Джон Кракауэр
23 ноября 1875 года. Выручай-комната
Назначение нового директора Хогвартса для Луки стало настоящим потрясением. И если за ужином он краем уха слушал разговоры своих умных сокурсников, понимающих куда больше него, чужеземца, и думал о том, что многое они явно преувеличивают, то на следующее утро после бессонной ночи, Лука понял, что происходящее — настоящая катастрофа, а разговоры ребят не были беспочвенными. К утру был вывешен новый свод правил, притом явно подготовленный заранее, о чём гудел весь Хогвартс: смещение Фронсака готовилось давно и тщательно — именно к таким выводам пришли Когтевранцы. И если в сентябре ущемлением казался запрет на использование магии вне стен Хогвартса, то теперь он казался чем-то совершенно незначительным и маловажным: отныне колдовать воспрещалось и на переменах; нельзя было до звонка заходить в учебные кабинеты; запрещалось перемещаться без старших сопровождающих по коридорам. Под строжайшим запретом оказались и полёты на мётлах вне уроков по полётам. Но что самое ужасное — телесные наказания, которые так старался свести к минимуму старый Бэзил Фронсак, теперь могли назначаться за практически любую провинность. Лука сидел на подоконнике, обхватив руками колени и хмуро смотря в окно. Он думал о том, как далеко всё это может зайти и что в его силах предпринять для того, чтобы всё не стало ещё хуже. Но потом Лука проводил медленным взглядом по идущим мимо ученикам и преподавателям, понимая, что все эти изменения не в его силах. Здесь всё иначе и его не услышит никто, даже если в голову придёт наилучшее решение. Это в племенах всё просто: есть враг и есть оружие, есть дом, который нужно защищать. Враг хочет захватить иви ради пищи или пленных таурекариков — чтобы были те, кого можно направить на тяжёлые работы. А в обороняющемся иви врагов убивают рангатиры и воины, либо проигрывают и умирают в честном бою, кто не умирает — попадает в плен и думает, как отомстить. Это просто и понятно. Логично и правильно. Но здесь… здесь так нельзя — об этом много раз рассказывал Бэзил Фронсак. Сколько бы они ни говорили об этом со старым директором, Лука всё равно не понимал: как можно бороться, но без оружия и без боёв, без тяжёлых ран и смертей? Что здесь делают с кровными врагами и почему захватчики появляются из ниоткуда? Почему без боя и крови поменялся арики? Как бороться по-городскому?.. — Эй, Гарсиа! — Лука обернулся и увидел запыхавшегося Азаро, — Лучше не попадайся завхозу и директору на глаза. Ты в списке первый. — В каком списке? — нахмурился он, и Фидрих тяжело выдохнул, останавливаясь у подоконника. — Старик Карпе составил список самых злостных нарушителей правил, которых покрывал господин Фронсак, — выпалил он на одном дыхании и, переведя дух, добавил: — Мы этот список украли и потом уничтожили, но первым там числился ты, вряд ли это они забудут без списка перед глазами. — Азаро! Ты идёшь? — крикнул в коридоре Аддерли, и Фидрих, больше ни слова не говоря, убежал к друзьям. Лука проводил их задумчивым взглядом. Что значит то, что в каком-то списке он первый? Зачем они ему сказали об этом и каких действий ожидают? Как он может не попадаться на глаза завхозу и директору, если они всё равно все пересекаются в Большом зале во время приёмов пищи, которые пропустить почти невозможно, потому что их туда водят старосты или профессора? И что он тогда будет есть, если не будет там появляться? Как вообще можно так долго прятаться? А если его вызовут в кабинет директора или если завхоз придёт в гостиную факультета — как быть тогда и куда прятаться от глаз? Да и вообще… как можно прятаться от чьих-то глаз?.. Впрочем, времени на размышления у Луки почти не было — вскоре начался урок ненавистных заклинаний, которые вёл Абрахам Ронен. За полгода в целом-то ничего не поменялось: Лука пытался колдовать без непослушной палочки, но учитель ответно пытался пресекать такое колдовство и настаивал на её использовании, что иногда приводило к долгим разборкам и перепалкам, когда тот ловил Луку в коридорах на перерывах — на уроках, увы, учитель просто снижал баллы, из-за чего на курсе Луку теперь недолюбливали. Впрочем, как и он взаимно недолюбливал их: умных и зазнавшихся. — Всем доброе утро, — произнёс профессор, заходя в кабинет. Как и многие Слизеринцы, он был в приподнятом настроении, что уже совершенно не нравилось Луке: он уже прекрасно уяснил, что, если Слизеринцы радуются, значит день принесёт проблемы. Местная примета. Работает почти безотказно. — Сегодня у нас с вами практическое занятие по заклинанию Агуаменти. Кто знает, для чего оно? — остановившись у своего стола, он окинул Когтевранцев и Слизеринцев взглядом, — Галатея Вилкост, пожалуйста. — Заклинание Агуаменти наполняет сосуд питьевой водой, — ответила худощавая девочка, сидящая рядом с Лукой, который невольно затаил дыхание и сгорбился над учебником от опасной близости учителя. — Пять баллов Когтеврану! — бодро проходя дальше сказал Абрахам, и Лука выдохнул. — Кто знает жест палочкой и может продемонстрировать нам? Да, Ницодемус Малфой, пожалуйста. — Акцио стакан, — Слизеринец с лёгкостью призвал со стола учителя пустой стеклянный стакан и элегантным жестом палочки, наполнил его водой: — Агуаменти, — усмехнувшись, Малфой с видом короля опустился на место под аплодисменты Слизеринцев и учителя. — Пятнадцать баллов Слизерину за наглядную демонстрацию с применение чар прошлых уроков! — сказал учитель, и тут с места вскочил Юстус. — Я тоже могу продемонстрировать чары, Акц… — Мистер Аддерли, займите своё место, иначе я спишу с Когтеврана баллы за неподобающее поведение! — осадил профессор Ронен, вызывая волну недовольного пыхтения Когтевранцев. — Сейчас каждый и так продемонстрирует мне это заклинание. И вновь дело дошло до практики. Палочка снова не желала лежать в руке Луки: он чувствовал, как она сопротивлялась и отталкивала его, не желая быть проводником его неправильной магии. Пальцы немного жгло, что было уже чем-то привычным на уроках чар. Но заклинания так и не срывались с кончика палочки. Лука вновь выждал момент, когда учитель отойдёт в другой конец класса и наполнил стакан водой, не применяя палочки. И вовремя: профессор Ронен оглянулся в его сторону буквально через пару секунд. — Мистер Гарсиа, Вы применили заклинание при помощи волшебной палочки? — строго спросил Абрахам, пристально смотря в глаза ученика. — Да, проф… — Профессор Ронен, я видел, как Гарсиа отложил палочку и выполнил заклинание без неё, — важно заявил Руквуд. Абрахам ему поверил. Как и всегда верил Слизеринцам. И вновь учитель оказался рядом, протягивая руку, чтобы проверить палочку Луки заклинанием Приоре Инкантатем: разумеется, результат не заставил себя ждать, а последние сработавшие чары с применением палочки были далеко не Агуаменти. — Я вынужден вновь снять с Когтеврана десять баллов: пять за то, что заклинание выполнено не палочкой и пять за ложь, — качая головой, произнёс учитель, смотря на Луку, который сложил руки перед собой и откинулся на спинку, свысока смотря в ответ. Просьба задержаться после урока, оказалась неуслышанной. Лука ушёл одним из первых: пока его не хватился самый нелюбимый учитель. Он не хотел понимать, зачем колдовать нужно именно палочкой. И если раньше был Бэзил Фронсак и находил слова, после которых Лука брался за палочку, то теперь старого доброго директора не было — как и не было смысла пытаться, стиснув зубы, колдовать так, как хотят они. И палочка, словно чувствовала это, снова совершенно перестав слушать Луку. Мальчик остановился посреди коридора и шумно выдохнул: привычка вновь почти привела его к кабинету директора. Но там теперь плохое место. И нехорошие люди. На миг задумавшись, Лука решительно сменил маршрут и поплёлся в Выручай-комнату. Это место позволяло ему ненадолго вернуться в родные места и послушать шум моря с криками чаек. Но увы, Лука прекрасно понимал: это была всего лишь иллюзия: здесь не было ни арики Кахуранги, ни мамы, ни братьев, совсем никого… Оказавшись вновь среди скал, Лука опустился на небольшое скалистое возвышение, в точности как то, с которого он раньше любил кидать в воду камни или наблюдать за парящими чайками. Ему казалось, что вот-вот и сзади подойдёт старый арики Кахуранги и строго спросит, почему Лука опять сидит здесь один. Или пробежит вредный Никау-Пирипи и сделает какую-нибудь гадость… А волны, словно настоящие, бились о скалы. С тем же шумом и запахом. Справа простирались густые тропики, в которых где-то наверняка гуляли большие и страшные моа, а чуть дальше была затеряна вторая деревенька их иви. Слева же был спуск к морю, пройдя которым можно было оказаться внизу, а затем вновь свернуть вправо, но уже по низу — и дойти до их па, где четвёртое фаре принадлежит великому арики, а ещё через несколько, сразу за варенуйей — их с матерью, Миной и братьями фаре. Но это всё ложь. Сказка. Ведь, не было здесь ни чаек, ни моа, ни родного племени Нга Матуку. Лука нахмурился и обхватил колени руками, смотря в даль, точно такую же, как тогда, когда пришёл корабль, чтобы забрать их. Но это другая даль. Не настоящая… Арики Кахуранги учил видеть добро и свет. Но какой был свет в этом переезде, Лука решительно не понимал: он чужак здесь — и навсегда им останется. Слизеринцы его задирают, Когтевранцы считают глупым и лишним на факультете, потому что он единственный с факультета теряет баллы каждый урок, на котором нужно колдовать волшебной палочкой. Гриффиндорцам и Пуффендуйцам до него нет дела. А учителя… в общем-то, им тоже совершенно всё равно, кто такой лохматый Лука Гарсиа Цраиг из племени Нга Матуку. Раньше Лука проводил много времени в библиотеке, потом же стал часто встречать там Руквуда, Малфоя и Харлоу, которые теперь часто втроём делали пакости. Или же сталкивался там с вечно мрачными сокурсниками, кидающими на него косые взгляды. Больше всего из Когтевранцев Луку не любили Августус Хилл и Элтон Элдеберри, с которыми Лука вынужденно делил комнату. Этим двоим были важны лишь баллы и знания, а Лука чаще других был причиной списания баллов и срывов уроков. Юстус, Фидрих и Фридрих жили словно в каком-то своём отдельном мире, им не было дела до остальных. Правда, Аддерли, кажется, было скучно с умными и спокойными братьями, а потому он часто встревал в неприятности: спорил с Гриффиндорцами, подставлял Слизеринцев и пугал Пуффендуйцев не хуже змей. Но Синглтон и Азаро всегда появлялись рядом, часто успевая утихомирить брата до появления преподавателей. Хотя эти трое — единственные с Когтеврана, у кого ни недели не проходило без отработок. Азаро иногда поддерживал авантюры Аддерли, но одного взгляда третьего брата хватало, чтобы безумные идеи выветривались из обеих голов. Луке иногда хотелось иметь таких же друзей, но этим троим был никто не нужен. А ещё они верили, что Лука проклят на потерю баллов и принесёт в их компании ещё большие неприятности факультету. Когтевранки, Батильда Бэгшот, Галатея Вилкост и Элоиз Минтамбл, часто смеялись над ним. Батильда говорила, что Луке не место на Когтевране и что он дурак, Элоиз ей поддакивала, а Галатея, которая сидела с Лукой на многих уроках, разумеется, только из-за того, что с ним больше никто не хотел сидеть, почему-то сразу пыталась сменить тему разговора. Вилкост вообще редко смеялась над ним, и даже иногда пыталась помочь. Даже когда над ней из-за этого начинали смеяться подруги. Луке было жаль её каждый раз в такие моменты, а потому он перестал принимать её помощь и на некоторых предметах отсел за свободную парту. Так ему казалось правильным, ведь он — проклятый дикарь, приносящий проблемы. Тяжело вздохнув, Лука обвёл взглядом родной пляж, а затем закрыл глаза, представляя небольшую уютную библиотеку. Когда он открыл глаза — увидел загаданное. Лука уже давно искал в книгах чары, которые лежат в основе действия Выручай-комнаты, но все усилия были тщетны, как и поиски того, как именно работает Распределяющая шляпа. — А ты хитрая… — пробормотал Лука, перелистывая страницу за страницей. — Знаешь ведь, что мне нужно и не даёшь. Отложив книгу, Лука нахмурился: его мысли метались, не давая сосредоточиться на чём-то одном. Мысли занимал директор. Старый. Бэзил Фронсак, которого, как он думал, больше никогда не увидит. И новый. Евпраксия Моул, которая ему категорически не нравится. Хотя ответить, почему именно она ему не нравится, Лука не мог. Наверное, он перенял всеобщее неодобрение, а потому теперь думал о том, почему он чувствует то, что чувствует и правильно ли это. Из-за неё ли ушёл профессор Фронсак? Кажется, нет. Он ушёл из-за конфликта с Министром, как говорят. А кто такой Министр магии? Этого Лука до конца не понимал: то ли арики, то ли Верховный король. Но если Министр — это арики, то профессор Фронсак выходит рангатирой, но так назвать старого директора Луке казалось оскорбительным. А если Верховный король — то профессор Фронсак нарушил табу и за этого его могут выгнать из иви… уже выгнали? Хогвартс — это было иви, в котором он был арики? Если так, то его могли и убить, а Лука этого очень не хотел. Или здесь это работает не так? Взгляд упал на книги, которые, кажется, теперь были совершенно не те, что несколькими минутами ранее: теперь это были учебники истории и какие-то политические книги. Лука взял одну из них и провёл пальцами по шершавой обложке, на которой выцветшими буквами было выведено: «Истоки Министерства магии Великобритании». Лука заинтересованно пробежал взглядом по содержанию и углубился в чтение… Он поглощал страницу за страницей, параллельно заглядывая в другие книги, которые появлялись на полках, стоило ему задаться каким-либо вопросом. Только теперь Лука стал понимать, насколько сильно разнятся этот мир и тот, в котором он жил. Все его прошлые знания не шли ни в какое сравнение с тем, что открывали эти книги. Вопросов становилось всё больше, как и книг, которые окружали его. Казалось, для него было невозможным оторваться хоть на минуту, словно всё тотчас же пропадёт и так навсегда останется для него непознанным — а без этих сокровенных знаний он навсегда будет лишь таурекарикой и чужаком с диких земель. Когда Лука покинул Выручай-комнату, был уже вечер, и идя по пустому мрачному коридору, он думал о том, был уже отбой или ещё нет. Так долго он ещё ни разу не засиживался — раньше ему никогда не приходило в голову превратить комнату в библиотеку: ведь в Хогвартсе есть библиотека. Но там долго что-то искать, к тому же, едва ли он мог просидеть там хотя бы полчаса в одиноком чтении: почти каждый раз его там находили Слизеринцы, либо делали выговор Когтевранцы, а иногда и профессора. — А ну, стой! — раздался хриплый голос старого завхоза, — Негодник! Пакостник! Ты где прохлаждался?! К директору, живо! Ты думал, никто не узнает, что ты прогулял все занятия и пререкался с профессором Роненом, а затем и вовсе от него сбежал?! Лука хмуро и задумчиво смотрел на приближающегося Ранкоруса Карпе, припоминая слова Азаро о том, что фамилия Гарсиа числится первой в каком-то списке. Кажется, сейчас он и узнает, что это значит. Мелькнула мысль о том, что было бы неплохо, если бы его выгнали из школы за нарушение правил и вернули домой: о таком виде наказаний кто-то говорил в коридорах днём, и это очень понравилось Луке, ведь тогда он сможет вернуться к Мине и Юлию, которые ждут его в доме бабушки Ирэнэ. — А ну, топай давай живее! — подгонял его завхоз к кабинету директора, куда Лука плёлся нарочно медленно, чтобы посильнее разозлить старика Карпе и наверняка оказаться выгнанным из школы. Кабинет директора оказался внутри совершенно чужим, и Луке на миг показалось, что это совершенно другое место. Из вещей Бэзила Фронсака здесь не оставалось ничего, а все причудливые вещицы исчезли со своих мест. Кабинет теперь словно бы пустовал и окрасился в мрачные тона. За столом сидела Евпраксия Моул, на лице которой не отражалась никакого света и интереса: лишь злость и раздражение…24 ноября 1875 года. Темницы Хогвартса
Лука сидел в углу небольшого тесного помещения, обхватив руками колени, чтобы хоть немного согреться, и смотрел на решётку перед собой. Откуда он мог знать, что прогул уроков и изучение более полезных книг — это преступление? По крайней мере так назвала его поведение мадам Моул. А старый Ранкорус Карпе твердил, что Лука — дикарь, а потому его нужно воспитывать строже, чем других, иначе он станет опасен. А потом добавил, что Лука уже опасен и чуть не убил Малфоя и Руквуда, «и всё это сошло мальчишке с рук!» — с яростью добавил он. Тот вечер Лука старался как можно скорее забыть. Он пытался понять, насколько плохо поступил, но не мог. А потому чувство вины уступало другому: несправедливости. Он и раньше сталкивался с неправильными поступками старших, например Радика, но именно теперь внутри клокотала не обида, а злость. Лука был уверен, что прав он. И что старый Бэзил Фронсак никогда бы никого не запер в сырых подземельях Хогвартса. За всю ночь Лука так и не сомкнул глаз. Он много думал. Обо всём. И больше всего грустил не по тёплой комнате в башне Когтеврана, не по мягкой кровати, не о пропущенных вчера вкусных обеде и ужине, а о книгах из Выручай-комнаты. А ещё он отчаянно хотел найти истину. Понять, кто прав: он или они. Это казалось сейчас самым-самым важным, словно от ответа на этот вопрос зависела вся его жизнь. Лука решил во что бы то ни стало выяснить это, и если не прав он, то научиться жить в этом мире правильно — а если они, то поклялся любой ценой пресекать любую несправедливость, с которой столкнётся в жизни. А ещё Луке казалось, что про него забыли. Заперли и забыли. Что он теперь останется здесь навсегда, пока однажды, непременно много-много лет спустя, кто-то случайно не откроет темницы, и не обнаружит скелет пропавшего много лет назад ученика Хогвартса, имени которого уже никто не вспомнит. Мина и Юлий так и не дождутся своего любимого брата, а он никогда не увидит, какими они вырастут… В груди неприятно закололо, и Лука мотнул лохматой головой, заставляя себя не думать об этом. Прикрыв глаза, он представил тёплые острова Новой Зеландии, на которых никогда не бывало таких холодов, как в Англии. В Англии — стране захватчиков, из-за которых племена маори много лет воевали и умирали… поэтому он заперт теперь, как таурекарика? Всё, о чём ни начинал думать Лука, казалось ему неправильным и несправедливым. В чём-то были виноваты люди, в чём-то винить было некого, но суть от этого не менялась: всё идёт не так, как было бы правильно. Но и ответа на вопрос, как было бы правильно, Лука не находил: люди не могут жить вечно, а значит, мама бы всё равно умерла; в этой стране такие порядки, что все дети должны учиться, и никто не виноват в том, что Мина Юлий ещё слишком малы для того, чтобы быть здесь с ним; Радик и Юлий всегда общались больше между собой, чем с младшими, а Радик никогда не любил Луку — а потому никогда не взял бы с собой. А с таким характером старший брат не мог не сбежать, об этом Лука тоже часто думал. Франц болел всегда, он был старшим, но самым слабым из них, они заботились о нём, но мама часто говорила о том, что лекари пророчили Францу смерть ещё с самых пелёнок, а потому в его смерти тоже некого винить — он прожил гораздо дольше, чем говорили другие. Да и даже, чтобы винить директора и завхоза в том, что они заперли Луку здесь, он должен был сначала разобраться до конца: вдруг, они правы, и он совершил что-то совершенно ужасное? А быть плохим, как Никау-Пирипи или Виктор Руквуд, Лука совершенно не хотел. — Эй, выходи, — прохрипел старый завхоз, отпирая железную дверь. — Натворишь ещё что-то, подлец, будешь всю жизнь здесь куковать, ты меня понял, пакостник? Лука исподлобья посмотрел на Карпе и поднялся на ноги, но вышел в коридор и вздрогнул от громкого хлопка железной двери. Противно заскрежетал ключ. Поморщившись, Лука поплёлся к выходу, словно под конвоем в лице завхоза. Оказавшись наверху, в школьном коридоре, Лука увидел потоки учеников, стекающиеся в Большой зал. На больших настенных часах было время завтрака, а потому голодный Лука незаметно влился в общий поток. Только почувствовав чудесные запахи, он понял, как же сильно проголодался…14 декабря 1875 года. Элеазар Фиг
Уже привычное мрачное и холодное помещение не пугало: Лука знал, что его здесь не забудут. Спина ныла и горела после порки, кажется, иногда пробивая болью до костей: злой Ранкорус Карпе не жалел его, порол от души. Но Лука знал, что заслужил это. А потому, наказание было вполне справедливым и оправданным. В отличие от всего остального. Телесные наказания, как и темницы, стали для нарушителей правил чем-то обыденным. Первый порыв студентов бунтовать, был подавлен в считаные дни: теперь они боялись даже думать об этом. Письмо Министру магии было, естественно, перехвачено, как и несколько следующих — а все борцы за справедливость наказаны. Луке казалось это совершенно неправильным, но придумать что-то стоящее для того, чтобы к нему прислушались, не мог. В целом, всё шло своим чередом, хоть и совсем не как раньше. Слизеринцы ликовали ровно два дня — потом закусили языки: наказания коснулись и их. Когтевранцы молча думали, хмуро наблюдая за происходящим. Пуффендуйцы были тихи и незаметны, лишний раз предпочитая не высовываться из гостиной. Гриффиндорцы почти прописались в темницах, чаще всего попадаясь на какой-нибудь несусветной глупости — по крайней мере, по мнению Луки. Сам Лука оказывался здесь каждый день. За отказы колдовать палочкой, за прогулы, за хамство, за потасовки со Слизеринцами и многое-многое другое. Дня три он пытался понять границы дозволенного. Потом понял, что старый Карпе всегда найдёт повод, а если нет — придумает. Или поверит Руквуду. На четвёртый день Лука уже знал согревающие чары, а на пятый — под мантией пронёс пару книг. С того дня жизнь наладилась, а в карманах были припасены несколько кусков хлеба, а то и пара яблок. Выручай-комната помогла найти книгу по чарам, в которой Лука откопал уменьшающее заклинание, и теперь несколько книг всё из той же Выручай-комнаты, жили в потайных кармашках мантии, которые он сделал сам. Луке было скучно учиться со всеми, а потому теперь он нарывался на наказания и весь день учил то, что ему было интересно: чары, бытовую, защитную и боевую магию, историю, политику. А ещё он мечтал выучить испанский язык, чтобы однажды отправиться на родину отца — а потому уже почти две недели активно учил ещё один язык, испанский… — Mi nombre es Luca Garcia. He vivido En nueva Zelanda e Inglaterra… — задумчиво и почти по слогам повторял он уже в который раз, пытаясь понять, правильно ли он переделал предложения из учебника или нет. — А ты хитрец, — от неожиданности, Лука подскочил. Испуганные глаза встретились с улыбкой профессора Фига, который преподавал теорию магии. Лука его уроки любил: на них не нужна палочка. — Прячь свои книжки, малец, пока старик Карпе не увидел. — И Вы ему не скажете? — хмуро спросил Лука, на что учитель покачал головой и… достал ключ? — Не скажу, обещаю. Но и ты мне кое-что пообещай, — серьёзно сказал Элеазар Фиг, выпуская Луку. Когда мальчик вышел в коридор и остановился, с подозрением смотря на своего вызволителя, продолжил: — Ты перестанешь нарываться на неприятности и будешь учиться не в сырых подземельях, а как все, за партами в кабинетах. — А какое Вам до этого дело? — сложив руки перед собой, спросил Лука, но учитель лишь улыбнулся, положил руку на его плечо и повёл прочь из темниц. — Знаешь, Лука, — неспешно заговорил Элеазар, когда они уже шли по хорошо освещённому коридору, — я заметил, что ты успел привыкнуть и в некоторой мере подружиться с профессором Фронсаком и… — Заметили? — удивлённо переспросил Лука, растерянно остановившись и смотря в светлые глаза учителя. — А ты думал, что больше никому нет дела до мальчика с далёких островов? — Лука потерянно кивнул, — На самом деле, многие учителя не знают, как помочь тебе. Они волнуются и беспокоятся, но ничью помощь ты принимать не хочешь, обижаешься, злишься, прогуливаешь уроки. Скажу по секрету, что мы с ними беседуем о тебе достаточно часто, и только профессор Ронен чаще других пытается тебя заинтересовать и сделать хоть что-то, чтобы ты поскорее влился в новую для тебя жизнь. Но ты только злишься и сбегаешь от него… — Профессору Ронену всё равно! — уверенно заявил Лука, — Ему нужно, чтобы я колдовал только палочкой, потому что тот, кто колдует без палочки — сильнее. Он хочет, чтобы я стал слабым, как все, кого он учит и… — Лука осёкся, видя, как растёт улыбка профессора Фига. Тот легко покачал головой: — Нет, Лука. Профессор Ронен не хочет, чтобы ты стал слабее — он хочет, чтобы ты научился и стал ещё сильнее, чтобы тебе стало доступно больше сложной магии. Те, кто не владеет палочкой, на самом деле, сильно ограничены в наборе заклинаний, потому что жесты руками и направление резерва так, как умеешь ты — очень широко. Палочкой можно делать более точечные и маленькие заклинания. А ещё, без палочки расходуется больше силы, а потому в дуэли, настоящей дуэли, ты выдохнешься быстрее соперника и из-за этого проиграешь. Это всё равно, как если бы ты пытался драться кулаками с тем, у кого есть шпага или бросал бы камнями в лучника, сидящего на дереве. Твои кулаки могут быть сильными, а камни тяжёлыми, но они не гарантируют победу. — Это правда так?.. — хмуро спросил Лука. — Я раньше думал по-другому… — Да, Лука, так. И если бы ты был внимательнее, то понял бы, что именно это до тебя и пытается донести профессор Ронен уже несколько месяцев. То, что ты учишься сам — это очень хорошо, в твоём возрасте мало кто готов проводить время так, как ты, с учебниками. Но одних желания и упорства мало, Лука. Без помощи учителей, твои знания будут разрозненны и неточны. Помни, что учитель — это тот, кто учит, а не тот, кто заставляет. А ещё — тот, кто поможет и поддержит. Прошу, поверь мне, Лука. И попробуй, хотя бы для самого себя, не нарываться на неприятности. Договорились? Мальчик хмуро и задумчиво смотрел в глаза учителя, стараясь найти подвох, обман. Но в голове всплывали лишь воспоминания об уроках, на которых Элеазар Фиг никогда не повышал голос и всегда старался объяснить всё так, чтобы понимали все. Он никогда не обманывал Луку, да они раньше особо и не общались. Не найдя веских причин для отказа, Лука решительно кивнул. А в голове мелькнула мысль, что не только Бэзил Фронсак добр к нему: просто почему-то раньше Лука упорно не замечал того, что другие учителя тоже могут быть на его стороне…22 декабря 1875 года. Первокурсники
Сидя у окна, Лука задумчиво листал учебник, шёпотом повторяя слова. Испанский язык был сложнее, чем он полагал раньше, но сдаваться мальчик не собирался. Ему это казалось чем-то чрезвычайно важным, если не сказать необходимым: он хотел знать, кто они на самом деле, увидеть ту жизнь, какой жил отец-герой, о котором так мало рассказывала мать. И язык казался ключом к этим знаниям. Потому что на этом языке говорили родители. Да, мама учила их, но это было давно. В прошлой жизни. — Смотри-ка, Тео, — книга из рук Луки вылетела и застыла в воздухе перед Руквудом, который брезгливо на неё смотрел, а затем откинул другу, — Гарсиа не умеет пользоваться палочкой, поэтому готовится к маггловской работе! Теофил и Экли рассмеялись, а Лука поморщился. Первым порывом было желание скрутить их и переломать палочки, но за такое он пятью ударами плети не отделается, а спина ещё болела после прошлых порок. Да и подводить снова профессора Фига, Лука не хотел, хоть это и очень сильно ограничивало его в действиях. — Кажется, — высокомерно начал Ницодемус, — рука Ранкоруса Карпе настолько крепка, что порка лишила этого несчастного языка. — Поэтому, он не станет даже маггловским переводчиком! — весело добавил Экли. — Смотри, — ткнул в бок Теофил Виктора и кивнул в сторону Гриффиндорцев. — Какие люди! — пафосно произнёс Ницодемус, определённо, пародируя кого-то из старших, — Мистер Дамблдор, Вы часом не заблудились вместе с мисс Азаро? — Разумеется, они заблудились, — перенимая манеру друга, сказал Виктор, — чтобы найти укромное местечко. — Заткнись, Руквуд! — достал палочку Персиваль, Рэмма вытащила свою. — Дуэли запрещены и… — Ницодемус, как думаешь, почему эта Когтевранка носит цвета красных тупиц? — нарочито громко перебил её Виктор. — Полагаю, потому что… — не успел Малфой ответить, как с палочки Дамблдора сорвалось заклятие и за ним ещё несколько. Завязалась дуэль: четверо против двоих. Лука, пользуясь тем, что про него забыли, бесшумно оказался сзади и хотел было свалить всех четверых Слизеринцев, расширив мантию одного из них и сделать ею подножку или замотать ноги, но на плечо легла рука. — Не опускайся до подлости в спину, — негромко сказал Элеазар и похлопал мальчика по плечу. — Ссоры забываются, но не подлость. Она становится клеймом, ведь тот, кто совершил её однажды, совершит вновь, — Не успел Лука что-то ответить, как все дуэлянты оказались без палочек, которые послушно опустились в руку профессора Фига. — Все шестеро — в кабинет директора, палочки получите там по усмотрению мадам Моул. Лука проводил их задумчивым взглядом, а в голове вертелись слова учителя. В спину бить нельзя даже врага, потому что это будет подлостью. Если он сделает так, то навсегда станет плохим, как Никау-Пирипи, от которого Лука всегда ждал только плохого. Да. Кажется, именно так это работает. — … то есть у каждого была своя реликвия? — донёсся голос Аддерли. Обернувшись, Лука увидел неразлучную троицу, — А что будет с тем, кто найдёт их все? — Тише ты! Ничего не будет, — фыркнул Фридрих. — Они давно утеряны. Мне больше нравятся истории о скрытых помещениях Хогвартса, как Выручай-комната или Тайная комната. — Тайная комната? — спросил Лука, — Что это? — В книге прочитаешь, — фыркнул Аддерли. — Я слышал, что в той комнате спит древнее чудовище, но никто не видел его много-много лет, — ответил Азаро. — Если хочешь, можешь с нами… — Нет, не может, — отрезал Аддерли. — Идём уже! — он схватил за руки Фидриха и Фридриха, почти оттаскивая от Луки. — Юстус, мне кажется, ты не прав, — с укором негромко произнёс Синглтон. — Он странный, а нам проблемы не нужны, — тут же ответил Аддерли. — Тем более он разболтает все наши секреты. А ещё у него проблемы со Слизерином и учителями. Лука провожал ихвзглядом, пока ребята не свернули в другой коридор. Ему казалось, что на весь замок только у него одного нет друзей, потому что он совсем другой и чужой здесь. Если он дерётся — то проблемный, а если не замечает — то скучный. Если задаёт вопросы — надоедает, а если молчит — глупый и неправильный Когтевранец. Если он в библиотеке — появляются Слизеринцы, а Когтевранцы спешат удалиться. Если он пропадает в Выручай-комнате его потом все учителя ищут и ругают, а то и списывают баллы. Где же та середина, где он не будет плохим?.. Лука шёл по коридору и думал о том, как же выходит так, что другие находят себе друзей, а он нет. Впереди послышались крики, и он увидел, как Пивз обливал водой старшекурсников, а те кидали в него заклятия, от которых призрак с лёгкостью отлетал. Не желая тоже оказаться под ледяным душем, Лука свернул в другой коридор. А ведь Пивза тоже никто не любит. Почему? Почему он так себя ведёт? Ему скучно одному, и он так развлекается? Прямо перед Лукой из стены вынырнул призрак. — Он не мог далеко уйти! — донёсся голос Ранкоруса Карпе. Пивз нырнул в ближайший кабинет. — Эй, Гарсиа, ты видел его? — выкрикнул завхоз. Лука кивнул в сторону длинного коридора. — Он в конце коридора улетел влево, — ответил он. Завхоз поспешил в указанном направлении. В его руках была какая-то железная тяжёлая конструкция, которая очевидно предназначалась для поимки Пивза. Сам Лука заглянул в кабинет, не рассчитывая обнаружить в нём призрака, но Пивз отчего-то не прошёл сквозь стену, а кружил подобно мухе, залетевшей в кладовку. — Почему ты не прошёл сквозь стену? Он мог заглянуть сюда, — призрак спустился чуть ниже и подлетел к Луке и скрестил руки на груди, смотря на мальчика, как глупца. — Он опрыскал чем-то некоторые кабинеты так, что мне не пройти сквозь стены. — Но ты же залетел сюда через стену! — напомнил Лука, думая, что призрак хочет его обмануть. — Да, залетел. А вылететь не могу, — нехотя отозвался Пивз и облетел кабинет, ощупывая стены. — Но ведь он не может обрызгать все стены — тогда и другие призраки не смогут передвигаться, — предположил Лука, хмуро наблюдая, как Пивз вылетает из шкафа. — Слова истинного Когтевранца, — с презрением фыркнул тот, не удостоив мальчика и взгляда. — Почему он хочет тебя поймать? — Они все мечтают меня выгнать, — каким-то слишком светским для себя тоном ответил полтергейст. Ткнувшись головой в потолок, он оттолкнулся от него и стремительно оказался перед самым лицом Луки, зло добавляя: — Но я никогда не уйду отсюда! Никто не может выгнать Пивза! — он отлетел и беззаботно кинул: — Скоро они узнают о моей мести и навсегда бросят попытки выкинуть Пивза из Хогвартса. Этот замок — мой. — Почему тогда ты плохо себя ведёшь? — А ты? — Что я? — растерянно спросил Лука, и Пивз противно рассмеялся. — Тебя же постоянно наказывают — значит, ты тоже плохо себя ведёшь. Или ты дурак и не понимаешь этого? — Я просто не понимаю, как по-другому, — насупился Лука, сложив руки перед собой. — А мне скучно! — с грохотом скидывая на пол какие-то книги, отозвался Пивз. — Тебе бы не было скучно, если бы вся вечность была только в этом замке? — Но другие призраки так себя не ведут, — заметил мальчик. — И что весёлого в бардаке? — Другие дети тоже не отказываются от волшебной палочки, — тут же отозвался полтергейст, которого явно забавило выражение лица Луки, когда тот терялся и подбирал слова для ответа. — Потому что они не умеют без палочки колдовать! — А другие призраки не умеют веселиться. Как, впрочем, и ты, — нарочито громко зевнув, ответил Пивз и уронил ещё несколько книг. — Там, где я рос, это не принято, — пробубнил Лука себе под нос, но Пивз услышал и тут же оказался рядом. — Как это? — растерянно спросил он, — У дикарей не принято веселиться? — Луке показалось, что Пивз хотел рассмеяться, но сдержался. — Там все работают, каждый делает своё дело. — Здесь тоже, — скучающе ответил полтергейст и подлетел к закрытой двери и обернулся к Луке: — Так что, ты меня выпустишь? С тобой скучно. — Тебе нужно только это? — нахмурился мальчик, который до этого момента думал, что призраку интересен разговор. — Ты скучный, а я хочу веселиться! — выкрикнул призрак, отчего Лука непроизвольно отступил на шаг. — Здесь тоже скучно! — призрак ударился о дверь, но та не открылась, и Пивз с ужасающими звуками пролетел сквозь шкаф, описывая круг по кабинету и с грохотом врезался в дверь. Лука застыл, смотря на Пивза. Тот скинул со шкафа вазу. Кинул в стену железное ведро, чуть не попав в окно, которое, кажется, и было целью. В ту же сторону полетели какие-то книги. — Стой! Хватит! Что ты делаешь?! — выкрикнул Лука. — Разве не ясно? Хочу разбить окно! Мне ску-у-учно! — Но… ты же не можешь в него вылететь, — задумчиво заметил Лука, на всякий случай отступив ближе к двери. — Не могу, — на насколько секунд Пивз застыл в воздухе. — А зачем тогда? — А что здесь ещё делать? Проваливай! Не мешай! — выкрикнул полтергейст, и в Луку полетели книги из шкафа. — Проваливай! Убирайся! Дикарь из джунглей! Вон! — Это ты невоспитанный дикарь, а не я! — громко ответил Лука. Он открыл дверь, чтобы выйти — и призрак с хохотом вылетел в коридор вперёд него. — Дурак! Обманул! Я обманул его! Глупый Когтевранец! Это он разбил вазу! Маленький глупый мальчишка! — разносился эхом его голос по коридору. — Все сюда! Когтевранец разбил вазу! Юху-у-у! Дурак! Он дурак! Я его обману-ул!25 декабря 1875 года. Рождество
В тот день уроков не было, все украшали замок, готовились к пиру и дарили друг другу подарки. Это было самое первое Рождество Луки. На островах Новой Зеландии попросту не было такого праздника, как и многих тех, которые отмечали в Англии. Луке была не понятна эта возня вокруг ёлки с украшениями, а потому он не принимал участия в этой суматохе. Кажется, это был тот самый праздник, неправильный Матараки, из рассказов Франца. Лука сидел на подоконнике и смотрел в окно на кружащиеся в морозном воздухе белоснежные и пушистые хлопья. Увидев их впервые, Лука никак не ожидал, что на ощупь они обжигающе холодные, а потом растворяются в холодную воду. Холод. Он был очень непривычен для мальчика, знавшего только тропики, вечно горячий песок, тёплое море и спасительную прохладу. Холодно бывало лишь после воды, когда он мокрым возвращался лесами к иви от моря или когда лили холодные дожди, закрывая солнце. Но то, что вода может парить хлопьями и обжигать таким холодом, Лука раньше не мог даже предположить. Отвернувшись от окна, он увидел своих сокурсников. На их лицах сияли улыбки. Они шутили, смеялись или увлечённо рассматривали полученные подарки. Аддерли замотался в синий шарф, на котором возле герба факультета было вывязано его имя, и жевал какие-то сладости. Азаро, на шее которого тоже болтался именной шарф, сидел рядом с братом и показывал Юстусу какие-то карточки и чехол для волшебной палочки, который крепился на пояс. Фридрих сидел в углу, увлечённо листая какую-то толстенную книгу, а на шее у него был повязан такой же новый шарф, как и у братьев. Элоиз и Батильда красовались в новых платьях перед большим зеркалом, а Галатея в стороне рассматривала ленты для волос и аккуратные небольшие туфельки, которые она словно боялась примерить. Чуть дальше сидели с книгами Элтон и Августус. Галдящих второкурсников Лука не знал, как и третьекурсников, которые спорили о чём-то. Четвёртый курс куда-то исчез почти полным составом, судя по слухам, они что-то натворили и до сих пор торчали на отработках и в темницах, в отличие от отчаянных семикурсников, которых тоже не было в гостиной — все знали, что последнее рождество они решили отметить с размахом, несмотря на запреты, а потому где-то прятались со своей пьяной вечеринкой, на которую их позвали Гриффиндорцы. — Филандр! — окликнул староста, зашедший в гостиную, — Вискалли, ты оглох? — Да, мистер Маршман? — пафосно спросил Филандр, отложив какой-то свёрток. — Куда делись Паоло и Хьюро? — Их не будет до утра, — отозвался Вискалли так, словно говорит о само собой разумеющемся. — С семикурсниками? — хмуро уточнил Талборт и поймал в ответ кивок. — Я же просил не… — Тал, не будь занудой, — улыбнулся Филандр. — Они и так весь год паиньки, пусть отдохнут. К тому же… именно они, думаю, принесут нам кубок в этом году. — Ты не понимаешь? Если их поймают… — А ты почему грустишь? — Лука от неожиданности вздрогнул и перевёл взгляд на Галатею, которая стояла рядом и смотрела на него. Он так заслушался тем, что говорят шестикурсники, что не заметил, как подошла сокурсница, а оттого совершенно не понимал теперь, куда себя девать. — Ничего, — негромко ответил Лука, не понимая, что ей от него нужно. — Тебе тоже родители не прислали подарков? — спросила она, садясь рядом. Лука просто мотнул головой, растерянно смотря на Вилкост. — Держи, — на её руке лежали варежки с гербом Когтеврана. — Это тебе. — Мне? — поднял на неё взгляд Лука, не торопясь принимать подарок. Галатея положила их на колени Луки и улыбнулась. — А ты как же? Замёрзнешь, — он помотал лохматой головой и всучил их обратно, отчего девочка звонко засмеялась. — Бери-бери, у меня ещё есть! Бабушка мне каждый год дарит, а прошлогодние как раз по размеру, и более старые — тоже. А у тебя вообще варежек нет. Я видела, что на прогулках ты пытался согреть руки. Бери же, ну. Лука задумчиво улыбнулся и аккуратно принял рукавицы, рассматривая узор, а затем нахмурился и посмотрел на улыбающуюся девочку. — Нет. Не могу. Мне нечего тебе отдать. Нечего подарить. — Тогда… давай, ты возьмёшь их, а потом… — она задумалась, качая ногами, — а потом… — резко перестав дрыгать ногами, она с хитрой улыбкой посмотрела на Луку, — Мне говорила сестра, что самый лучший подарок для неё был… эм… потом мы вырастим и… и… — Галатея раскраснелась и наклонилась к уху Луки, — мы станем большими и ты подаришь мне первый поцелуй! — красная, как рак, Вилкост вскочила и убежала вверх по лестнице в комнату девочек, оставив Луку в полной растерянности.11 января 1876 года. Руквуд
Лука резко остановился в полупустом коридоре. Напротив, шагах в двадцати стоял Виктор Руквуд, а за его спиной несколько старшекурсников. Лука оглянулся, желая проскочить в другой коридор, но сзади стояли трое, кажется, пятикурсников. — Ты уверен, что это он сдал нас Моул? — спросил староста Слизерина у Руквуда. — Да. Из-за Гарсии вас наказали и списали с факультета пятьдесят баллов. Он уже не первый раз следит за другими факультетами, чтобы с них списали баллы, — соврал тот, криво усмехнувшись. Староста достал палочку. Остальные последовали его примеру. Лука попятился, но тут же вспомнил о троих сзади и развернулся, прижимаясь спиной к стене и роняя учебники на пол. Из палочки старосты сорвалось первое проклятие, которое Лука с лёгкостью отразил, посылая ответное. Но честной дуэли свершиться было не суждено: после второго заклинания, посыпались проклятия из всех восьми палочек. Лука выстраивал сильные защитные чары куполом, но они тут же разбивались под напором врагов. Простояв около минуты, Лука не успел отразить жалящее проклятие, за ним тарантеллегру, от которой его ноги пустились в пляс. Ещё словно несколько жал вонзилось в тело, которое продолжало позорно отплясывать под хохот змей, несмотря на отчаянные попытки остановить это безумие и проклясть обидчиков в ответ. Чьё-то новое заклятие откинуло Луку в сторону, но не успел он сориентироваться и встать, как из его горла стали изрыгаться здоровенные слизни, а после второго — тело вновь вскочило на ноги и стало отплясывать. Сколько это продолжалось и какие проклятия ещё летели в него — Лука не помнил. Для него успела пройти целая вечность, в которой он был один во всём мире, против Слизеринцев и их подлой магии. Но ярко в его памяти звучало: — Фините, — и на несколько мгновений стало легче, но ненадолго: — Смотри, Виктор. Артас! — всё тело сковало невероятной силы болью, от которой Лука впервые взвыл. Из глаз брызнули слёзы, а от боли было не скрыться. Она была везде, пронзала каждую клетку, сводя с ума. — Это не Круциатус, но очень похоже. С той лишь разницей, что об этом Министерство не знает, а потому не запрещает. Пробуй. Фините. — Артас! — донёсся уверенный голос Руквуда, и тело вновь сковала боль, но значительно слабее прошлой. — Артас! Фините! Артас! Фините!.. — Профессор Гекат! — донеслось из соседнего коридора, — Я хотел спросить… — Уходим, — бросил староста, и Лука облегчённо прикрыл глаза, не в силах подняться. Боли больше не было, лишь разгневанные Боги вонзили тайаха в сердце слабого воина. А вскоре холодный пол сменился кроватью Больничного крыла и долгим беспокойным сном, в котором летели ото всюду жуткие проклятия. В какой-то момент Луке казалось, что слышал взволнованный голос бабушки Ирэнэ, которая хотела забрать его с собой и что он ощущал её руки на своей. Но когда Лука проснулся окончательно, то увидел лишь медиковедьму и неправильную дату на календаре: ведь он не мог проспать четыре дня?..16 января 1876 года. Больничное крыло
Когда Лука окончательно пришёл в себя, то обнаружил сидящую у его кровати худенькую сокурсницу с большими испуганными глазами. Галатея молча сидела, перебирая пальцами складки школьного платья и просто смотрела на него. — Привет… — негромко сказал Лука, чувствуя себя крайне глупо и неуютно под таким пристальным взглядом серых глаз. — А ты что здесь делаешь? — К тебе пришла, — прошептала Галатея. — Тебе очень плохо? — Лука нахмурился, пытаясь понять, плохо ли ему. Кажется, ему не плохо вовсе, но она почему-то совершенно уверена, что ему плохо. Только вот, хорошо ли, что ему не плохо? Или это означает, что с ним что-то совсем не так? — Кажется, хорошо... — ответил он и, подумав, настороженно спросил: — А почему ты думаешь, что мне очень плохо? — К тебе приходил целитель из Мунго и хотел забрать с собой… — неуверенно ответила она, и Лука удивился: — А как же это я его не видел? Когда он успел прийти и так быстро уйти? — он медленно сел на кровать, и голова слегка закружилась. — Не вставай! — тут же испуганным звоном воскликнула Галатея, отчего голову кольнуло болью, которая словно разлилась по всей черепной коробке чем-то тягучим и нудным. — Тебе нельзя. А профессор Сметвик был у тебя несколько часов… — поймав ошарашенный взгляд Луки, она поспешила добавить: — Ты был без сознания несколько дней. Профессор Сметвик сказал, что из-за проклятий была слишком большая нагрузка на сердце, а оно у тебя слишком слабое… — опустив голову, она шёпотом добавила: — мы боялись, что ты умрёшь. Ты и вправду чуть не умер… Руквуда, Малфоя и шестерых старшекурсников хотят отчислить. — Их хотят отчислить, а не меня?! — возмутился Лука, отчего Галатея округлила глаза. — Конечно их! Тебя-то не за что… и зачем, чтобы тебя отчисляли? — Как зачем? Тех, кого отчисляют — отправляются домой, — объяснил он. — А меня ждут Мина и Юлий. Они маленькие и скучают. Мне нужно домой. А меня не отчисляют почему-то, а только в клетках закрывают, да порку устраивают. А этих вон, без меня отчислять собрались!.. — Так, ты сам это устроил? — нахмурилась Галатея. — Нет, я не додумался до такого. Хотя, я бы хотел, чтобы отчислили меня, а не их… — Ты не хочешь, чтобы их отчислили? — Конечно, нет! Они же тогда вернутся домой и будут отдыхать и развлекаться, пока нас тут наказывают! — уверенно заявил Лука. — Разве это справедливо? Лучше их тогда чтобы Карпе наказал, а отчислил меня. Это было бы хорошо для всех. Но мне кажется ни Карпе, ни мадам Моул так не поступят: они никогда не делают так, чтобы хорошо…14 февраля 1876 года. День святого Валентина
Лука зашёл в класс трансфигурации и уселся за парту, тут же утыкаясь в книгу, только что полученную в Выручай-комнате. До урока оставалась пара минут, но мадам Уизли разрешала, в отличие от других, занимать места и готовиться к уроку до её прихода. Трансфигурацию Лука не любил из-за палочки, но как предмет, она ему нравилась. Палочка всё портила. Но, в отличие от Абрахама Ронена, Матильда Уизли не проверяла, палочкой ли выполнил заклинание Лука, закрывала глаза на неявную беспалочковую магию и даже не списывала баллы, спокойно прося повторить тоже самое, но палочкой. Этим Луке профессор Уизли очень нравилась. На книгу упало кривое бумажное сердечко с неровными надписями, и Лука перевёл озадаченный взгляд на усевшуюся рядом Галатею, пытаясь понять, что это значит. Но отчаянно не понимал. — С днём святого Валентина! — как-то слишком весело сказала Галатея. Лука продолжал смотреть на неё, не понимая, чего она ждёт от него и что, собственно, происходит. Улыбка с лица девочки спала, а сама она закатила глаза и шумно выдохнула, откинувшись на спинку стула. Лука продолжал смотреть и думать, как делал всегда в любой непонятной ситуации, которых в Хогвартсе возникало много. — Сегодня День святого Валентина, а это моя валентинка тебе, — важно заявила девочка. Впрочем, новая информация ясности для Луки не внесла совершенно, а потому он продолжал сверлить Галатею взглядом. — Это такой древний праздник… ну… все дарят такие валентинки тем, кто им нравится… Лука перевёл взгляд на валентинку. «Самому умному и красивому Когтевранцу Луке». Он нахмурился сильнее и продолжал молчать, но уже обдумывая новую ситуацию, которая ему определённо не нравилась. Не меняя выражения лица, Лука перевёл взгляд на Вилкост, которая всё ещё сидела рядом, ожидая хоть какой-нибудь реакции. — Почему ты принесла это мне? — медленно спросил он, и Галатея опустила взгляд, смущённо отвечая: — Там написано! — Но там написана неправда, — задумчиво ответил Лука, и улыбка с лица девочки вмиг пропала, сменившись растерянностью. — Тебе не нравится? — спросила она каким-то странным голосом, из-за которого он подумал, что это и вовсе не она, а кто-то сделавший себе такую же внешность зельем, о котором он читал пару недель назад. — Ну… я не понимаю, что с этим делать, — честно ответил Лука, — это между страниц вкладывать? — неожиданно из глаз девочки хлынули слёзы и она, вскочив с места, выбежала из кабинета трансфигурации, чуть не врезавшись в профессора Уизли, которая тут же прикрикнула, чтобы все заняли свои места, и сама ушла за Галатеей. Лука так и не понял, что на этот раз он сделал не так…19 марта 1876 года. Бунт Пивза
С тех пор, как мадам Моул поставила перед завхозом задачу избавиться от Пивза, Ранкорус Карпе кажется совершенно забыл о своих обязанностях, с головой уйдя в охоту за неуловимым и самым вредным призраком Хогвартса. Он гонялся за ним со всяческими штуками на потеху школьникам или ставил ловушки, которые странным образом ломались, а то и совершенно разламывались. Кажется, весь замок, наблюдая уже третью неделю за этой войной завхоза и Пивза, гадал, кто же одержит верх. Одни свято верили в то, что изгнать никого из призраков нельзя, и сам Хогвартс защищает их, другие же считали, что настырностью и изобретательностью старый завхоз рано или поздно найдёт управу на главного пакостника Хогвартса. Если верить слухам, то старшекурсники даже делали ставки на то, успеет ли до конца года Карпе избавить замок от Пивза или нет. Лука не без интереса наблюдал за происходящим, но всё-таки жалел призрака, понимая, что его выгоняют из дома, без которого призрак вряд ли сможет существовать. Ещё полгода назад, Лука бы сказал, что этот призрак может погибнуть, как полагается рангатире или воину — в бою, но уже узнав чуть больше о людях из больших городов, он понимал: правильно уйти здесь призраку не дадут и считать за равного не станут. Нет. Они не вспомнят древних традиций, которым учили великий Токи или много лет спустя Вождь Купе. А потому, он очень хотел, чтобы победил вредный Пивз. Выйдя из кабинета трансфигурации, Лука уставился на очередную полосу препятствий, которую создал завхоз. Со стен свисали сабли, очевидно, зачарованные какой-то пакостью, чтобы поранить бедного Пивза или подтолкнуть на линию огня десятка развешанных арбалетов, мушкетона и стоящей на полу небольшой пушки. Чуть дальше к потолку был приделан странного вида стеклянный колпак. Лука благоразумно решил держаться подальше от готовящегося поля боя, но не успел дойти и до конца коридора как раздался ужасающий шум битого стекла, скрежет железа и что-то похожее на выстрелы, от которых, кажется, задрожал пол. Обернувшись, Лука увидел множество осколков на полу от того, что было стеклянным колпаком, в который должен был угодить Пивз. Кажется, он выстрелил в колпак из пушки, попутно ломая доспехи, которые стояли много лет рядом с кабинетом. Пивз был вне себя от ярости. Таким решительным его Лука никогда ещё не видел. Арбалет выстрелил в сторону Карпе и с грохотом стрела повалила ещё один доспех. Другая вошла в портрет. Третья чуть не угодила в Луку, который пятился, боясь отвернуться и упустить случайную атаку, прошедшую мимо завхоза. Но призрак перестал целиться в Ранкоруса — целью стала толпа, с криком бросившаяся в рассыпную. Арбалетные стрелы и болты летели во все стороны: по завхозу, картинам, доспехам, ученикам и профессорам, которые пытались разогнать детей и выставить хоть какие-то чары против полтергейста, который разошёлся не на шутку. Когда запас у одного арбалета опустел, призрак оказался не у другого — а у мушкетона. В этот момент по всему замку разнёсся голос мадам Моул, объявляющей о срочной эвакуации всего замка. Призрак же тем временем заставил пушку и несколько арбалетов стрелять и менять позиции самостоятельно, вооружился шпагой и мушкетоном — и отправился штурмовать Хогвартс дальше, а заодно и искать Ранкоруса, след которого давно остыл…19-23 марта 1876 года. Внеплановые каникулы
Благодаря неудачной охоте завхоза на Пивза — и охоте Пивза на завхоза и учеников, — замок на пару часов словно сошёл с ума: учителя сражались с призраком, а дети были выгнаны на улицу под купол быстро созданных защитных чар. В конце концов, мадам Моул велела запрягать кареты с фестралами и отправлять всех срочно по домам, а тех, чьи семьи в отъезде, за её счёт устраивать в Хогсмиде по домам тех, кто готов их временно приютить. Дорога на летающей карете, запряжённой фестралами, которых почему-то почти никто, кроме Луки не видел, оказалась гораздо быстрее, чем с обычным извозчиком и лошадьми, а потому уже через несколько часов он встретился с бабушкой Ирэнэ, Миной и Юлием. Малыши встретили брата слезами радости. Они уже не верили, что Лука однажды вернётся. Думали, он сбежал и нашёл Радика с Лионом, решил остаться с ними и тоже больше никогда не вернётся. Бабушка Ирэнэ казалась Луке непривычно мягкой и доброй, сильно отличаясь от той, какой он запомнил её с лета. Или это после Хогвартса и мадам Моул так кажется? За прошедшие полгода в целом-то ничего не поменялось. Лишь малыши стали ещё больше, а бабушка Ирэнэ словно бы немного уменьшилась. — А чему ещё тебя учили там? — спросила Мина, заглядывая с нескрываемым любопытством в глаза старшего брата. — Лучше расскажи о самом замке ещё! — тут же подскочил Юлий, падая на диван со второй стороны. — Там были драконы или гигантские моа? Замок на острове? Большом-большом? С пальмами? Лука рассказывал о Хогвартсе младшим весь вечер до глубокой ночи, пока бабушка Ирэнэ не погасила все свечи в комнате и не разогнала детей по кроватям. Когда за ней закрылась дверь, Юлий хотел было продолжить допрос старшего брата, но Лука отправил его обратно в кровать и пообещал рассказать ещё что-нибудь утром. Несмотря на усталость, уснуть не получалось. Лука сел на кровать и долго смотрел на две другие, заправленные и стоящие у дальнего окна, из которого виднелась портовая улочка. Через него Радик и Лион бежали. Возвращаясь в дом бабушки, Лука ещё надеялся, что братья вернулись, а письмо об этом просто не дошло… Он опустил взгляд на Токи в своей руке. Сколько раз он просил его вернуть всё, как было? Вернуть Радика, Лиона, маму, Франца? Показать путь домой? Лука растерянно мотнул головой и тихо слез с кровати. Он подошёл к окну и забрался в стоящее рядом большое кресло. Домой… а что теперь для него дом? Дом бабушки Ирэнэ? Хогвартс? Нга Матуку? Столько времени прошло, а Боги так ни разу и не указали ему путь домой это значит, что он не нужен им и они отреклись от Луки Гарсии Цраига? Если так, то получается, Радику и Лиону они показали путь к дому? Или братья тоже блуждают в чужих землях среди бледнолицых, но всё равно чужаками?.. Лука и сам не заметил, как задремал. Проснулся он от голоса бабушки Ирэнэ, которая беззлобно ворчала на то, что он спит не там, где положено. Но в голосе не было даже укора, и это заставляло задуматься Луку о том, почему она так изменилась. Или это ему так просто кажется? Он раньше не знал ни Ранкоруса Карпе, ни мадам Моул, ни Руквуда с его друзьями. До знакомства с ними, Лука считал, что бабушка Ирэнэ слишком строга и требовательна, а теперь… она казалась совершенно другой. После завтрака Лука впервые отправился на прогулку по городу не в одиночестве, пытаясь найти хоть какие-то следы братьев, а с бабушкой, Миной и Юлием. Они гуляли по аллеям парка, рассказывая глупые истории и смеясь над ерундой, бегали по тропинкам, пока бабушка покупала фрукты, которые они потом с удовольствием ели, смотря на бескрайнее море и уходящие корабли. Луке казалось, что такие беззаботные и спокойные дни случались с ним только в Нга Матуку, когда он сбегал и терялся в тропиках до вечера. Раньше казалось, что только там есть спокойствие его души, что только дома может быть хорошо. Что дом может быть только там. А теперь он даже в мыслях дом называет домом, а не фаре. И представляет не маленький домик из толстых стеблей и тонких веток — а тот, который расположен в Абердине и в котором живут Мина и Юлий. Значит ли это, что дом — это место, в котором живёт не твоя память, а твои близкие, которые всегда тебя ждут?.. За три дня, которые Лука провёл в доме бабушки Ирэнэ, ни Юлий, ни Мина не вспоминали родные острова Новой Зеландии. Они не говорили на те рео даже когда рядом не было бабушки. И в те дни Лука окончательно понял: их место здесь. Они привыкли — а значит, рано или поздно, привыкнет и он. И незачем тревожить их своими воспоминаниями о той жизни, к которой они могут больше никогда не вернуться…23 марта 1876 года. Возвращение в Хогвартс
Двадцать третьего марта за учениками прибыли кареты, запряжённые фестралами. Юлий и Мина не видели этих странных коней и удивлялись карете, которая летает сама собой, а словам брата о чёрных скелетах лошадей не верили, обозвав вруном и фантазёром. Переубеждать их Лука не стал. Да и время не позволяло: вскоре он вновь покинул их, отправляясь обратно в величественный замок Хогвартса на долгих три месяца. Всю дорогу он вспоминал разговоры с братом и сестрой, бабушку. Всё изменилось. Но впервые за всю его жизни изменения не казались плохими. Это было странно и непривычно. И оттого внутри зарождалось смутное предчувствие чего-то нехорошего. Однако, Лука ошибался. Плохого тот день не принёс ничего, разве что кроме утомительной дороги и встречи в фойе со Слизеринцами, которым и вовсе не было до него дела: все обсуждали выходку Пивза, и те, кто ставил на то, что победит завхоз, теперь отчаянно трясли свои выигрыши с тех, кто ставил на полтергейста — они не сомневались в том, что раз всех вернули в школу, значит, полтергейст уже изгнан. Прибывших отвели в Большой зал. Все понимали, что сейчас вновь будет длинная речь Евпраксии Моул в духе «так будет с каждым» и затем, наверняка, озвучит перечень основных правил, что делала она особенно часто. Лука сидел за пустым столом среди сокусников и подумывал, как бы улизнуть куда-нибудь подальше, но строгая Дина Гекат не отходила от стола, что-то наставительно говоря старосте Когтеврана и поглядывая на первокурсников. Слушать сокурсников Луке не хотелось совершенно, а потому он углубился в воспоминания о доме, возвращение в который и новая резкая разлука вгоняли его в странную тоску. За долгие месяцы он даже привык жить здесь. Привык, что рядом нет никого, кто дорог его душе. А тут он вновь окунулся в то ни с чем не сравнимое чувство, когда рядом его любимые Юлий и Мина, когда никуда не надо спешить и никто не станет его задирать или пороть. Там он почувствовал безопасность, а здесь… он невольно высматривал источники неприятностей. Из мыслей вырвал поражённый вздох зала и непонятные выкрики, сопровождаемые грохотом железа. Вскочив на ноги, Лука увидел парящего над другим концом зала Пивза, который стащил где-то кастрюлю и шлем, а теперь гремел ими, пугая Слизеринцев, которые бросились от него врассыпную. — Будете знать, как выгонять меня! — кричал он, — Я видел! Вы помогали ему! Вы хотели победить! А я победил вас всех! Этот замок мой! В этот момент Лука порадовался, что он сидит самым крайним за столом Когтеврана, потому что спасаться с этого места значительно удобнее. И к дверям ближе. Впрочем, призрак не причинял пока никому вреда, лишь кричал и гремел кастрюлей и шлемом над головами некоторых Слизеринцев, но что самое странное, немногочисленные учителя, что были в зале, не спешили унимать полтергейста. На плечо легла чья-то рука, и Лука растерянно застыл, боясь обернуться: казалось, он точно знал, кто именно так кладёт руку на его плечо. Но это невозможно. Или..? Лука резко обернулся и сам даже не заметил, как подскочил, крепко обнимая Бэзила Фронсака, который из-за Пивза оставался пока ещё незамеченным всеми остальным студентами. — Здравствуй, Лука. Я тоже рад тебя видеть, — улыбнулся старый директор. — Садись сейчас за стол, а через пару часов, если захочешь, можешь заглянуть в мой кабинет. — Вы вернулись? — со слезами на глазах спросил Лука, и Бэзил кивнул, потрепав его по голове. — И больше никуда не денетесь? — Да, я снова директор, и постараюсь больше не пропадать, — негромко ответил профессор, отходя от Луки. Директор направился между столов к своему месту, но остановился примерно посередине с явным укором смотря на Пивза, а затем громко похлопал в ладоши, привлекая к себе внимание тех, кто его ещё не заметил. Полтергейст, заметив профессора Фронсака, нацепил шлем на голову и отвесил поклон, а затем стремительно удалился сквозь стену из Большого зала, отчего кастрюля и шлем с грохотом упали на пол. Бэзил же дошёл до учительского стола и обратился к присутствующим. — Дорогие мои, я рад снова видеть вас всех в этом зале. Как вы, наверное, уже догадались, у нас в этом году уже второй раз произошли некие перестановки в преподавательском составе. Пост директора со вчерашнего дня снова занимаю я, поскольку мадам Моул вчера обратилась в Министерство с прошением об отставке и, за неимением других кандидатур, Министр был вынужден поступить так, как поступил. Все нововведения мадам Моул я объявляю упразднёнными. Расписание остаётся тем же, и уроки с завтрашнего дня в обычном режиме. Ситуация с Пивзом, произошедшая в моё отсутствие, будет пока считаться недопониманием сторон и, под мою ответственность, Пивз остаётся в Хогвартсе. Если у вас остались вопросы, буду рад видеть каждого в своём кабинете — но начиная с завтрашнего дня и во внеурочное время, — Бэзил похлопал в ладоши, и на толах появилась еда. — Приятного всем аппетита. Прошу старост проследить за порядком, а всех преподавателей пройти со мной чтобы обсудить произошедшее.***
Через два часа Лука в нерешительности стоял у входа в кабинет директора. Не зайти — невежливо. А непослушные мысли говорили о том, что там мог оказаться не профессор Фронсак, а мадам Моул. А если там мадам Моул, то зайти — это нарваться на неприятности. А если там Бэзил Фронсак, то не относятся ли его слова, сказанные для всех, и к нему? Быть может, он забыл и не ждёт Луку сегодня?.. Но пока мальчик думал, директор сам вышел из кабинета. Увидев Луку, он тепло улыбнулся. — Я так и думал, что обнаружу тебя здесь, — вздохнул Бэзил, и мальчик потупил взгляд. — Выпьешь со стариком по чашечке чая, как прежде? — Лука поднял глаза к морщинистому лицу и с улыбкой кивнул своей лохматой головой. — Заходи. Лука с замиранием сердца обнаружил, что старая уютная обстановка вернулась, и всё вновь было на своих местах, будто и не было здесь никогда никакой злой мадам Моул. Он с радостью плюхнулся в своё любимое кресло рядом с небольшим столиком, сидя за которым раньше они с профессором Фронсаком так часто пили чай, с непринуждённой лёгкостью беседуя о разных важных вещах. Словно, это было вчера. Улыбка сменилась задумчивой грустью: и в тоже время будто бы прошла целая вечность, за которую произошло так много всего, что и сказать было нечего. — Почему-то, — садясь в соседнее кресло начал Бэзил, — чем больше проходит времени и событий, тем меньше о них остаётся слов… Об этом ты ведь сейчас думаешь? — Лука посмотрел на чашки, стоящие на столике, появление которых вновь пропустил, и перевёл взгляд на директора, а затем задумчиво кивнул. — Что ж, тогда, чтобы тебе было проще, разговор начну я. Ты, наверняка, никогда не летал на метле? — Лука покачал головой. Но слушать о мётлах ему было совершенно не интересно, поэтому он спросил: — Почему Вы не говорили мне, что… — Лука осёкся и опустил голову, не зная, какое слово подобрать. Что уйдёте? Что проблемы? Что всё плохо?.. Можно ли считать предательством или обманом молчание? И как облачить всё это в правильные слова? — Я понимаю, что ты хочешь спросить, — медленно начал Бэзил, и Лука посмотрел на его уже серьёзное лицо. — Тебе непонятно, почему я много раз выслушивал твои проблемы и помогал решать, а потом так внезапно пропал, не рассказав о своих. Видишь ли… взрослые часто помогают в чём-то детям, решают их проблемы и многому учат. Но не наоборот. — Почему? Вы думаете, я бы не понял? — исподлобья смотря на директора, спросил он. — Дело не в этом, Лука, — покачал головой Бэзил. — Просто во взрослой жизни проблемы — это штука привычная и обыденная. У взрослых какие-то проблемы есть всегда. Они не кажутся больше чем-то достойным обсуждения. Скорее, наоборот, в беседах хочется окунуться в детство и детские проблемы, чтобы забыть о своих, которые постоянно валятся на голову со всех щелей. — Но ведь та проблема была большой и не могла показаться маленькой и недостойной… — Ты прав, Лука, но пойми, ты бы всё равно не смог помочь мне их решить, а потому зачем я буду лишний раз волновать тебя тем, чего ты не поймёшь до конца не потому, что глупый, а в силу возраста и отсутствия взрослого жизненного опыта, такого, как судебные заседания или ссоры с Министрами? — Я мог бы попробовать придумать! — настойчиво возразил мальчик, но директор тяжело вздохнул, качая головой и смотря в голубые хмурые глаза. — Лука… у тебя есть младший брат Юлий, — Лука кивнул. — Вот скажи, ты бы стал говорить ему о том, какие ссоры у тебя были с Виктором Руквудом или как тебя наказывали за проступки? — он помотал головой. — Юлий бы помог решить тебе эти проблемы? Он бы справился? — Нет. Он бы ничего не смог сделать… — Правильно. И ты бы не стал взваливать такую ношу на его плечи и расстраивать тем, в чём он тебе никак не мог бы помочь. Вот и я не хотел, чтобы от моих проблем тебе было тяжело, — Бэзил поднял со столика свою чашку и с улыбкой спросил: — Ну что, ты больше не обижаешься на старика? — Нет, не обижаюсь, — помотал лохматой головой Лука, тоже поднимая свою чашку. — Хотя ещё пораньше немного обижался… но теперь не буду. Я теперь понимаю. Наверное.Лето 1876 года. Тихий Абердин
Оставшиеся два учебных месяца и месяц экзаменов для Луки пролетели тихо и спокойно. Он, хоть и не на отлично, но сдал все предметы, пусть и по некоторым пришлось после уроков заниматься дополнительно по настоятельной просьбе директора. Сложнее всего было пересиливать себя, чтобы выполнять заклинания палочкой, но Лука старался. Потому что об этом его просил профессор Фронсак. Покидал Хогвартс Лука в смешанных чувствах: он хотел быть с Миной и Юлием, но и расставаться с единственным человеком, которого считал другом, не хотел. Перед самым отъездом, Лука неуверенно подошёл к директору и молча остановился в нескольких шагах, крепко сжимая в руке Токи. — Не грусти, — улыбнулся Бэзил, положив руку на плечо мальчика. — Дома время идёт иначе, там тебе некогда будет скучать. — Вас так долго не было. А теперь долго не будет меня, — заметил Лука, опустив голову. Вновь посмотрев на профессора Фронсака, он протянул ему Токи. — Возьмите. Это оберег арики Кахуранги из Нга Матуку. — Я помню, Лука, — серьёзно ответил Бэзил, но не принял подарок, а лишь взял в большие руки протянутую Луки и аккуратно загнул пальцы мальчика в кулак, внутри которого оказался Токи. — Но я не самый достойный человек для такой дорогой вещи, Лука. Я не могу принять твой подарок. И ты пообещай мне, что подаришь его только очень достойному человеку, которого проверит за тебя время. Только тому, кто будет значить для тебя также много, как и воспоминания связанные с этим Токи и Арики Кахуранги, твоим домой в Нга Матуку и твоей семьёй. Обещаешь? — Почему? — тихо спросил Лука. — Потому что ты можешь ошибиться — и потерять эту вещь навсегда. А что ещё будет напоминать тебе о твоём прошлом? Это ведь единственный подарок твоего Вождя. В этой вещице заключены твои воспоминания и частички душ: твоей и Кахуранги. А что, если ты выберешь не того человека? Тогда ты не тому подаришь эти частички Душ. Это — один из самых ценных подарков, которые ты можешь сделать другому человеку. Но не каждый это оценит. Не дари его никому, пока не станешь совсем взрослым. Став большим, ты поймёшь, что по-настоящему достойного человека найти очень сложно. Иногда даже родные дети могут оказаться недостойными. А, быть может, сохранив эту вещь, ты однажды сможешь вернуться на родину, и она докажет тем людям, что ты — это ты. — Хорошо, я сохраню его, — прошептал Лука. — Но мне нечего подарить Вам… — Ты можешь написать мне письмо, — улыбнулся Бэзил. — Но я не знаю куда… — растерянно сказал мальчик. — Тогда я напишу тебе первым — а ты в ответ напишешь своё письмо и отправишь по адресу, указанному в моём. Бабушка тебе поможет. А теперь ступай, тебя ждёт возница.***
Ранним июльским утром Лука гулял по Абердину, наслаждаясь поднимающимся рассветом и тишиной ещё спящего города. Он стоял на длинном песчаном побережье на отдалении от порта и грузовых кораблей, на которых уже трудились люди, мелькая маленькими силуэтами на палубе. Крик чаек. Отчего-то этот звук, как казалось Луке, сопровождает его всю жизнь — и именно этого отчаянно не хватало в Хогвартсе. Чайки. Белые и свободные. Парящие и кричащие о далёких землях. Как бы он хотел однажды расправить свои белые крылья и кричать-кричать-кричать, не важно о чём: о прошлом, Франце, маме, далёких островах — главное лететь и выпускать с криком всю ту боль, о которой он молчит; всю ту тоску, что в нём живёт; все те слова, которые он замолчал. А чайки кричали… о море, о свободе, о полёте. Они словно пели о странствиях и затонувших кораблях. Они радовались суше и оплакивали всех не вернувшихся на сушу моряков. А вон та, небольшая, хвасталась о том, что она бывала там, где не был никогда Лука. А та, всклокоченная, копошащаяся в песке, грустила о дельфинах далёких вод. Вон та, у которой кто-то проредил хвост, задирала наверняка далёких и больших моа! — Морем любуешься? — Лука с улыбкой обернулся к незнакомому, но всё-таки знакомому старику, — Ах, это снова ты. Год не приходил сюда. — Я уезжал учиться, — ответил Лука. Старик остановился в нескольких шагах. Он стоял, сложив руки за спиной и смотря в бескрайнее море. — Учиться — это хорошо, малец. Полезно… Летать мечтаешь? — спросил он, с прищуром глянув на мальчика. И только теперь Лука увидел, что вместо одного глаза у него бельмо, которого раньше, кажется, не было. — По глазам вижу, что хочешь. Значит, полетишь! — Как это?.. — растерянно спросил Лука, не понимая, волшебник или маггл перед ним. — Раньше я не видел, что ты не простой мальчишка, а теперь вижу, — задумчиво отозвался старик. — Ты ведь в Хогвартсе учился этот год? — Так… Вы волшебник? — удивился Лука и тут же нахмурился: — Но почему тогда работаете так… в порту? — В моей семье все сквибы, малец. Я, родители, дети, братья, сестры, даже жена, — усмехнулся старик и шумно выдохнул. — Там нам делать нечего. А так… прадед мой был волшебником. Но из-за него же на нашем роду проклятие — и больше в этой семье никто не сможет колдовать… — Неужели, от этого проклятия никак не избавиться? — пытливо спросил Лука. — Если есть проклятие, значит, его можно убрать, нам об этом говорили на уроках. — Нет, малыш, не снять, — покачал головой старик с грустной улыбкой. — Да и куда нам возвращаться, если мы от него избавимся? Там наш род… считается вымершим. Не примут нас — слишком много легенд кругом. — Легенд? — глаза Луки словно вспыхнули любопытством, и старик рассмеялся. — Э, нет, малец! Даже не проси, не расскажу. — Почему? — Потому что негоже мертвецам оказываться живыми, — отозвался старик, немного помрачнев. — Если богатый род исчез, его имущество отходит дальним родственникам или Министерству, а наше раздербанили все, кто только мог, надеясь найти давно утерянные реликвии из детских сказок, — потрепав Луку по голове, он улыбнулся. — Ладно, парень, заболтался я с тобой. Пора идти работать. Старик направился в сторону порта, прихрамывая, но уверенно двигаясь в сторону просыпающегося порта. Звуков становилось всё больше, как и людей на улице. — И всё-таки, как Вас зовут? — вслед крикнул Лука. — Прощай, малец, — вместо ответа, обернувшись, улыбнулся старый потомок волшебников и побрёл дальше.***
Лето в Абердине было холоднее, чем в Нга Матуку, но после зимних снежных холодов, оно казалось восхитительно тёплым и солнечным. В такие дни Лука тащил Мину и Юлия гулять. Поначалу Ирэнэ боялась, что дети потеряются, но Лука напомнил о том, что, когда он искал братьев, всегда находил дорогу домой. На всякий случай, бабушка всучила ему в карман деньги на возницу и записку с адресом на тот случай, если они всё же потеряются. Не обходилось и без дождей или холодных туманов, но Луку они заботили мало: в такие дни они все вместе сидели у горящего камина с чашками горячего ароматного чая. Мина и Юлий играли на ковре в игрушки, которые им иногда дарила Ирэнэ. Лука же получил разрешение брать книги из её небольшой комнатки, в которую раньше всем детям был вход запрещён с первых же дней пребывания в доме, а потом все забыли об этом запрете, но продолжали по привычке соблюдать. Когда Лука не читал, он учил Мину и Юлия магии или пересказывал то, что помнил с других уроков. Да, запрет на колдовство школьниками вне Хогвартса появился почти год назад, однако, нарушителей вычисляли по палочкам, как рассказал бабушке один знакомый с соседней улицы — кажется, он работал в Министерстве. А Лука учил Мину и Юлия колдовать также, как умел сам. Однажды вечером, сидя у камина рядом с бабушкой, он спросил: — А почему всё-таки ты разрешаешь мне учить их такой магии? Ведь, в Хогвартсе меня много наказывали за то, что я так умею. Что в этом плохого? — Ирэнэ, словно не расслышав вопроса, задумчиво смотрела на пляшущие языки пламени. Отпив чай из большой кружки, она негромко ответила, когда Лука уже не ждал ответа: — Тем, у кого в руках власть, невыгодно, чтобы были те, кто умеет колдовать, как ты. Для них это очень опасно, — она серьёзно посмотрела на внука и добавила: — поэтому я тебя очень прошу скрывать это умение и хотя бы делать вид, что ты колдуешь палочкой. — Что плохого в том, что они это знают? — хмуро спросил Лука, подвинувшись чуть ближе. Он оглянулся на брата и сестру, которые играли в игрушки у кровати Мины и не слышали «взрослого» разговора. Бабушка тоже глянула на них и негромко заговорила: — Не знаю, поймёшь ли ты то, о чём я буду говорить, это предназначено для взрослых ушей, а не одиннадцатилетнего мальчишки, но время диктует свои правила, ты должен это знать и быть крайне осторожным. Когда ты родился, как тебе известно, в Испании было крайне неспокойное время, а потому мы с вашим дедом Икером и Альбой покинули страну. Твои родители с вами остались там. — Альба — это твоя дочь? — уточнил Лука, вспоминая прошлогодние рассказы о семье, и Ирэнэ кивнула. — Да, — с тоской смотря перед собой, ответила она, — Альба — это сестра твоего отца Пабло и твоего дяди Эдуардо. — Эдуардо? — переспросил он, услышав это имя впервые. — Ты о нём раньше не рассказывала… — Потому что мы дурно расстались. Много лет назад, ещё до того, как у Пабло родились вы трое, Эдуардо бросил семью и бежал в Российскую Империю, где, если не ошибаюсь, вскоре женился. Но с ней он знаком был задолго до этого, просто не решался открыто бежать из семьи к русской. Его дочь гораздо старше тебя, родилась до брака за много лет... Не суть. Последнее письмо от Эдуардо я получила ещё до смерти Пабло, а до моих ему нет никакого дела, — выдохнула бабушка. Отпив чай, она отставила чашку на столик и продолжила: — Но речь сейчас не об этом бессовестном беглеце, а о твоём отце. Пабло работал в Министерстве магии и много лет занимался политикой. Всех тонкостей не знаю, но денег домой приносил очень много до революций. В разгар их появился их с Патрисией первенец. — Франц? — Ты его помнишь? — удивилась Ирэнэ, — Я полагала, что он умер, когда вы были малышами. — Нет, мне было шесть, а ему десять… — Колдомедики сильно просчитались… или воздух на ваших этих островах подарил ему несколько лет. Впрочем, не важно. Ваша мать рожала вас чуть ли не каждый год в такое-то неспокойное время — а Пабло работал всё больше и больше. Он стал важным человеком в Министерстве. А у каждого важного человека, особенно на волне революций, обязательно очень много врагов. — Они убили папу? — тихо спросил Лука. — Да, Лука, — эхом отозвалась бабушка. — Они ворвались в его кабинет, отобрали палочку — и он не мог больше защитить себя. Потому что не умел колдовать так, как умеешь ты. — Если бы умел, то выжил бы? — с надеждой спросил Лука, будто это могло что-то изменить. — Если бы умел и об этом не знали они — да. Я думаю, что да. Поэтому, Лука, скрывай от людей свои сильные стороны. Мы живём в плохие времена, беспокойные. Весь мир сходит с ума от войн и революций — такая история может однажды коснуться и тебя, понимаешь? — Понимаю. Я буду колдовать при чужих только палочкой, — пообещал Лука, серьёзно смотря в глаза бабушки.