получил никакого сочувствия? — тихо спросил Рон, погладив Гарри по плечу. — М-м-м, нет, — выдавил из себя Гарри. Во рту совсем пересохло. — Мне… как бы досталось. За то, что сопли распустил. Рон шумно выдохнул. — Досрочный ответ, — объявил он, но совсем не торжественным голосом. — За любое проявление эмоций тебе всегда прилетало, ага? Гарри кивнул и вытянул из коробки еще одну салфетку. Скоро и эти кончатся… — Д-думаешь, оттуда все и пошло? — Даже не сомневаюсь, — откликнулся Рон. Гарри развернулся и уткнулся лбом в его плечо. — Значит, я с детства поломанный, — заключил он. — Блин, Гарри! — Рон как будто бы даже разозлился на него. — Можно подумать, у тебя были другие варианты! — Ну… — Ты вел себя так, как получалось, как было безопаснее. Не надо кидаться такими громкими словами! Гарри зажмурился. Он понимал, о чем говорил Рон, но не мог до конца принять эту мысль. Слишком непривычная, слишком чужеродная. А еще… если он все-таки с ней согласится, то должен будет признать, что все это время жил неправильно, что могло быть по-другому. — Знаешь, мы с Кэтрин немного поговорили, пока ты отвлекал ее дочку, — заговорил Гарри после долгой паузы, — и она предположила, что для родителей магглорожденных, наверное, должны быть какие-то группы помощи и поддержки. И я подумал еще… вряд ли, конечно, та же тетя Петуния туда пошла бы, но… — Забавно то, что если бы и пошла, то ей самой стало бы легче, — заметил Рон. — Они же по сути просто… боялись тебя? Гарри сжал пальцами переносицу. — И все же я могу их понять… — А тебя кто поймет? — перебил его Рон. — Ну… — Помнишь, как в Аврорате учили? Сначала «Протего» на себя, потом на остальных, — отрезал Рон. — Ты был младше, слабее и уязвимее, уж можно было тебя не чморить хотя бы! Гарри фыркнул. За последние дни откровений Рон уже не в первый раз входил в режим «папы-медведя». Раньше Рон казался расслабленным родителем: не беда, разберемся, все решаемо, ай, да не парьтесь вы! Как будто бы Гермиона лучше подходила на роль защитницы, Гарри без проблем мог представить, как она впрягается за Розу или Хьюго — даже если они и правда накосячили. Но теперь… нет, Рон не станет мириться, если кого-то из ребят обидят. И это еще страшнее — понимать, что мягкий, дружелюбный и неконфликтный человек хочет вырвать тебе позвоночник. Так Рон еще высоченный, может нависнуть, как хищное опасное животное — и никакой образ вечно веселого чувака на расслабоне не спасет. — Что-то еще вспомнил? Что там терзает твой разум? — спросил Рон, неверно считав причину долгого молчания Гарри. — Да. То есть, нет, — ответил он. — Вспоминал, но не прямо сейчас. — Снова Дурсли? Гарри прикусил губу. Больно, слишком больно это признавать, но… — Сириус, — выдохнул он, но продолжить свою мысль так и не смог. — Понятно. От любимых и родных всегда больнее, да? И Гарри снова утянуло в бездну образов. Дом Блэков не такой уж и большой особняк, но совершенно безразмерный, когда требовалось отыскать там Сириуса. Коридор длиною в милю, стены плотнее и толще скалы, и все комнаты — пустые, хотя везде полно людей. — Мне нужно было с кем-то поговорить, — хриплым голосом сказал Гарри. — Не о Волдеморте, не о Пожирателях, не о «Пророке», а просто… просто поговорить. Рон прижал его к себе. Пальцы успокаивающе гладили затылок Гарри. — Он избегал тебя? — шепотом спросил Рон. — Я правильно помню? Хватило сил, чтобы кивнуть. Комок в горле опять не давал словам прохода. В носу защипало. Осень стремительно приближалась, летний долгий день пролетал за секунды, но каждую из них хотелось провести с Сириусом. И даже обойтись без разговоров, ладно, черт с ними! Сириус ведь не обязан был знать, что сказать Гарри, не обязан был его утешать и возиться с ним — ему бы со своими проблемами разобраться! Но как же все-таки его не хватало… — Иногда мне казалось, что я схожу с ума, — дрожащими губами выдал Гарри. — Ловил себя на мысли, что может… может, «Пророк» прав — и я все выдумал? Мне почудилось? Я преувеличил, не так все понял? Рон молчал, но его пальцы продолжали перебирать волосы Гарри. — Я не понимал, что происходит и не знал, могу ли доверять даже самому себе. Вдруг я просто ненадежный рассказчик из какой-то там книжки? Если моя реальность — нереальная? — Это очень жутко, — отозвался Рон. — Мне… мне нужен… нужна была… — Гарри вздохнул, не зная, какое слово сюда вставить. — Опора? — Да, — Гарри шмыгнул носом и перевел дыхание. — Хотя… у меня же были вы. Ты, Гермиона, Джинни и другие ребята. Нельзя сказать, что я несчастный такой один на свете против всего мира, но… — Это не то. Мы твои ровесники, на одном с тобой уровне, и мы не могли дать тебе никаких ответов, — объяснил Рон и добавил после небольшой паузы: — Ладно, может, у Гермионы какие-то ответы все-таки были… Эта ремарка вызвала у Гарри горькую усмешку. — Какие-то были, да, — согласился он. — Я не знаю, что сказать, — признался Рон. — На логическом уровне я понимаю, почему все так. То поколение ничего этого не умело, не понимало — у них все иначе устроено. Да даже… — он стушевался на какое-то мгновение, но потом быстро собрался: — Даже вот произойди прямо сейчас нечто, через что прошли мы, только теперь в центре событий — наши дети. И вот мы все из себя такие умные, прогрессивные и осознанные, мы бы нашли правильные слова? Нет, не нашли бы. Гарри много думал об этом, особенно после той истории с Берком. Он и эту ситуацию толком не смог объяснить Джейми, а она даже близко не подошла к тем ужасным масштабам… — Но… это мои дети, — продолжил Рон. — Я за них отвечаю, я их защищаю. Я могу быть растерянным и напуганным, но я все равно их папа, понимаешь? В какой-то момент мне все равно нужно будет собраться и подставить свое плечо. — А как же «Протего» на себя, потом на других? — вернул ему Гарри. — Так в том и прикол, — Гарри не видел его лица, на слышал по голосу, что Рон улыбался. — Иногда ты не хочешь накладывать на себя Защитные чары, и тебе нужна причина, чтобы это сделать, потому что застыть, лечь и умереть — проще. Ни черта не проще. Но Гарри понял, что Рон не о его ситуации с крестражем говорил, а в общем. Кто-то просто не хочет спасаться — ни для себя, ни для других. И, кажется, до недавнего времени Гарри был одним из них. — Розе и Хьюго очень повезло с тобой, — выпалил он. — И с Гермионой. Хотелось бы мне еще в детстве повстречать кого-то вроде вас нынешних. Рон отбросил пряди со лба Гарри, скользнул пальцами за ухо, почесал там. — Если бы у меня был маховик времени, я бы вернулся далеко-далеко назад, чтобы там обнять тебя, малыш, — шепнул он. От этого совершенно неуместного и неожиданного обращения Гарри пробрало до костей. Так Гарри точно еще никто не называл. Может быть, мама и папа, но потом?.. Ему даже показалось, что Рон обратился не к нему настоящему, а к тем версиям маленьких Гарри, у которых не было никакой опоры. И в мыслях вновь смешались времена. Те же воспоминания, где Гарри бродит по дому на площади Гриммо и ищет Сириуса, а может, просто пытается найти себе место, где голоса в голове не такие громкие и грудную клетку так сильно не сдавливает. Но за очередным поворотом он… натыкается на Рона и Гермиону. Не тех растерянных и неуверенных пятнадцатилетних ребят, а сегодняшних — взрослых. — Мне жаль, что ты проходишь через все это, — шепчет взрослая Гермиона пятнадцатилетнему Гарри, и в ее глазах стоят слезы. — Это ужасно несправедливо. А взрослый Рон, наоборот, улыбается и протягивает пятнадцатилетнему Гарри руку. Он никак не комментирует ситуацию, никого не ругает, не срывается, не бросается длинными душными объяснениями, почему вся эта хрень происходит. Нет, он подбирает самые замечательные слова на свете: — Я люблю тебя. Горячие слезы опять потекли по щекам. У Гарри уже не осталось сил, чтобы отругать себя за это. Хер с ними. Пусть текут. Все равно они не останавливаются… Он хотел сказать настоящему Рону что-то, как-то его поблагодарить, ответить взаимностью, но единственное, что он смог из себя выдавить — какой-то невнятный скулеж. Взрослая Гермиона в его мыслях растворилась, а может, просто ушла за кулисы этого воспоминания, ожидая своей реплики. Но взрослый Рон остался, положил руки на плечи Гарри-подростка и спросил: — Как я могу тебе помочь? У Гарри-подростка тоже комок в горле — там застряла просьба, и она ему кажется слишком нелепой, глупой и детской, чтобы выпустить ее наружу. Он видел смерть Седрика, он видел возрождение Волдеморта, он сражался с василиском, он улетал от дракона, он совершал еще какие-то безумные подвиги. Он пережил столько всего, а сейчас ему просто грустно. Но сравнимо ли это со смертью Седрика, или возрождением Волдеморта, или сражением с василиском? Есть дела поважнее, чем грусть. — Хочешь поболтать о чем-нибудь? — спросил взрослый Рон в его голове. — Можем заняться вместе чем-то, чтобы отвлечься. В груди одновременно и сжимало, и трепетало. Гарри тянуло вниз к земле, хотя он был готов воспарить. — Или просто посидим, помолчим? — совсем-совсем тихо спросил взрослый Рон. — Как думаешь? В его мыслях Рон выглядел старше, чем сейчас, и огненно-рыжие волосы начали седеть, а морщинок вокруг глаз стало больше. Даже очки на его носу обычные: Гарри видел преломление в линзах, которого не было в тех очках от дислексии. У Гарри-подростка мокро под веками, он ничего не может сказать и кивает на последние слова Рона. И вдруг, как по щелчку, они оказываются в другой комнате, где есть диван. Они садятся, и Рон приобнимает Гарри за плечи. Ничего не происходит, никто не произносит ни слова. Они просто сидят. Рон почесывает его плечо и что-то мурлыкает себе под нос. Мыслями он не здесь, возможно, он даже не думает о Гарри или о том, почему они оказались тут. Гарри почему-то кажется, что в голове Рона сейчас прокручивается последний квиддичный матч. И все же Рон здесь, сидит с ним. Гарри знает — если он осмелится заговорить, Рон выключит свой воображаемый матч, как экран телевизора, и будет ловить каждое слово. И это… так реально, так правильно. — Мне кажется, у Сириуса… ну, было что-то такое. Похожее на твой ноябрь, — выдохнул Гарри, вынырнув из своей странной фантазии. — У него просто не хватало сил, чтобы… ну… Но разве нужно так уж много сил, чтобы просто посидеть вместе? Или Гарри опять слишком много хочет — и это так не работает? — Да, думаю было, — согласился Рон. — Узнаю похожие признаки. Гарри прикусил губу, не зная, как сформулировать свой вопрос. Видели ли Роза и Хью его в плохом состоянии? Как Рон себя вел? Скрывал от них и храбрился? Делал все через силу? Или избегал и в любой непонятной ситуации сдавал их Молли, братьям или Гермионе? — А Роза и Хью?.. — начал Гарри, надеясь, что вопрос сам соберется в процессе, но этого не потребовалось. Рону хватило начала, чтобы дать ответ: — Да, они знают. — И… как? — Ну, как сказать, — Рон почесал подбородок, — когда ты в этом состоянии, тебе трудно вообще что-либо делать, объяснять и взаимодействовать, так что первый раз был похож на пиздец. Они не понимали, что происходит, а я бесился, потому что мне не хватало сил что-то с этим сделать. Но потом отдельно от ситуации, когда полегчало, я все объяснил и извинился, — и тут Рон неожиданно улыбнулся. — Знаешь, забавно, я тогда сам не особо понимал, что со мной такое, не знал этих всех названий, просто описывал им свои ощущения. Но они меня поняли. Слава Мерлину, мозгами они в Гермиону! — А потом? Когда они уже знали, что это такое? Рон немного помолчал, наверное, подбирая какой-то пример. — В прошлом году мой ноябрь длился аж до января. Они вернулись сюда на каникулы, а я… лежу, — поделился он. — Лежу и не могу встать приготовить им даже что-то простое, ненавижу себя за это, но все равно лежу. — И они?.. — Пришли полежать со мной, — вздохнул Рон. — Я сказал им, что чувствую себя ужасно: ведь у нас были планы, в каникулы надо отдыхать, веселиться. А они… блин, представляешь, они меня успокоили! Сказали, что рады просто побыть со мной, не обязательно идти на каток или рождественскую ярмарку. Я аж расплакался от умиления, — фыркнул он. Гарри почувствовал, что губы сами собой растянулись в улыбке. Черт… так просто? — И вот знаешь, мы реально так провалялись весь день. Иногда болтали, иногда молчали. Обнимались, дремали, Роза читала нам с Хью что-то… это сильно подбодрило, и у меня получилось встать, привести себя в порядок. Дома был бардак, и ребята мне помогли разобраться с ним. Я чувствовал себя неловко, конечно, они же не обязаны решать мои проблемы, ведь это я должен быть их стержнем, а не наоборот. Гарри прекрасно понимал, о чем говорил Рон. Последние месяцы перед разводом он тоже плавал в каком-то таком странном состоянии. Сейчас задним умом он понимал, что это мог быть депрессивный эпизод или что-то из того, что Рон для краткости и удобства называл ноябрем. Но, в отличие от Рона, Гарри не хватило смелости признаться семье, что он не справляется. Так же, как и Сириус не смог сказать ему, что плохо себя чувствует. Наверное, он тоже думал, что вывезет сам, что не стоит демонстрировать крестнику свои проблемы. — Я тут вспомнил, что мне Хьюго сказал тогда. Ну, когда я бухтел, что они не должны мне ничего, и все такое, — заговорил Рон. — Как-то он так неожиданно красиво выразился, что… что вот как будто бы этим всем я подарил им право на грусть. Как бы, ну… — Рон взмахнул рукой, наверное, раздосадованный, что не может передать дословно. — Хью лучше выразился, конечно, я так не умею. — Я понял, — шепнул Гарри. — Они увидели, что так бывает, и со всеми может случиться — даже с ними. — Типа того, — вздохнул Рон. — И что это решаемо, они тоже видели. В смысле… я, конечно, могу расклеиться, но все равно ради них я собираюсь и что-то с этим делаю. Читаю, изучаю, учусь дышать, вытаскиваю себя на прогулки, занимаюсь йогой и все такое. Делаю те маленькие дела, которые способен сделать. Хочется делать больше, конечно, но что уж… как получается. Гарри подумал, что хотел бы узнать обо всем этом раньше — до того, как он сам начал проваливаться куда-то на дно. Даже на примере Сириуса. Может, ему самому не хватило бы мозгов, как у Розы и Хьюго, чтобы сказать ему что-то трогательное и милое, но… просто побыть с ним рядом? — Это ты говорил мне, что мы копируем установки, которые видим в детстве? — спросил Гарри хриплым шепотом. — Хер знает, может, и я. А что? — Да просто… я же тоже убегал от своих. Как Сириус от меня, — объяснил Гарри. — И Дамблдор, и… Ремус, мне кажется, тоже отстранялся в какие-то моменты. У Гарри вдруг собралось еще кое-что. Почти все взрослые, которые помогали ему, спасали, выручали… они делали это для дела. Перевести его из одной локации в другую? Пожалуйста! Прийти на помощь, когда окружили Пожиратели? Нет проблем! Остановиться на секунду и спросить, в порядке ли он, вывозит ли Гарри происходящий вокруг пиздец? Кажется, по-настоящему это волновало только Молли. Для всех остальных он просто был оружием, символом, проекцией, воспоминанием… — Меня все время преследовало ощущение, что нельзя размазывать сопли. На это нет времени. Я словно... запретил себе это, — проговорил Гарри. — Не знаю, я… мысли наскакивают друг на друга, я не понимаю. Слишком много всего, и одно цепляет другое, и я все вспоминаю, вспоминаю и вспоминаю… Он уже устал. Устал лежать, устал грустить, устал быть в этом моменте, устал анализировать. Хотелось просто отключиться и не думать ни о чем. На глаза опять навернулись слезы. — Когда это уже закончится?.. — с трудом выдохнул Гарри. — Я не знаю, милый, — шепнул Рон, поцеловав Гарри в макушку. — Я верю, что ты со всем справишься, но… у меня нет ответа, сколько это займет. Гарри всхлипнул и кивнул. Он приобнял Рона и дернул край его футболки, задирая ее вверх. Рон напрягся, Гарри почувствовал, как под его ладонью живот втянулся, словно избегая прикосновения. — Гарри? Мне кажется, ты сейчас… — Я не… не это, — Гарри нахмурился, осознав, как считывался этот жест. — Мне просто надо, ну… чувствовать тебя. — А, понял, — выдохнул Рон. Он сел и стянул футболку через голову. Гарри дернул его за резинку штанов, и Рон приподнял бедра. Кое-как, путаясь в рукавах, штанинах и одеяле, Гарри разделся сам и прижался к Рону, навалившись на него сверху. Рон обхватил его ногами и руками, снова поцеловал в макушку. Гарри вспомнил о Джинни, она тоже так делала. Так откровенно, как с Роном, он с ней, наверное, никогда не говорил — Гарри не хватало внутренних сил, чтобы произнести вслух какие-то вещи. И дело было не в Джинни и не в доверии. Она бы все приняла — Гарри знал это еще в те дни, когда они только начали встречаться. Суть в том, чтоб снять с себя все эти дурацкие слои одежды, прижаться друг к другу, и просто… чувствовать. Ведь слова не шли, не получалось рассказать о том, что терзало изнутри. Это был их способ заземлиться, хотя они не знали этого слова или не применяли его к этой штуке. Изредка Гарри даже плакал, но очень тихо, не поднимая головы, и Джинни гладила его по спине, шее, зарывалась пальцами в волосы. Гарри знал, что она слышит его тихие всхлипы, чувствует, как вздрагивает его тело, и все равно он почему-то не мог посмотреть ей в глаза, не мог ничего ей сказать. Наверное, это и погубило их отношения. Они так хорошо друг друга чувствовали, что забыли о необходимости говорить, думали, что обойдутся, что одних ощущений будет достаточно. Не вышло. Гарри прижался к Рону теснее. Тепло другого тела, гладкость кожи, колючие волоски на ногах, цитрусовый запах после душа — все это усиливало мощное чувство поддержки, которое Рон на него обрушил. — Ты еще не устал возиться со мной? — спросил Гарри. — Последние дни я только и делаю, что плачу и ною. — Я тоже хандрил, — напомнил ему Рон. — Ты уставал со мной возиться? А если Джеймс или кто-то из ребят будет грустить и переживать, ты устанешь с ними возиться? Когда Рон вот так вот все переворачивал, Гарри понимал, насколько нелепо звучали его вопросы. И что те правила, которые работали для других, он почему-то по старым привычкам и установкам не прикладывал к самому себе. — Делай для себя то, что ты бы сделал для Тедди, Джеймса, Ала и Лил, — продолжил Рон, заметив, что его слова сработали. — Стань сам себе родительской фигурой. — Родительской фигурой? — Сам себе папочка, — фыркнул Рон. — Захотел — по голове себя погладил, захотел — пироженку купил, побаловал себя, и все такое. — Так можно и избаловать себя. — А ты и держи себя в рамках. Малым же своим ты устанавливал какие-то границы, верно? Никто из них не ходит по потолку и херней не страдает — адекватные нормальные дети выросли. Гарри кивнул. Рон был прав: это хорошее сравнение. Очень… прикладное. Хотелось бы знать обо всем этом раньше, но… еще несколько не то чтобы лет, а дней назад этот совет не сработал бы. Пришлось подковырнуть немало плохо заживших ран, чтобы согласиться с такой простой и очевидной вещью. Веки налились тяжестью. Наконец-то. Тело тоже устало рыдать и страдать, хотело передышки. — Спсбо, Рн, — едва шевеля языком, пробормотал Гарри.

* * *

Проснулся Гарри от того, что солнце светило ему в глаза. Кажется, даже кожа нагрелась. Он приоткрыл веки и на секунду даже забыл, что за окном зима и холод. Морозные узоры на окне растаяли, комнату полосили тени жалюзи. Голова не болела, нос отложило, глаза больше не слезились. Все эмоции и воспоминания, терзавшие Гарри последние пару дней, словно смыло этой солнечной волной. Гарри сел и потянулся, разминая затекшие мышцы. Рон зашевелился под боком, зафырчал от какой-то пылинки, попавшей ему в нос, но не проснулся. Рядом с подушкой стояла коробка с салфетками. Гарри заглянул в щель между стеной и кроватью — оказывается, пока он спал, Рон вытащил оттуда все использованные салфетки. В самом ярком месте, в квадрате, где концентрация солнца была максимальной, лежал Живоглот. Рыжая шерсть аж горела огнем, и Гарри знал, что если положить в этот квадрат Рона, его волосы тоже будут «светиться». Он встал и аккуратно переполз через Рона, стараясь его не тревожить. Живоглот, почувствовав суету, открыл свой единственный зрячий глаз и стал наблюдать за Гарри. Создавалось впечатление, что Рон попросил кота присмотреть, не расшибет ли себе Гарри лоб, пока он спит. Гарри оделся, взял с прикроватной тумбочки очки и палочку, вышел из спальни. В лофте было еще больше солнца, пылинки играли в его лучах. Листики многочисленных растений, казалось, сияли. Гарри подумалось, что здесь должно пахнуть кофе. Только запаха не хватало, чтобы довести эту картину до совершенства. Он пошарился в полках, нашел турку и какую-то неоткрытую пачку. Разрезал упаковку, раздвинул края в стороны и поднес пачку к носу. Из-за проблем с сердцем Гарри давно не пил кофе, и Рон из солидарности тоже редко варил его для себя. После такого длительного перерыва и всех ограничений аромат, казалось, усилился в тысячу раз. Гарри ожидал, что запах перенесет его куда-то в прошлое, но нет, мысли его остались тут: на маленькой кухоньке, в помещении, насквозь пронизанном солнцем. Такое странное чувство: ощущать себя здесь и сейчас. Не ловить в мучительных зацикленных воспоминаниях, не бежать от тревог о будущем. Ты в настоящем, ты видишь все эти танцующие пылинки в лучах, слышишь тихое бульканье в турке, чувствуешь запах кофе. С кружкой в руке Гарри подошел к окнам, приоткрыл одно и выглянул наружу. В снег словно насыпали тонны блесток, настолько все сугробы сверкали. Гарри затаил дыхание и вслушался. Каждый шаг прохожего сопровождался громким звонким хрустом. Кофе с непривычки показался слишком горьким. А ведь раньше Гарри пил его без сахара… Взмахом палочки он призвал к себе сахарницу, а потом, подумав, решил добавить туда еще и сливок. Геспи и Мэм сидели на спинке дивана и спали, прильнув друг к дружке головами. Забавно, что они быстро сдружились и сошлись характерами. Мэм не очень любила других сов, а того же Михеля (именно так звали питомца Забини, и Гарри узнал об этом против своей воли) вообще на дух не переносила. Интересно, писал ли Забини Рону последние два дня? И если да, справлялся ли Рон с соблазном открыть очередную записку, пока Гарри не мог его подстраховать и быстро сжечь лист пергамента? Неловко как-то вышло с этим нервным срывом… Гарри сделал еще глоток кофе. Сквозняк и свежесть из открытого окна контрастировали с обжигающе горячим напитком, наполняя внутренности каким-то приятным чувством. Гарри было лень доставать свою тетрадь, чтобы зарисовать свои ощущения, поэтому сделал это мысленно, в своем воображении. Он поднял очки на лоб, зачесав дужками мешающие пряди, закрыл глаза и представил перед собой чистый лист. На нем стали появляться линии, но… другие. Они не замыкались, не теснились, не путались друг с другом, как обычно рисовал Гарри. Скорее они были похожи на ветви: от больших толстых линий росли более тонкие и маленькие. И никакой тесной душной спирали. Гарри не хотел рисовать ее, и наконец-то у него получилось это сделать. Он допил свой кофе и оставил кружку на столе. Подошел к дивану, сел на подлокотник. Пальцами дотянулся до листочков ближайшего куста. Хотя в поле зрения все еще попадало окно с горами блестящего снега по ту сторону стекла, Гарри чувствовал весну. Даже сквозняк из открытого окна не казался тяжелым и морозным. Нет, он был легким и солнечным. Из спальни вышел заспанный зевающий Рон. Он тер пальцем уголок глаза и медленно тащился в сторону Гарри. — Ты как? — хрипло спросил он, плюхнувшись на диван. Гарри взял в руки желтую подушку и положил к себе на колени. — Нормально, — ответил он, но немного подумав, добавил: — В смысле, по-настоящему нормально. Ему хотелось как-то развернуть эту мысль, объяснить Рону свою точку зрения о том, как часто люди говорят, что их дела идут нормально, толком ничего не имея в виду, не зная, какое другое слово сюда вставить. Скажу «нормально», чтобы быстрее перейти к делу, чтобы соскочить с темы, чтобы от меня отстали — вот зачем люди придумали это слово. Но Рон понял его и так. — Вышел в ноль? — спросил он. — Да, — Гарри пожевал губу. — Мне ни хорошо, ни плохо. Я не чувствую боли, но и не купаюсь в эйфории. Я просто… здесь, понимаешь? Рон развернулся к нему всем корпусом и положил ладонь на спинку дивана. — Чувствуешь себя живым и настоящим? — спросил он, нащупав руку Гарри. Гарри кивнул и посмотрел Рону в глаза. Без очков все немного плыло, но Гарри все равно видел, как Рон улыбался ему уголками губ. — Люди очень сильно недооценивают ноль, — выпалил он. Рон фыркнул и помотал головой. — Не переживай, оценят, когда упадут в сильный минус, — пообещал он. — Я рад, что ты выкарабкался. — Теперь я понимаю, что ты имел в виду, когда говорил о пользе слез. Кажется, мне и правда это помогло. У меня даже… даже… — Гарри часто заморгал, пытаясь найти нужное описание, — …в голове даже пусто. Хотя нет, не пусто, у этого слова не тот оттенок. Скорее… — Чисто? — подсказал Рон, подняв взгляд к потолку. — Или, может?.. — Свободно, — сам додумался Гарри. — И это так непривычно, и странно, и непонятно, и… Моргановы синички, кажется, мне наконец-то разжало челюсть! — с усмешкой сообщил он. — Но брови все равно пытаются нахмуриться, — заметил Рон. Он подобрался к Гарри поближе и ткнул его пальцем в лоб. — Это потому что солнце светит, — объяснил Гарри. Бросив подушку в кресло, он сполз с подлокотника дивана прямо к Рону на колени. Кажется, на их первом свидании они тоже сидели здесь, и именно с этого ракурса Гарри увидел их отражение в стекле, когда Рон приобнял его за талию, что-то нашептывая на ухо. Поцелуи, точно. Они тогда обсуждали разрешения. Гарри тогда засомневался, что, обговаривая и обсуждая каждый шаг и каждое действие, можно куда-то продвинуться: как много, наверное, должно уходить времени на то, чтобы все уточнить, договориться, сформулировать мысль или дождаться ответа. — И вот куда нас это завело, — сказал он вслух, обняв Рона за шею. Оказывается, люди куда больше времени теряли из-за тревог, домыслов и дурацких проекций. — Что? — спросил Рон, улыбнувшись своей этой кривоватой улыбкой, которую Гарри так… любил. — Да вспомнил просто, с чего все началось, — пояснил он. — Та тренировочная свиданка. Кажется, мы прямо здесь и сидели, да? Рон завертел головой, осматривая помещение. — Не, не здесь, — уверенно заявил он. Подхватив Гарри под ягодицы, он немного привстал и сдвинулся вправо буквально на два-три дюйма. — Вот тут. Гарри уткнулся носом ему в шею и засмеялся.

* * *

Впервые за все это время Гарри видел профессора Фоули таким растерянным. — Невероятно, — тихо повторил Кадмус, глядя на все эти нити и лучи магии, прыгающие вокруг Гарри. Ну, ладно, не растерянным, а удивленным. Гарри заметил, что диагностические заклинания профессора в этот раз повели себя иначе, но расшифровать ничего не смог. К счастью, Фоули перенес все на пергамент, и показал Гарри карту его магического фона. — Вау! — теперь уже охренел Гарри. Сердцевина на графике уменьшилась чуть ли не в два раза, все артерии выглядели гладкими и целыми. Профессор Фоули достал из папки предыдущие карты и разложил их в хронологическом порядке. — В прошлый раз она сильно уменьшилась вот здесь, в Хэллоуин, — указал он пальцем на лист в самом центре. — И сейчас. Что их объединяет? Гарри понял, что у профессора ответ уже есть, но этим вопросом он проверял: осознал ли все сам Гарри? — У меня был нервный срыв, — произнес он. — Только в Хэллоуин я кричал и избивал кулаками паркет, а сейчас плакал и жалел себя. После тех дней, когда Гарри валялся в слезах и соплях, практически не вставая с кровати, ему уже стало все равно, как это звучит, и стыдно ли ему должно быть в таком признаваться. Конечно, сначала он стеснялся. На следующий день после их с Роном близости дамбу опять прорвало, причем из-за давно уже отболевшего. Гарри посмотрел в окно, увидел падающий снег и вспомнил… Хедвиг. Хотя бедная совушка ушла от него уже очень давно, но Гарри как-то вдруг так накрыло… Рон был с ним в спальне тогда, и Гарри пытался прятаться под одеяло, отвернуться, утыкался носом в стену, даже отдергивался, когда Рон начинал гладить его по спине. К вечеру Гарри уже забил на все, развернулся в объятьях Рона и, не стесняясь, выл ему в плечо. Он рассказал профессору Фоули обо всем, что с ним случилось, естественно, не углубляясь в подробности. Кадмусу не были интересны его воспоминания, мысли и выводы, а только чувства и что за чем следовало. Гарри честно выложил все: как сначала упал в тревогу и отчаяние, когда вернулся к себе домой, потом как его окрылило и подняло над землей от облегчения, как Зелье удачи придало ему уверенности, а затем распалило внутри гнев, как после этого он нервничал и не находил себе места, и вот, в конце концов, как он успокоился, когда понял, что уже все в порядке. — И все-таки я не понимаю, почему меня так размазало после… ну, оргазма? — спросил Гарри. Профессор Фоули поднял свои мохнатые брови и посмотрел на Гарри со снисходительной улыбкой. Гарри какое-то время молчал, не понимая, почему профессор не отвечает на его вопрос. Ну, ты, Поттер, гений! Сам же только что рассказал, что там с тобой было… — Ой, это все из-за этих эмоциональных качелей, да? — выдал он и вспомнил, какое объяснение подобрал Рон: — В очень заряженный момент развязался какой-то внутренний узел — и понеслось? Фоули кивнул. — В такие моменты мы максимально открыты и уязвимы, — развил его мысль профессор. — Если вы еще были с любимым и дорогим человеком, которому вы доверяете и чувствуете себя с ним в безопасности, я не вижу здесь ничего удивительного, мистер Поттер. Гарри закусил губу и снова принялся чесать забравшегося к нему на колени низзла. — Я только не понял, когда все прекратилось. Стихийная магия, в смысле. Когда меня только-только накрыло, все летало и мерцало, но эмоции меня так в себя затянули, что я уже… ну, перестал обращать внимание. — А масштаб разрушений? Гарри пожал плечами. — Не особо впечатляющий, — сказал он, вспомнив про лопнувшие лампочки, несколько упавших вещей и разбитое зеркало. — С сердечным приступом было пострашнее. — И потом?.. — Неа, ничего, — Гарри помотал головой. — После этого выброса — ни разу, хотя меня самого метало во все стороны. — А ваш… водоворот? Вы все еще чувствуете его? Гарри немного помолчал, прислушиваясь к себе. — После срыва он пропал, а потом… не знаю, не уверен. Не очень явно, а как вот… ну… — Фантомные боли? — подсказал профессор. — Да, — закивал Гарри. — Что-то в этом роде. Как будто по памяти, скорее, понимаете? Фоули перелистнул страницу и сделал там какую пометку, потом вернулся на обратно, уставился взглядом куда-то в последние строчки. Какое-то время Гарри терпеливо ждал, а потом не выдержал: — Против часовой стрелки. Профессор перевел взгляд на него. — Ну разумеется, против часовой, — сказал он, улыбнувшись уголками губ. Гарри округлил глаза. — Вы знали? — Догадывался, — совершенно по-дамблдоровски сообщил Кадмус. — Ваша магия так движется, и это видно даже по графикам. Он придвинул к Гарри один из листов. Гарри всмотрелся и увидел: действительно, спираль закручивалась против часовой стрелки. — Вы специально мне не говорили? — спросил он. — Хотели проверить, с чем именно у меня был контакт? — Надеюсь, вы не в обиде, мистер Поттер? — спросил Кадмус. — Я побоялся, что если выскажу свою догадку вслух, то вы ненароком «подстроите» результат под услышанное. — Да ладно уж, — вздохнул Гарри. — Сейчас же все в порядке, да? Когда я пришел в себя, я много колдовал, пробовал разные заклинания, сбоев никаких не было. — Скажем так, по сравнению с тем, что было, ваш прогресс просто впечатляет, — заговорил Кадмус после небольшой паузы. — Сердцевина все еще немного увеличена, но артерии полностью восстановились. Если вы продолжите заниматься собой… — То есть я могу вернуться в Аврорат? — возбужденно перебил его Гарри, но потом стушевался: — Извините, взволнован немного… — Я напишу Деметриусу о ваших успехах. Думаю, вы на правильном пути. Гарри от радости схватился за задничку низзла, который до сих пор сидел на его коленях, и ущипнул, не в силах удержаться. Низзл открыл пасть и попытался куснуть Гарри за руку. — Но, мистер Поттер, я очень вас прошу, — профессор внимательно посмотрел в глаза Гарри, — не останавливайтесь на достигнутом, не запускайте себя. Очень жалко будет, если в освободившемся пространстве вы начнете накапливать новые беды. — Хорошо, — кивнул Гарри. — Я постараюсь относиться к себе… бережнее. Он поморщился: на каком-то уровне он уже принял, что и Рон, и профессор Фоули были правы, и нельзя так к себе относиться, но с другой стороны… как-то вот до сих пор казалось неправильным, что сам для себя он должен быть центром Вселенной. Сначала «Протего» на себя, потом на других. Физически он делал так миллион раз, вытаскивая и спасая людей: возвести щиты вокруг себя, проверить страховку, расчистить путь отступления — и только потом хватать пострадавшего за шиворот и куда-то волочить. На остальные сферы у него пока не получалось применить эту же аналогию. «Протего» или любое другое защитное заклинание — оно понятное, тебе просто нужно взмахнуть палочкой. А когда вот так прижало, что ты просто лежишь и ревешь, охваченный агонией болезненных воспоминаний? — Как я могу тебе помочь? — произнес в его голове тот Рон, которого Гарри сам себе нафантазировал. Хороший вопрос. И ответ придется раз за разом находить самому. И если потребуется — просить других о помощи, чтобы подобрать к себе правильный ключик. Гарри неожиданно вспомнил, как один из дней в магазине Джорджа, когда он подменял в мастерского Даррена, Рон подкрался к нему, держа что-то за спиной. По честному и открытому лицу, выражающему только чистые намерения, Гарри понял, что Рон задумал какую-то пакость. Но среагировать не успел, Рон уже достал из-за спины какую-то табличку, повесил ее на шею Гарри и с довольным хохотом, отскочил в сторону. — Извините, мы эмоционально закрыты, — прочитал Гарри и недовольно фыркнул. — Как оригинально! — О, это очень оригинально, — протянула Китти. Оказалось, табличку Рон с Джорджем давно сделали на заказ, но в потоке магазинных дел забыли про нее, и она где-то завалялась. Рон нашел табличку, когда искал чек, отчет или еще какую-то бумажку, чтоб помочь Эрике с бухгалтерией. Мда. Вроде все понятно, но на деле ни черта не понятно. Путь еще предстоит долгий. Профессор Фоули предложил пока не отказываться от встреч, чтобы поставить выздоровление на контроль. Гарри согласился: так у него не будет соблазна соскочить и опять откатиться назад в свой поттеровский эквивалент ноября или чего-то там еще. — Спасибо, профессор, вы очень мне помогли. И не только с магией. Без Фоули Гарри вряд ли бы даже стал пытаться разобраться в своих эмоциях.

* * *

— Ты сделал… что?.. — Уволился. — Да ну на хер! — Рон хлопнул себя по коленям, а потом схватился за голову. — Быть не может! Гарри сам от себя не ожидал, но… да. Он это сделал. После Фоули Гарри сразу же направился к Абботу, получил на руки все справки, разрешения и заключения, которые, казалось, уже давно лежали заполненные, просто ждали, пока он придет и заберет их. Аббот быстро дописал какие-то завершающие фразы и отправил целителя-стажера за печатью. — Вы же говорили, все плохо, — поднял брови Гарри, вчитываясь в аккуратные мелкие строчки. — А тут, оказывается, все нормально. </i> — А то я вас не знаю, мистер Поттер! — возмутился Аббот. — Вам только скажи, что все налаживается — и все, вы тут же прекращаете лечиться и летите, как бешеный гиппогриф в свой Аврорат! Гарри хмыкнул. — Ладно, вы правы, — согласился он и… Как бешеный гиппогриф полетел в свой Аврорат. Он ничего не мог с собой поделать, его туда просто несло. — И как только я туда добрался, меня резко переключило, — объяснил Гарри Рону. — Я понял, что несся туда скорее по привычке, потому что этот путь мне понятен. А на месте меня словно расколдовало. Я стоял в коридоре перед дверью Робардса и не мог заставить себя повернуть ручку. И от обстановки вокруг как-то резко стало душно, и затошнило, и вообще… Гарри так суетился и активно размахивал руками, что чуть не сбил очки с собственного носа. — И тут я сталкиваюсь с… угадай с кем, угадай! — потребовал он перевозбужденным голосом. — Гермионой? Тенглом? Эллиотом? — Берком! Рон выругался. — С тем маленьким ублюдком? Что он уже тебе ляпнул? — В том-то и дело, что ничего. Рон, мы поговорили! Нормально, без вот этой всей херни! Рон округлил глаза, а Гарри продолжил тараторить: — Он подходит такой ко мне, и вдруг заявляет, что я был прав, прикинь! Мейтланд пыхтел, краснел и отводил глаза, а Гарри смерил его взглядом и терпеливо ждал. — Я… я хотел сказать… вы были правы, сэр, — наконец-то выдавил Берк. Гарри поднял брови. — Прав в чем? — спросил он холодным тоном. Конечно же, он знал, в чем, но хотел услышать это от Берка. — Эллиот… он это… — протянул Берк. — Ну, он… э-э… Гарри выдержал театральную паузу в своем рассказе, и Рон хлопнул его по колену: — Что он? Что?! — Скажу честно, я бы до такого не додумался, — признался Гарри Рону. На Мейтланде лица не было, вся краска моментом схлынула, он стоял уже полностью серый. — Эллиот показал мне свои вспоминания в Омуте памяти, — едва слышным шепотом произнес Берк. — Ну, про школу… тогда. — О-ох, жестко, — выдохнул Рон и зашипел. — Блядь, я даже не знаю… — Вот и я не знаю, — согласился с ним Гарри. — С одной стороны — жесть, а с другой… этого дуболома, кажется, наконец-то проняло. Глядя на совершенно бледного Мейтланда, Гарри почувствовал, как его глаза округляются. Неужели это сработало? Сколько Гарри ни бился над этим проклятым Берком, сколько ни объяснял, ни угрожал — и ничего, только запугал, но мысль не донес. А Эллиот выбрал такой вот способ… С другой стороны, если бы на Мейтланде не сработали душераздирающие образы, где Пожиратели Смерти пытают детей, то Эллиот таким образом смог бы вычислить в нем психопата и садиста. А там дальше уже открылись бы другие ветки: как минимум ставить на такие задания, где Берк бы не пересекался с людьми, а как максимум — выкинул бы из Аврората. Но раз проняло, значит, не все потеряно?.. — Хорошо, что ты все осознал, — сказал Берку Гарри. — Я… отойдем куда-нибудь? Коридор не очень подходил для этого разговора. Берк кивнул и потащился за Гарри с видом человека, идущего на казнь. Стало даже на секунду жаль его, но… только на секунду. Гарри завел его в архив законотворческого подотдела Гермионы — если там кто и ошивался, то ему было не до подслушивания чужих разговоров, вся концентрация уходила, чтобы вникнуть в выпендрежный канцелярский язык старых документов. — И в итоге… блин, я сам от себя не ожидал, вот честно! — продолжил свой рассказ Гарри. — Еще месяц назад я бы опять сорвался: или наорал, или говорил бы с ним, как с мерзким жуком, всем своим видом демонстрируя раздражение, презрение или злость… — Я просто испугался, что это может повториться, понимаешь? — спокойно объяснил Гарри Мейтланду. — Я не знаю, что точно показал тебе Эллиот, я не был в Хогвартсе в тот момент… — Это… это было ужасно, — пробормотал Берк, опустив глаза в пол. — М-мне рассказывали об этом, но… — Ты не представлял масштабы? Берк дергано кивнул, а Гарри шумно выдохнул через нос. — Страшно то, что ты быстро привыкаешь ко всем этим ужасам, к жестокости, к насилию, и… тебя самого может занести в эту сторону. — И я рассказал ему, как сам чуть не дошел до ручки, когда пытался запустить Круциатусом в Лестрейндж, и как легко мне дался Империус, что я смог воспользоваться им с первого раза, и что в те моменты у меня даже ничего не екнуло, потому что тот пиздец вокруг реально стал слишком привычным. Типа… если у мира такие правила, значит, я буду играть с теми картами, которые мне сдали. — Ну, все равно ты не швырялся непростительными направо-налево, — нахмурился Рон. — В смысле, я понимаю, о чем ты: если у тебя есть какие-то ценности и установки, будь уж добр прикладывать их ко всему, но… ай, хер знает, Гарри!.. — Поэтому меня так перемкнуло тогда — я понимаю, как легко оступиться и пойти по более простому пути. Как легко убедить себя, что цель оправдывает средства, что это все ради правого дела. Но нет, Мейтланд. Мы должны защищать людей таким образом, чтобы им потом не пришлось защищаться от нас самим, понимаешь? — Наверное, мне не очень подходит эта работа. Я хотел уйти, но Эллиот… — Раз ты сейчас из-за этого переживаешь, то, наверное, не все потеряно, — сказал Гарри. — Я не знаю, что еще добавить. Меня, кажется, не особо услышали. — Ну… тогда — да, — признал Берк. — Но теперь… — И чем больше я говорил, тем больше понимания в нем видел. То есть, я… не кричал, не угрожал, не язвил, не шипел, а просто… я делился с ним своими переживаниями — и они, блин, проняли его больше! Ты можешь в это поверить? — воскликнул Гарри. — Разговоры что, реально работают?! — Хотелось бы мне сказать, что да, но не всегда, — поморщился Рон. — Это работает, если собеседник готов тебя слышать. С некоторыми просто бесполезно. Ну, или требуется больше времени и терпения, не знаю. — Блейз? — Ага, — устало вздохнул Рон. И только сейчас Гарри заметил в руках Рона конверт. — Опять? — спросил он, указав на него. — А? Нет, это от Хьюго, — Рон развернул конверт другой стороной и Гарри увидел почерк племянника. — Блейз уже несколько дней не пишет. Гарри сел на диван рядом с Роном. — Вот и хорошо, — заявил он. — Ну да, хорошо. Наконец-то оставил меня в покое, — согласился Рон, но Гарри не услышал искренности в его голосе. — Тебе нравится, что он к тебе пристает? Рон презрительно фыркнул. — Чего-о-о? Да не-е-ет! — помотал он головой, а потом вдруг жалостно проскулил: — Ну вот что этот гад мне не пишет? Гарри не захотелось открутить Забини голову только потому, что Рон ранее объяснял, как подсел на все эти эмоциональные всплески и потом долго слезал с них, запертый в ловушке. Отчасти Гарри мог его понять — он сам иногда провоцировал тех же Дурслей, как будто бы желая, чтоб они на него накинулись. И в те дни, когда воспоминания лились сопливой рекой, память подбросила ему подобные эпизоды. — Так подожди, с Берком понятно, а с Авроратом-то что? — напомнил Рон о потерянной нити повествования. — А, да! — Гарри помотал головой, собираясь с мыслями. — В общем, он ушел, а я еще какое-то время стоял в архиве. Надо было дать себе время, чтобы поохреневать. Рон прыснул. — Меня просто так сильно поразило, что искренность… сработала? — продолжил Гарри. — Я до сих пор никак не могу это воспринять, все кажется нереальным. И там вот я стоял между полок и думал, думал и стоял… а я сам с собой я достаточно честен-то вообще? — И решил, что на хер Аврорат? — спросил Рон. — Да. И я… я чувствовал… вот знаешь, бывают такие навязчивые дурацкие мысли, подпитанные какой-то эмоцией? И они мелькают в голове, как вывеска, истерически привлекая к себе внимание, ты не можешь выбросить это, пока что-то не сделаешь? Вот оно было совсем не такое. Наоборот, эта мысль пришла совершенно четко и ясно: мне здесь больше не место. И она прозвучала в моей голове только один раз, не крутилась на повторе, не зацикливалась, не брала на себя все. Пришла и ушла, но этого одного раза хватило, чтобы с ней согласиться. — Ну ты даешь, — присвистнул Рон. — И что, прям никаких проблем? А как же там контракт, все это? — Ай, — Гарри махнул рукой, — несколько неприятных издержек, написанных мелким шрифтом, но в целом все решаемо. Тут другое всплыло. В общем, я все-таки дошел до кабинета Робардса и… </i>— Ты охренел? — с каменным лицом спросил Гавейн, когда Гарри сообщил о своем намерении уйти. — Мне год до пенсии остался, кто сюда сядет вместо меня?</i> — Стоп, что? Он собирался?.. — Ага, продвинуть меня на должность Главы Отдела магического правопорядка. — Не, ну в целом-то логично, — заметил Рон. — Я так понимаю, там сложность в том, что бумажек дохера, но канцелярскую крысу откуда-то со стороны не всунешь? — Да, — кивнул Гарри. — В мирное время там со скуки помереть можно, но, если вдруг какая беда или масштабная катастрофа, рулить всем должен человек, который повидал некоторое дерьмо. — Второе как раз про тебя, — заметил Рон. — Но первое-то нет, — скривился Гарри. — Я не знаю, вопрос пока повис в воздухе. — Время-то подумать есть еще? Гарри неопределенно дернул плечом. Честно говоря, разговор с Берком вдохновил его куда больше, чем неожиданно лестное предложение о повышении. И когда Гарри вышел на улицу и какое-то время шел пешком в сторону дома, он думал именно о том, как обычный, мать его, разговор с каким-то совершенно тугим дуболомом вернул ему столько душевного равновесия. Робардс со своим предложением просто выпал из поля его внимания сразу, как Гарри закрыл дверь кабинета со стороны коридора. Снег хрустел под ногами, мороз кусал за щеки. Солнце стремилось к горизонту, но света еще хватало. Гарри бродил, не особо запоминая маршрут. К Рождеству ковидные ограничения должны были немного опустить — магглы слишком устали сидеть по домам. И это чувствовалось: в какой бы уголок ни забредал Гарри, везде натыкался на людей. Шум сбивал его с мыслей, не давал сосредоточиться. Увидев, что по ту сторону проезжей части стоит очередная толпа в ярких шарфах какой-то футбольной команды, Гарри не стал дожидаться светофора, раздраженно развернулся на сто восемьдесят градусов и… вырулил на улочку, которую раньше не замечал. Вернее, он знал, что она здесь есть, но не помнил ее такой яркой. Перед ним предстал ряд невысоких двух-трехэтажных домишек, покрашенных в разные цвета. Многие магазины и кафешки на первых этажах оказались закрыты, но на всех роллетах было что-то нарисовано. Где-то орнамент, где-то абстракция, где-то привычные рисунки более-менее классического вида. Гарри подумал, что Джейми бы здесь понравилось. Он пошел дальше, обошел один из домов, и увидел, что с той стороны, где не было окон, уличные художники изобразили огромную композицию с лилиями. Лили точно бы потребовала сфотографировать ее на фоне этой стены. А Альбус размышлял бы вслух, почему над цветочным магазином изображены абстрактные непонятные орнаменты, а над магазином тканей наоборот нарисовали цветы, если логичнее сделать наоборот — издалека же сразу видно. А может… Раз честность и искренность сработала с Берком, может, и со своими детьми Гарри сумеет вот так же спокойно поговорить? Они-то по идее должны его услышать и понять, вопрос только в том… сможет ли он выдавить из себя какие-то слова? — Рон, — позвал Гарри, вынырнув из своих мыслей, — а как ты думаешь, в письме можно передать… передать… Он остановился, так и не придумав, что именно он должен такого передать. И именно сейчас чуйка Рона не прочитала его мысли и не помогла сформулировать запрос. — Что? Гарри зарычал от раздражения, что не может выразить нужную мысль кратко. — Ладно, начну издалека, — устало вздохнул он. — Я хочу как-то со всеми объясниться. В смысле, с детьми, с Джинни, с Тедди, но мне кажется… я боюсь, что не смогу в моменте собраться и… — А, понял! — включился Рон, не дав Гарри договорить. — Смотри, писанина точно помогает структурировать мысли, и это не эхо голоса Гермионы во мне говорит, а я правда так думаю. И какую-то часть волнующих тебя вещей ты правда можешь описать в письме, но… не знаю, мне кажется, какие-то штуки честнее все-таки произнести вслух, — пожал плечами Рон и поспешно добавил: — Но это только мое мнение и мой опыт. Я — человек-трындеж. — Вот я потому и сомневаюсь. Как будто бы надо лично, но… вдруг они не захотят? Или мы не найдем времени? Или?.. — Так, спокойно, тебя опять заносит! — Рон схватил Гарри за руку и принялся массировать его ладонь. — Чего именно ты боишься? Гарри прикусил нижнюю губу и уставился в пол. — Что я опоздал и надо было раньше, — тихо сказал он. — Ну, вернуть уже ничего не выйдет, конечно. Но компенсировать-то ты что-то сможешь, а? — А смогу ли? — недоверчиво спросил Гарри. — А все равно придется, — философски заметил Рон. — Ты от себя никуда не денешься и однажды запустишь этот процесс, так почему не сейчас? Гарри повернулся к нему и посмотрел в синие глаза. — Просто… ну, письма? Серьезно? — он как будто бы сам не верил в собственную затею. На секунду Гарри даже поймал себя на мысли, что не знает: он хочет, чтобы Рон его уговорил или отговорил? — Через письма можно просто начать диалог, — предположил Рон. — И ты дашь детям возможность подготовиться и самим о чем-то подумать, а не просто вывалишь на них поток своих чувств и тем самым загрузишь ребят на все каникулы. А вот это хороший аргумент. То, что последние дни Гарри усиленно обдумывал все на свете, не значит, что его близкие занимались тем же. Выплеснуть на них ведро чувств и ждать мгновенной реакции — как минимум нечестно и глупо. — А еще письмо — оно физическое, понимаешь? То, что ты в нем напишешь, останется там. Неплохая штука, если хочется сдержать какое-то обещание и идти до конца. И это тоже. Черт, Рон слишком хорошо его знал… Это просто удивительно, насколько порой сложные и тяжелые вопросы, мучавшие Гарри целыми месяцами, а то и годами, решались так быстро, когда он обсуждал их с Роном. И ведь все равно решения принимал Гарри, и конечное действие совершал он — Рон ничего за него не делал, просто накидывал идеи и в самый нужный момент заваривал чай — все равно у Гарри создавалось впечатление, что свою тележку с эмоциональным багажом он давно толкает не один. Гарри уже открыл было рот, чтобы поблагодарить его, но не успел. — Ну вот что этот гад мне не пишет? — возмутился Рон, надув губы. Гарри хмыкнул и закатил глаза. — Как ты можешь быть таким мудрым и такой дурилкой одновременно? — спросил он. — О, я очень многозадачный! Гарри тихо фыркнул и прислонился лбом к его плечу. — Можешь мне помочь? — тихо попросил он. — С письмами? Я очень боюсь, что не то напишу и опять все испорчу. Сердце чуть не выпрыгнуло из груди за те две-три секунды, пока Рон молчал. Мыслями Гарри знал, что ему не откажут, но тело еще не адаптировалось, напряглось по привычке, ожидая подвоха. — Конечно, — Рон погладил его по плечу. — Мы со всем разберемся, ага? — Угум, — улыбнулся Гарри. — Точно разберемся. И сейчас он действительно в это верил.