Проигранная война

«Я бежал... Пока мышцы не стало жечь огнем, а кровь не стала едкая, как кислота... И тогда... Я побежал дальше...» © Бойцовский клуб.

      Вика отправляет мне сообщение с благодарностью и отправляет фотографию билета. Кажется, они сегодня не успеют встретиться. Я отписываю, что очень рад за нее и иду к кабинету математики, хоть и не хочется. Сегодня нет учительницы по математике, поэтому заменяет у нас Арсений Сергеевич, а так как преподавателю лень перетаскивать все линейки и задачники в кабинет русского, то урок проводится в его классе.       Звонок уже прозвенел, а я хромаю возле стенки. Хорошо, что Вика не заметила моего героического ранения. Я мог ходить ровно, когда надо, но это приносило очень много боли, поэтому без срочной необходимости ходил как подбитая собака.       Я захожу в класс и извиняюсь за опоздание. Арсений Сергеевич кивает мне головой, чтобы я прошел. Приходится сделать усилие, чтобы идти ровно, но в какой-то момент я неудачно наступаю . На моём лице сразу появляется гримаса боли и я еле сдержал шипение. Арсений Сергеевич прожигал меня взглядом, мне даже проверять это не надо было. Все-таки притворяться уже нет смысла, поэтому я дохрамываю до своей дальней парты.       Арсений Сергеевич просит вытащить ручки и тетради, сам достает листочки и раздает каждому по одному.       Я открываю портфель и замираю. На самом верху лежит мягкая игрушка: мой морской котик. Преподаватель почти подошёл ко мне, поэтому я быстро кладу животное на полочку под партой. Сразу же склоняюсь и ищу ручку с тетрадью, потому что рюкзак забит вещами и гречкой.       — Антон, ты так в школу собираешься, что тетрадь забыл? — улыбается Арсений Сергеевич и кидает взгляд на мой забитый портфель. Видит там одежду и несколько консерв. Сразу же задумчиво хмурится.       — Я перепутал рюкзак с рюкзаком сестры. — Я вру и не краснею, уже привык к подобному. — Извините, я не готов к уроку.       Преподаватель просит кого-то поделиться со мной принадлежностями и ко мне сразу поворачивается Позов и протягивает все, что нужно. Сразу же кидает обеспокоенный взгляд.       Я делаю вид, что все хорошо и улыбаюсь ему. Вспоминаю, что в рюкзаке лежит заначка: новая пачка сигарет. И от этого начинает ломить во всем теле. Очень хочется курить, аж до дрожи в руках. Последний раз я курил вчера, когда шел с работы. И теперь чуть меньше, чем сутки без сигареты кажутся нереальными.       Я терпеливо жду перемены, даже стараюсь что-то записывать, но после первых двух примеров забиваю на это. Стрелка часов вращается в несколько раз медленнее обычного и меня это убивает.       Как же хорошо, что это последний урок и можно будет спокойно покурить по дороге домой. Я складываю руки на парту, а на них голову и мой организм благодарит меня за это, потому что не знает, когда поспит в следующий раз. Глаза закрываются и я выключаюсь.       Мне снится мама. Нет, не та, которая пьет и ругается с отцом. Та мама, которая из детства. Которая готовила самый вкусный в мире борщ, пекла шарлотку и учила меня всему, что знала сама. Мне снится, как она гладит мои волосы, перебирает закрученные прядки и просит кого-то дать поспать мне ещё немного. А я только «за». Я никогда так сильно не хотел спать, поэтому поворачиваюсь к маме и тыкаюсь в нее носом. Она тихо смеётся и продолжает гладить мои волосы.       Сон прерывается и наступает другой. Там, где я уже взрослый,где дома пахнет алкоголем, а мама кричит на меня и кидает всем, что под руку попадет. Мне грустно. Я больше не злюсь на нее, потому что знаю — мне это не исправить. В душе остаётся только тоска, которая медленно убивает что-то внутри меня. Убивает маленького меня. А большого Антона превращает в сплошной шар нервов, неуверенности, слез, а затем жестокости.       На моих глазах появляются и текут слезы. Я смотрю на нее и вижу, что в будущем превращаюсь в то же самое. И от этого ещё больнее.       Затем вижу Вику, которая смотрит на меня будущего с огромным разочарованием.       — Прости... Я отвратителен. — Шепчу я сестре и всхлипываю. Чувствую, что задыхаюсь.       Я резко открываю глаза и подрываюсь с места. Сначала ничего не понимаю, вижу лишь пустой класс и ошарашенного Арсения Сергеевича. Поднимаю взгляд на часы. Вот же блять.       — Работа... — обречённо вздыхаю я, но быстро хватаю рюкзак. Бежать с такой ногой нереально, но дойти за минут сорок смогу, если постараюсь.       — Стой! — преподаватель хватает меня за руку и я со злостью выдергиваю её, учитель ударяется запястьем о парту. Я замираю, потому, что вспоминаю сон. Вспоминаю, что там я был таким же жестоким, как мама. И сейчас это было доказательство.       — Извините! — я тянусь к учителю, но замираю в сантиметре от его кисти. А какое я имею право его трогать?       — Все хорошо, Антон. — Он трёт кисть и улыбается мне. — Прости, что не разбудил. Если ты на работу опаздываешь, то я могу подвезти.       Я лишь качаю головой. Чувствую себя отвратительно. Сорвался на него не из-за чего.       — Нет, все хорошо, я не опаздываю. Пешком как раз вовремя доберусь. — Опоздать на час, Антон, конечно, очень вовремя.       — Антон, ты хромаешь. У тебя болит нога. — Объясняет мне учитель, словно маленькому ребенку. С заботой и с волнением.       — Я просто хромаю, она не болит. — Я поднимаю взгляд на учителя и замечаю, что трясу здоровой ногой — от нервов.       — Если ты боишься разговора, то я обещаю не говорить в машине ни слова. Только довезу тебя и все. — Он хлопает меня по плечу и идёт брать куртку. Я молчу, это все равно был не вопрос, так что и смысла отвечать нет.       — Отвезите домой. Там моя форма. — Форма действительно дома, ведь ее надо хоть иногда стирать.       Мы молча медленно выходим со школы. Преподаватель идёт со мной плечом к плечу и я вижу как он держит руку за моей спиной — на случай, если меня придется ловить. Арсений Сергеевич не спешит, не подгоняет меня, даже идёт чуть медленнее, чем я мог идти.       Я делаю вид, что не заметил этого, но корочка льда на сердце начинает оттаивать, хотя я и против.       На парковке в метрах двадцати от школы стоит уже знакомая мне черная иномарка. Я подхожу к ней и сажусь, когда Арсений Сергеевич снимает у дверей блокировку.       В момент, когда я пристегиваюсь, мой телефон вибрирует. Сообщение Вики заставляет меня жалостливо простонать. Точнее, это больше походит на очень разочарованный вздох.       — Забыл... — лишь говорю я, закрывая лицо руками. Сестра отправила фотографии той самой игрушки — она использует разные фотографии с разными рисунками как стикеры.       — Что забыл? — спрашивает преподаватель, садясь в машину.       — Ничего. — Хмурюсь я. — Точнее, мелочь одну, завтра заберу.       — Давай я сейчас схожу возьму? — мягко улыбается учитель и я несколько раз тупо моргаю. Как же тупо будет, если учитель увидит этого морского котика и поймет, что я таскаю его с собой. Учитывая некоторые обстоятельства, это будет «фиаско, братан».       — Да нет, не надо, я сам. Завтра. — Я отворачиваюсь к окну, давая понять, что на этом разговор окончен. Преподавателю ничего не остаётся, кроме как вздохнуть и сесть за руль.       Как бы я не параноил по поводу «Я скажу тебе, что не буду разговаривать в машине, но на самом деле я заблокирую двери, чтобы ты не выбрался, пока не выслушаешь меня. После этого дам конфетку, вывезу в лес, изнасилую и убью. Или что там злые дяди делают? А, ещё и щенков с котятами покажу. И в фильме сниму. И вообще, мне нужна твоя помощь.», но преподаватель действительно вел машину молча. Кидал иногда на меня обеспокоенный взгляд и тяжело вздыхал. Явно хотел поговорить, но обещания хорошим мальчикам надо выполнять.       Арсений Сергеевич действительно довозит меня до самого подъезда молча. Я киваю ему в знак благодарности и прощания, стаскиваю ремень и тяну ручку двери. Но она не поддается. Я глубоко вздыхаю и поворачиваюсь к мужчине с выражением лица: «А ты, я смотрю, слишком умный». Арсений Сергеевич пару раз быстро моргает и пожимает плечами показывая всем видом, что он не при чем и обещание выполнил.       Я откидываюсь на сиденье и глубоко вдыхаю. Считаю до пяти, чтобы успокоиться.       — Арсений Сергеевич, от всего сердца, идите нахуй. — Абсолютно спокойно говорю я. — Мы разве не разобрались? Я Ваш ученик, Вы мой учитель, мы не можем контактировать так близко. Особенно с учеником, у которого были к Вам чувства. — Конечно, чувства есть и сейчас. Но я не уличный щенок, чтобы меня сначала подбирали, а потом кидали на том же месте, а потом снова пытались поднять. Хотя щенки и все животные тоже этого не заслуживают, но мир жесток. Может, я и уличная грязная зверушка, но клыки имеются, и сейчас это спокойно можно доказать. — Если Вы меня сейчас не отпустите, то я действительно расскажу об этом директору. — Я смотрю в голубые любимые глаза и следующие слова даются очень сложно. — Отвалите уже от меня.       Преподаватель сидит и слушает всю эту тираду, а потом тихо выдыхает:       — Прости меня.       С этими словами мужчина открывает двери и я просто выхожу. Людям нельзя давать второй шанс и я это знаю, но почему-то сердце шепчет, что Арсений — особый случай. Исключение из правил.       Я захожу домой. В нем пахнет алкоголем и табаком. Возле входной двери весит зеркало, которое мы с Викой выбирали неделю. Только теперь оно разбито. Скорее всего, отец ударил в него во время очередной ссоры.       Я закатываю глаза. Это надоело. Надоело так, что злость в крови закипала, но я держался. Холодная голова — единственное хорошая вещь, позволенная мне.       — Андрей, пожалуйста, не надо. — Шепчет мама и я иду к кухне, из которой идёт голос. Видимо, отец опять бьёт посуду.       В доказательство моим мыслям слышу звон. Скоро тарелок совсем не останется.       — Андрей! Перестань! — уже кричит мама, поэтому я захожу в кухню и в следующую секунду замираю.       Когда все пошло не так?       И когда это «не так» превратилось в это?       Мама сидела в углу и дрожала. На ее кистях были синяки и на лице, кажется, тоже. Перед ней стоял отец, в руках держал стеклянную бутылку с отбитым дном.       — Заткнись, мразь! — он размахивается бутылкой, и мое тело двигается само.       Я помню, как налетаю на отца, начинаю бить его кулаками в лицо. Затем помню острую боль в области носа, затем глаза. Потом отец отшвыривает меня в стену, но этого я уже не вижу. Кровь стекает в глаза, и я тихо скулю из-за острой боли в спине. И крики: «Антон, не трогай его».       Я поднимаюсь из последних сил. Андрей берет меня за шиворот и выкидывает на лестницу. Чувствую, как качусь кубарем вниз и как болят кости.       — Это больше не твой дом, ублюдок! — рявкает отец и закрывает дверь.       Перед моими глазами дымка, все плывет, особенно кровь в мои глаза. Я кашляю. В груди тоже болит. Сейчас радует только то, что рюкзак все ещё на мне. Не радует то, что надо на работу, а в таком состоянии даже подняться сложно. Драка длилась от силы минуту, и я даже не ожидал, что за минуту можно стать таким беспомощным. От этого мне становится смешно.       Кажется, если бы я писал трилогию книг про свою жизнь, то на этом моменте я бы закончил вторую. И назвал бы эту заключительную главу «Разрушение моей жизни».       Когда все повернуло не туда?       — Я такой слабак. — Выдыхаю я и нахожу в кармане телефон.       Надо попросить кого-то о помощи. Но кого? Я пролистываю все номера, а у меня их не много.       Павел Алексеевич. Точно нет.       Матвиенко. Он на свиданке с Полиной. Отвлекать не хочется.       Арс. Почему он у меня так записан? Можно вообще удалить этот номер. Но это я сделаю потом. Потом... Обязательно.       Ирочка. Вряд ли я в нормальном виде, чтобы встретиться с девушкой.       Позов.       Я думаю о том, что можно ему позвонить. Но слышу быстрые шаги на лестнице. Я стараюсь подняться, но выходит так себе. Колено полностью не разгибается. Человек в это время поднимается все выше и выше.       Колено болит ещё сильнее, чем раньше, поэтому я опираюсь на лестничные перила и натягиваю капюшон — так больше шанс, что кровь не заметят.       Шаги становятся всё ближе и я вздрагиваю, когда слышу знакомый голос.       — Как плохо, что лифт не работает.       Голос Павла Алексеевича.       А затем я понимаю, что он не один, и через боль пытаюсь подняться выше хотя бы на этаж, чтобы меня не заметили. Но ноги предательски разъезжаются, а голова кружится.       — О, Антон! — Радостно вскрикивает классный руководитель, а я делаю всё, чтобы он не видел моего лица, крови на костяшках рук, на лице и моих трясущихся конечностей. — Ты домой? — тяжёлая рука хлопает по спине и я еле сдерживаюсь, чтобы не заселить от боли. — А Арсений Сергеевич тебе твоего тюленя принес.       И я замираю. Дерьмово то, что Павел Алексеевич явно пришел к нему, либо к родителям. Ещё дерьмовее, что с ним математик. Если Добровольский ещё может не заметить или проигнорировать, то Арсений Сергеевич точно полезет с вопросами.       — Нет. Я на работу опаздываю. — Я все ещё боялся пошевелится. Перед глазами все кружилось. Конечно, Антон, тебя только что скинули с лестницы и у тебя разбита голова. А ты удивляешься, что тебе плохо.       — Антон, повернись пожалуйста. — Родной теплый голос словно окатил холодной водой. По коже пошли мурашки и в уголках глаз начала скапливаться влага. Это лишь потому, что я плохо себя чувствую. Правда-правда. Я совсем не хотел рассказать ему о тех ужасах, совсем не хотел уткнуться в плечо и вдохнуть родной парфюм. Совсем-совсем не хотелось. Я же не маленький, в конце концов. Сам справлюсь со своими проблемами.       Антон, ври кому угодно, но не себе.       Арсений Сергеевич осторожно взял меня за плечо и повернул к себе. На его лице застыл ужас и жалость. Я почувствовал, как по моим щекам скатываются слезы. Нашел время плакать.       — О боги. — Выдохнул классный руководитель и начал рассматривать мое лицо. — Кто тебя так?       — С лестницы упал. — В какой-то мере не соврал.       — Второй раз за день? — спросил Арсений Сергеевич, явно не веря в это. Но Павел Алексеевич положил ему руку на плечо, намекая, чтобы он не спешил.       — Тогда пойдем к родителям, возьмём аптечку.       — Нет! — закричал я и вцепился в рубашку классного руководителя. — Пожалуйста, не идите туда. — Я понял, что в моих глазах страх и ужас, когда Арсений Сергеевич прижал меня к себе.       — Тише, Тош. Кто это сделал? — я уткнулся носом в его осеннее пальто и заплакал. Мое тело тряслось и я лишь закачал головой, намекая на то, что не отвечу.       — Антон? Где Вика? — спросил Павел Алексеевич и я невнятно пробормотал, что с ней все хорошо и она уехала утром. — Надо его в больницу везти. У него бровь разбита.       Арсений Сергеевич подхватил меня на руки. Я даже не сопротивлялся, обхватил его шею руками и тихонько всхлипывал.       Мужчина осторожно посадил меня на переднее пассажирское сиденье и сам сел за руль. Как только он завел машину, положил мне на колени что-то мягкое. Мой морской котик. Я улыбнулся и погладил его пушистый мех. Вика так любит эту игрушку...       — Зачем Вы пришли? — Арсений Сергеевич забил в навигаторе адрес ближайшей больницы.       — Нашел игрушку в классе, решил привезти. Как раз Пашу ещё тут встретил.       — Он же не пойдет к нему?       — К кому? — навигатор перебил мужчину своим: «через двести метров поверните налево».       — К отцу. — Прошептал я.       Учитель нахмурился — задумался над моим вопросом.       — Я не знаю, если честно. — Мужчина пожал плечами. — Твой отец тебя бил.       Это был не вопрос, поэтому отвечать я не стал. Да и так все было понятно.       — Я удивился, когда увидел его. — Арсений кинул взгляд на мягкую игрушку.       И я знал, почему он удивлен. Потому что брат этого тюленя сейчас лежал в квартире учителя. Вот только у брата шерсть была белого цвета, а глаза зелёного.       — Изначально я брал Вам этого, а себе белого. Но потом почему-то я решил оставить его себе. Мне нравятся его глаза. — После последней фразы я понял, что ляпнул и резко оглянулся на мужчину. У них же одинаковые глаза...       — А мне нравятся глаза у моего. — Проговорил преподаватель и улыбнулся. Кинул на меня теплый взгляд и завернул к больнице.