Д. Рескин
1869 год. Большая семья
Пятилетний Лука сидел на берегу, вместе с четырёхлетним Лионом складывая из гальки причудливые сооружения и закрепляя магией камушки так, чтобы они не падали, там, где по всем законам природы должны бы упасть. Это Франц научил так колдовать, а потому теперь Лука пытался этому научить Лиона. Несмотря на то, что у них разница всего в год, Лука часто чувствовал себя старшим братом, который должен чему-то учить младшего: ведь его учит иногда Франц, значит, он должен учить Лиона, а когда Юлий и Мина станут чуть старше и не будут постоянно с мамой — то и их он будет учить, помогая маме и Францу. Только Радик почему-то ничему не учил младших братьев и часто злился. Но он хороший. Лука это знает наверняка. Протяжно закричала чайка, и Лука запрокинул голову, щурясь от яркого солнца. Интересно, как выглядит Нга Матуку с такой высоты? Также, как и со скалы или ещё меньше? Лука посмотрел на скалу, а затем вновь на кружащих чаек. Нет, скала выше. Значит, оттуда па видится ближе и больше. А Боги ещё выше… получается, раз они высоко-высоко, то и иви им не видно? Но как же тогда они понимают, что кому-то нужна помощь? Или как тогда Хине-нуи-те-по понимает, какого воина ей пора забирать? Лука опустил голову и осмотрелся. Девятилетний Радик помогал плести сети, а Франца рядом нигде не было. Жаль. Старший брат любил рассказывать и точно бы объяснил всё… — Радик! — окликнул его Лука, и тот нехотя поднял взгляд. — Радик, а Боги летают выше чаек — как они видят нас? — фыркнув, Радик молча продолжил плести сеть, и Лука нахмурился. Никогда он не любит отвечать на вопросы! — Радик! — Да отвяжись ты! — резко крикнул брат. Он хотел добавить что-то ещё, но вновь отвернулся, берясь за работу. — Радик — плохой! — выкрикнул Лион и кинул камень в сторону старшего брата. Радик стремительным рывком подскочил и ударил Лиона. Тот громко закричал. Лука на миг растерянно застыл, а потом накинулся на Радика. — Не смей его бить! — выкрикнул Лука, повалив старшего брата в песок и гальку. Радик локтём ударил его в живот и выкрутился из хватки, тут же вскакивая на ноги. — Ненавижу вас, — прошипел он, и ещё раз ударив Луку, пошёл куда-то прочь. — Радик! — крикнул Лука, поднимаясь на ноги и стряхивая песок. — А сети?! — старший брат не обернулся и скрылся в джунглях. От ударов больно не было, или Лука уже привык к таким коротким дракам. Конечно, синяки и царапины останутся, но какое до них дело? Вот за то, что Радик не доплёл сеть — им наверняка влетит, потому что брат скажет, что всё из-за них... Выдохнув, Лука посмотрел на Лиона, который всё ещё плакал. — Где болит? — Уйди! — выкрикнул тот, ударяя по рукам, — Из-за тебя он такой! — Не я его плохим называл и галькой в него кидал, — пробубнил Лука, разрушая чары, которые держали его пирамидку из камней: они тут же рассыпались в неровную кучу. Арики Кахуранги не любит, когда кто-то тратит ману просто так, на глупости, а поддержание пирамидки камней — и есть глупость. Лион зло посмотрел на брата и выкрикнул: — И ты плохой! — Все у тебя плохие, — поморщился Лука. — Вставай уже, пора возвращаться. Иначе арики будет ругаться, что опоздали к патаке. — Не пойду! — Лион, идём, — Лука протянул брату руку, но тот вновь ударил по ней и отвернулся. — Лион… нельзя опаздывать, ты же знаешь. — Радик говорит, что есть можно когда угодно! — звонко отозвался тот и на миг оглянулся на брата, — Не хочу со всеми! — выкрикнул он и снова отвернулся, скрестив руки на груди, по-прежнему сидя в песке. — Нет, он тебя обманул, — покачал головой Лука, кидая взгляды в сторону хапу. — Если не будешь со всеми — останешься голодным. И никто тебе потом еду не выдаст, потому что Маата уже уйдёт, а рангатиры никого не пустят в патаку. Лион!.. Мотнув головой, Лука взглядом зацепился за тёмные пятна на море, что подобно чёрной туче, грозно надвигались на берег. Корабли. Снова корабли. Они уводят воинов тропами Хине-нуи-те-по. Они приносят смерть и разруху на Аотеароа, как злые духи из легенд, которые получили себе тела людей. — Лион, быстро уходим, — Лука дёрнул брата за руку, но тот резко оттолкнул его, — Дурак, корабли! — резко обернувшись, Лион испуганно посмотрел на брата и вцепился в руку. — Они будут опять стрелять? — дрогнувшим голосом спросил он, поднимаясь на ноги, но не выпуская руку брата. — Не знаю, но надо уходить, — ответил Лука. Посмотрев в сторону поселения, он выдохнул: к ним уже спешили несколько рангатиров и тохунг, готовых вступить в бой против ненавистных англичан. Хириф, молодой тохунга, отвёл Луку и Лиона к матери, а сам отправился догонять мужчин племени. Лука смотрел ему вслед, думая о том, что однажды станет таким же храбрым воином. Настоящим маори, достойным носить на своём лице та моко. Сзади раздался детский плач, и Лука, обернувшись, улыбнулся: Мина пыталась до него дойти, но снова упала и теперь, плача, ползла к старшему брату. Такая маленькая и беспомощная. Он подошёл к сестре и помог подняться на пухленькие ножки. Держа её за руки, Лука медленно отступал, а Мина, качаясь, шагала за ним. Взглянув на усталую мать, Лука увидел лишь бледное лицо, обращённое на младшего сына, жадно пьющего материнское молоко. Жаль, что она почти никогда не улыбается. Только Мине иногда. А Луке так иногда хотелось, чтобы мама улыбнулась ему хоть раз... Вдалеке раздался грохот. Мушкетные выстрелы. Лука обнял вздрогнувшую сестру и, аккуратно подняв тяжёлую малышку, дотащил до мамы и Юлия. Лион сидел в углу и дулся, но услышав выстрелы, тоже подвинулся к маме, испуганно поглядывая то на неё, то на Луку. Вбежал девятилетний Радик. — Что там? — настороженно спросила мать. — Они совсем близко ко второй па, — запыхавшись ответил тот. — Наши все ушли к границе защитных чар. — Франц где? — спросила Тиана, посадив Юлия на настил рядом с Лукой. — Я здесь, — заходя в фаре, ответил старший сын. Он потрепал Радика по голове, отчего тот скривился и отшатнулся. Усмехнувшись реакции брата, Франц подошёл к младшим и сел рядом, беря на руки Мину. — Кахуранги сказал, что сегодня Хине-нуи-те-по обойдёт стороной Нга Матуку, — мать кивнула и устало выдохнула, наблюдая, как Юлий подходит к старшему брату. — Мы с Руа-Равири пойдём сегодня стрелять из лука в джунглях, — сказал Франц, поднимая на руки Юлия. — Ему готовят испытание, возможно, он скоро станет тохунгой… — Он будет хорошим охотником, — безразлично ответила Тиана, и Франц нахмурился, но промолчал. — Мне пора идти работать. Пока воины не вернутся, из фаре не выходите. — Он не хочет им быть... — вздохнул Франц, смотря вслед выходящей матери. Радик усмехнулся, и старший брат добавил: — Руа-Равири будет просить арики об испытании, после которого он станет воином и рангатирой, — Лука изумлённо посмотрел на брата. Руа-Равири хороший! Из него получился бы замечательный рангатира! — Глупости, — фыркнул Радик, прежде чем Лука успел высказать мысль. — Руа-Равири никогда не станет рангатирой, потому что он — обычный варе и всегда им останется. — Тогда бы и ты был таурекарика, — возразил Франц, откинувшись спиной на стену. — Но станешь тохунгой. — Радик — таурекарика! — весело воскликнул Лион, хлопнув в ладоши. — Таурекарика! Таурекарика! Таур… — Заткнись ты! — рявкнул Радик. — Нас в плен никто не брал, Франц, а потому мы не можем быть таурекарика. Но, в отличие от Руа-Равири, мы знаем, что всегда будем варе и никогда — вождями. — Мы — бледнолицые чужаки, — покачал головой Франц, — а это тоже самое, что и таурекарика. Нас могли не принять. Если бы не Кахуранги, то… — Какая разница, что могло бы быть? — перебил Радик. — Важно то, что есть и важно понимать, что будет, а чего не будет никогда и не при каких условиях. Варе практически никогда не стать рангатирой. Только если все рангатиры погибнут в бою. У нас и так вождей слишком много. — Руа-Равири заслуживает стать вождём, — улыбнулся Франц, на что Радик закатил глаза. — Но будет охотником или вон, сети плести у моря, как Рухверах, — развёл он руками. — Мало ли кто и чего заслуживает? В соседних хапу вон, по три-четыре рангатиры, только у нас почему-то пять. — А ты что скажешь, умник? — Франц потрепал Луку по голове, — Станет Руа-Равири рангатирой или нет? — Он был бы хорошим рангатирой! — с готовностью кивнул он. — Да! — взвизгнул Юлий, хлопнув в ладоши. — Агантина! — Антина! — подхватила Мина и хмуро уставилась на брата, — Антина? — Рангатира, — поправил Лион. — Какие же вы все всё-таки дураки, — скривился Радик и, рывком поднявшись с пола, вышел из фаре. — Куда?! — изумился Лука, — Мама же сказала тут быть! Радик! — Оставь его, — сказал Франц, — Радику, чтобы не злиться, нужно просто почаще бывать одному. — Как это? — спросил Лион, вытаращив глаза. — Его лечит тишина, — улыбнулся старший брат.1869 год. Старший защитник
Солнечные лучи непослушно светили в глаза, слепя пятилетнего Луку, который пытался изобразить углём на каком-то большом камне их племя и во главе великого Тики, который скрывает их от злой Хине-нуи-те-по: ведь Богиня хочет раньше времени забрать себе защитников деревни. А если она заберёт всех защитников — то кто будет охранять иви от англичан или других, злых, маори? Этого допустить никак нельзя! Поэтому Тики должен быть больше них всех и сильнее. Почти во весь этот камень! Или даже больше — но он тогда никуда не уместится, ведь этот камень — самый большой, какой Лука смог найти. Значит, Тики на самом деле гораздо больше, но пока временно должен быть таким — главное, что сам Лука знает: Тики большой-пребольшой, до самых облаков! И никакая Хине-нуи-те-по с ним будет не страшна! Чтобы Тики защищал их иви, он должен дружить с арики. У них самый лучший и мудрый арики! А потому его можно тоже нарисовать большим — ведь он и вправду огромный, как скала, даже выше некоторых рангатиров, которые все высокие-превысокие. Интересно, он тоже вырастет высоким? Услышав шаги, Лука обернулся и убрал с лица мешающие курчавые волосы. Рядом стоял толстый Никау-Пирипи, выпятив живот и недовольно смотря на рисунки. Лука смерил его хмурым взглядом и выпрямился, готовый в любой момент дать сдачи. — Что ты делаешь? — спросил мальчишка и ткнул длинной палкой, похожей на копьё, в чёрные контуры нарисованного арики. — А ты не видишь? — обиделся Лука и почесал щёку грязной рукой, оставляя чёрные следы, — Это же наш арики! А это Тики, он прячет воинов от Хине-нуи-те-по и… — Глупости! — выкрикнул Никау-Пирипи, — Воинов не нужно прятать, это они всех защищают! Ты вайранги, потому что бледнолицый — так говорит Кахарахэр! — важно заявил он, свысока смотря на Луку, и добавил: — А он между прочим, уже получил первое та моко и стал рангатирой! — Сам ты глупый, — нахмурился Лука, — если Тики не будет защищать воинов от смерти, их всех заберёт Хине-нуи-те-по, а они все уйдут с ней, потому что умереть в бою — это… — Нет, ты вайранги! — ударив палкой по камню, крикнул Никау-Пирипи, — Вайранги! Ты ничего не понимаешь! Она забирает лучших! А ты… ты… ты вообще чужак! Кахарахэр сказал, что ты жалкий таурекарика ! — Я не таурекарика! — выкрикнул Лука. — Бледнолицый таурекарика! — Никау-Пирипи схватил уголь, быстро замазал рисунок и отбегая бросил: — Так тебе! Вайранги! — Это ты вайранги! — чуть ли не плача, выкрикнул Лука, — Ты что сделал?! Это был мой рисунок! Зачем ты его испортил?! — Это не рисунок, а просто грязь! Ты испачкал камень для тотема — и тебя накажут, потому что ты испортил подарок самого арики для Богов! — не успел Лука что-то ответить, как Никау-Пирипи отбежал чуть дальше и звонко выкрикнул: — Кахарахэр! Лука испортил камень для тотема! Это он испачкал, я всё видел! Грозного вида молодой рангатира двинулся на Луку, отчего тот испуганно попятился. Всегда он появляется не вовремя! Кахарахэр каждый раз защищает Никау-Пирипи, потому что у них общий дед. А ещё он не любит бледнолицых, называя чужаками! И, в отличие от некоторых других рангатиров, не отменяет наказания, считая, что только познав боль, маори станет воином. Так многие считают, но Кахарахэру не важно, кто прав, а кто нет. — Что здесь происходит? — спросил откуда-то появившийся Франц, который преградил путь к младшему брату. Лука тут же прижался к нему, настороженно поглядывая из-за спины старшего брата на Кахарахэра и Никау-Пирипи. — Отойди, он наказан, — ответил Кахарахэр, но Франц покачал головой: — Посмотри, руки Никау-Пирипи — они все черны от угля, — рангатира обернулся к пухлому мальчишке, который растерянно посмотрел на свои руки и спрятал их за спину, мотая головой. — К тому же, это просто уголь, который легко сотрётся первым же дождём. Идём, Лука, — Франц подтолкнул пятилетнего брата в сторону фаре, но не ко входу: обогнув, они пошли куда-то по тропе. Луке казалось, что Франц большой и сильный, ведь он старший брат! И пусть, он худой и бледный, пусть говорят, что он проклят и у него нет маны, ведь всё это не важно. Важно лишь то, что он — Франц. Большой и добрый, никогда не ругается, а ещё ему уже целых десять лет, и он первым из них всех получит своё моко, даже раньше вредного Никау-Пирипи! — Лука, неужели ты не нашёл более удачного места для рисования? — негромко спросил Франц, ведя брата за руку по лесной тропе. — Он большой и гладкий, других таких я не нашёл, — отозвался Лука, смотря на солнечные лучи, так причудливо проглядывающие сквозь кроны деревьев. Широко улыбнувшись, он посмотрел на Франца: — Здорово ты его! Ты же видел, как Никау-Пирипи всё разрушил? — Ты про рисунок? — уточнил старший брат, и младший закивал лохматой головой. — Привыкай, Лука, жизнь вообще штука не самая справедливая. — Как это? — нахмурился он, запрокинув голову, чтобы посмотреть на брата. Франц смотрел вдаль, грустно-грустно. — Всё происходит правильно и как хотят Боги, разве нет? — уточнил Лука, и старший брат посмотрел на него. — Не всегда, — покачал головой Франц. — Они не влияют на поступки людей. В том числе на твои, мои, Радика, мамы, арики или Никау-Пирипи. Люди не всегда честны и правы, — сделав ещё несколько шагов, брат остановился и отпустил руку Луки. — Иди к водопаду, умой лицо, — подтолкнул он брата к воде, но Лука сделал пару шагов и обернулся. — О чём ты грустишь? — спросил он, и Франц тяжело вздохнул. — Кто-то сделал что-то плохое? Радик опять подрался с Лионом? — Нет. Просто наш настоящий дом не здесь, а далеко-далеко, за бескрайним океаном, — вздохнув, отвёл взгляд старший брат и провёл рукой по стволу огромного дерева. — Ты его не помнишь, а я помню. Поэтому, мне иногда не хватает той, другой, жизни. — Ты про мамины сказки? — спросил Лука, и Франц медленно кивнул, посмотрев на него. — Мне они нравятся, но и здесь хорошо. Там много плохого, которого нет тут. А ещё много непонятных слов. Дома похожие на высокие горы — глупость! Их так не собрать! И вообще, зачем такими глупостями заниматься? Нам и тут хорошо! Зачем нам грустные сказки, правда? — Только это не сказки, Лука. В больших городах всё так, как она и рассказывает. И мы там жили… — Не помню, — пожал плечами Лука и ступил ногой в прохладную воду. — Ты идёшь? — Франц слегка улыбнулся и покачал головой, — Ну и ладно! — фыркнул Лука и прыгнул вперёд, уходя с головой под воду.1869 год. Уметь всё
Прошло много дней, с того дня, как Франц заступился за младшего брата. Потом они долго гуляли, и Франц рассказывал о папе, которого Лука совершенно не помнил. После того дня Никау-Пирипи рассказал арики о том, что Лука испачкал камень для тотема, но мудрый Кахуранги не наказал его. Лука помогал Францу и Патараки, таская к ним деревяшки. Патараки, молодой тохунга, был мастером резьбы и делал для домов коруру — лица предков, венчающие крыши домов. А Франц обтёсывал будущее тайаха. Подтащив ещё две заготовки к Францу, Лука отошёл к Патараки. На чурбане уже проявлялись черты лица и лёгкие контуры та моко, но Лука пока ещё никак не мог узнать, кого именно изображал Патараки. — Чей это будет коруру? — спросил он, наблюдая, как нож обтёсывает дерево. Патараки добавил на лице ещё несколько едва заметных линий та моко. — Попробуй прочесть, — ответил тохунга, и Лука нахмурился, всматриваясь в линии, которых становилось всё больше. — Это кто-то из вождей, — уверенно заявил мальчик. — У Карипи здесь круглые, а не прямые… у Паоры нет моко на лбу… это… — Лука растерянно посмотрел на Патараки, — это что, сам арики Кахуранги?! — Нет, — рассмеялся Патараки, — арики Кахуранги жив, и у него вот здесь гораздо больше полосок, которые означают победы в битвах. — Это его сын, да? — догадался Лука, сравнивая линии, которые отвечают за принадлежность к роду и племени. — Да, Лука, — подтвердил Патараки. — Рангатира Вирему тоже был настоящим воином. Его жена, Нгайре, попросила сделать меня для их дома коруру с лицом Вирему вместо сломанного коруру с её отцом, тохунгой Никорой. — Патараки, а ты научишь меня делать коруру? — спросил Лука, и тохунга рассмеялся: — Ты же вчера просил Рухвераха научить тебя ловить рыбу! Неужто уже передумал быть рыбаком? Нет, малой, так дело не пойдёт, иначе ты не станешь никогда тохунгой. — А вот и стану! — возразил Лука, — Ничего я не передумал! Я буду и воином, и охотником, и рыбаком, и шаманом! Я всему научусь! — Лука, — покачал головой Франц, — уметь всё — это не уметь ничего. — Любой тохунга знает только одно ремесло, но владеет им, как истинный мастер, — сказал Патараки. — Это потому, — заявил Лука, — что освоив одно ремесло, тохунга считает себя умным и думает, что ему больше не нужно учиться. В нём играют гордыня и лень, как в тохунге Те Каахи из сказки! А я освою несколько ремёсел — и в каждом буду тохунгой. — Не оскорбляй людей маори, Лука, — строго заметил Патараки. — Истинным маори неведома лень. Богами свыше определено каждому человеку своё место и ремесло — испокон веков было так. Каждый тохунга годами оттачивает мастерство — только так он к старости сможет стать лучшим и иметь право передать свои знания тем, кто ещё не освоил ремесло. На это уходит вся жизнь, и если тохунга-рыбак станет точить дерево — он испортит заготовки и начнёт терять рыбацкое мастерство. Лука насупился и, спрятав руки за спину, отступил от Патараки. — Ты просто не хочешь, чтобы я, когда вырасту, умел больше, чем ты! — отчеканил он. — Лука, извинись, — сказал сзади Франц, но Лука даже не обернулся, смотря на Патараки исподлобья. — А я хочу уметь всё. И буду! — Бледнолицый дикарь, — фыркнул со стороны Карипи. — Что ты сказал?! — выкрикнул Лука, резко обернувшись. — А ну, повтори! — Бледнолицым никогда не стать истинными мастерами ремёсел маори, даром что говорите на те рео, — высокомерно отозвался молодой рангатира-воин, уткнув своё тайаха в землю. — Не трогай их, Карипи, — покачал головой Патараки, — они — всего лишь дети, поэтому многого не понимают. — Они не понимают потому, что они — бледнолицые, — возразил Карипи. — У них нет семьи, которая чтила бы память предков. Их место среди таурекарика, и ты это понимаешь. Потому что они другие. Чужаки и дикари, которые сколько бы ни учились, не станут нам равными. Ну ничего. Через несколько лет они не получат моко — и станут низшими. — Будет у нас та моко! — выкрикнул Лука, — Будет! Больше, чем у вас, больших дураков! И… — Франц схватил Луку за предплечье и потащил в сторону. — Пусти! Я не всё сказал им! Пусти! — Идём, — сказал он. — Не нужно с ним ссориться. — Да что ты вообще понимаешь?! — попытался вырваться Лука, — Ты никогда не ругаешься с ними! Но они всё равно считают себя лучше нас! — Это их дом и их законы, Лука — напомнил Франц. — Ты ничего не докажешь, но наказать тебя могут. — И пусть! Пусть наказывают! Я знаю, что я прав, а за правду не наказывают! Пусти! — Не ори ты! — Франц остановился и, не отпуская руки младшего брата, присел напротив него, — И что скажешь им? Что они дураки, а ты умный? Чем тогда лучше них будешь? — Тем, что я прав, а они — нет! — выкрикнул Лука, всё ещё пытаясь высвободить руку. — Они тоже уверены, что они правы. И ещё они правы в том, что ты не сможешь научиться всему и сразу. — Ты просто трус, потому что в тебе нет маны, а в них есть, — негромко, но уверенно сказал Лука. — Но у меня есть! Я смогу постоять и за себя, и за тебя, когда стану взрослым. Назло им научусь! Всё выучу и всё узнаю! — Ну-ну, — усмехнулся Франц, потрепав брата по голове и выпрямившись. — Не веришь? — полуутвердительно спросил Лука, с прищуром заглядывая в насмешливые глаза старшего брата, — Сам увидишь! — Время покажет, герой. А пока иди маме с сетями помоги, она устала. — И сети плести научусь! — важно заявил Лука и побежал в сторону матери.1869 год. Матараки
В тот день Нга Матуку жил какой-то особенно жизнью. Лука стоял около фаре рядом с Лионом и, словно заворожённый, наблюдал за тем, как люди, выходя из своих фаре и первым делом опускались со слезами на колени и называли какие-то имена, не знакомые мальчикам. — Что они делают? — спросил Лион. — Не знаю… — растерянно отозвался Лука, не решаясь отойти от фаре и обводя взглядом па. Чуть дальше, у тотема, делались небывалые подношения, во время которых повторялись молитвы, которых Лука совершенно не помнил — хотя, как казалось ему раньше, он знал их все. Пытаясь уловить слова, Лука напрягал память и перебирал знакомые молитвы, но ничего не выходило. В огромной печи ханги, недалеко от варенуи, готовилось какое-то небывалое количество еды. Лука не мог припомнить ни одно торжество, сопровождаемое такими волшебными запахами, от которых казалось, что он готов проглотить целого моа! В ханги готовят не часто. В последний раз это было в тот день, когда старый Тарами ушёл тропами Хине-нуи-те-по — но в тот день люди не молились у своих домов и почти ничьи глаза не были полны слёз, потому что это не принято. Когда воин уходит тропами Хине-нуи-те-по — люди радуются тому, что он смог отправить перед собой врагов. Когда уходит простой маори, не бывавший в битвах — люди радуются тому, что Хине-ниу-те-по выбрала его, а не воина, потому поселение будет под защитой. Маори оплакивают только тех, кто живёт с ними в одном фаре и ест из одной чаши. И только в день, когда того забирает Хине-нуи-те-по, все остальные дни маори работают и места слезам в днях нет. Увидев идущего в сторону мараэ Никау-Пирипи, Лука тут же спросил: — Кто-то умер? — тот остановился рядом с фаре Тианы и её детей, а Лион крепче сжал руку брата. — Нет, никто не умер, — покачал головой мальчик. — Сегодня Матараки, день в который маори начинают праздновать начало следующего года и вспоминают близких, оплакивая их. Ты что забыл, что каждый год его отмечали точно также, когда в небе всходят Семь Сестёр? — Забыл… — растерянно отозвался Лука и почесал лохматую голову, хмуро наблюдая за происходящим. — А нам что нужно делать? Идти работать? — он посмотрел на Никау-Пирипи. Покачав головой тот важно ответил: — Нет, ты что. В дни Матараки маори не работают, потому что запасли достаточно пищи. Три дня не нужно работать. Работают только тохунги, отвечающие за приготовление пищи, и рангатиры, которые смотрят за порядком. Остальные подносят дары Богам, вспоминают предков и павших друзей, молятся. У тебя есть, кого вспоминать? — Отца, — отозвался Радик из-за спин Луки и Лиона. — Он тоже был воином, хоть и не маори, — обогнув младших братьев и сойдя на землю, он обернулся: — Чего встали? Если не знаете, чем занять себя — помогите матери с мелкими. Их, к сожалению, пока ещё никто не отменял. Радик быстрым шагом пошёл прочь, а Лука запоздало поняв смысл его слов, открыл рот, чтобы крикнуть что-нибудь обидное, но промолчал: Радик уже ушёл и не услышит. А если и услышит — ему всё равно. Лион побежал за старшим братом и Лука проводил его задумчивым взглядом: он никогда не понимал, почему Лион вечно таскается за Радиком, если тот только ругается и иногда дерётся. Попытки вспомнить что-то хорошее от брата не увенчались успехом и, тяжело выдохнув, Лука перевёл взгляд на всё ещё стоящего рядом Никау-Пирипи. — Мне мама по секрету сказала, что через несколько лет арики будет сам меня учить, представляешь? — восторженно спросил тот, подступив к Луке. — Зачем арики тебя чему-то учить? — Ну как зачем? Его сыновья погибли — он должен будет кого-то научить всему, что знает, чтобы тот стал следующим арики, — важно пояснил Никау-Пирипи. — Почему ты думаешь, что он выберет из всех детей тебя, а не того же Михаэра? — Потому что моя мама — сестра Арики Кахуранги. Мы с ним почти семья! — Ясно, — бросил Лука и пошёл искать Франца. — Ты завидуешь! И Боги за это тебя накажут! — крикнул вслед Никау-Пирипи, и Лука резко обернулся, но тот сразу взвизгнул: — В дни Матараки драться нельзя! И ссориться! — Дьявол… — И ругаться нельзя! Я вот пойду и скажу арики, что в день Матараки ты упоминаешь дьявола и… — И он тогда накажет и тебя, потому что ты тоже о нём говоришь, — процедил Лука и побежал прочь, чтобы не усугублять ссору, которой он отчаянно не желал. Нужно найти Франца, чтобы тот рассказал побольше о Матараки! В том, что брат может многое рассказать, он не сомневался ни капли. Франц слаб телом, но не духом и не жаждой знаний. Слишком долго он не мог ничему учиться — и теперь хотел знать всё, наверстать всё то, что упустил. Лука, хоть и не болел, как брат, но рядом с ним заражался тем же любопытством. Лука выбежал за пределы па, а затем и за тропы хапу — и понёсся по тропикам. Старший брат любит тишину, природу и шум воды. А это значит, что его можно найти в это время у одного из лесных озёр, которых здесь не так уж и много — по крайней мере в пределах иви, за которое брат почти никуда не выходит. Хотя отчего-то много последних дней Франц не верил в силу знаний, это расстраивало и заставляло тревожиться: не вернулась ли болезнь? Лука думал об этом всё чаще, видя, как кожа старшего брата бледнеет, под глазами разрастаются тёмные пятна, а руки слабеют. Впрочем, думать об этом Лука не желал совершенно. Франц болел. Потом стало легче. Значит, он поболеет, чтобы снова стать любопытным. Да! Всё так и есть! Просто нужно подождать. Это как с силой: кому-то нужно больше отдыхать, чтобы потом много работать, а кому-то совсем мало. Вот, и Францу нужно просто чуть больше времени, чем другим, потому что его не поддерживает магия. Выбежав к озеру, Лука нерешительно застыл. Франц совсем бледен. Он лежал у ствола поваленного дерева, привалившись к нему спиной. Руки безвольно лежали на траве. Он был совершенно расслаблен, даже слишком, а глаза — закрыты. На миг Луке показалось, что брат не дышит. Что он ушёл тропами Хине-нуи-те-по и больше не вернётся. Но раздался шумный выдох, оповещающий о том, что всё в порядке. Прикрыв глаза, Лука протяжно бесшумно выдохнул и, улыбнувшись, подбежал к брату. — Я нашёл тебя! — звонко оповестил он, плюхаясь рядом. Франц медленно открыл свои впалые тяжёлые глаза и посмотрел на Луку, слабо улыбнувшись. — Настоящий следопыт, — хрипло прошептал он сухими губами. Лука нахмурился, не сводя взгляда с лица брата и серьёзно спросил: — Твоя болезнь вернулась? Тебе опять больно? — шумно выдохнув, Франц провёл слабой рукой по голове брата. — Совсем чуть-чуть, — тихо ответил он, смотря в серьёзные глаза Луки. — Ты уже такой большой… — вздохнул Франц и приобнял рукой младшего брата, который тут же обвил его худыми ручками. — А ты знаешь, что сегодня праздник, когда все плачут? — тихо спросил Лука, не отрывая головы от груди брата, но которую слегка привалился. — Да, сегодня Матараки. На родине наших родителей это называли Новым годом. И отмечали зимой. Совсем по-другому. Наряжали ёлку… — Как это? — растерянно спросил Лука. — Ну… делали красивые игрушки и вешали на ветки. — Зачем? — Там такая традиция, — ответил Франц, — у них нет наших традиций, но есть свои, которых нет здесь. Например, они отмечают такой праздник, как день рождения. — Когда рождается младенец? — предположил Лука. — Сначала да, — кивнул Франц, — а потом поздравляют каждый год в один и тот же день, считая, сколько лет ему исполняется. — А для чего их считать? — Ну… — замялся Франц, — там так принято. На Большой Земле возраст человека важен. — А что такое возраст? — Количество прожитых им лет. Длина жизни. — И что, ты знаешь, сколько нам лет? — удивился он, изумлённо смотря на старшего брата, который рассмеялся: — Ну, конечно. Мне десять лет, а тебе — почти пять. Радику — восемь. Лиону три года. Мине и Юлию — по два. — А откуда ты знаешь, что мне пять, а не, например три или шесть? — хмуро спросил Лука. — Потому что сейчас начало июня, а ты родился семнадцатого июня одна тысяча восемьсот шестьдесят четвёртого года. То есть, совсем скоро тебе будет пять лет. Но когда именно — я не знаю потому, что здесь нет календаря. — А что такое календарь? — Франц тяжело вздохнул и устало посмотрел на брата. — Список всех дней в году. Ладно, пора возвращаться — а то без нас начнут, — сказал Франц, и Лука неохотно отлип от брата. Но вопросы в его голове не кончались: — А как они придумали список всех дней? И как они называют дни? У каждого своё имя? — Франц вновь глубоко вздохнул и потрепал брата по голове, предвкушая долгие рассказы обо всём, что знает сам. По пути до па, Франц всё рассказывал и рассказывал Луке о жизни и традициях в больших городах. Лука увлечённо слушал, неустанно задавал вопросы и… относился ко всему, как к увлекательной сказке. Для Луки была неведома другая жизнь. Он считал её просто любопытными сказками, и уж тем более не мог предположить, что все рассказы брата окажутся не только правдой, но и однажды помогут освоиться в той, другой, жизни… Когда Франц и Лука дошли до варенуи, маори уже собрались за традиционным приёмом пищи вокруг высокого костра, а арики вспоминал имена всех тех, кто погиб в битвах и от болезней с прошлого пришествия звёзд Семи Сестёр…1869 год. Первая потеря
Уже несколько дней Луку не пускали к Францу, как бы он ни пытался попасть в дальнее фаре. Никау-Пирипи говорил гадости о том, что кто-то сказал ему, будто Хине-нуи-те-по забирает Франца за то, что Лука говорил всякие глупости о ней и Тики. Лука, конечно, не верил, но тревога не отступала. И вот, он снова пытался пробраться тропой папоротников к фаре с другой стороны. Шаг за шагом. Так тихо и осторожно, что и пугливый моа не заметил бы! Оставалось лишь попасть внутрь и… — Лука! — окликнула мать, вышедшая из фаре, — Сколько раз просила тебя не ходить сюда?! — понуро опустив голову, он вынырнул из папоротников. — Тиана, — негромко сказал подошедший арики, положив руку ей на плечо, — пусть он попрощается с братом, — мать закрыла лицо руками и покачала головой, отворачиваясь от сына, а затем спешно куда-то ушла. — Попрощаться? — непонимающе спросил Лука смотря на мрачное лицо арики, — Франц куда-то уплывает? — старый Кахуранги подошёл к Луке, присел на одно колено и положил руки на худенькие бледные плечи. — Он уходит за Хине-нуи-те-по, Лука. До завтра она заберёт Франца с собой. Иди к нему, он ждёт своего любимого брата. Лука задумчиво кивнул и подступил к фаре, но нерешительно застыл у самого входа. Что он там увидит? Саму Хине-нуи-те-по, стоящую рядом с Францем? Какая она? Вся чёрная, как ночь и смерть, которыми повелевает? А не заберёт ли она с собой и Луку? Ну и пусть! Пусть забирает! Он же будет вместе со старшим добрым братом, а они уж друг за друга постоят! Подняв голову, Лука решительно шагнул в фаре. Но увидел на полу на настиле лишь бледного брата. Никакой Хине-нуи-те-по здесь не было. Вообще никого не было. — Лука… — почти беззвучно прохрипел Франц, и он нерешительно подошёл к брату и сел рядом с ним на пол, взяв за тёплую мягкую руку. — Ты пришёл… — Тебе больно? — прошептал Лука, с волнением заглядывая во вновь потухшие усталые глаза. — Нет, — слабо улыбнулся Франц, немного поморщившись и хрипло выдохнув. — Лука… по… пообещай, что… ты всегда будешь поступать справедливо… что бы тебе ни делали люди… Пообещай, что в твоём сердце всегда будут братья и Мина… помогай маме и арики… обещай, Лука, поступать только честно… обещаешь? — Клянусь, — серьёзно ответил Лука, стоя на коленях перед братом и крепко сжимая его слабую руку. — Франц, не уходи с Хине-нуи-те-по, не уходи! Как мы без тебя?.. Ты не стал рангатирой, не получил та моко… зачем ты уходишь с ней? — У каждого своё время, Лука… — прошептал Франц. — Не плачь, там мне не будет больно, как здесь… Хине… нуи-те-по спасает меня… — он слегка улыбнулся, глядя в серьёзные глаза пятилетнего брата, в котором видел кого-то родного, но словно бы значительно старше и мудрее. Это взгляд не пятилетнего ребёнка — это взрослый и мудрый осмысленный взгляд того, кто смотрит в глаза умирающего. — Ты… проживёшь две наши длинные жизни, — с улыбкой прошептал Франц, — за нас двоих… Не злись на людей… ищи в них добро, ты это умеешь… Иди, Лука. Тебе пора… — Нет, — помотал головой Лука. — Я с тобой! — Ты должен… проживи эту жизнь за нас двоих, Лука… Я договорюсь с Хине-нуи-те-по, чтобы она наб… людала за тобой… и так я буду знать всё, что с тобой пр... происходит. — Не уходи с ней… — бесшумно вторил Лука, качая головой. — Я всегда буду рядом… папа всегда наблюдает за нами, так говорит мама… Помнишь?.. Я буду тоже так, всегда с тобой… А теперь иди, Лука, я… очень устал… и… — глаза Франца прикрылись, а слабая рука потяжелела. — Франц… Франц, ты… — Лука тихо всхлипнул и опустил руку брата. — Я обещаю… Франц, ты слышишь, я клянусь! Только не уходи... Будь рядом…. пожалуйста, Франц… Франц… — Он уже не сможет тебе ответить, Лука, — негромко сказал арики, стоящий за спиной мальчика. От неожиданности Лука вздрогнул: он не слышал как Вождь вошёл в фаре. — Он ушёл тропами Хине-нуи-те-по, как настоящий воин. Идём, Лука. — Он… он больше не вернётся? — спросил Лука, обернувшись к Кахуранги. Тот медленно покачал головой, разрушая надежды: арики всегда говорит только правду. — Никогда-никогда?.. — дрожащим голосом уточнил он, стараясь не заплакать. — Никогда, Лука, — он упал лохматой головой на грудь брата, которая больше не вздымалась и не хрипела, а горячие слёзы хлынули из глаз.1870 год. Разговор о больших городах
Лука сидел у обрыва, задумчиво смотря вдаль. Франц ушёл уже очень много дней назад, но Лука всё ещё надеялся, что Хине-нуи-те-по вернёт его младшим братьям. Радик стал старшим, но он не защищал их. А порой и сам задирал. Луке так не нравилось. Он скучал по доброму Францу. Кинув какой-то камень, Лука проследил взглядом, как тот упал с обрыва воду и громко булькнул. Рябь тут же слилась с волнами. Словно никакой камень не нарушал границы бескрайнего океана. И камень сам оттуда уже никогда не выйдет, он теперь пленник вод навсегда, пока кто-нибудь его не достанет оттуда. Лука нахмурился: а что, если Франц также ушёл тропами Хине-нуи-те-по, и пока кто-нибудь не найдёт способ его оттуда вернуть — он не сможет вернуться? Но если окунуться в воду — камень можно достать и высушить. Можно ли также сделать с Францем? Эта мысль показалась Луке гениальной, и он побежал лесной тропой к деревне. Нужно всего лишь достать Франца, как камень из воды! Почему никто не додумался до этого раньше?! Почему эта мысль не приходила к нему столько дней?! А ведь Франц ждёт! Ждёт, когда Лука придумает, как спасти его из плена Хине-нуи-те-по! Он бежал так быстро, как только мог, с трудом успевая перепрыгивать коряги и корни. Вдали уже показались фаре их па — и Лука представлял, что он летит на крыльях, подобно манайе. Увидев мудрого арики Кахуранги, Лука сменил направление: уж арики теперь точно вернёт Франца! Он может всё-всё-всё! — Арики! — запыхавшись крикнул Лука, чуть не влетая в Верховного Вождя, — Арики, я знаю, как ты можешь вернуть Франца! Он ждёт, что мы вытащим его! Как камень из воды! Понимаешь? — Лука, — покачал головой Кахуранги, — тех, кого забрала Богиня смерти, вернуть невозможно. А если твой брат вернётся — это будет уже не он. Это будет тёмных дух, который будет творить зло. — Как это?.. — растерянно спросил Лука. — Франц добрый, он никогда не станет плохим духом. Ты просто не понимаешь! Я о другом! Его можно вернуть! Понимаешь? Как упавший в воду камень! Его нужно просто достать, как из воды — и всё! И... — Всё гораздо сложнее, чем тебе кажется, — сказал арики Кахуранги и, положив большую ладонь на плечо Луки, повёл его в сторону. — Смотри, вот океан. Ты прав, он похож чем-то на мир Хине-нуи-те-по. Но сможешь ли ты найти там один единственный камень, чтобы вытащить именно его? Откуда ты знаешь, в какой части океана твой брат? Лука подошёл ближе к воде, и арики поднял с земли небольшой камень, показал мальчику, а затем кинул в воду. Тот улетел куда-то на глубину. Лука ступил в воду, которая тут же обожгла его холодом, и отскочил на берег. Но миг спустя, мотнул лохматой головой и уверенно вошёл в воду. Камней было много, но все были не те. Другие. Больше, меньше, другого цвета. — Лука! — окликнул его арики. Достав из воды ещё несколько не тех камней, Лука вернулся к Вождю, — Душу в царстве Хине-нуи-те-по найти ещё сложнее, чем определённый камень в океане. Но мало просто найти его. У всякой Души должно быть тело, а ни одно тело так долго не может существовать без Души, понимаешь? — Ему некуда больше возвращаться?.. — нахмурился Лука, — А в другое тело? В тело врага? — Его не примет чужое тело, — покачал головой арики. — Но если примет — быть большой беде, потому что ляжет на него большое проклятие, и твой брат больше не будет собой. Его Душу заберут древние Демоны. Он станет Выходцем — и будет убивать тех, кто дорог ему. Но он не будет ни чувствовать, ни любить, а лишь будет обречён на вечные муки. Ты хотел бы такой участи своему доброму брату? — Лука покачал лохматой головой, хмуро смотря на старого Кахуранги, — Он тоже не хочет. Но Франц живёт в твоём сердце, в сердце вашей матери, сестры и братьев, в сердце каждого маори, кто знал его. Не нужно искать способы вернуть его, Лука. Отпусти его и позволь ему успокоиться. — Успокоиться? — переспросил Лука, — Он волнуется? — Да, потому что боится, что ты наделаешь глупостей, Лука. А глупости бывают иногда очень опасны. Обещай не искать и не придумывать, как вернуть Франца. — Обещаю, — понуро ответил Лука, и большая ладонь арики провела по непослушным тёмным волосам. — Хорошо. Иди к матери и помоги ей с Миной и Юлием. Кивнув, Лука побрёл к фаре, в котором Тиана укладывала малышей спать. Мина уже дремала, а Юлий крутился, не желая ложиться. Увидев Луку, он вскочил на ноги и подбежал к брату, прячась за его спину от матери. — Идите сюда, — вздохнула Тиана. Лука взял брата за руку и подвёл к матери. Они опустились на пол, Лука лёг рядом с Миной, а Юлий тут же привалился к ним, крепко обнимая старшего брата. — О чём рассказать вам сегодня? — негромко спросила она, гладя детей по волосам. — Ты давно не рассказывала о больших городах. Расскажи ещё, — попросил Лука, и Юлий тут же закивал. — Ну, хорошо. Есть далеко-далеко отсюда огромные острова, которые зовутся материками, и там живёт очень-очень много людей. Их фаре совершенно не похожи на наши — они каменные и большие. В этих фаре живёт не одна семья, а несколько… — Как если бы всё наше иви жило в одном большом фаре? — тихо спросил Лука, и мать кивнула. — А где они собираются? Или у них дом — это и есть варенуи? — Нет, Лука, у них нет ни варенуи, ни мараэ, ни патаки . — Как это? — нахмурился Лион. — А где они проводят церемонии и ритуальные танцы? — спросил Лука, — Где проводят Совет? И где едят? — В больших городах люди не проводят ритуальных танцев, у них нет таких Советов общин, как у нас, а едят — каждый у себя дома и то, что они сами смогут купить себе за деньги. — Деньги? — переспросил Юлий, — Что это? — Это… железные штуки, которые они получают за работу. Там очень много людей, а потому нет общего сбора еды и никто не делит всё поровну на всех. За разную работу платят по-разному, а потому есть богатые и бедные. Бедным едва ли хватает денег на еду, а богатые покупают за деньги ещё и красивые вещи, дома, иногда целые корабли. — И они делятся с бедными, да? Чтобы те покупали себе еду, потому что сами те не могут? — Нет, Лука, — вздохнула Тиана. — К сожалению, такое в больших городах редкость. Богатым всё равно, им нет никакого дела до бедных, а в городах таких очень много… — Мне не нравится такая сказка, — пробормотал Юлий. — Мне тоже, — тихо сказала Тиана и улыбнулась. — Ну что, может быть, Лука нам расскажет легенду? — Нет, — помотал он головой и сел. — Ты больше не расскажешь про большие города? Я тогда пойду… Никау-Пирипи обещал научить ловить рыбу, его отец научил. Лука вышел из хапу и побрёл к лесу, но затем передумал и свернул к горам. Никау-Пирипи и вправду хотел его научить ловить рыбу, но сейчас Лука подумал о том, что он снова обманет и сделает какую-нибудь гадость. В голове вертелись мысли о больших городах, по которым почему-то скучал Франц и так не любит рассказывать мать. Увидев Ахахеру, Лука улыбнулся и побежал к ней. Девочка что-то плела из длинных папоротников. Иногда Луке казалось, что из всех детей их иви, только Ахахера не дружит с Никау-Пирипи, а потому с ней было гораздо интереснее, чем с остальными...1870 год. Бледнолицый и легенда о милосердном Тутара-кауикае
Детские босые ноги шлёпали по прохладным лужам лесной тропы, а руки на бегу стряхивали тяжёлые дождевые капли с больших листьев папоротника. Причудливое пение птиц доносилось с разных сторон, находя отклики где-то в глубине тропиков. Шестилетний мальчишка с загорелой, но светлой кожей и лохматыми тёмно-русыми волосами, бежал по тропе, которую могли найти только те, кто не просто живёт здесь, а знает эти места, как свои пять пальцев, отличая одни деревья-великаны от других. Он — знает. И гордится этим. На том дереве он когда-то уснул, а чуть дальше от тропы, там, где виднеется массивный ствол — место, откуда видно бескрайний океан, за которым наверняка где-то далеко есть такие же острова, по которым бегают такие же мальчишки, как и он. Пройдёт несколько лет, и арики научит его всему, что знает — ведь великий Кахуранги уже много дней учит его. Через много лет Лука станет совсем большим, получит право сделать на лице та моко — и станет настоящим смелым воином, лицо которого вскоре полностью покроется священными узорами моко — а значит, он станет таким же великим, как арики Кахуранги, а не… — Бледнолицый! — насмешливый голос заставил Луку остановиться, и в этот момент что-то маленькое больно упало, ударившись о лохматую голову, — Эй, Бледнолицый опять ходит нашими тропами! — крикнул куда-то вглубь леса мальчишка лет девяти, что сидел на дереве, свесив ноги. — Бей Бледнолицего! — запрокинув голову сильнее, Лука увидел на деревьях ещё троих мальчишек, но на него тут же посыпались со всех сторон орехи, вынуждая спасаться бегством. Он побежал дальше по тропе, чувствуя будто он летит на крыльях манайи, спасаясь от разъярённых моа , которые преследуют его, чтобы полакомиться, как беззащитным мышонком. Но он — Бледнолицый Лука, смелый и умный: какой бы умной птица ни была, она никогда не найдёт его в глубине папоротников, которые спасают его каждый раз. Пройдёт время — и он станет таким же сильным и умным, каким когда-то был сам легендарный Вождь Купе, не побоявшийся переплыть бескрайний океан и обосновать здесь своё племя. Отряхнув на ходу лохматую темноволосую голову, Лука осмотрелся и широко улыбнулся: Никау-Пирипи со своими друзьями всегда теряется в «папоротниковом лесу Бледнолицего Луки» — как назвал для себя он это место. Они вернутся теперь только к ночи — и за это их накажут. Как и всегда, когда они пытаются обидеть его. Ничему жизнь их не учит! Выпрямившись, он ещё раз осмотрелся, вскарабкавшись на массивную ветвь стоящего рядом дерева-гиганта. Лука еле сдержал смех, увидев, что Никау-Пирипи с остальными снова свернул в противоположную сторону, где не сможет выйти к деревне из-за непроходимого леса и тропы агрессивных моа. Спрыгнув с ветки и пригнувшись, он побежал самым коротким путём к поселению. К вечеру на мараэ, собралось много народу и перед варенуи развели костёр. Лука подбежал ближе, с восторгом смотря на важного арики Кахуранги, лицо которого было полностью покрыто та моко, говорящем о многочисленных битвах, из которых его племя выходило победителем. — Арики Кахуранги, а сегодня ты расскажешь о битвах? — спросил он Верховного Вождя. — Нет, Лука, — серьёзно покачал тот головой, проведя рукой по лохматой голове мальчишки, — сегодня я расскажу одну старую легенду, которую мне рассказывал ещё мой отец, а ему — его. — Эта легенда про Тики? — радостно спросил Лука, сев рядом с Кахуранги на землю. — Легенду про Тики мы все знаем, — медленно ответил арики, покачав головой, — но вы с братьями, а также Никау-Пирипи, Ахахерой, Марэйей и Михаэрем не слышали о милосердном Тутара-Кауикае, — Лука кинул взгляд на ребят, которые всё-таки быстро выбрались из леса и теперь сидели по другую сторону костра, бросая на него косые взгляды. — Эта история случилась много лет назад. Тохунга Те Тахи-о-те-Ранги жил недалеко от теперешнего города Танеатуа. Он обладал огромной маной, но его фаре стоял отдельно от остальных домов па, потому что все боялись его — ведь про тохунгу говорили, что он занимается колдовством и способен совершать самые страшные дела, даже наслать на человека смерть. — Но смерть настигнет каждого, — сказал Лион, задумчиво смотря на арики, — ты же сам рассказывал о бесстрашных воинах, которые в боях отдают свои жизни, чтобы их хапу и иви жили лучше. Чем же тогда так ужасно то, что делает тохунга? Ты же тоже убиваешь врагов, но ты хороший. — Мы убиваем врагов, отстаивая свои земли, — серьёзно ответил Кахуранги, — но разве ты хоть раз видел, чтобы я убивал тех, кто живёт в нашем иви? — Нет… — помотал головой Лион, — получается, он был плохим, как если бы Лука или Радик хотели убить меня или Никау-Пирипи? — Кахуранги степенно кивнул и продолжил историю: — Год за годом росла дурная слава тохунги, и люди боялись его все больше и больше, пока, наконец, их терпение не истощилось. А тут ещё произошло большое наводнение, и все были уверены, что в этом несчастье повинен Те Тахи. — Он мог сделать это потому что у него была сильная мана! — сказал Никау-Пирипи, — Ты тоже сильный и не какой-то тохунга, а сам арики — то есть ты можешь тоже наслать наводнение на соседнее хапу , если они решат с нами воевать? — Вождь слегка кивнул, рассказывая дальше: — Мужчины говорили, что тохунгу нужно убить, но никто не решался поднять на него руку. Много вечеров думали мужчины, как им быть, и в конце концов придумали. Они решили не поскупиться на похвалы и уговорить Те Тахи отправиться с ними на остров Факаари, где из-под камней со свистом вырывается пар и при каждом шаге чувствуется, как Руаумоко ворочается под матерью-землёй. На тот самый остров, где нет ни капли воды и человеку нечем утолить жажду — они бросят его на этом страшном безводном острове и будут жить спокойно, не опасаясь его злодеяний… — Но чем же тогда они лучше него? — нахмурился Лука, смотря на пляшущие языки пламени, — Магия может убивать не так страшно, как жажда. Получается, что они более жестоки, чем Те Тахи. И неужели он поверил им? — Вайранги, он же был плохим! — воскликнул Радик, — А убить плохого — это хорошо! — Лука задумчиво смотрел на старшего брата, запоминая сказанное. Убивать плохих — хорошо. Но убивать своих плохо. Но что, если свои — плохие? Впрочем, спросить об этом Лука не успел, потому что Кахуранги уже продолжал историю. — Тохунге было лестно, что мужчины попросили его поплыть с ними на Факаари ловить птиц тити. Охотники высадились на острове в конце дня. Два-три человека остались на берегу охранять ваки, а остальные разбились на несколько отрядов. Те Тахи вместе с самыми знатными рангатирами; считались мудрыми и решительными людьми, выше них были пошёл на северо-восточный берег. Их сопровождали таурекарика, которые несли корзины с провизией и кувшины с водой. Когда они нашли пещеру, где можно было укрыться на ночь, стало совсем темно. Мужчины зажгли факелы и несколько часов вместе с тохунгой ощупью пробирались по узким ходам пещеры, отыскивая птичьи гнезда, а потом при свете факелов убивали птиц. К тому времени, когда корзины наполнились доверху, все устали. Охотники и тохунга, едва передвигая ноги, забрались в пещеру, и скоро все уже крепко спали. — Тохунга мог бы их убить, если бы был таким плохим… — прошептал задумчиво Лука, — но он их не убьёт, потому что это легенда «О милосердном Те Тахи»… — Первые солнечные лучи разбудили Те Тахи. Он сел и прежде всего посмотрел, цела ли его добыча. К его удивлению, корзин в пещере не было. Он знал, что охотники не могли унести их, потому что пища тохунги — табу. Но как ни странно, ни птиц, ни кувшинов, ни вождей, ни рабов в пещере тоже не было. И вдруг тохунга понял, что означало его одиночество. Он попался на удочку льстивых похвал, и его бросили на этом зловонном коварном острове, где из-под земли выбивается пламя. Тохунга вылез из пещеры и побежал по скалам к тому месту, где ваки пристали к берегу. На берегу не было ни людей, ни лодок, но далеко в море виднелись черные точки — лодки его соплеменников. — Он погибнет? — взволнованно прошептал маленький Юлий, сжав руку Мины. — Невесёлая улыбка появилась на лице Те Тахи, — продолжал арики. — Он снял пояс, скрученный из листьев льна, и отделил от него три листика. Он сорвал эти листья с неприкосновенного куста льна, который рос в священнейшем из священных мест рядом с его домом. Эти листья обладали большой маной. Размахивая листьями, Те Тахи произнёс заклинание, обращённое к Богу моря Тангароа и его слуге Тутара-Кауикае — повелителю китов и океанских чудовищ. Те Тахи не пришлось долго ждать ответа. Огромное чудовище появилось в заливе и подплыло к самому берегу. Струя пара поднялась над водой, утренний ветер подхватил её и унёс прочь. Те Тахи вошёл в воду и подплыл к танифе, терпеливо ожидавшему, пока тохунга взберётся к нему на спину и устроится в небольшом углублении, которое есть на спинах у всех китов и морских таниф, наверное, потому, что так им удобнее переносить людей. Танифа с тохунгой на спине быстро пересёк залив. Когда они проплывали мимо стремительно скользивших лодок, бог Тутара-Кауикае хотел потопить их, но Те Тахи воспротивился: «Пусть они будут наказаны стыдом», — сказал он. — «Пусть милосердие умножит нашу славу». — Те Тахи — глупец! — фыркнул Радик — Да, — подхватил Никау-Пирипи, — они всё равно убьют его! — Никем не замеченные, они проплыли мимо лодок, и танифа благополучно высадил тохунгу в устье реки Факатане, откуда он без труда вернулся домой. Те Тахи сидел перед своим фаре всё с той же невесёлой улыбкой на лице и держал в руках листья льна, а охотники один за другим проходили мимо него. Они шли с опущенными головами и не смели взглянуть на тохунгу: им было стыдно, что Те Тахи узнал, сколько злобы накопилось в их сердцах, и оказался сильнее их. Через некоторое время тохунга покинул своих неблагодарных соплеменников и вскоре умер. Танифа пришёл к своему другу и унёс его тело в море, где тохунга превратился в мараки-хау — в морское чудовище с человечьим телом и головой, но хвостом вместо ног. С тех пор мараки-хау всегда помогает людям, когда им грозит гибель в воде. — Те Тахи должен был их убить, — уверенно сказал Никау-Пирипи, — если бы он был сильнее их, то не умер бы так скоро. Но Хине-нуи-те-по забрала его, потому что он не был настоящим воином и не постоял за себя! — А что скажешь ты? — спросил Кахуранги, посмотрев на Луку. — Нет, — уверенно покачал он головой, — Те Тахи поступил правильно. Рангатиры были злыми, а не он. Именно поэтому Тангароа наслал на их хапу наводнение, а потом забрал к себе Те Тахи, сделав из него вольного мараки-хау, которого не окружали те, кто желает ему зла и винит в этом всех, кроме себя. — Вайранги, ты Лука! — крикнул Никау-Пирипи, — Он стал чудовищем! — Нет, ты не понимаешь, — помотал головой Лука, — чудовищами были они, а тохунга был добрым и милосердным. Правда же? — спросил он, посмотрев на покрытое та моко, лицо старого Вождя, который с улыбкой смотрел на него. — Твоя правда, Лука. Однажды ты станешь мудрым рангатира, — кивнул Кахуранги, проведя рукой по голове мальчика, и посмотрел на остальных ребят. — В Легенде нет ни одного доказательства злодеяний Те Тахи, отчего же вы так быстро поверили словам лживых рангатира? Не оттого ли, что в сердцах ваших поселилась та же злоба, проклинающая души, что и у рангатиров, желавших убить Те Тахи?..1871 год. С дельфинами под водой
Семилетний Лука стоял на краю невысокой скалы, заворожённо смотря на бескрайний океан, который он видел каждый день — и каждый день им восхищался. Медленно отступил на несколько шагов и разбежался. Толчок — и он летит, расправив руки, словно птица, чтобы через миг уйти головой под воду. Непослушные волосы облепили лицо и Лука на миг задержался под водой, чтобы убрать их, а затем — с силой оттолкнулся от песчаного дна ногами и всплыл на поверхность. Гул в ушах сменился криком чаек. Лука лёг на воду, распластавшись звездой и заворожённо смотрел на больших белых птиц, кружащих высоко над ним. Руки Луки, подобно сильным крыльям, плавно двигались по воде: он парил на волнах, как эти вольные птицы парили по воздуху. Он мечтал о полёте. О свободе где-то там, высоко над горами, откуда видно всё дальше, чем с самой высокой скалы Новой Зеландии. Жаль, что люди не летают. Франц говорил, что мечтать нужно о несбыточном, чтобы пронести мечту сквозь жизнь и всегда была надежда на то, что однажды она сбудется. Тогда, что бы ни случилось, всегда будет смысл жить: а вдруг, случится чудо? Наверное, именно поэтому, мечтой Луки стали крылья, как у этих белых чаек. Рядом раздался смех дельфина, и Лука аккуратно развернулся на воде и оказался почти нос к носу с ним. Аккуратно погладив по голове, он неуверенно отплыл, не зная, как вести себя — так далеко от берега его ещё ни разу не заносило. Лука с тревогой посмотрел в сторону берега. Два дельфина плавали вокруг него, словно смеясь и стрекоча, а затем один вновь подплыл близко-близко. Лука улыбнулся и аккуратно взялся за верхний плавник — и дельфин поплыл вперёд, набирая скорость. Смеясь, Лука крепко схватился за плавник и обхватил ногами гладкое тело. Прострекотав, дельфин нырнул под воду, но не успел Лука отпустить плавник, как тот резко направился вверх и с Лукой выпрыгнул из воды, даря короткое чувство полёта. Берег был уже недалеко, и Лука отпустил плавник. Дельфин проплыл немного вперёд и вернулся к мальчику, что-то стрекоча на своём языке. Лука же не хотел возвращаться. Он не мог быть птицей, но мог быть сейчас с дельфинами. Жестом руки он создал себе пузырь воздуха вокруг головы и опустился под воду. Дельфины, уже трое, кружили вокруг, словно в чарующем, одним им понятном танце. Почему он не дельфин? Ему были бы открыты все глубины океана, он бы мог нестись по волнам и, подобно птице, ненадолго взмывать в воздух, также изящно и грациозно. Лука засмотрелся на одного из дельфинов и не заметил, как рядом оказался небольшой дельфинёнок, юркий и непоседливый, как и сам Лука. Он поплыл за маленьким дельфином, и нос другого дельфина коснулся его ноги, а затем, словно ускоряя Луку, стал толкать его вперёд. И вот — они уже обгоняют юркого дельфинёнка. Неожиданная дельфинья гонка закончилась — и только теперь Лука заметил, что они уже на мелководье, а на берегу тёмной тенью стоит сам арики Кахуранги. Чувство вины разлилось внутри: ему никто не разрешал купаться в океане без взрослых, а значит, старый Вождь заметил его и будет ругаться. Дельфин что-то громко прострекотал, и все четыре дельфина поплыли прочь от берега. Лука непонимающе обернулся, провожая их взглядом. — Кто разрешил тебе касаться воды, Лука Гарсиа Цраиг? — сталью прозвучал голос арики совсем рядом, и Лука испуганно обернулся и стыдливо опустил голову, — Я жду ответа. — Я… — Лука нахмурился, не зная, что ответить, а потому лишь тяжело вздохнул, не поднимая глаз на Верховного Вождя. — Если бы не семья Кэйаны, тебя могло волнами унести далеко в океан. На тебя могли напасть акулы, Лука. — Семья Кэйаны? — переспросил Лука, посмотрев на арики Кахуранги, — Кто это? — кажется, арики ждал не вопросов, а извинений. Он пристально смотрел на лицо любопытного ребёнка, а затем нехотя ответил: — Это наши друзья, дельфины. Кэйана сообщила мне о том, что ребёнок один в океане. — Как она сообщила? — растерянно спросил Лука, — Вы знаете дельфиний язык? — Я — нет, — коротко ответил арики, но не выдержав пытливого детского взгляда, добавил: — Старый рангатира Рухреверах знает. — Откуда? — оживился Лука, совершенно забыв про чувство вины, — Он может научить и меня? — Нет, Лука, не может, — покачал головой арики. — Рухреверах жил на большой земле и прошёл там очень сложный ритуал, который даровал ему возможность становиться дельфином. — Как это?! — с восторгом воскликнул Лука, — То есть, я тоже могу стать дельфином?! — Нет, — устало вздохнул старый Кахуранги. — Внутри человека дремлет только один животный облик — и у каждого он свой. Пока человек не пройдёт сложнейший ритуал и не перевоплотится — он не может знать, кем станет. — А ты проходил этот ритуал? — арики медлил, смотря на Луку, но затем перевёл взгляд на океан и степенно ответил: — Да. Я могу обращаться в кондора. — Как здорово! — воскликнул Лука, — А кто ещё из нашего иви может становиться животным? — Только я и Рухреверах. — А вы научите и меня? — Арики вновь посмотрел на мальчика. — Только после того, как твоё лицо будет покрыто та моко, Лука, а теперь ступай в фаре, тебя искала мать, — опустив взгляд, Лука надулся: такой интересный разговор, а арики отсылает его к матери. Но перечить нельзя, слово Вождя — закон, а потому, он молча поплёлся к родному фаре.1871 год. Изгнание
Лука сосредоточенно вытачивал из деревяшки нечто, отдалённо напоминающее маленький тотем, который умещался бы во взрослой руке, когда прибежал Никау-Пирипи. — Эй, Бледнолицый! Там Никора-Ари-Тама выгоняет Роймату из Нга Матуку! — Как?! — вскочил Лука, — За что?! Он побежал за Никау-Пирипи по изогнутым тропам. Лука ещё никогда не видел изгнанников. Это самое страшное наказание: маори без общины беззащитен. Ни одно иви не примет его и каждый будет считать врагом. Любое па может превратить такого маори в таурекарика и заставлять работать очень много, без отдыха, почти без еды и воды. Таурекарика долго не живут. Хотя изгнанники обычно живут ещё меньше: джунгли таят в себе очень много опасностей для одинокого скитальца. Лука даже помыслить не мог, что такого могла сотворить Роймата, худенькая и невысокая девочка, которая хоть и была уже достаточно взрослой, чтобы создать свою семью, но была ещё такой же, как дети, да и время иногда проводила с ними — с Радиком, Лионом, Никау-Пирипи, Михаэрем, дружила с Ахахерой и Мэрайей. Лука почти не знал её, а вот Лион считал Роймату почти старшей сестрой. И только недавно говорили о том, что Роймата скоро станет парой рангатиры Руа-Равири… он тоже уйдёт, чтобы выжила она? Никау-Пирипи и Лука добежали до дальнего входа в па, где собралось много маори, почти вся деревня. —… прошу! Никора-Ари-Т… — Я запрещаю тебе поминать моё имя, неблагодарная! — рявкнул старый рангатира и мастер моко. — Убирайся прочь! Тогда перепуганная и рыдающая Роймата упала на колени перед арики Кахуранги. К изумлению Луки, тот даже не взглянул на неё, смотря куда-то на дальние хребты гор. — Арики! Арики, умоляю! Пощади! — Как ты смеешь обращаться к великому арики?! — выкрикнул рангатира Паора-Тейн, а Кахарахэр оттащил девушку от ног верховного вождя. — Прошу! Пощадите! Джунгли убьют меня! — причитала она, всхлипывая, а затем истошно заорала: — Руа-Равири! Руа-Равири, где-ты?! От её крика, переходящего в визг, Лука испуганно попятился и зажал уши руками. Пока рангатиры оттаскивали её к воротам па, Роймата отчаянно звала Руа-Равири, потом стала осыпать проклятиями арики и рангатиров, особенно Никору-Ари-Тама. За это её кто-то ударил — Лука зажмурился. — Что происходит?! — Лука распахнул глаза и увидел, что это Руа-Равири выскочил вперёд. — Руа-Равири! Скажи, что я не виновата! Арики поднял ладонь вверх — все стихли, а рангатиры, тащившие Роймату, остановились, но всё ещё крепко держали её руки, не позволяя вырваться. Руа-Равири остановился в нескольких шагах от возлюбленной и смотрел на верховного вождя. — Я слышал, — степенно начал Кахуранги, — ты, рангатира Руа-Равири, сын рангатиры и тохунги Килико-Равири, ушедшего тропами Хине-нуи-те-по за право иви Нга Матуку жить и процветать, любишь Роймату, дочь варе Тамати, также ушедшего в ночь с Богиней. Это правда? — Да, арики, — ответил Руа-Равири, смотря на вождя. — Ты знаешь, в чём обвиняется ту, которую ты хотел удостоить чести стать твоей женой? — Нет, арики. Но я уверен, что Роймата ни в чём ужасном не повинна в той мере, чтобы быть обречённой на мучительную гибель. Арики Кахуранги слегка кивнул Никоре-Ари-Тама, и тот медленно подошёл ближе и остановился перед Руа-Равири в десятке шагов. — Варе Роймата, — он презрительно посмотрел на притихшую девушку и вновь обратил взор на её возлюбленного, — дочь варе Тамати, обвиняется в раскрытии дел Нга Матуку и соседних деревень англичанам с целью получить право уехать в Англию — страну захватчиков, с которыми мы воюем вот уже почти не одно поколение. Руа-Равири с каждым словом рангатиры терял уверенность, а в конце обернулся к Роймате, которая смотрела на него. Луке казалось, что одним своим взглядом, она могла смягчить даже самое чёрствое сердце: как такие испуганные, умоляющие и мокрые от слёз глаза могут лгать? — Руа-Равири, — заговорил вновь арики, — у нас есть неопровержимые доказательства вины Ройматы, а потому, если ты действительно любишь её и готов разделить участь изгнанницы, Нга Матуку вы можете покинуть оба, и тебя никто не станет преследовать, — немного помолчав, Кахуранги посмотрел на Роймату, а затем вновь на Руа-Равири. Сейчас он не был добрым вождём: он был Верховным Вождём. — Однако, готов ли ты к такой жизни и так ли крепка ваша любовь? Выйдя из иви с этой женщиной — ты также станешь изгнанником, и больше никогда не сможешь вернуться в Нга Матуку, — холодно и отстранённо закончил арики. Лука не мог поверить своим ушам. Это говорит арики? Это не сон?.. — Руа-Равири, сын Килики-Равири, — обратился к нему Никора-Ари-Тама, как старший из рангатиров, — если ты готов разделить судьбу Ройматы, прошу сдать тайаха Кахарахэру и навсегда добровольно покинуть Нга Матуку. — Сдать тайаха?! — изумлённо выдохнула Роймата, — А как мы будем охотиться? Чем дичь забивать? — арики вновь поднял ладонь, призывая к тишине, а сам неотрывно смотрел на молодого рангатира, ожидая его ответ. — Руа-Рав… — Нет, Никора-Ари-Тама, я не покину Нга Матуку вслед за изменницей, — уверенно перебил старшего рангатира Руа-Равири. — Мой смерть из-за женщины будет унизительной и недостойной маори. Если женщина преступила священные законы — она должна покинуть иви, где в джунглях за её глупой душой явится мудрая Хине-нуи-те-по, чтобы покарать. Я поддерживаю решение совета. — Что?.. — сдавленно выдохнула Роймата и Луке на миг показалось, что она задохнётся: так она побледнела и повисла на руках рангатиров. Но вновь отшатнулся от её истошного крика: — Не-ет! — Ты что здесь делаешь?! — прозвучал над ухом голос матери, и Лука тут же обернулся, — Работать, живо! — Но мам, Р… — Живо работать, — настойчиво повторила Тиана, оттесняя сына от толпы, а затем схватила за предплечье и поволокла в сторону. Лука то и дело оборачивался на крики девушки, которую волокли к выходу из па, пока не получил от матери сильный подзатыльник.1871 год. Нга Вай-Хуа
В каждом иви есть несколько па или каинг — деревень укреплённых или нет, которые подчиняются одному арики и считаются одной большой общиной. Внутри деревень есть разные семейные кланы на несколько домов — хапу, во главе которых обычно стоят рангатиры. Но так испокон веков живут поселения тех, в чьей крови не течёт мана. Магам нет места в тех деревнях, а потому в магические поселения приходят волшебники и остаются в них навсегда, образуя новые семьи. Лука раньше всегда думал, что арики и все остальные, кого он знает, родились в Нга Матуку. Но на деле оказалась всё совсем по-другому. Луке было сложно поверить, что почти все, кого он знал, попадали в Нга Матуку уже взрослыми, а иногда и пожилыми, как Амиста-Атахаи или Хеймана. Рассказ старого Рухвераха казался Луке удивительным и интересным, даже несмотря на то, что разговор начался с просьбы показать, как он умеет превращаться в дельфина… — …а Патараки бежал из той деревни, где родился, — рассказывал Рухверах, плетя сеть. — Шаманы считали его прокажённым, а жители — маленьким дьяволом, который творит всякую чертовщину и накличет гнев Богов на иви. Конечно, ведь никто не учил его управлять маной, а она то и дело взрывалась или что-то ломала! — хрипло рассмеялся он, — А я долго скитался, прежде чем попасть сюда. В пещерах даже жил. Чуть в плен к англичанам несколько раз не попал. Потом боролся с джунглями и хищными тварями, которые просыпаются по ночам. Ух, и страшные же они! — А потом ты встретился с арики? — предположил Лука, но Рухверах, закусив узел, чтобы сильнее затянуть, помотал головой. — Нет, — ответил он, откинув сеть. — Кахуранги тогда не был ещё вождём, его отец меня подобрал… — Рухверах поднялся с места и поковылял к своему фаре, единственному за пределами па. — А почему твоё фаре стоит здесь, а не со всеми? — спросил Лука, следуя за рыбаком. — Всё-то тебе нужно знать малец! — проворчал Рухверах, — Не знай я, что арики мне доверяет, решил бы, что это он подослал тебя шпионить… то дельфина ему покажи, то вопросы всякие задаёт! Работать иди! — Я уже выточил то, что должен был, поэтому теперь могу погулять, — тут же отозвался Лука, осматривая новые сети, которые Рухверах вывесил у своего фаре рано утром. — Проваливай отсюда, говорю! — На что ты обиделся, Рухверах? Ты больше не умеешь превращаться в дельфина? Или ты хочешь фаре рядом с нашими? Или… — Лука отскочил от руки старика и рассмеялся. — Иди отсюда, бездельник и болтун! Чтоб тебе Боги язык укоротили! — Опять ты злишься! Но я же знаю, что ты, Рухверах, добрый! — Знает он! Вот, насажу на кол — будешь знать, какой я добрый! — проворчал старый рыбак. Лука на миг обернулся и заметил мать, идущую к ним. Увидев, что сын обернулся, она остановилась и махнула рукой. Лука кивнул. — Тот, у кого в душе живут дельфины — злым не может быть! — выкрикнул он Рухвераху и побежал к матери. — Лука, Никора-Ари-Тама, Кахуранги и остальные ждут вас с Радиком недалеко от ханги, нужна ваша помощь. — Да, хорошо, — с готовностью кивнул он и тут же помчался в па. — Будь осторожен! — донёсся голос матери. Лука замедлил шаг у варенуи, высматривая вождей и гадая, какая помощь им могла понадобиться. Увидев Радика и Никау-Пирипи, он побежал вперёд. Увидев кучу мушкетов, он застыл, заворожённо смотря на оружие англичан. Он никогда не видел их так близко. — Ого-о, — протянул он и аккуратно коснулся пальцами металла, — откуда они? — Англичане были совсем близко с Нга Хайа-Ваку, — сказал Кахарахэр. — Их атаку отбили, но им стало известно откуда-то и о местах магических деревень. — Кто-то нас предал? — удивился Радик. — Но как это возможно? — Не ты ли, бледнолицый? — с вызовом спросил Руа-Равири. — Племя может предать и тот, кто предал свою женщину, — сказал Радик, выпрямившись перед Руа-Равири. — Ты… — Замолчали оба, — строго сказал Никора-Ари-Тама, — когда есть враг внешний, внутри новых заводить нельзя. Вы понимаете, что если англичанам теперь известно положение Нга Матуку — то война в любой день коснётся и нас? Или вы слишком глупы для этого? — Все собрались? — спросил арики Кахуранги, когда к ним подошёл Хариф. — Хорошо, маори, тогда слушайте. Соседнее иви Нга Вай-Хуа, в котором нет ни одной укреплённой деревни, оказалось слишком близко к месту возможной высадки англичан на берег. Они уже трижды с воды открывали огонь по Нга Вай-Хуа. Другое иви, Хайа-Ваку, отбило атаку англичан и получило эти мушкеты, а затем передало нам, чтобы мы помогли Нга Вай-Хуа отстоять самые плодородны в округе земли. В благодарность за помощь и с расчётом на дальнейшую помощь, Нга Вай-Хуа станет частью Нга Матуку. Сейчас мы собрались здесь, чтобы отнести оружие нашим братьям, оказавшимся в непростой ситуации. Но я прошу каждого из вас быть наготове: англичане могут атаковать в любой момент. — Сейчас каждый должен взять столько мушкетов, сколько сможет унести, а затем пойти за мной, — скомандовал Никора-Ари-Тама. Лука поднял один мушкет и его уверенность в том, что он утащит несколько, распалась в прах. — Да они весят, как Юлий, — прокряхтел он. Радик взял два. Лука упрямо попытался взять ещё один, но брат увидел и остановил: — Хватит с тебя, иди уже за Никорой-Ари-Тами. — А сам два тащишь! — пробормотал Лука, но потащил один, больше не пытаясь подобрать второй. Он услышал за спиной смешок брата, но больше Радик ничего не сказал, да оно было и понятно: тяжело, а тащить ещё далеко. Лука начал уставать ещё когда они выходили за пределы иви, а потому тихо радовался, что на спине у него висит только один мушкет. В голове крутились мысли о том, как выживают люди в каингах — они же совершенно беззащитны. Там нет ни оград, ни ловушек. Неужели, в их фаре даже хищник может ночью забрести? А ещё лезли в голову англичане и война, которую они принесли в эти земли. Кажется, она никогда не закончится. Оружия и смертей становится только больше… Когда Лука уже еле переставлял ноги, мечтая скинуть ненавистный и тяжёлый мушкет, чтобы поскорее глотнуть холодной воды, из-за горы показались фаре Нга Вай-Хуа. Любопытство придало сил. Взору открывалась небольшая равнина, земли которой были засажены какими-то съедобными растениями, которых Лука издали не мог отличить. Кажется, батат и что-то ещё. Неподалёку паслись бараны и несколько собак. Он раньше никогда не видел их так близко — в Нга Матуку животных не держали. Вид с предгорья, облюбованного Нга Вай-Хуа, был превосходным: видно было бескрайнее море, сливающееся с горизонтом с высоты почти птичьего полёта. Но восторг от вида быстро уступил мысля о том, как далеко была вода. Здесь были лишь скалы, равнина и небольшой редкий лес. Лука непонимающе стал озираться в поисках источника воды: что-то ведь они должны пить! — Чего вертишься? — усмехнулся Радик, идущий за младшим братом. — Где они пьют и плавают? — На этими деревьями есть небольшой горный ручей, — ответил Хариф. — Но чтобы купаться, жителям Нга Вай-Хуа приходится проделать длинный путь. Да и рыбы они почти никогда не едят. Наверняка, здесь найдутся и те, кто не ел ничего, кроме батата, да собачьего мяса. До местного мараэ Лука шёл молча. Лишь хмуро смотрел на этих несчастных людей, которые не плавали в океане и не прятались в непроходимых джунглях. Здесь не было ничего. Ничего, кроме очень плодородных земель. Но есть столько батата Лука бы не смог. А ещё он смотрел на та моко местных маори и никак не мог увидеть среди них хоть одного воина. В Нга Матуку каждый рангатира был обязан быть воином. А здесь были лишь тохунги. Скинув в кучу мушкет, Лука устало опустился на землю. К нему подбежал смешной коротколапый зверь и стал обнюхивать. — Хариф, ты же охотник — ты знаешь, кто это? — спросил Лука у стоящего рядом тохунги. — Конечно знаю, малец, — рассмеялся тот. — Это кури, они охотятся и защищают каингу. Ещё их мясо очень вкусное. Но этот маленький щенок, нужно ждать пока станет большим. Лука задумчиво посмотрел на щенка. Он понимал охоту: там либо ты убьёшь зверя, чтобы съесть, либо зверь тебя. Всё честно. Но растить и кормить животных, приручать, чтобы съесть… это казалось нечестным и несправедливым. Всё равно, что предательство. В людей, ставшими друзьями, нож втыкать нельзя, а в кури можно?..1871 год. Опасный спор
День получения первого моко всегда был торжественным и считался одним из важнейших дней в жизни любого маори: первые заслуги и время их свершения многое могли сказать о нём даже годы спустя. Ведь если он получит моко слишком поздно, то значит раньше не свершал никаких поступков ради своего племени и не участвовал в битвах — а маори, который не участвовал в битвах, не достоин носить гордое имя своего народа и считать себя его частью. Если же моко получит очень рано, то он может стать выдающимся воином, рангатирой, а возможно, даже Арики. Перед заходом солнца к варенуи вышел Руа-Равири, и Лука, как и другие дети, застыл от вида жутких рубцов, что появились на щеках и подбородке молодого маори и виднелись из-под примотанных лечебных листов. Красивые черты лица сейчас казались обезображенными. И, несмотря на то, что все восхищались, Луке от этого зрелища было не по себе. Та моко важно, он знал. И знал, что шрамы лишь красят и говорят о том, что воин родился не зря. Но сейчас в нём поселились сомнения: так ли красиво моко и нельзя ли как-то иначе показывать свой статус?.. — Здорово, правда? Он такой красивый, — прошептала Ахахера, восторженно смотря на идущего мимо Руа-Равири. — Это была его первая битва, в которой он убил троих англичан! Настоящий герой, правда? Такой успех в первой же битве! — Паора-Тейн в первой битве убил десять маори из соседнего племени, когда они воевали с нами, а он был молод, — сказал Михаэр. — И мой отец убил пятерых. Англичан убивать проще — они не умеют воевать. — Если бы они не умели воевать, то и война бы уже давно закончилась, — возразила Ахахера. — Они и вправду не умеют убивать, просто их много, — сказал Крахир, возвышаясь над ними почти на целую голову. — Поэтому война идёт столько лет. Мой брат шесть раз отправлялся в прибрежные иви, чтобы воевать с англичанами и помочь тем, у кого нет маны. Он один убил двадцать три англичанина. Потом его застрелили, а его забрал Тангароа. — Он ушёл настоящим воином, — кивнул Никау-Пирипи. — Мой отец ушёл с Хине-нуи-те-по тоже, убивая англичан. И мы или убьём их всех, или уйдём вместе с ними, но не позволим ступить на священные земли. — Ты такой храбрый! — улыбнулась Ахахера, и Лука нахмурился. — Все маори храбрые, — сказал он. — Но одной храбрости мало, она ведёт только к смерти. Нужно быть ещё хитрым. — Ты считаешь, глупые англичане умнее меня? — спросил Никау-Пирипи, развернувшись всем корпусом к Луке и выпятив грудь колесом. В последнее время он вырос на пол ладони и довольно сильно похудел, отчего теперь казался гораздо длиннее Луки. — Вы опять? — возник между ними Радик. — Мало прошлого раза, когда вас обоих наказали? Арики сделал последнее предупреждение: больше никаких дуэлей. Лука, это ясно? — Да мы и не собирались, — процедил он, смотря не на брата, а на Никау-Пирипи. — Я просто хотел предложить подстрелить из лука летящего хааста. — Ну и дурак, — фыркнул старший брат. — Сам знаешь, что это невозможно. Лука проводил взглядом Радика, который направился к Руа-Равири, чтобы поздравить с получением моко. Луке казалось сейчас это глупым: всё равно Руа-Равири ничего не ответит: он ещё несколько дней не сможет говорить и даже есть нормально, его будут кормить через бамбуковую трубочку. Моко долго заживает даже с маной. — Ну так что? — спросил он у Никау-Пирипи. — Ты не проиграешь, но и не победишь, это глупый спор, — сказал тот. — Потому что никто не подстрелит летящего хааста. — Ты струсил? — серьёзно спросил Лука без тени насмешки. — Что ж, я так и скажу остальным. — И что? Ни один вайранги не согласится на такую глупость. — Если я подстрелю хааста, то ты признаешь, что трус и глупец. — Если не подстрелишь — уйдёшь в изгнание, — поставил своё условие Никау-Пирипи. Лука нахмурился и застыл. Так сильно он ещё не рисковал. Изгнанники почти никогда не выживают в джунглях дольше нескольких дней. Одинокий маори — беззащитный маори. — Ты струсил? — усмехнулся будущий рангатира, — Что ж, я так и скажу остальным. — Не струсил. Я подстрелю хааста. — Ну давай. Изгнанник. Усмехнувшись, Никау-Пирипи пошёл прочь. Лука же хотел пойти сразу в джунгли, но его остановила мать: оказывается, Руа-Равири не только получил моко, но и стал рангатирой, а потому все собирались у ханги на мараэ, чтобы отметить это событие. Руа-Равири стал пятым рангатирой, что было удивительно, ведь в поселениях обычно два-три рангатира. Но что-либо говорить матери Лука не стал и поплёлся к ханги. Рано утром Лука незаметно выскочил из фаре. На плече у него висел Лук, а в руке было несколько стрел, колчан для которых он не стал доставать, чтобы не разбудить мать и братьев с Миной. Сердце беспокойно билось о рёбра. Это и есть страх? Он боится быть изгнанником? Боится неудачи? Нет. ОН не имеет права на страх: ведь Лука Гарсиа — маори. Не просто бледнолицый трус. Либо он убьёт хааста, взобравшись на скалу к гнезду и убьёт орла, когда тот вернётся, либо навсегда покинет Нга Матуку и попытается не сгинуть в джунглях. Остановившись у подножья, Лука запрокинул голову. Уверенность стремительно таяла. Высоко. И слишком крутой подъём. Обходить скалу он не будет: она со всех сторон такая, Лука это проверял, и точно знает, что обойти её можно лишь за пару дней и по территории чужих иви, где его сочтут Бледнолицым беглым таурекарикой. И куда деть стрелы? Он не сможет и держать в руке их и взбираться наверх. Должен быть какой-то способ… осмотревшись, Лука подбежал к дереву и достал небольшой охотничий нож, которым отрезал лиану. Обмотав ею стрелы и привязав к спине, он убрал нож и вновь подступился к скале. Лука прикрыл глаза, вспоминая имена Богов, которые могли бы помочь ему, а затем решительно стал взбираться. Он лез и повторял теперь уже чары, которые не давали его рукам и ногам скользить по камням. Медленно, но верно он полз вверх, не смотря вниз, даже когда от порывов ветра захватывало дух и казалось, что он сорвётся. Добравшись до первого приступка, на котором можно было передохнуть, Лука всё же посмотрел вниз и сразу отпрянул от края. Думать о том, как он будет слезать — не хотелось совершенно. Главное убить хааста. Даже если он не сможет потом спуститься, разобьётся об острые камни, то всё равно он уйдёт с Хине-нуи-те-по к Францу смелым маори, а не трусом Лукой. Вновь посмотрев вниз, Лука отметил, что он ещё не высоко. Рано он пустил в душу страх. На такой высоте он может и не разбиться — и тогда будет совсем опозорен, если сорвётся вниз. Мотнув головой, он отступил от края и, шумно выдохнув, посмотрел вверх и уверенно полез дальше. Скала казалась бесконечной, а воздух становился всё холоднее, но при этом дышать было всё труднее. Так высоко Лука ещё никогда не взбирался. Даже вершины многолетних деревьев, которые помнили отца, а возможно и деда арики Кахуранги, оставались уже где-то внизу. Шаг за шагом, хват за хватом, Лука приближался к цели, больше не позволяя себе отдохнуть и обернуться на землю, оставшуюся вдали. Потому что понимал: страх затмит его разум, и он совершит ошибку, не успев сделать то, для чего так рискует. Так глупо проиграть Никау-Пирипи и Хине-нуи-те-по он не мог. Руки болели, а чары всё меньше помогали ногам не соскальзывать. Скалы казались всё более отвесными, хотя Лука точно знал, что она не может быть такой отвесной: просто так твердит усталость, смешанная с болью. Хотелось пить. И отдохнуть. И согреться. Хотелось совсем отменить этот глупый спор! Но он — маори. А значит, должен отвечать за свои слова любой ценой. Иначе — он не маори. Не помня себя, Лука вскарабкался на уступок и осознал, что добрался до вершины. Впереди виднелось огромное гнездо с двумя большими яйцами хааста. Раньше он никогда не видел таких огромных, но и сейчас любоваться было некогда ни яйцами, ни живописным видом с вершины одной из скал Новой Зеландии. Хааста мог вернуться в любой момент и, обнаружив у гнезда чужака — запросто убить. Лука знал, как они бывают опасны. Дрожащими руками он стал распутывать лианы на своём теле, которыми примотал к себе стрелы, но тугие неправильные узлы никак не поддавались непослушным пальцам, которые болели и горели — будто опалённые огнём. Шумно выдохнув, Лука присел на камни и вновь принялся теребить узлы. Потеряв терпение, он достал нож и срезал лиану: лиана упала, а стрелы рассыпались и покатились к уступу. Лука тут же рванул, но успел схватить лишь две. Остальные упали вниз. Лука испуганно отполз от край: на миг ему показалось, будто он и сам летит вниз, подобно тоненьким стрелам. И также, невидимый для других, тонкой палочкой сломается об острые камни. Тогда Никау-Пирипи подумает, что Лука трус и сбежал в изгнание, даже не попытавшись убить хааста… нет. Нет! Этого позволить он не мог! Лука поднял лук с камней, так глупо брошенный в погоне за стрелами, а затем встал, чтобы осмотреться: нет ли поблизости хааста. Взгляд остановился на далёком рассвете, таком большом и завораживающем. Никогда он не видел такого огромного неба и так много земли и океана! Он видел какие-то другие острова, имён которых не знал, какие-то точки, которые наверняка были огромными, как у англичан, кораблями — а быть может, это они и были. Но какое-то чувство тревоги заставило Луку обернуться — и не зря! На него летела гигантская тень! Хааста был слишком гигантским! Он застыл смотря на птицу, понимая, что такую не убить и дюжиной стрел. Бежать некуда, здесь всё — владения этой птицы, огромной и великолепной. Страх сковал: хааста ещё далеко, но очень быстр. Лука в какой-то миг хотел прыгнуть со скалы в океан, но словно какая-то неведомая сила не позволяла ему сделать и шаг. Он мог только стоять и смотреть на огромный чёрный размах крыльев своей неминуемой смерти. Прикрыв глаза, он приготовился к боли… — О чём ты только думал?! Распахнув глаза, Лука открыл от изумления рот, а затем осел на землю. Лицо арики плыло перед глазами, а голова кружилась до гула в ушах и тошноты. Всё тело было крупной дрожью, а Лука не мог перевести дыхание, словно задыхаясь. Арики прошептал какие-то заклинания, положив большую ладонь на холодный и мокрый лоб Луки. Мир снова стал медленно обретать чёткость и правильные контуры, которые не разбегались в стороны и не перекручиваясь в размытые и кривые разноцветные полосы. Тошнота тоже отступила, а дышать стало легче. Лука нерешительно поднял взгляд на арики. Он был зол, но в глазах виднелось больше волнения, нежели злости. По-отцовски приобняв мальчика за плечи, верховный вождь сказал: — Здесь опасно задерживаться, Лука. Пора спускаться. Ты меня слышишь, Лука? — Да… — прошептал он и поднялся на ноги, поддерживаемый арики Кахуранги. — Хорошо, — кивнул вождь. — Я обернусь кондором, а ты сядешь мне на спину и будешь крепко держаться. Не дав времени на ответ, Кахуранги на глазах изумлённого Луки потерял человеческое обличие и стал той самой гигантской птицей, высотой практически не уступающей ему, семилетнему мальчишке! Окинув птицу-вождя взглядом, Лука аккуратно устроился на спине кондора и обхватил его шею — они тут же полетели стремительно вниз. Руки сильнее вцепились в перья: он падали вниз, а земля приближалась слишком быстро. Они разобьются? Он слишком тяжёлый? Из-за него погибнет арики?! Но в какой-то миг крылья резко расправились, и Лука выдохнул: они больше не падали. Арики из-за его глупости не погибнет. Отчего-то стало очень весело, и Лука рассмеялся: как он мог сомневаться в арики Кахуранги?! Вайранги Лука! Конечно арики бы не разбился! Они бы не упали! Только теперь Лука видел всю красоту высоты и медленно приближающейся земли. Луке показалось, что арики тоже наслаждается этим видом и позволяет запомнить мальчишке на спине эти скалы и дальний океан, из которого в небо выплывает огромное палящее солнце. Но полёт был гораздо быстрее подъёма и они уже спустились на землю. Свалившись с пернатой спины в песок, Лука понял, что его тело всё ещё до конца не слушается а ноги слабы так, будто он месяц топал без остановок по песку или воде. — Лука, — заговорил арики, — мне очень жаль твою мать, которую ты совершенно не бережёшь. Как думаешь, что бы чувствовала Тиана, потеряв ещё одного сына? Если бы ты был на пару лет старше и маори по крови — ты был бы изгнан из иви. — Никау-Пирипи рассказал о споре? — Дело не в нём и не в споре, Лука, — покачал головой арики. — А в том, что ты покинул иви без разрешения. В том, что ты собирался убить птицу, которую некоторые племена считают священной, и даже не ради пищи, не от голода — а по глупости. И потому, Лука, что ты, узнай об этом рангатиры, лишился бы своей чести навсегда. — Как? — растерянно спросил он, — Почему?.. — Потому что это риск очень высокий. Для маори погибнуть не в бою и не от тяжёлых ран, не от смертельной болезни или проклятия — это опозорить свою семью и свой род. Поэтому, о том, что произошло знаем только ты, я, Никау-Пирипи и твой старший брат, который мне всё рассказал и тем самым спас твою жизнь и честь вашей семьи. — Радик?.. — прошептал Лука. Старший брат помог ему? — Да. Он узнал о вашем споре от Никау-Пирипи и первым заметил твою пропажу, Лука. В твоих же интересах, чтобы о произошедшем не узнал никто. — Но Никау-Пирипи молчать не станет, — заметил он, хмуро смотря на вождя. — С ним я поговорю, Лука. Но этот день ты должен запомнить на всю жизнь. Это очень важный урок и слишком большая ошибка, которую ты не имеешь права повторить ещё хоть раз. — Я понял, арики. — Надеюсь, что так, — кивнул Кахуранги и, помедлив, добавил: — С этого дня свободного времени на глупости у тебя почти не останется. — В наказание я буду работать ещё больше? — Нет. Ты будешь очень много учиться.