История старого Луки

«Опыт берёт большую плату за учение, но и учит он лучше всех учителей»

Т. Карлейль

1872 год. Ученик арики Кахуранги

      Арики оказался прав: с того дня учёбы для Луки стало в разы больше. Несмотря на то, что по традициям каждому было открыто одно ремесло, Кахуранги позволил бледнолицему попробовать все ремёсла понемногу, чтобы решить, к чему его душа тянется по-настоящему. Для Луки же этот вопрос с каждым днём вставал всё острее, но, как и три года назад, он хотел уметь всё — и не мог выбрать что-то одно.       Будучи маленьким, Лука не до конца понимал, что такое война и смерть. После смерти Франца он понял смерть — но не войну, с которой не сталкивался лицом к лицу, ведь их посёлок был на значительном отдалении от тех берегов, вдоль которых стреляли корабли англичан, и под сильной защитной магией. Но всё чаще корабли теперь показывались и у его любимого пляжа, где плёл сети Рухверах. И детям запретили выходить к воде и плавать, теперь это было опасно.       На замену плаванью и рыбалке пришли охота и ещё больше обработки дерева. Лука никогда не любил охоту. Ему было жаль убитых птиц и животных. Зачем их убивать, если они могут наловить рыбы, которую ему почему-то было не так жаль, и собрать батат? Но его мнение никого не интересовало, ведь племена так жили, живут и будут жить. Если англичане их не уничтожат — а этот страх окутывал Луку с каждым годом всё сильнее. Но и быть просто воином он не хотел. Не хотел лишать других их маури.       Все остальные уже определили свой путь, один он не мог понять, как можно учиться всю жизнь чему-то одному. Никау-Пирипи постоянно учился у рангатиров, особенно много времени ему уделяли Кахарахэр и Руа-Равири. Он станет воином, как и был воином его отец. Михаэр станет тохунгой и будет делать тайаха, как его отец и дед, и брат. Крахир, как и его дед Рухверах, станет рыбаком и будет плести сети. Ахахера мечтала научиться готовить в ханги, а Мэрайя уже делала большие успехи в собирательстве и часто помогала матери и старшим сёстрам. Радик хотел стать рангатирой и воином, а потому проводил много времени с ними. Лион хотел рыбачить и всё чаще вертелся с Крахиром и Рухверахом. Мина и Юлий были ещё малы для выбора, но кажется тоже определились: Лион заворожённо смотрел на воинов и шаманов, а Мине были интересны цветы и травы, которыми лечат болезни.       Луке же выбор был неинтересен. Он хотел разбираться в травах, ловить рыбу, уметь охотиться и разводить огонь без маны, ходить в горы и узнавать о других племенах, как торговцы, но в тоже время и уметь постоять за себя не хуже любого воина и быть не глупее вождей. Он хотел знать магию, ритуалы, уметь читать и понимать больше языков. Ему не нравились границы, установленные традициями, в них было тесно.       — Ты должен ходить ещё тише, — говорил Хариф, бывалый охотник, ловивший любую дичь, жившую на острове Аотеароа и способного сразиться со самым страшным зверем. — Так, чтобы ни один зверь не услышал. Ты должен слиться с природой, отбить от себя запах маори. Чтобы ни носом, ни глазом, ни ухом он не обнаружил тебя. Иначе добычей станешь ты, а не зверь.       И Лука это запомнил. Он стал ходить тише. Стал двигаться иначе. Научился маскировать своё бледное тело. Стал так незаметен, что и сам Хариф, опытный охотник с чутким слухом не мог обнаружить его, пока Лука сам того не хотел.       — Тайаха не терпит слабости и промедления, — учил Паора-Тейн, опытный воин, который прошёл множество битв и лицо которого почти полностью было покрыто та моко. — Ты должен быть быстрее хааста, сильнее моа, непредсказуемее самого дьявола.       Лука запоминал и это. Он в свои восемь лет научился держать тайаха не хуже любого из воинов. Он пытался драться, как настоящий маори. И хоть сильно уступал любому из воинов, был уверен, что дело лишь в его росте и недостаточно окрепших руках — пройдёт время, и он станет воином. Впрочем, ловкость и юркость с лихвой компенсировали недостаток силы.       — Дерево не терпит сомнений Лука, — показывал Патараки, выпиливая текотеко для коруру с лицом Вирему, сына арики Кахуранги. — Каждая линия должна быть точной и верной, иначе черты исказятся, а моко не расскажет об ушедшем с Хине-нуи-те-по владельце дома ничего, а ещё хуже — обманет.       И Лука учился усидчивости, терпению и точности. Делать верные штрихи с первого раза, чтобы не начинать работу с самого начала. Но он не помнил лиц погибших маори, даже черты Франца расплывались в памяти. А потому Патараки не был доволен ни одним коруру из тех, что сделал Лука. Ему казалось это обидным и несправедливым, но память на лица у него и впрямь неважная, а потому вскоре Патараки велел Луке больше не приходить и не портить древесину.       — Ну что, Лука, сделал ты свой выбор?       Этот вопрос каждый раз вечером задавал арики Кахуранги, но вновь и вновь Лука качал головой и говорил о том, что хочет познать и магию, и тайаха, и травничество, и всё остальное. Умалчивая лишь о том, что мечтает ещё дельфином плавать под водой и птицей парить в небе. Но в один из дней ответ арики был не такой, как обычно. В прошлые дни он отвечал, что это невозможно, и Лука должен выбрать что-то одно, иначе этот выбор сделают за него. А в тот вечер, стоя у входа в па, арики сложил руки за спиной и с высоты своего роста посмотрел на бледного чужака и негромко сказал:       — Меня удивило твоё упорство, Лука. Не каждый воин отважится изо дня в день на протяжении нескольких лет идти по пути, на котором его никто не поддерживает. Это смелость и упорство, достойные истинного маори. Если бы хоть раз ты усомнился в своём стремлении и дал иной ответ, я бы не сказал того, что скажу сейчас, — Лука затаил дыхание, смотря на арики, словно в ожидании большой тайны. — Тебя буду учить я.       — Ты, арики? — изумился Лука, — Но разве сам арики может учить кого-то?       — Тех, кто достоин больших знаний, — ответил Кахуранги. — Но помни, что ты должен будешь быть усерднее остальных. Быть учеником арики — это ещё и новые обязательства и совершенно иные требования.       — Я готов к сложностям, — кивнул Лука. — Но… кем тогда я смогу стать потом? Разве может бледнолицый стать рангатирой?       — Не знаю, Лука. Твоё дело — учиться. Остальное всё расставит время и решат Боги. Завтра с рассветом буду ждать тебя на этом месте.       Всю ночь Лука не мог сомкнуть глаз, представляя уроки с самим арики Кахуранги, но отчего-то у него совершенно не выходило. Он никогда не видел, чтобы Кахуранги учил кого-то быть вождём или ещё какому-то ремеслу. Что вообще знает и умеет арики? Раньше Лука об этом никогда не задумывался.       Детская фантазия рисовала редкую магию, сложнейшие ритуалы, рассказы о том, как руководить племенем. Лука представлял, что очень скоро поставит на место Никау-Пирипи. Что будет учеником, а быть может и преемником Великого Вождя арики Кахуранги. Звучит гордо. А главное, что если уго будет учить сам арики — никто не посмеет запретить Луке учиться всему. Ведь, вожди должны знать всё, правда же?..       Наутро Луку настигло… разочарование. Ни одна из его красивых мыслей не была похожа на реальность, как толстые моа не похожи на парящих хаастов.       — Солнце уже оторвалось от моря, — строго сказал арики, стоило показаться из-за кустов. — Лука, ты опоздал. Если хочешь, чтобы тебя учил я — ты всегда будешь приходить на уроки вовремя.       — Но ведь солнце взошло совсем недавно, — обиделся Лука.       — Если бы это были переговоры — за неуважение тебе бы уже объявили войну, — Кахуранги обернулся к мальчику. — Много лет назад я путешествовал по Большой земле, услышал высказывание «L`exactitude est la politesse des rois, mais un devoir pour leurs sujets», что в переводе с французского языка можно перевести как: «Точность — вежливость королей, но обязанность для их подданных».       — Точность? — переспросил Лука, — Но ведь точность может быть разной. Один придёт вовремя, а другой попадёт в мишень с первого раза, но опоздает. Ему простят это опоздание за его точность?       — Вряд ли, — улыбнулся арики, потрепав ученика по голове. — Короли не любят ждать, даже если тебя задерживают великие дела, порученные королём. Ты всё должен успевать в своё время. Но если дело было особенно важным — может быть, король и простит задержку, если твоя причина покажется ему достаточно веской. Но всё равно, к королям лучше всегда приходить вовремя.       — Да… — вздохнул Лука, — я слышал, как одного арики казнили за то, что он опоздал на королевский совет всех вождей…       — Его казнили не из-за этого, — покачал головой Кахуранги. — Арики Хохепо-Равири оскорбил Верховного короля и хотел занять его место, а опоздание было специальным — в знак неуважения, который был расценён, как оскорбление.       — Получается, арики Хохепо-Равири был плохим?       — Власть меняет многих. До того, как Хохепо-Равири стал арики, он был одним из лучших воинов маори, который много лет воевал с захватчиками. Ега мана была сильна, рука твёрдо, а сердце вело его верными тропами. Но когда погиб его отец, и Хохепо-Равири лишился права участвовать в битвах лично, он стал грезить войной. Тогда Хохепо-Равири забыл про бога Туматауэнга и стал поклоняться Уиро и Айтуа.       — Он стал похож на Мауи?       — Почти, Лука. Как и Мауи, Хохепо-Равири был слаб духом, и решил, что достоин наибольшей власти, а затем посягнул на святое. Только у Мауи был острый ум, хитрость и сила богов, а ещё он верил в то, что действует так, чтобы маори жили лучше. А Хохепо-Равири желал блага лишь для себя одного, за что и поплатился.       — Почему его не сделали таурекарика?       — Потому что были те, кто поверил Хохепо-Равири — они думали, что он будет править лучше нашего короля, а потому оставлять его было небезопасно, — ответил Кахуранги. Лука задумчиво кивнул, а затем спросил то, что волновало его сильнее остального:       — Арики, а чему ты будешь учить меня?       — А что ты понял из нашего разговора? — Лука застыл и, посмотрев на арики, ответил:       — Ну… что опаздывать — это очень плохо. Что Хохепо-Равири казнили за то, что он хотел убить Верховного короля, хотя до того, как он стал арики — был хорошим воином. И что не всех можно сделать таурекарикой, потому что это может быть опасно. Это был первый урок?       — Его начало, — улыбнулся Кахуранги, — а теперь пойдём изучать книги.       — Что такое книги? — ступая по тропе за вождём, спросил Лука.       — Книги… — вздохнул Кахуранги, — они несут в себе знания, которые состоят из особых символов. Другие народы называют эти символы буквами.       — Как руны на тайаха?       — Руны несут в себе магию, а мы начнём с символов, которые не несут в себе маны, но при этом могут поведать рецепты снадобий и ядов, истории и многое другое. Поэтому, с сегодняшнего дня ты будешь учить ещё один язык — латынь.       

1872 год. Своими умом и сердцем

      Арики учил Луку магии. Сильной и красивой. Завораживающей. Не всё получалось, но магия была именно тем, что сильнее остального влекло Луку. Она казалась ему непознанной стихией, которая может захлестнуть собой и утопить, а может выстроить огромные иви — главное лишь понять, как направить её верным путём. Магия казалась ему всесильной, но арики вновь и вновь твердил о том, что всё имеет свои границы — и магия не исключение.       Поле урока, на котором Лука учился делать и тушить маной огонь, арики отошёл к краю обрыва. Солнце уже утонуло в океане, но вдали всё ещё на облаках был виден его свет. Потушив огонь в последний раз, Лука подошёл к вождю и остановился рядом. Солнечные лучи красят дальние облака, а звёзды уже видны… завораживающее зрелище.       — А почему тебя считают неправильным арики? — спросил Лука, смотря с обрыва на бескрайнее море. — Почему ты позволяешь нам больше, чем рангатиры, если это неправильно? — он пытливо посмотрел на расписанное та моко лицо Вождя, который стоял рядом, сложив за спиной руки и смотря вдаль. Сейчас он казался похожим на высокую скалу в бескрайнем океане: большой, уверенный и одинокий на фоне звёздного неба.       — Я считаю, что даже старшие могут ошибаться, Лука, — медленно ответил арики, посмотрев сверху-вниз на восьмилетнего худого мальчика. — Молодой взгляд иногда острее старого и может видеть то, чего не видят другие, — Кахуранги посмотрел вдаль, туда, где небо сливалось с бескрайним океаном. — Прошлый арики Нга Матуку погиб именно потому, что не умел слышать тех, кого считал ниже и слабее себя. Арики Рухаринги считал себя умнее и сильнее других. Но одна его большая ошибка привела к войне, в которой его убили. Если бы арики Рухаринги умел слушать, то Хине-нуи-те-по подарила бы ему ещё годы жизни. Он поплатился за свою глупость.       — Но почему тогда рангатиры не слушают нас, а только друг друга и тебя? — спросил Лука. Мудрый Вождь вздохнул и положил большую руку на плечо мальчика, а затем посмотрел в детские пытливые глаза.       — Потому что они чтят традиции, Лука. Молодые воины должны уважать тех, кто старше. Молодые должны уважать мнение старших и выполнять их волю. Таков закон. Понимаешь?       — Нет. Я не понимаю… — нахмурился Лука, мотая лохматой головой. — Если нельзя спорить и нужно почитать — то как тогда понять, правы они или нет?       — В силу возраста ты ещё не видишь глубины в поступках и словах, Лука, — вздохнул арики Кахуранги. — Это приходит лишь с годами, с возрастом. Ты будешь больше замечать, больше слышать, больше понимать, — он повернулся к мальчику и положил большую руку на худое бледное плечо. — Однажды настанет день, когда ты побываешь в первой битве, когда получишь первое моко и когда создашь семью. Ты уже будешь воином. Однако, хороший воин — не тот, кто силён, хотя это тоже должно быть в нём, но тот — кто умён. Кто видит наперёд. Может предугадать и опередить. Перехитрить. Но самый лучший воин — тот, который умеет избежать битвы, когда в ней нет необходимости.       — Но… — Лука замолчал, подбирая слова. — Но что делать, если, к примеру, рангатира не прав и ведёт своих людей на верную гибель, совершенно неоправданную? — он заглянул в глаза арики.       — Если ты совершенно точно понимаешь, что рангатира не прав и его действия ставят под угрозу иви — тогда ты должен сказать ему об этом и объяснить, в чём именно он заблуждается.       — Но они не слушают никого! — воскликнул Лука, отступив от арики. Он шумно выдохнул, скрестив руки на груди и смотря вдаль. Казалось, что мир слишком сложный, а рангатиры слишком глупые и глухие.       — А ты добейся того, чтобы он захотел тебя выслушать, — спокойно и серьёзно ответил арики. — Иначе, зачем Боги даровали тебе ум и способность говорить? Умей распоряжаться такими дарами Богов во благо.       — Хорошо… — кивнул он, переводя взгляд с бескрайних вод океана на вождя.       — Ты обязан почитать старших, чтить традиции. Но при этом, никогда не забывай думать своей головой, Лука. Своим умом. Не забывай и о своём сердце. Когда и ум, и сердце противятся воле рангатира или арики, когда ты не сомневаешься в этом — тогда сказать об ошибке становится твоим долгом. Помни об этом, Лука, — Кахуранги посмотрел в серьёзные глаза мальчика. — Как бы ни был умён человек, сколько бы та моко ни было на его теле — он всё ещё остаётся человеком, который может ошибаться. Когда же ты станешь взрослым воином, а потом и старым мудрецом — всегда помни об этом. О том, что ты такой же человек, даже если всё твоё тело покрыто та моко. А любой человек рано или поздно ошибается. Таков уклад природы. Даже Боги способны ошибаться, хоть и гораздо реже маори. А теперь нам пора возвращаться в па.       

1872 год. Слабый народ мариори

      — Не помешаю? — спросил Михаэр, и Лука мотнул головой, продолжая выполнять задание арики: изменяя форму камня и пытаясь воссоздать лицо старшего брата, Франца. — Никау-Пирипи считает, что ты околдовал арики, — добавил Михаэр и присел рядом. — Он собирает ребят, чтобы вывести тебя на чистую воду…       — Он каждый год что-то сделать со мной пытается, — хмуро отозвался Лука. Кажется, он слишком быстро стал забывать лицо старшего брата… камень никак не хотел быть похожим на Франца. Попробовав снова, Лука шумно выдохнул и поднял взгляд на Михаэра. — А тебе до этого какое дело? Чего сюда пришёл?       — Я не думаю, что у тебя хватило бы сил заколдовать арики, а потому его выбор священен. Раз он выбрал преемником тебя — мы должны уважать его решение.       — То есть ты пришёл ко мне от Никау-Пирипи, потому что я могу стать вождём? — усмехнулся Лука и мотнул головой, переключая внимание на камень. Каким был нос у Франца и почему он сейчас так не похож?..       — Нет, Лука. Просто мне тебя жаль.       — Чего? — фыркнул он, кинув взгляд на Михаэра. Тот стоял напротив, скрестив руки на груди и на его лице не было и тени улыбки.       — Никау-Пирипи заигрался. И, в отличие от Крахира, который тебя ненавидит, но теперь вертится неподалёку, я вижу, — он посмотрел на Луку, но тот вновь углубился в работу, — что Никау-Пирипи не остановится — и однажды, когда мы станем взрослыми, а он будет рангатирой — прольётся кровь. Либо твоя, либо его, — Лука поднял глаза и столкнулся с совершенно серьёзным взглядом того, кого совсем недавно считал врагом. — Нам не нужна война.       Лука задумался о словах будущего воина. Кажется, они стали слишком стремительно взрослеть… впрочем, не удивительно — года через три Михаэр получит первое моко, а сейчас он чуть старше, чем был Франц, когда ушёл… впрочем, и самому Луке уже почти столько, сколько было брату.       — От меня-то ты чего хочешь? — спросил он, смотря на Михаэра, но тот в ответ лишь снова пожал плечами и опустился рядом.       — Не знаю. Мне не нравится ваша война, которая с каждым годом становится всё более… настоящей. Знаешь, мой брат…       — Тамати? — уточнил Лука.       — Нет, Кахарахэр. Он же стал рангатирой и может посещать по просьбе арики соседние иви, — Лука кивнул:       — Да, я слышал, что он часто вызывается сам, чтобы побольше повидать. И тебя иногда с собой зовёт.       — В последний раз мы посетили одно иви… Нга Тото-Тоа. Знаешь, там очень много таурекариков, я раньше даже подумать не мог, что их может быть столько, — сказал Михаэр, разглядывая камень в руках Луки. — Ты слышал что-нибудь про мариори?       — Мариори? — нахмурился Лука, вспоминая это слово. — Нет, не слышал. Кто это?       — Это жители соседних островов, они трусливые и слабые. Представляешь, у них нет воинов и оружия. Эти племена отказались от убийств, от войн, они даже не защищают свои каинги, а па у них просто не существует. Их шаманы не изучают проклятия и яды… представляешь, у них даже драки под табу!       — А… — Лука удивлённо посмотрел на Михаэра, — а как они решают споры? Когда кто-то кого-то смертельно обидел, например?       — Кахарахэр рассказывал, что они тогда дерутся на палках до первой крови, а потом бой заканчивается, — ответил тот. — Они живут в основном собирательством, ловят рыбу, охотятся только при острой необходимости.       — Либо они вайранги, либо у них слишком плодородные земли, — констатировал Лука. — Но если земли плодородные, а они не защищаются, то…       — Да. Ещё в те времена, когда мой дед был молод, маори из Нгати Мутунга отправились на острова мариори.       — Нгати Мутунга? — переспросил Лука, — Это те без магии, которые постоянно отступали и бросали земли, потому что были слабыми маори?       — Как раз из-за этого они и отправились в море, — кивнул Михаэр, — здесь они были слишком слабы и постоянно проигрывали войны, особенно с появления мушкетов. Они же первыми и вторглись к мариори — и вполне удачно. Магическое поселение Нга Тото-Тоа решило взять с них пример.       — Это у которых недавно убили старого арики? — вспомнил Лука. — Самое северное магическое иви, у побережья?       — Угу, так вот, они отправились к мариори, и теперь у них очень много таурекариков, которые строят хапу, плетут сети, ловят рыбу, собирают батат, ткут. Удобно. А главное, больше урожая и воинов. Они из магических поселений считаются сейчас самым процветающим.       — Интересно… — протянул Лука. — Получается, если бы другие иви не выгнали слабых Нгати Мутунга, то и Нга Тото-Тоа сейчас не отправилось бы порабощать мариори — и те бы продолжали жить себе спокойно без войн…       — Да, но мариори уже почти не осталось. Многих убили, многих вывезли в качестве таурекарика, — ответил Михаэр. — У Франца были более острые черты, — взмахом руки, он изменил камень в руке Луки, и тот действительно теперь отдалённо напоминал брата.       — Спасибо, — улыбнулся Лука. — Ты очень наблюдательный.       — К сожалению, да, — вздохнул Михаэр.       — Почему к сожалению? Разве плохо замечать то, что не замечают другие?       — Вожди наблюдательных не любят, — ответил тот, и Лука непонимающе уставился на него.       — Ты не прав, арики любит тебя, — покачал он головой, и Михаэр мрачно усмехнулся. — Он ценит наблюдательность, поэтому часто ругает меня за то, что чего-то не замечаю.       — Кахуранги — хороший арики и учитель, но то, что в нашем иви нет рабов — плохо. Неправильно. Они должны делать всю сложную работу. Почему мы никогда не воюем с соседними иви?       — Это решение арики, — отрезал Лука. — У нас есть мир, еда, фаре, лес, выход к морю — зачем нам война?       — Как ты не понимаешь? Мы бы могли жить лучше. Сети бы плели таурекарика, а старый Рухверах мог бы отдыхать. А твоя мать могла бы проводить больше времени с младшими детьми и учить их…       — Юлий и Мина уже большие, — возразил Лука, — она уже не сможет ничему их научить, потому что не знает ремёсел.       — Хорошо. Ладно. Но ты бы разве не хотел, чтобы у Нга Матуку были таурекарика? Жизнь бы изменилась. Еды бы было больше, как и времени!       — Нет. Арики прав. Войны не заканчиваются никогда, и если у нас будет много еды — на нас нападут, чтобы украсть её.       — Лука… — вздохнул Михаэр. — Ты ничего не понял… Нга Матуку становится слишком похоже на мариори — а о том, к чему всё это привело их, я тебе рассказал. Просто подумай об этом.       — Ты начал с того, что тебе не нравится моя война с Никау-Пирипи. А теперь ты говоришь, что без войны Нга Матуку повторит судьбу мариори, — сказал Лука, исподлобья смотря на Михаэра. — Ты считаешь, что одно не противоречит другому?       — Да, — кивнул тот, встав и сложив руки на груди. — Потому что войн внутри быть не должно — они должны быть снаружи. Только так иви будет жить и процветать. Маори — воины. Если они не воины — они мариори, а не маори. А мариори — либо таурекарика, либо трупы, — высокомерно сказал Михаэр. — Подумай, Лука. Хорошенько подумай. Долго мир длиться не может. Либо ты, либо тебя, — он развёл руками и пошёл прочь. Лука проводил его взглядом, а потом разрушил все чары на камне, уничтожив черты лица Франца, исправленные Михаэром.       — Без тебя справлюсь, — сказал он себе под нос, начиная колдовать с самого начала.       

1872 год. Легенда Кахуранги

      Старый вождь сидел в ночном мраке, и его лицо слегка освещалось отблесками горящего неподалёку костра. Арики смотрел куда-то вдаль, он был задумчив и напоминал Луке сейчас деревянный тотем — такой же величественный и бездвижный. Но вот, Кахуранги медленно повернул голову и посмотрел в глаза бледнолицему мальчику, который в ночной тьме был более заметен, чем истинные маори.       — Почему ты ещё не спишь? — спросил Вождь, и Лука пожал плечами, выходя из своего укрытия в виде папоротников. — Не заставляй мать волноваться и ждать тебя, Лука.       — Она знает, арики, что мне не уснуть, — ответил мальчик, медленно подходя к Кахуранги. — Мне приснился кошмар, что Хине-нуи-те-по забрала всех, кто дорог мне. Её, тебя, братьев и Мину.       — Ты рассказал Тиане? — Лука мотнул головой. — Почему?       — Сны воина не должны беспокоить женщин, арики, — Кахуранги пристально посмотрел на восьмилетнего мальчика и мягко кивнул. — Тебе тоже приснился дурной сон, поэтому ты здесь?       — Можно и так сказать.       — Арики, а… — Лука замолчал, переводя задумчивый взгляд туда, где чёрное ночное небо сталкивается с бескрайними водами океана, что был неспокоен сегодня.       — Спрашивай, Лука.       — Почему твоё имя означает камень? — мальчик снизу-вверх посмотрел на Вождя, черты лица которого были почти неразличимы в ночном сумраке. Но он был уверен, что увидел лёгкую улыбку на обычно строгом лице.       — Я расскажу тебе легенду, Лука, а после неё ты сразу отправишься спать, — строго сказал арики Кахуранги, и мальчик тут же закивал. Лука очень любил слушать легенды. — Одно из распространённых названий нефрита — кахуранги. Но слово это имеет много значений: бесценный дар, драгоценность, светящаяся гора, одеяние небес. А когда-то очень много лет назад, когда меня ещё не было на этом свете, имя Кахуранги носила прославленная прародительница племени, которое жило на берегу залива Хаураки.       — Тебя назвали в её честь? — спросил Лука, и арики Кахуранги кивнул.       — Да. Потомки прародительницы Кахуранги стали могущественным процветающим народом. Они хвастались силой своего семейного клана и считали, что достигли благоденствия благодаря собственной доблести. Из-за этого они перестали почитать богов и пренебрегали священными обрядами.       — И боги на них обиделись?       — Не боги. Сама прародительница Кахуранги видела, как возгордился её народ, и скорбела. Однажды она покинула свой дом на небесах и появилась под видом путника в одной из каинг я. Тохунга и горстка верных ему людей ещё соблюдали древние обычаи. Они пошли к реке вместе с Кахуранги и произнесли несколько заклинаний. В знак окончания церемонии приветствия тохунга ударил веслом по воде. В то же мгновение вспыхнул яркий свет, будто кто-то разложил костёр, и со дна реки поднялась скала. Когда свет погас, Кахуранги исчезла, но скала, разделившая поток на два рукава, осталась.       — Древняя магия? Она прокляла это место?       — Долгое время никто не осмеливался приблизиться к таинственной скале, которая, казалось, светилась изнутри. Как-то раз одна старая женщина, обладавшая, как считали в каинге, чудодейственной силой, осмелилась подойти к ней. Она даже прикоснулась к скале рукой. И в ту же минуту небо потемнело, раздался оглушительный удар грома, ветвистая молния разорвала тучи, ударила в скалу и скала исчезла. Вскоре тучи рассеялись, выглянуло солнце и осветило реку, которая катила свои воды, как катила их долгие годы до появления скалы. Вокруг все дышало спокойствием, и только у женщины невыносимо болела рука. Она пробралась сквозь кусты к мутной заводи, вошла в реку и, плеская воду на голову и тело, стала молиться богам. Боль прекратилась так же внезапно, как началась, и женщина почувствовала, что Кахуранги наградила её маной — силой, дающей жизнь. Старая женщина прибежала назад в каингу и рассказала о том, что случилось, своим соплеменникам. Сначала они смеялись над ней, но, когда увидели, что она бегает быстрее любого мальчишки, поверили в чудодейственную силу, которой наделила её Кахуранги.       — Кахуранги вознаградила её за смелость и то, что она молилась богам, — задумчиво сказал Лука, — но она же не могла не наказать остальных за то, что они хвастались и пренебрегали обрядами и богами?       — Да, потом на племя посыпались беды. Несколько вождей вдруг заболели. От засухи и насекомых погиб урожай. Враги совершили несколько набегов на каинги. Для могучего племени настали черные дни. Арики и рангатиры самого большого хапу пришли к одному прославленному тохунге и попросили его заступиться за них перед богами. Тохунга всю ночь молился, взывал к богам и произносил древние заклинания, которым научился ещё в молодые годы. Странные переливы его голоса, который то поднимался, то падал, приводили в дрожь людей, лежавших у себя в фаре.       — Остальные не молились, — хмуро сказал Лука, — это нехорошо…       — Утром тохунга созвал всех на мараэ. «Боги сказали вот что, — торжественно начал он. — Завтра к нам придут гости. Люди из нашего племени. Среди них будет старая женщина по имени Токе-Факатете, которая прошла в тени скалы Кахуранги. Это она — причина всех ваших несчастий. Боги сказали, что наша прародительница Кахуранги, из любви к нам, вновь вернулась на землю, чтобы избавить нас от гордыни и наставить на путь добра. Она приняла вид скалы, но эта старая женщина лишила скалу чудодейственной силы, и Кахуранги покинула нас. Частица её маны перешла к Токе, но Токе — дурная женщина. Когда явятся гости, не спускайте с неё глаз. Её рука хранит ману Кахуранги. Ночью Токе пойдёт на реку, чтобы омыть ману, а после этого сядет на песчаном холме и будет выкладывать на земле круг из ягод. Как только она кончит, вы должны схватить её, собрать ягоды и отвести её в фаре, где горит огонь. Попросите, чтобы она открыла вам свою тайну. Если она не захочет, бросьте ягоды в огонь и держите её за руку. Когда сгорит последняя ягода, вы увидите при свете пламени ману Кахуранги. Возьмите кусок коры с красного дерева рата и прижмите к руке Токе. Тогда мана перейдёт к вам. Если вы сделаете все, что я сказал, и сбережёте кору, хранящую ману, вы снова будете преуспевать во всех ваших начинаниях». Тохунга поднял руки, благословил своих соплеменников и упал на землю.       — Я не верю ему, — сказал Лука. — Я уверен, что Токе — лжец! Он не слышал богов, да? Он всё придумал сам?       — Когда люди приблизились к нему, они увидели, что боги взяли его душу к себе на небеса. Соплеменники запомнили слова тохунги, и на следующий день, когда родные пришли к ним в гости, не спускали глаз с Токе-Факатете. В сумерках, после того как последняя ягода вспыхнула в огне, мана Кахуранги перешла в кору раты и её погребли в священной земле. В ту же ночь арики призвал на совет всех старейших племени. «Мне приснился сон, — сказал он. — Среди гостей есть вождь. Он должен жениться на моей дочери и увести её к себе. Только тогда у нас снова будет достаточно еды и одежды. Ребёнок, который у них родится, вернёт нам ману Кахуранги и наше могущество».       — Чтобы было достаточно еды и одежды, они должны работать больше, а не просить у богов, — проворчал Лука. — Они из-за прежнего величия, забыли о том, что не все проблемы решаются маной и богами?       — Да, Лука, они об этом забыли. На следующее утро арики умер, и свадебная церемония состоялась у его тела. Ночью дочь арики не могла найти себе места от тоски, и озабоченный молодой муж спросил, что её тревожит. «Мне приснился сон, — сказала она. — Дух отца предстал передо мной и сказал, что я должна выкопать кору раты». Когда взошло солнце, муж и жена вместе с несколькими друзьями пошли собирать моллюсков и корни папоротника, чтобы принести их в дар богам. Потом осколком обсидиана молодой женщине остригли волосы, и густые пряди черных волос устлали всю землю вокруг неё. Наконец мужчины отрыли кору, подняли и положили на голову женщины. Она вскрикнула от боли, а когда кору сняли, оказалось, что остатки волос сгорели, и все увидели её белый гладкий череп. «Значит дух Кахуранги ещё живёт в коре», — прошептали мужчины и положили кору в старательно вырезанную ваку. «Возьмите кору с собой, — сказали они. — Она защитит вас от беды и поможет в пути». Мужчины вернулись в па, а вождь и его жена отправились в путь.       — Они больше не вернулись? — взволнованно спросил Лука.       — Они поднимались на горы, пересекали широкие равнины и ждали, чтобы боги подали им какой-нибудь знак. Измученная женщина заболела, но муж не мог найти воды, чтобы дать ей напиться. Ночь была тёмная, на расстоянии вытянутой руки ничего не было видно. Муж сидел рядом с женой, ему под руку попались камешки, и он стал нехотя бросать их куда придётся. Некоторые камешки падали на землю с глухим стуком, другие задевали на лету ветки и листья, и вдруг мужчина услышал всплеск. «Вода!» — закричал он.       — Он подумал, что воду послали боги? Но если бы они дождались дня, то всё равно бы её нашли… но она могла не дожить до утра — а значит, боги нашептали ему кидать камушки, да, арики? — вождь, слегка улыбнувшись, кивнул, продолжая историю:       — Как только вождь поднял жену на руки, луна вышла из-за склона горы и осветила небольшое озерцо, со всех сторон окружённое деревьями. Вождь положил жену на травянистый берег и окунул в воду её голову. К женщине тут же вернулась бодрость, и она снова почувствовала себя здоровой и сильной. Тогда вождь и его жена бросили в воду пучок листьев дерева титоки в дар духу озера. Внезапно из расселины скалы пробился луч света и упал на их лица. Они попытались поднять ларец, но он стал таким тяжёлым, что они не смогли сдвинуть его с места. Скала больше не светилась, луна спряталась за облака, и в темноте они услышали плач ребёнка. Женщина сжала руку мужа и прошептала: «Молись за меня богам».       — Неужели, он побоялся идти с ней? — нахмурился Лука.       — Женщина пошла по воде и остановилась у скалы, только что излучавшей свет. Взглянув вверх, она увидела лицо старого тохунги. Слезы бежали по его татуированным щекам, изрезанным глубокими морщинами. «Дочь моя, твоя храбрость вознаграждена. В этом месте появилась на свет Кахуранги, это её голос долетел до твоих ушей. Её силы жизни переселились теперь в тебя. Горе и радость — все минет, и наше племя вновь обретёт могущество».       — А в их па всё ещё действовало проклятие?       — В па, где жил вождь, не устраивали ни пиров, ни празднеств. Дозорные на сторожевых башнях изо дня в день с тревогой смотрели вдаль, ожидая возвращения молодого вождя с женой. Все обрадовались, когда они появились, но люди почти не разговаривали друг с другом, потому что тень проклятия ещё лежала на племени. Через несколько дней, в страшную бурю, у дочери вождя родилась девочка. Шесть дней прожило это крошечное существо, и шесть дней её крики заглушала буря, которой не видно было конца. На шестой день молния сверкала не переставая, и девочка, казалось, купалась в пламени, а на седьмой день малютка сказала: «Не горюйте обо мне. Мои слезы будут вам защитой. Они покажут вам, как сильно я люблю своё племя».       — Но она была совсем маленькой, разве она могла что-то сказать?       — Смогла, потому что она была особенной, Лука. После этого её душа покинула тело, и боги взяли её к себе. Мать подошла взглянуть на ребёнка и увидела, что девочка исчезла. Но там, где прежде лежал ребёнок, она нашла кусочек нефрита, похожего на слезу и прозрачного как вода священного озера. Камень назвали Кахуранги. «Это дух нашей малютки и мана наших предков, — сказала сквозь слезы молодая женщина. — Сама Кахуранги явилась на землю в образе нашей малютки и принесла мир и процветание нашему племени». Пока люди дорожат Кахуранги, племя Хаурака будет процветать и их мана не иссякнет, потому что они пронесли её сквозь горести, страдания и позор и — вернули с помощью любви.       — Я слышал про их племя, кажется оно за той скалой? — спросил Лука, указывая на скалы. — Получается, тебя назвали так, чтобы ты стал таким же великим?       — Возможно. А теперь, Лука, ступай спать.       — Да, арики. Но можно ещё один вопрос? — арики Кахуранги кивнул. — Наше иви тоже сильное и процветающее, почти не знает невзгод. Мы почти ни с кем не воюем. Это потому что наш арики — это ты? Потому что ты такой же, как прародительница Кахуранги племени Хаурака? Вместе с именем, тебе досталась и её сила?       — Не знаю, Лука. Возможно, ты и прав, — сказал арики, и Лука, широко улыбнувшись, поспешил в своё фаре, где давно спали мать, сестра и братья…       

1872 год. Колония короны

      — Ты звал меня, арики? — спросил Лука, заглядывая фаре Вождя.       — Да, заходи, Лука, — кивнул Кахуранги. — Сегодня мы с тобой не будем говорить о легендах и не будем пользоваться маной, но урок будет от того не менее ценным. Я научу тебя готовить отвар для лечения лёгких ран.       Понуро кивнув, мальчик подошёл ближе и сел у небольшого очага в полу, каких он не видел ни в одном другом фаре. На высеченном гладком камне, словно на столе, были разложены разные травы и плоды, перья, семена.       — Что из этого тебе уже знакомо? — спросил Вождь.       — Это перо хааста, а это, кажется, мех моа… — ответил Лука, разглядывая то, что лежало перед ним. — Это лист крапивного дерева, лепестки клиантуса и шишки каури.       — Хорошо, — кивнул арики. — Это семена крапивного дерева, перья какапо, плоды маны-раулии и...       — Арики! — в фаре вбежал перепуганный рангатира, — Объявлен общий сбор всех Вождей племён королём маори.       — Что случилось, Кахарахэр?       — Не знаю. У берегов стоят корабли Великобритании.       — Лука, иди к другим детям, сегодня урока не будет, — приказал арики Кахуранги, спешно покидая фаре.       Лука растерянно вышел из фаре. Корабли всегда приносили зло и смерти. Он ненавидел их всей душой, как вестников войны. Он мало, что понимал из происходящего. Но отчаянно желал понять…       — Ну что, кто-то оказался недостаточно умён для уроков арики? — усмехнулся Радик, завидев младшего брата.       — Ревера, заткнись! — выкрикнул он, с вызовом смотря в ответ.       — Лука! — раздался голос матери, — Ты как смеешь повышать голос на брата?! Иди сюда, займись лучше младшими, раз делать нечего!       — Не могу, — отозвался Лука и побежал по склону вниз.       — Стой! — раздался крик матери, — Лука!       Но он не слушал. Какой-то страх охватил всё внутри: а что если корабли вновь принесут войну? Что если, они снова будут стрелять? Он должен знать. Должен знать всё раньше остальных. Чтобы предупредить. Чтобы спасти.       Он знал тайные тропы, а потому меньше, чем через полчаса, был уже у главного варенуи, где шли переговоры с иноземцами, которые много лет приносят войну, смерть и разруху во все иви острова.       Пробравшись мимо англичан с мушкетами, Лука обошёл варенуи и припал у одной из щелей, затаив дыхание, прислушиваясь к происходящему внутри. Только сейчас он осознал, как правильно было слушать мать, изучая язык этих захватчиков: он всё понимал!       — Этот письменный документ скрепит наши договорённости и вашу преданность английской короне, мистер Тафиао. Подпишите здесь, — настала вновь тишина, и Лука замер, потрясённый тем, что великие маори теперь будут подчиняться каким-то англичанам, с которыми столько лет шла война? Неужели, это поражение? — Это высокая честь, ваше Величество. Вы сделали верный выбор.       — С этого дня наш народ подчинится этим иноземцам, чтобы не быть уничтоженным, — услышал он голос великого Тафиао, обратившегося к Вождям всех племён, созванных из разных уголков Новой Зеландии. — Я призываю всех сложить оружие и…       Лука отшатнулся от варенуи, не желая больше слышать этого. Забыв о конспирации, он побежал прочь и за углом столкнулся с солдатом, от которого отскочил, как ошпаренный.       — Не бойся малыш, — рассмеялся тот, — теперь вы принадлежите нашей королеве!       — Ревера, будьте вы все прокляты, захватчики! — выкрикнул он, убегая прочь.       Это казалось концом всему. Что они станут бесправными рабами, вроде таурекариков, захваченных в битвах, которые должны были выполнять грязные работы. Мушкетные войны забрали столько жизней, что океан тонул в крови, об этом рассказывал арики. Неужели, все эти воины погибали зря? Чтобы великий Тафиао решил сдаться? Почему?       Лука не замечал слёз на щеках, убегая дальше в джунгли. Не замечал боли в сбитых до крови о корни ногах. Не замечал ничего, кроме этой огромной несправедливости. Злые люди победили. Почему Боги допустили это?       Оказавшись на скале, Лука устало сел у самого обрыва, смотря туда, где океан соединяется с небом и колышутся паруса кораблей-захватчиков. Кораблей-победителей. В какой-то момент он хотел пойти туда, вниз, и сжечь их дотла своей маной. Но бессильную ярость сдерживал холодный рассудок. Войны шли много лет. Корабли сжигали. И приходили новые.       Стиснув кулаки, он уткнулся в колени, а затем сжал с силой лохматые волосы. Предатели! Ярость клокотала внутри, но он лишь сжимался сильнее, словно в клубок, повторяя вновь и вновь слова арики Кахуранги о том, что злость творит ошибки и разрушает жизни. Нужно успокоиться, принять, обдумать и действовать.       На плечо легла тяжёлая ладонь, и Лука вздрогнув, поднял голову. Был уже глубокий вечер, а рядом сидел арики, задумчиво смотря на него.       — Ты был в Уаикато и слышал, что там произошло?.. — скорее утвердительно, спросил Вождь. — Кажется, я просил тебя оставаться с детьми, так почему же ты ослушался?       — Корабли приносят беду, я хотел знать первым, если это так, чтобы помочь своим, — Лука хотел произнести это твёрдо и уверенно, но голос вышел непозволительно хриплым и дрожащим, если не сказать жалким, отчего он поморщился, отводя взгляд в сторону океана. — Ты сам говорил, что молодые глаза могут видеть лучше старых, поэтому не все приказы могут быть верными, и лучше всё проверять.       — Н-да, я так говорил… — вздохнул арики Кахуранги, — столько лет знаю тебя, но каждый раз недооцениваю твою способность понимать правила и мои слова настолько особенно и по-своему.       — Я не прав? — встрепенулся Лука, смотря на лицо, покрытое моко.       — Пожалуй, в чём-то прав, даже больше меня. Но и в чём-то не прав, — заметил Вождь. — Скажи, что дало тебе то, что ты подслушал переговоры?       — Я узнал, что… — Лука мотнул головой, отворачиваясь от арики, — что мы проиграли в этой войне и станем таурекариками англичан…       — Нет. Мы не станем их рабами, — спокойно, но твёрдо возразил Вождь, — ты слушал, но не услышал ничего, кроме своих чувств, спутавших слова Тафиао в твоём разуме. Эта война идёт уже очень много лет и забрала очень много жизней. Но англичане потеряли во много раз больше солдат, чем мы. На одного убитого нашего воина, приходится целое иви их солдат. И они признали нашу силу, Лука. Мы будем торговать с ними, потому что они просили с уважением, хотя сейчас наши племена ослаблены — и они могли поработить нас. Большая разница между добровольным и принудительным подчинением короне. Наши люди отныне имеют право жить полноправными гражданами Англии, иметь землю, работу и документы, если захотят увидеть другую жизнь.       — Зачем?       — Видишь ли, — вздохнул арики, — войны истощили нас, и такая жизнь многим стала в тягость. Они хотят иного. На Большую землю. Там жизнь совершенно иная, Лука. Там не охотятся, не выживают, там другая работа, другой уклад жизни. И, в целом, там жить легче.       — Но почему тогда все не живут там?       — Потому что там нет традиций, ритуалов, обрядов и тех, кто верит в наших Богов. Я жил несколько лет среди бледнолицых, но вернулся сюда, потому что тот уклад оказался мне чужд. Там не понимают моко, не знают наших законов, не чтят традиций. Там другая магия. Другие ценности. Тому, кто не знает их законов, жить там трудно. Но тот мир — ваш, Лука. И однажды может произойти так, что вы должны будете вернуться туда, где появились на этот свет.       — Мой дом здесь, арики, — вскочил на ноги Лука. — Здесь! — выкрикнул он, — Я получу моко и буду учиться всему у тебя, чтобы стать достойным рангатирой! А Бледнолицых я ненавижу! Ненавижу! Они несут только войны и боль, страх, огонь! Они плохие! Я потоплю их дьявольские корабли!       — Успокойся, сядь и послушай меня, Лука Гарсиа Цраиг, — степенно произнёс Вождь. Мотнув головой, Лука немного помедлив, всё же вернулся на место, кидая несколько камней с обрыва. — Не все бледнолицые несут зло. Ты, твои братья, твоя мать — вы тоже бледнолицые. Тиана жила в том мире и оказалась здесь совершенно случайно, она не собиралась здесь оставаться. Вы должны были отбыть в тот же день в Англию, где живут ваши бабушка и дедушка, которые, я уверен, не менее достойные люди, чем твоя мать.       — У меня есть бабушка и дедушка? Как у Никау-Пирипи? — растерянно спросил Лука.       — Да. Родители твоего отца живут в Англии и очень скучают по вам, потому что помнят совсем маленькими. А родители твоей матери — в Америке. И они очень хотят однажды увидеть тебя, твоих братьев и сестру, которых никогда не видели. А ещё у твоего отца, кажется, есть братья и сестра. И все эти люди — твоя семья, Лука. Все они — бледнолицые.       — Почему мама об этом не рассказывает, а только о шумных городах, о папе, о войнах?       — Тиане больно вспоминать ту жизнь, Лука. Не вини её за это. Много дней назад она просила меня, когда придёт время, поговорить с тобой и Лионом об этом.       — Радик знает?       — Да, он помнит ту жизнь, как и ваших бабушку с дедушкой, и отца, который был храбрым воином. Твоя родина — Испания, там ты родился, там всю жизнь прожил твой отец. Твоя мать была на пару лет старше Радика, когда бежала из дома в другую страну и встретила его.       — Почему она носит имя племени, а мы — как чужаки, другие?       — Потому что это имена, данные вам при рождении. Данные вам вашим отцом. Мы решили, что если захотите, то выберете новые, когда получите та моко, а до того — будет лучше, если воля погибшего в бою не будет нарушена. Это память о нём, — арики Кахуранги поднялся на ноги. — Идём. Пора начинать ритуал хака. Сегодня был важный день.       

1873 год. Сказка о ящерице

      Лука сосредоточенно сидел над горсткой камней, выполняя задание арики. Каждый камень должен был изменить свой цвет и облик. Одни должны были стать похожими на каменные коруру, только с лицами братьев или рангатиров, а другие стать небольшими фигурками животных или птиц.       С самого рассвета он сидел над двенадцатью камнями, и только получились хааста и чайка. Арики не говорил, что именно должен изобразить Лука, но обязательно так, чтобы с первого раза была ясна его задумка. С лицами было труднее всего работать, поэтому, после нескольких попыток, он решил отложить их на потом и пока старательно пытался создать небольшого щенка кури, как тот, которого он видел в Нга Вай-Хуа. Но то уши были совершенно не те, то длина хвоста никак не хотела всплывать в памяти.       — Юлий! Подожди! — услышан он голос сестры, и подняв голову улыбнулся бегущим к нему малышам. — Подожди говорю!       — Догоняй! — не оборачиваясь, выкрикнул Юлий и споткнувшись о сеть Рухвераха, рухнул в песок. Сестра звонко рассмеялась:       — Так тебе и надо! — обогнав брата, Мина первой добежала до Луки. — Мама работать пошла, а нас отправила искать тебя или Радика, но с тобой веселее.       — Лион на лодке с Крахиром? — спросил Юлий, стряхивая с себя налипший песок.       — Да, с ними Рухверах, — кивнул Лука, продолжая колдовать над камнем. — Вернутся к закату, Рухверах хочет показать им самые рыбные места.       — Чайка? — спросила Мина, крутя в руках камешек, — Похожа.       — Только цветом, — фыркнул Юлий, — у неё ноги койота и голова крокодила.       — Сам ты крокодил! — надулась сестра, ткнув брата в бок локтём, — Я же узнала сразу — значит, похоже.       — У койота не такие уши, — ткнул брат в недоделанную собаку.       — Это не койот, — покачал головой Лука, — это кури.       — Кто? — переспросил Юлий, — Сам придумал?       — Нет, в соседнем иви видел. Это такой зверь… — Лука задумался, подбирая слова, — он защищает каинги от врагов и охотится на киви и уток. А ещё Хириф сказал, что у кури очень вкусное мясо. Между прочим, какаху нашего арики как раз из шкуры кури!       — Лука, я хочу сказку! — требовательно сказал Юлий, отложив каменную чайку. — Расскажи!       — Про ящерицу! — воскликнула Мина, усевшись рядом с Лукой на циновку.       — Нет, про Тангароа! — возразил Юлий.       — Про Тангароа я рассказывал вчера, — сказал Лука, отложив в сторону камень будущего кури. — Много-много дней назад, когда не было ни нашего племени, ни даже первых маори, когда жизнь на земле ещё только начиналась акулы и ящерицы жили в море. Ящерица была старшей сестрой, а акула — младшей.       — Акулы и ящерицы не похожи ни капли, — сказал Юлий.       — И что? — удивилась Мина, — Мы с тобой тоже ничуть не похожи. Лион и Лука похожи, а вот я и Радик — ни капельки не похожи, но он — мой брат, а я — его сестра! Правда, Лука?       — Правда, — кивнул он, — Но после битвы между богом ветров Тафири-матеа и богом океана Тангароа случилось так, что ящерица перестала любить младшую сестру и ушла жить на сушу.       — Она отрастила себе лапы вместо плавников? — уточнил младший брат.       — Ну конечно! — важно отозвалась Мина, — Ты забыл, арики говорил, что мана помогала многим животным выбирать свой дом в начале времён?       — Мне не нравятся сказки про животных, они скучные, — вздохнул Юлий, копошась в песке.       — Ничего не скучные, — возразил Лука. — Ящерица выползла на берег и улеглась на скале, нежась на солнце, а акула подплыла почти к самой скале и крикнула: «Почему ты не хочешь жить в воде, как я?», а ящерица отозвалась: «Мне больше нравится здесь, на солнышке, где дует прохладный ветерок. Что за радость жить в неспокойной темной воде?»       — Ну вообще-то в воде много интересного, — заметила Мина. — Лион мне рассказывал о больших рыбах, которых им с Крахиром показывал Рухверах. Он говорит, что он очень красивые, только я забыла их название…       — Потому что ты глупая, как и все девчонки, — сказал Юлий, — и вообще, не мешай слушать! Что ответила акула? Я не помню.       — Не обзывай сестру. Настоящие маори никогда не обижают тех, кто живёт с ними в одном иви, — строго сказал Лука. — А акула ответила: «Большая радость, потому что здесь мы никого не боимся. Нам не нужно прятаться в скалах и опасаться птичьих когтей и острых клювов.»       — Я помню! — воскликнула Мина, — Ящерица сказала на это, что в морской воде тоже есть враги!       — Правильно, — улыбнулся Лука, — и тогда изумлённая акула широко открыла глаза: «Вода — наш дом. Откуда здесь возьмутся враги?»       — Какая глупая эта акула, — сказал Юлий. — В воде полно хищных рыб!       — Она не глупая, просто это её дом, поэтому она не замечает врагов, — возразил Лука. —Ящерице надоел этот разговор и тогда она решила сказать что-нибудь обидное, чтобы заставить свою упрямую сестру замолчать. На минуту она задумалась, припоминая самые оскорбительные слова. И припомнила. Если сказать акуле, что её могут сварить и съесть, тогда она наверняка рассердится и уплывёт.       — Какая нехорошая ящерица, — вздохнула Мина, — Вместо того, чтобы просто уползти в другое место, она решила поссорится с сестрой, а это плохо…       — Да, плохо, — кивнул Лука, — но все мы иногда ссоримся, так бывает. Помнишь, что именно сказала ящерица? — Мина помотала головой, и Лука продолжил: — Ящерица сказал: «Откуда возьмутся враги? В море полно врагов. Я не хочу оставаться с тобой, потому что человек может поймать меня на крючок и сварить. Тебя когда-нибудь непременно поймают и сварят. И положат как лакомый кусочек в корзинку вместе с другой едой. Запомни мои слова!», тогда акула в ярости махнула хвостом и захлопнула свою страшную пасть, на этот раз никому не причинив вреда. «Ну и живи на суше! — крикнула она. — В один прекрасный день люди подожгут папоротник и изжарят тебя на огне. Посмотрим, как тебе это понравится!»       — Они мне напоминают Радика и Лиона, — сказала Мина, — братья также часто и плохо ругаются…       — Или как мы с тобой, — сказал Юлий, — ты — ящерица.       — Я тебя не бросала и такие глупости не говорила! — надулась сестра. — И вообще, дай дослушать сказку!       — Нет, Юлий, вы лучше, чем акула и ящерица, — улыбнулся Лука. — Ящерица вскинула голову и засмеялась: «Ты плохо меня знаешь. Я открою глаза пошире, взгляну прямо им в лицо и закричу: «Пью!». Когда люди увидят, что я встала на задние лапы, они решат, что я мать демонов. Люди будут боятся меня, вся суша будет принадлежать мне.» Ящерица вильнула длинным хвостом, отвернулась от сестры и соскользнула со скалы. Трава и папоротник сомкнулись над ней. С тех пор сыновья Ту боятся ящериц…       — И это всё? — надулся Юлий.       — Да, всё, — кивнул Лука, — мне нужно выполнять задание арики, иначе я к закату не управлюсь.       — Ну, Лука…       — Нет, Юлий, иначе арики будет ругаться. Мина, может, ты расскажешь сказку брату?       — Он хочет только про Тангароа слушать! — воскликнула сестра, — Я устала ему одно и тоже рассказывать!       — Так придумай ещё! — крикнул младший брат.       — Что значит, придумать ещё?! Сказки пересказываются те, которые нам рассказывали…       — Ну они-то когда-то придумали, а тебе лень! — перебил Юлий.       — Так возьми и сам придумай!       — Я не хочу придумывать, я хочу слушать!       — Стоп! — громко и отчётливо сказал Лука, и младшие, оба хмурые и буквально готовые к драке, уставились на него. — Вы сейчас ведёте себя как ящерица и акула. Хотите, как и они поссорится и навсегда расстаться?       — Нет, — хмуро ответил Юлий, — с кем же я буду тогда играть?..       

1873 год. Контроль магического резерва

      — Нет, Лука, — покачал головой арики. — Слишком резкие жесты сбивают твою ману. Закрой глаза и прочувствуй всю свою силу. Потоки магии бегут с твоей кровью, а потому на руках оседает лишь крупица. Ты должен собрать её, сконцентрировать до боли в пальцах, иначе никогда тебе не подчинится истинная великая магия.       — Не получается у меня, — фыркнул Лука, открыв глаза и опустив руки. Он сел на землю и откинулся спиной на камень.       — В тебе говорят лишь лень и нежелание учиться, — строго произнёс арики. — Если ты не можешь сделать этого — я ошибся в тебе и зря тратил все эти годы, пытаясь чему-то научить зарвавшегося мальчишку. Либо ты делаешь, либо никогда не станешь и тохунгой.       — Тохунгой? — поморщился Лука, — Ты говорил, я стану рангатирой.       — Нет. Если я не увижу в тебе старания, то ты не станешь рангатирой никогда. А твоя лень не сделает из тебя тохунгу.       — И кем же тогда я буду? — усмехнулся Лука.       — Тем, кем называет тебя твой недруг, — холодно ответил Кахуранги, отчего Лука резко помрачнел и выпрямился, а по спине пробежали холодные мурашки. Он же не хочет сказать, что… — Ты правильно понимаешь. Ты — чужак. И потому должен помнить об этом всегда — и быть прилежнее и усерднее тех, кто может тебя этим попрекнуть. Если не хочешь подарить им своё падение. Помни, что слова Никау-Пирипи могут быть правдой, а по происхождению ты — таурекарика. И только от тебя зависит, кем ты станешь: тохунгой, рангатирой, или оправдаешь своё положение, и навсегда останешься бесправным Бледнолицым.       Лука застыл, с ужасом и непониманием смотря на арики: тот ни разу на его памяти не произносил слово «Бледнолицый», ни разу не говорил о происхождении и положении Луки, никогда не говорил, что Никау-Пирипи прав, называя Луку Гарсию таурекарикой и рабом, который хочет стать рангатирой. И то, что арики заговорил об этом, Луке не нравилось совершенно. Потому что он понимал: Вождь прав.       — Я не таурекарика, — почти по слогам, тихо, но настойчиво ответил Лука, поднимаясь на ноги и свысока смотря на арики Кахуранги. — Я никогда им не был и никогда не стану. Никау-Пирипи — вайранги, который завидует тому, что умеет меньше меня.       — Ты ошибаешься, — словно окатил холодом Вождь, и под его взглядом, Лука невольно поёжился и опустил задранный подбородок: теперь арики смотрел на него не просто свысока, а уничтожающе-холодно. — Ученик арики Кахуранги никогда бы не сдался только из-за того, что что-то не получается. Ученик арики Кахуранги никогда бы не стал пререкаться: он бы делом доказал обратное. И последнее: настоящий ученик арики Кахуранги никогда бы не пошёл на поводу эмоций и не стал обвинять других или гордиться своим мнимым превосходством.       — Я понял, арики, — тихо ответил Лука, опустив голову. — Я буду работать, и магия подчинится мне.       Лука прикрыл глаза и слегка развёл руки ладонями вверх. Пальцами он словно пытался нащупать невидимые нити магии, чтобы подчинить её и прочувствовать всю мощь своей силы, которая ещё ни разу не раскрывалась больше, чем необходимо для элементарной магии.       Руки тяжелели и словно наливались свинцом, начиная дрожать, но Лука не опускал их, пока не ощутил знакомого покалывания в пальцах, которое всегда раньше приходило только непроизвольно. Теперь же Лука словно вбирал свою же силу в руки и ощущал магию почти физическим, весом на руках.       — Хорошо, теперь отпускай, — неожиданно сказал арики, и Лука растерянно посмотрел на него, но послушно выполнил наставление. — Собери силу снова.       — Что?! — возмущённо выдохнул Лука, но стушевался под взглядом Верховного Вождя и вновь закрыл глаза, пытаясь нащупать потоки магии и ощутить покалывание.       Прошло около получаса, но ничего не происходило. Прочувствовать силу вновь не выходило. Руки заныли от усталости, а голова стала болеть, но он продолжал. Минуты тянулись, а руки болели всё сильней.       Шумно выдохнув, Лука слегка улыбнулся, вновь поймав эту силу. Она вновь стала словно сгущаться и стекаться к его рукам. Эта сила была особой, словно она — часть его естества, его души, но при этом сильная, способная строить и разрушать, изменять и создавать. Она прекрасна, но невероятно тяжела и…       — Лука! Никау-Пирипи и Радик дерутся! — магия на пальцах Луки на миг вспыхнула обжигающими искрами, и он, вскрикнув, упал на землю, прижимая к себе опалённые руки и с трудом сдерживая рвущиеся слёзы боли. — Лука!..       Арики отогнал Лиона от Луки и присел рядом.       — Руки покажи, — сказал он, берясь за запястье Луки и аккуратно отводя руку к себе, чтобы рассмотреть раны. — Ничего страшного, — констатировал он, — больно и неприятно, будет заживать несколько дней, если каждые два часа смазывать мазью из крапивного дерева и сока фильфуса, — Кахуранги помог Луке подняться на ноги. — Терпи, воин. Впереди у тебя ещё много шрамов, и этот не оставит, в отличие от них, ни следа. Какой урок ты вынес из этого?       — Что даже драка Радика с Никау-Пирипи может не принести радости, а Лион может быть очень некстати, — пробормотал Лука, и арики рассмеялся.       — Нет, Лука, ты делаешь неправильные выводы, как всегда. Ты должен был понять, что в любой момент может пойти что-то не так, и должен уметь распоряжаться своей силой в любой ситуации так, чтобы она не навредила ни тебе, ни окружающим. Или, что ты всегда заранее должен продумать, как направишь силу, чтобы она не взорвалась. Дня через четыре продолжим уроки, а произошедшее сегодня, запомни. Это полезный опыт, который поможет тебе в будущем лучше понять свою силу.       

1873 год. Эйту Рамари

      Лес казался огромным и величественным, таящим в себе тысячи тайн и загадок, бесконечное множество неисхоженных троп, причудливые растения и опасных хищников. Ещё вчера Луке казалось, что он знает его, как своё па, но сейчас, ступая по следу Харифа, он сомневался. Его тропы остались в стороне, а они углублялись за тропу свирепых моа, где Лука раньше никогда не бывал.       Цепкий взгляд выхватывал всё и словно бы ничего. Слева ветка, похожая на змею, а чуть правее лианы, которые выдержат его вес в случае появления моа или ещё кого…       — Смотри, — почти беззвучно сказал Хариф, и Лука пристально всмотрелся в указанную им сторону. Где-то в стороне он увидел шевеление и, отодвинув несколько мешающих лиан, застыл с широкой улыбкой.       — Валлаби… — восхищённо прошептал он, — никогда не видел так близко.       Лука обернулся на Харифа и улыбка вмиг слетела с лица: тайаха был занесён для удара. И будто кто-то замедлил время. Вот, Хариф ещё стоит, а вот, он уже делает резкий выпад. Тайаха остриём вонзается в живую плоть. Кровь капает на траву. Предсмертный хрип валлаби.       Лука закрыл глаза. Он — не охотник… не маори. Неправильный маори. Бледнолицый.       — Не стой, помоги, — вырвал из головокружительных мыслей голос Харифа. Мир словно кружил и размывался рябью по воде. То далеко, то близко. То отчётливо, а то размыто. В чём помочь? Валлаби уже мёртв…       Лука отступил назад, мотая головой. Запнулся о корни и упал в сырую листву. Вскочил на ноги и помчался прочь. Чем он лучше слабых мариори? Такой же. Слабый. Глупый. Ещё и бледнолицый. Михаэр прав?       Резко остановившись, Лука крепче сжал своё тайаха. Не прав Михаэр. И Никау-Пирипи не прав. Даже если он бледнолицый — он докажет, что может стать настоящим маори. Докажет. Иначе арики зря его выбрал. Иначе арики в нём ошибся. А арики не должен ошибаться.       Лука побрёл по тропе вглубь леса. Он должен найти добычу и показать, что может. Иначе все вновь будут смеяться, что бледнолицый хочет уметь всё, но не может научиться ничему, даже охоте. Если получится, тогда он докажет не только глупому Никау-Пирипи, но и арики, что достоен быть учеником великого вождя.       Но он задумался так сильно, что не заметил, как вышел на песчаный пляж, совершенно ему не знакомый — а значит, находящийся за пределами иви. Лука крепче сжал своё тайаха: здесь может быть опасно. Соседние иви часто воюют между собой, а потому арики настрого запретил кому-либо выходить из иви без его разрешения.       Лука рисковал с каждым шагом всё больше — он это прекрасно понимал. Но вернуться в иви без добычи не мог. Вдали виднелись какие-то странные птицы, которых раньше Лука никогда не видел. Аккуратно, чтобы не вспугнуть, Лука направился к ним, чтобы рассмотреть получше.       По мере приближения, они казались ему всё более неказистыми и странными: форма их толстого тела была как будто совершенно не птичьей, а почти человеческой, разве что с очень короткими ногами, длинными крыльями-ластами и очень короткой толстой шеей. Белые грудки и животы казались немного пушистыми, а всё остальное тело было гладким, тёмно-синего цвета, где Лука совершенно не мог разглядеть перьев. Хвоста у них почти не было. Размером причудливые птички были не больше чаек.       К удивлению Луки, они не только его не испугались, но и несколько даже подошли совсем близко. Аккуратно присев, Лука аккуратно погладил одну из птиц.       — Убирайся! — обернувшись, Лука увидел девочку, которая почти бежала к нему. — Не трогай их!       — Почему? — спросил Лука, — Они ядовитые? — кажется, вопрос незнакомку озадачил. Она медленно подошла ближе и задумчиво уставилась на него.       — Нет. Ты здесь вообще откуда, бледнолицый? И откуда знаешь те рео? — с вызовом спросил она, поставив в песок корзину с мелкой рыбой. Птицы жадно стали поедать угощение.       — Я Лука из Нга Матуку, ученик арики Кахуранги, — ответил он, стараясь выглядеть подобающе рангатире. — А ты кто? И кто это такие?       — Ученик арики Кахуранги? — изумлённо переспросила девочка, — Но… ты же бледнолицый таурекарика! Ты всё врёшь!       — Нет. Таурекарика — это захватчики, которых поймали, а мы с семьёй сами захотели жить здесь. Если бы я был таурекарика, то разве было бы у меня тайаха? А врут только те, кто почитает лжеца Мауи.       — Я Эйту Рамари, дочь арики Нга Вай-Хуа — Эрипу Хангакоре, — ответила девочка.       — Я слышал про твоего отца от Кахуранги, — улыбнулся Лука, — он настоящий герой, раз столько лет отстаивает такие плодородные земли. Арики считает, что союз наших иви обеспечит пищей нас и защитой вас, а значит, будет очень крепким и долгим.       — Отец считает так же, — кивнула Эйту. — Но как ты тут оказался? Нга Матуку далеко отсюда…       — Я… увидел издалека этих странных птиц и решил посмотреть, — тут же нашёлся Лука. Говорить о неудачной охоте он не хотел совершенно, боясь, что новая знакомая сочтёт его бледнолицым неудачником. — Кто они?       — Это голубые пингвины, — ответила Эйту и подняла одного на руки. — Наше поселение считает их священными, оберегает, кормит. Поэтому они не боятся людей. На дальних островах водятся и другие, чёрные и более крупные.       — Здорово. Я их раньше никогда не видел… — сказал Лука, рассматривая пингвина в руках Эйты. — Ваше иви так непохоже на наше! Когда-то давно мы относили в Нга Вай-Хуа мушкеты, и я тогда видел небольшого зверька… — Лука зажмурился, вспоминая название, — кури! Я больше нигде таких не видел. А ещё у вас нет вокруг деревни ловушек и заборов. Это же небезопасно…       — Нас защищают боги, мана и теперь Нга Матуку, — улыбнулась Эйту, отпуская птицу. — А кури у нас несколько. Они все принадлежат моему отцу. Хочешь, можешь посмотреть. Идём?       — Я… я не могу, извини. Если арики узнает, то накажет. Мне нельзя так далеко уходить, я и так уже, кажется, буду наказан за то, что от Харифа сбежал.       — А почему ты от него сбежал?       — Так вышло. Мы не поладили. Извини, мне пора.       Не дожидаясь ответа Эйты, Лука помчался обратно по пляжу и вскоре исчез в лесу. Почему-то ему стало стыдно перед Эйтой, за то, что Нга Матуку живёт охотой, в то время как Нга Вай-Хуа кормит животных и птиц, а не убивает. И в тоже время он чувствовал себя слабаком за то, что не может стать охотником.       Оказавшись в знакомом лесу, Лука крепче сжал тайаха и вновь вернулся к мыслям о том, что без добычи вернуться будет позором, который он должен избежать любой ценой. Сменив маршрут, Лука направился к тропе моа. Каждый знает, как они опасны, а потому, если Лука принесёт в качестве добычи моа — он станет героем, а не неудачником!       Однако, загадать встречу с моа куда проще, чем осуществить. Ужасные птицы ему не встретились ни на тропе, ни в тропиках, ни у озёр, нигде. Лука плутал до самой темноты, но так никого и не поймал. Сгорая от стыда, он вернулся домой с пустыми руками и получил наказание за побег от Харифа и позднее возвращение.       

1874 год. Маленькие воины

      Его ноги бежали по лесной тропе. Так быстро, как только могли. Скорость.       Подбежав к массивному стволу, он стал лезть наверх. Всё выше и выше. Упорство.       Притаившись в ветвях, Лука взвёл тетиву и застыл в одной позе, наблюдая, за всклокоченным лесным моа. Выжидая удобного момента. Терпение.       Птица остановилась неподалёку от ствола, но Лука не стрелял, наблюдая за ней. Он не хотел убивать просто так. Он может есть и батат. Сострадание.       — Бледнолицый — трус! Он испугался, что лесной моа съест его! — хохоча, выкрикнул Никау-Пирипи, непонятно откуда появившийся, как всегда некстати.       Лука ослабил натяжение и убрал стрелу в небольшой колчан, а затем ловко перескочил на соседнее дерево, подобно обезьяне. Никау-Пирипи скрылся в листве молодого дерева каури. Но Лука знал, куда именно побежит Никау-Пирипи: он уже хорошо знает его привычки, знает, его тропы. Наблюдательность.       Немного сменив направление, Лука точно знал, что обгонит Никау-Пирипи, который задержится у реки, а потом, нанося защитные чары в чаще крапивных деревьев. У Луки есть время, чтобы обогнать и встретить Никау-Пирипи у деревни. Хитрость.       Он обгонит и заставит извиниться зазнавшегося мальчишку. Никто не имеет права называть бледнолицего Луку Гарсию — трусом.       Перепрыгнув с одного ствола на другой, мальчик зацепился за созданную им из веток лиану, по которой скатился на землю, а затем, перескочив овраг, он резко свернул в сторону, обратную той, где находится их поселение и юркнул в пещеру. Сюда запрещено ходить, потому что злые духи высасывают ману и жизненную силу, убивая даже арики. Но Лука не боится, он много раз проверял: здесь никого нет. Это лишь легенда, сказка. Смелость.       Перебежав в другой конец пещеры и местами двигаясь на ощупь, Лука выскочил из пещеры недалеко от озера и нырнул в прозрачную воду с невысокого обрыва. Плыть недалеко. Ноги устают, но замедляться он не намерен. Выносливость.       Выбравшись на берег, он высушил себя заклинанием, продолжая бег. Сбежав с пригорка, он оказался на тропе. Никау-Пирипи здесь ещё не было. Улыбнувшись, Лука припал к огромным листьям каранхи — магической травы, которая меняет цвет. Под действием чар, длинные и похожие на змей листы опустились на землю, вытягиваясь на тропу.       Услышав хруст веток, с ловкостью обезьяны, мальчик влез на дерево, наблюдая за тем, как из зарослей выходят Никау-Пирипи и его друзья.       — Чокнутый бледнолицый отстал. Чтоб он заблудился! — воскликнул Тамати.       — Ты снова недооцениваешь его. Гарсиа опять приготовил какую-нибудь пакость, — ответил сказал Никау-Пирипи. — Не удивлюсь, если он уже в деревне.       — Здесь один путь, он не мог пройти мимо нас.       Дождавшись, когда Никау-Пирипи, Тамати и Крахир дойдут до листьев каранхи, Лука прошептал заклинание — и листья стали извиваться змеями, связывая ноги мальчишек, не ожидавших внезапного нападения на подступах к деревне.       — Накахи! — заверещал Тамати, отчего Лука чуть не выдал себя смехом.       Крахир первым повалился на землю, связанный зачарованными лианами. Тамати, отчаянно сопротивляясь, рухнул на друга. А вот Никау-Пирипи спалил несколько лиан и презрительно окинул друзей, не спеша помогать им. Задрав голову, он выкрикнул:       — Я знаю, что ты здесь, бледнолицый! Так и будешь, как трус, наблюдать с высоты или спустишься, чтобы решить всё так, как решают взрослые?       — Ревера, — прошипел себе под нос Лука, но скатился по стволу чуть ниже, а затем спрыгнул с ветки на середину тропы. — Извинись, Никау-Пирипи, — твёрдо сказал он.       — А ты докажи, что не трус, — с высокомерно поднятой головой отозвался мальчишка. — Ты не убил моа, потому что испугался. Тебя учит сам арики, хотя он должен был учить меня. Представь, как он разочаруется, узнав, что его ученик — трус?       Рывком руки, Лука перекинул несколько лиан на Никау-Пирипи, пытаясь связать его, но те рассыпались пеплом в воздухе. Тогда Лука запустил жалящим проклятием, которое тут же отразилось в него, но не долетело, становясь вихрем, который пронёсся мимо связанных в сторону Никау-Пирипи. Вихрь стал метать молнии, одна из которых прошла у самой головы Луки, становясь тут же кинжалом, летящим в противника. Но и молнии, и кинжал, и лианы рассыпались прахом, а Никау-Пирипи, смотря за спину Луки, невольно отступил на шаг и склонил голову.       — Кто начал это? — спросил негромкий, но ледяной, а оттого, кажущийся громогласным, голос арики Кахуранги. Лука медленно обернулся и посмотрел в глаза наставника.       — Я, арики, — стойко смотря в глаза, сказал он. — Это ответ на оскорбление.       — И ты считаешь, что это достаточный повод? — Лука шумно выдохнул.       — Одно оскорбление — недостаточный. Но обвинение в трусости и постоянные оскорбления — да.       — Быть может, обвинение было обоснованным?       — Никау-Пирипи не отличил нежелание убивать моа без причин от трусости. Наша деревня так остро не нуждается в убийстве моа, чтобы я убил её, арики. Это не трусость.       — А что скажешь ты, Никау-Пирипи?       — Я… — нервно сглотнув и кинув взгляд на друзей, он посмотрел на арики и продолжил: — Я считаю, что Лука Гарсиа недостоин присутствовать на церемонии, которая состоится завтра в честь получения та моко рангатирой Хамоэаэре, потому что он — не воин. И никогда им не станет. Истинный воин никогда не пожалеет врага, а добытчик не оставит моа, даже если это не трусость.       — Каждый из вас в равной мере прав и виноват, — сказал арики. — Если поднял лук — ты должен выстрелить. Если решил что-то — ты должен доводить это до конца. Но деревня не нуждается и не голодает, поэтому ты, Лука проявил сострадание к птице. Это не трусость. Но ты знаешь обычаи, Лука. Также оба вы поступили недостойно, применим против друг друга ману. Поэтому, вы оба не идёте на церемонию. Возвращайтесь в па.       

1874 год. Подсмотренное воспоминание

      — Лука, отнеси это арики, — попросил Рухверах, отдавая аккуратно сложенную новую сеть.       — А где он сейчас? — уточнил мальчик, забирая сеть и чуть не уронив.       — Аккуратней, малец! — фыркнул старик, хмуро смотря на Луку, — ты к нему в фаре отнеси, Кахуранги просил в углу оставить. Тебе он дозволяет приходить, поэтому тебя и прошу.       — Хорошо, Рухверах, отнесу, — кивнул Лука и поспешил к фаре арики.       Путь был не самых ближний: Рухверах сети плёл всегда на побережье, вдохновляясь, как он сам говорил, шумом океана, песнями дельфинов и криками чаек. А фаре арики, как и все остальные находились в па, расположенном около леса. Можно было бы пройти с пляжа напрямик, но там был частокол от врагов, поэтому войти можно было только с двух сторон: с особой лесной тропы, заколдованной для чужаков путающими чарами, и через скалистую тропу, которая вела сначала в противоположную сторону, затем огибала гору и проходила невидимым для простецов мостом на соседнее предгорье, окружённое лесом.       Лука помнил, что в Нга Вай-Хуа совершенно не было защитных чар или другой хорошей защиты, а войти в каингу можно было почти с любой стороны. Тогда ему виделось это слишком глупым, но только теперь он понимал, что не все деревни нуждаются в такой защите, как их иви. Соседний клан в содружестве с двумя другими, сильными, где много воинов, а потом Нга Вай-Хуа под их защитой, за что делится с ними припасами, которых у них очень много. Столько еды, сколько там, Лука ещё никогда не видел.       От воспоминаний, живот издал голодный утробный звук. Но до сбора у патаки было ещё довольно много времени. Последние месяцы были неурожайными, а рыбы у их побережья не так много. Поэтому арики и нужна сеть: он хочет взять нескольких тохунг-рыбаков и отправиться на своих ваку в океан ловить рыбу. Рухверах поможет в облике дельфина. Жаль, что Лука ещё не тохунга. Но он учится!       Нга Вай-Хуа — поселение, в котором много животных, еды и она… Лука иногда сбегал туда, чтобы вновь увидеть Эйту. Иногда они болтали. А потом Лука днями напролёт не мог освободить свои мысли.       Казалось бы, она самая обычная. Но очень красивая и умная. Наверное, потому что дочь вождя — ведь других девочек не учат тому, чему может учиться она. В последнее время Эйта много переживает: рядом с Нга Вай-Хуа несколько раз видели чужих маори, которые, скорее всего, проверяли, насколько хорошо защищено поселение. Это дурной знак и самый частый предвестник войны. Но Лука был уверен, что воины Нга Матуку защитят своих соседей.       Лука остановился рядом с фаре арики и нерешительно заглянул внутрь, позвав Кахуранги. Но вождя не было ни внутри, ни рядом. Немного потоптавшись, Лука всё же зашёл внутрь и положил у стены сети.       Внимание привлекла большая округлая чаша. Омут памяти, арики его уже показывал однажды, когда рассказывал о том, что магией можно влиять и на воспоминания человека. Лука хмуро уставился на чашу, гадая, для чего же арики вновь достал её — ведь он сам говорил, что это опасная и запретная магия.       Обернувшись и никого не обнаружив за спиной, Лука подошёл к чаше. Внутри переливались едва знакомые очертания Нга Вай-Хуа, но было в них что-то не то, что-то заставившее Луку без промедления окунуть в них лицо.       Арики Кахуранги стоял на пляже и смотрел вдаль на тела маори, неизвестных Луке. Подошёл Паора-Тейн и тяжело вздохнул и медленно заговорил:       — Земли мы отстояли, но их целью были не они. Что хотели сделать, они сделали.       — Арики Эрипу жив? — спросил Кахуранги, не смотря на собеседника.       Лука застыл, в ужасе ожидая ответ старого воина, который медлил. Неужели, кто-то всё-таки посмел напасть на иви и убить вождя? Что же с Эйтой? Как она пережила смерть отца? Или он жив?       — К сожалению… — тихо и медленно проговорил Паора-Тейн, — не выжил ни один житель Нга Вай-Хуа. — арики прикрыл глаза, слегка кивнув. — Захватчики пришли подло — ночью, пока все спали. Убиты и несколько наших воинов, среди которых Руа-Равири и Кахарахэр.       — Они погибли в бою? — спросил Кахуранги, не открывая глаз.       — Нет. — ответил Паора-Тейн. — Им со спины перерезали горло. Остались следы магии, полагаю, сначала их либо оглушили, либо парализовали. — он выждал несколько секунд, но арики не собирался говорить, и тогда Паора-Тейн спросил: — Что будем сообщать? И что делать с землями? Я, так понимаю, они теперь принадлежат нам?       — Они погибли в бою, как истинные воины маори — так сообщишь, — посмотрел на него Кахуранги, и Паора-Тейн слегка склонил голову. — А судьбу земель должен решать только король. Кто-то решил подставить нас, понимаешь?       — Да. Всё выглядит со стороны так, будто мы напросились в покровители Нга Вай-Хуа, чтобы убить местных и сделать земли своими. Не боишься, что король решит также?       — Я не претендую на земли, — отрезал арики. Он посмотрел на воина таким тяжёлым оценивающим взглядом, что Луке показалось, будто он читает душу. — Скажи, Паора, а кто сообщил тебе о произошедшем в Нга Вай-Хуа, если все, кто там был, мертвы? — старый маори на миг задумался, а Луке показалось, что арики его в чём-то подозревает.       — Я ждал Кахарахэра, чтобы он помог мне проверить защитные купола вокруг Нга Матуку. Его долго не было, и я пошёл позвать его.              — Кажется, я уже говорил тебе, что подсматривать и подслушивать нехорошо, — строго сказал арики, и Лука отпрянул от омута.       — Я… я увидел Нга Вай-Хуа, — прошептал Лука, и слёзы хлынули из глаз. — Эйту тоже?.. Она с Хине-нуи-те-по, да? Как Франц?       — Да, Лука. Сегодня ночью их всех убили.       — Зачем ты оставил это воспоминание здесь? Ты не веришь ему?       — Почему ты так подумал? — спросил арики, и Лука нахмурился, пытаясь понять, что именно ему не понравилось в том разговоре.       — Паора-Тейн говорил очень медленно, это не похоже на него, он всегда говорит слишком быстро и громко… и ты на него так смотрел. И твой последний вопрос…       — Да, Лука. Я считаю, что именно Паора-Тейн нас предал. Я несколько раз пересматривал наш с ним разговор, чтобы убедиться в том, что ничего не упустил. А ещё он соврал. Кахарахэр плохо владеет защитной магией, он не смог бы проверить купола.       — И что ты будешь делать?       — Пока не знаю, Лука. У меня нет никаких доказательств, кроме догадок. Я могу ошибаться.       — Если это он предал, то зачем?       — Верховный король решил бы, что это моя идея, уничтожить Нга Вай-Хуа. Моё место занял бы Паора-Тейн, как старейший воин Нга Матуку, а ещё он получил бы земли. В Нга Хурварех живёт его сын. Но это ничего не доказывает, Лука. Паора-Тейн, может и не быть предателем. Я не имею права на ошибку, поэтому пока не будет доказательств чьей-либо вины, это останется только между нами и только потому, что я знаю — ты верный ученик и не станешь болтать об увиденном.       — Я никому ничего не скажу. Но если замечу что-то странное, то сразу сообщу тебе, — пообещал Лука.       

1875 год. Отравленная пуля

      Лука гулял по побережью после очередного урока с арики и думал о судьбе Нга Вай-Хуа, которая уже очень много дней не выходила из головы. Недавно был очередной Матараки. И Лука вспоминал не только отца и Франца, но и Эйту, и её отца арики, и того маори, что рассказал Луке про кури. И старую Маату, которая ушла сс Хине-нуи-те-по за несколько дней до Матараки. Её Лука почти не знал, разве только то, что она много общалась с арики и была самой ответственной в Нга Матуку, поэтому именно ей поручили распределять припасы и отвечать за пищу, она была главной собирательницей. А ещё Маата была сестрой арики и бабушкой Никау-Пирипи.       После Лука смерти Франца сильно отдалился от Радика и Лиона, а после смерти Эйты как-то почти забыл про малышей и мать, всё чаще проводя свободное время на этом побережье. Они дружили мало, лишь год. Но Луке казалось, что он полюбил Эйту. Но её не было уже год, а воспоминания притупились. Он сомневался, верно ли помнит черты лица, голос. И не мог вспомнить ни одного их разговора, кроме самой первой встречи. Все остальные были какими-то поверхностными, призрачными. Лука уже не понимал, были ли те разговоры или все они лишь сны и призраки.       А ещё, кроме арики Кахуранги, никто не знает о том, что Лука год сбегал к ней. Ни братья, ни мать, ни кто-либо ещё так и не узнал о вспышке дружбы на песчаном пляже в окружении пингвинов. Правда, теперь Лука и сам не понимал, было ли то дружбой, ведь за год он так и не узнал о ней ничего важного — лишь то, что она была дочерью арики и любила птиц и животных, кормила пингвинов. Она мало рассказывала. А он, дурак, много говорил глупости.       Паора-Тейн оказался невиновен. По крайней мере, доказательств арики не нашёл. Лука, несмотря на запреты вождя, много раз следил за старым воином, но так ничего подозрительного не обнаружил. Кто ещё мог быть причастен, он не мог понять. Король выслушал арики Кахуранги наедине и велел искать виновного, об этом арики рассказал только Луке. А когда Лука спросил, почему Кахуранги рассказывает ему эту тайну, Верховный Вождь потрепал его по голове и серьёзно ответил, что видит своего преемника только в его лице и что уже говорил об этом с королём, и тот дал согласие на то, что в Нга Матуку следующим арики станет бледнолицый.       После того разговора, Лука словно резко повзрослел. Стал больше учиться. Перестал реагировать на задир вроде Никау-Пирипи. Он чувствовал ответственность. И то, что не мог позволить себе подвести арики. Значит, он должен стать таким же. Во всём. Пусть, никто не знает, о чём они говорят, не знают, что арики нашёл себе преемника, пусть догадываются и не знают наверняка. Но он знает. А потому уже сейчас должен доказать не только себе и арики, но и всем, что достоин. Об этом нужно думать уже сейчас, иначе маори не примут его в качестве рангатиры, не то, что самого арики.       Лука свернул в лес, но не стал углубляться. Просто шёл вдоль пляжа, но среди могучих стволов, вспоминая, как учил Эйту на них залезать, а она отказывалась и говорила, что это глупости. Но он уговорил. И Эйта упала. За это её наказал отец, и они не виделись очень много дней. Лука каждый день приходил на их место, а с темнотой возвращался назад. Знал бы он, что в тьме однажды скрывались убийцы и что он мог быть близко, когда... он бы спас её. И предупредил бы арики. И нашёл бы предателя.       Взгляд выхватил на берегу мать и Рухвераха, они расправляли сети. И только теперь Лука понял, как много дней уже прошло, раз Рухверах доплёл сеть и позвал её на помощь. Значит, скоро снова ваку отправятся за рыбой. Для Лука это новый шанс доказать, что он может быть тохунгой и в рыбалке.       Лука остановился, заметив боковым зрением какое-то движение. Паора-Тейн стоял с мушкетом и наблюдал за Рухверахом. Внутри всё похолодело, когда Паора-Тейн чем-то щёлкнул у мушкета — не помня себя, Лука заорал, рванув то ли в сторону Паоры, то ли к матери:       — У него мушкет! — Паора-Тейн обернулся и, снова щёлкнув, наставил мушкет на Луку. Он остановился, как вкопанный в нескольких десятков шагов и понимая, что не успеет отобрать мушкет, тот выстрелит быстрее.       — Бледнолицый змеёныш… — пробормотал Паора-Тейн, нажимая на курок.       Грохот оглушил Луку. Он упал на землю, слыша лишь звон в ушах. Лука поднял голову и увидел, что Рухверах пытается отобрать мушкет у Паора-Тейна. А между ними и Лукой в луже крови лежала Тиана, рукой зажимая бок.       — Мама!       

1875 год. Прощальный амулет Токи

      Солнце высоко светило над Новой Зеландией, когда Лука сидел на ветвях раскидистого дерева, мрачно смотря на идущий к берегам корабль. Он думал о том, что мать предала их, попросив арики отослать своих детей туда, где живёт их бледнолицая бабушка. Думал о том, что предаёт всех, и себя, позволяя забрать их туда.       Паора-Тейна казнили. Он признался в том, что это именно он устроил бойню в Нга Вай-Хуа — как и считал арики, чтобы занять место Верховного Вождя и получить плодородные земли. Убить он хотел Луку, видел, как мальчишка часто гуляет по побережью. Он давно догадывался, что арики сделает бледнолицего преемником — уж слишком часто вождь лично учил его. Паора-Тейн видел в Луке не просто помеху к своей власти, но и просто чужака, который не должен получить власть. «Бледнолицые могут быть только таурекарика! А этот мальчишка околдовал глупого Кахуранги и вас всех!» — это были его последние слова.       Тиана могла бы выжить после того, как загородила собой сына от мушкетного выстрела, если бы пуля не была пропитана ядом кураре. Лука плохо помнит, что происходило после выстрела. Не помнит, откуда там взялся арики, знает только, что до последнего вождь пытался своей маной спасти её. Рухверах, хоть и старик, но сумел одолеть Паора-Тейна, который тоже был совершенно не молод, но младше него.       Лука не мог понять, почему убийца выбрал такой сложный путь. Ядом кураре можно было пропитать и стрелу, и тайаха, всё, что угодно, но не таскать с собой тяжёлый мушкет. Но потом арики ответил, что Паора-Тейн потерял почти всю семью во время мушкетных войн. Мушкеты привезли бледнолицые англичане. Для Паоры это было что-то вроде дани богам: смерть бледнолицего от оружия его же народа. А яд кураре потому, что Паора-Тейн не был уверен, что попадёт ровно в цель, что не заденет по касательной, слегка ранив.       Вчера Тиану похоронили. Но Лука не мог этого понять до конца: слова смешивались в голове в непонятную кашу, лишённую всякого смысла. В голове был туман, и вспомнить хоть что-то ещё из происходящего в последние дни, Лука не мог. И он был уверен, что мама поправится. Обязательно поправится. Нужно лишь подождать. Просто дождаться…       — Лука, идём, — сказал Радик, подойдя к стволу могучего каури. — Пора.       — Мы останемся, — упрямо отозвался он, не смотря на старшего брата.       — Ты не уважаешь волю матери? — с вызовом спросил Радик. Лука зажмурился так сильно, как только мог. — Тебе никогда не стать настоящим рангатирой, потому что не слушаешь…       — Ревера! Замолчи уже! — выкрикнул Лука, встав на ветке и с ненавистью смотря на старшего брата. — Они ещё не причалили, — и уверенно добавил: — Мама поправится и передумает.       — Она умерла, Лука. Она с Францем у Хине-нуи-те-по, — в который раз повторил брат за эти дни, но Лука словно не слышал. Какие-то слова. Словно на чужом языке. — Арики Кахуранги уже ждёт. Мина, Юлий и Лион с ним.       Лука подошёл к стволу и стал аккуратно спускаться. Оказавшись на земле, он подошёл к Радику и посмотрел в глаза.       — Через несколько месяцев ты мог бы получить своё первое та моко, но ты поступаешь, как трус и предатель, Радик Гарсиа Цраиг, — Лука резко развернулся и пошёл по тропе, но остановился, услышав голос брата:       — В таком случае, ты ведёшь себя, как глупый ребёнок, не чтящий волю ни покойной матери, ни великого арики Кахуранги. Оставайся Лука — и навсегда останешься изгоем. За ослушание арики ты никогда не получишь та моко. Тебя выставят из иви. Проклянут Боги.       — Ревера… — он обернулся к брату. — Боги не проклянут меня, потому что я хочу остаться здесь, с ними. А ты бросаешь и их, и арики, и маму!       — Лука… — Радик подошёл ближе. — Боги не здесь, они везде — потому что они с теми, кто верит в них, независимо от того, где они находятся. Ни от тебя, ни от меня сейчас ничто не зависит. Всё решено. Иногда, чтобы обыграть судьбу, сначала нужно покориться ей. А Боги — они везде и видят каждого. Идём. Нельзя заставлять арики ждать нас.       Лука обернулся и посмотрел на старшего брата. Чтобы обыграть судьбу, нужно сначала покориться ей? Боги везде?       — Ты поклянёшься, что мы вернёмся? — спросил он Радика.       — Я не могу этого знать, но мы сделаем всё возможное.       Окинув взглядом лес и проведя рукой по широкому стволу, Лука медленно поплёлся за старшим братом. Он хотел впервые в жизни верить ему. Но больше всего Лука не понимал, как арики может так поступить. Ведь, он же сам говорил, что Лука станет его преемником — отчего же теперь это невозможно? Почему мудрый Кахуранги изменил своему слову и выгоняет детей с островов, которые стали для них родным домом?..       Когда они спустились к причалу, корабль уже был совершенно близко. Лука остановился, как вкопанный: дух словно перехватило и мелькнуло острое чувство, что он навсегда теряет свою родину. Свою Аотеарoа. Как потерял Франца. Как потерял Эйту. Как потерял маму. Только умрут не острова, умрёт для них он. Луке казалось, что, ступив на борт корабля, он станет для них обычным бледнолицым, а если сойдёт на берег обратно — то станет либо таурекарикой, либо просто врагом, которого убьют.       Радик, словно предвидя, что брат может что-то выкинуть напоследок, крепко взял Луку за руку и повёл к кораблю. Волна негодования слилась с бессильной злобой: его просто заберут, даже не дав проститься с теми, кто дорог ему?! Просто выкинут в море на этом корабле?! И он больше никогда не ступит на эту священную землю?!       Резко вырвав руку, Лука побежал туда, где стоял на возвышенности арики Кахуранги. Что-то внутри отчаянно кричало, что если он покинет Новую Зеландию сейчас — то больше никогда не увидит его, своего наставника и учителя, мудрого Вождя, который заменил ему отца. Непрошенные слёзы застилали глаза и казались непозволительной для будущего рангатиры слабостью.       — Я ещё вернусь, арики! Я обещаю! — выкрикнул Лука, подбегая к Вождю.       — Не нужно лишних обещаний, Лука Гарсиа Цраиг, — степенно и величественно произнёс Кахуранги, положив руки на плечи тощему бледнолицему мальчику. — Если тебе суждено вернуться однажды в Нга Матуку, то Боги тебя обязательно приведут сюда. — Кахуранги снял со своей шеи амулет и протянул Луке, — Возьми этот Токи. Он будет хранить тебя.       — Токи?.. Но это же твой, — замотал головой мальчик, изумлённо смотря на Вождя. — Я не могу… я же не твой сын, арики Кахуранги.       — Возьми, Лука. Этот Токи достался мне от отца. Своих сыновей у меня нет, поэтому, я передаю его тебе. Чтобы он хранил тебя в чужих землях — и всегда напоминал о том, кто ты такой, Лука Гарсиа из Нга Матуку. Наши Боги всё видят и будут хранить тебя, где бы ты ни был. Помни об этом, почитай старших, следуй путём разума и сердца. Будь счастлив, маленький арики Лука.       Аккуратно взяв в руки Токи, Лука поднял взгляд на величественного Вождя, словно стараясь впечатать в разум его черты, не упустив ничего.       — Иди, — слегка кивнул Кахуранги, и старший брат вновь его потащил к кораблю.       Лука смотрел на Токи в своей ладони, не замечая происходящего вокруг. Шок. Непонимание. Когда он поднял взгляд, то арики Кахуранги был лишь точкой на берегу. Лука хотел прыгнуть в море, но кто-то затащил его в трюм.       И только на палубе корабля, он осознал свои потери. Только здесь Лука понял, что дома тоже больше нет. Вся жизнь не будет прежней. Его больше не будет дразнить Никау-Пирипи. Не будет учить арики. Он не будет плавать в океане, когда вздумается. Не будет гулять вдоль океана или в джунглях. Не будет мечтать о та моко. Не будет охотиться и не станет арики. Никогда… Никогда больше не увидит маму. Никогда не проберётся в фаре, пытаясь не попасться на глаза. Никогда не услышит её голоса и не увидит улыбки…       По трюму разнёсся крик боли и отчаяния, звон и грохот: магический выброс разнёс всю мебель и посуду, чуть не оставив пробоину в судне. Суматоха перед глазами, из которой он не мог хоть что-то уловить, смотря перед собой. Картинки и звуки смешивались с пеленой слёз и пустотой в голове. Он смотрел перед собой, сжимая до крови в руке фигурку Токи, подаренную самим арики Кахуранги на прощание.       Долгие дни судно качало в море. И ни дня не проходило без того, чтобы Лука не стоял на палубе, сжимая Токи в руках и смотря туда, откуда шёл их корабль — туда, где остаётся его дом. Туда, где он оставляет всю свою жизнь…