On the same page

Все пошло не по плану. Не то, чтобы он жаловался. Нет, даже не близко. Оглядываясь на свои планы и сравнивая их с тем, что произошло, он понял, что собственные ожидания были ниже дна. Фактически, даже смешно, какими низкими они были. В конце концов, он знал, чем увлекался Кроули. О чем Кроули писал, о чем он читал, что ему нравилось. Чего он не осознавал, так это того, насколько сильно Кроули нравилось подобное, пока не заполучил его, прижатого к стене в его собственной тёмной квартире, кусая вместо него его губу и давя коленом на чужие тугие брюки и эрекцию в них. Один из них простонал. Ему дела не было до того, кто это был. Он просто знал, что чувство было взаимным — ну или, по меньшей мере, он думал, что оно таким было, судя по тому, как другой пытался распаковать его, будто Азирафаэль был Рождественским подарком, появившимся под елкой ночью. Что было чертовски лестно и абсолютно сбивало с толку по всем фронтам. Пальцы Кроули были под воротом его рубашки, давя своим весом на плечи, будто проверяя, сможет ли он вынести это, и Азирафаэль знал, что сможет, потому что он уже это делал. Уже упирался ногой в деревянный пол и толкал Кроули вверх, раскрывая его в ключицах и врастая в него плющом. И Кроули — Кроули позволял ему. Даже закинул ногу ему на бедро. Шипел тихо — и так мягко — Азирафаэлю в шею, оттягивая его жилетку, чтобы дать языку больше места для работы. Закусил кожу на его горле, извлекая ответное шипение. «Аккуратнее с этим», — выдохнул Азирафаэль. Пальцы его прошлись по рёбрам, спрятанным под тонкой чёрной рубашкой, читая по ним как по Брайлю. «Винтаж?» — Кроули спросил, тяжело дыша. «Ты льстишь мне», — Азирафаэль отпустил его, чтобы помочь, хотя и оставил колено там, где Кроули, видимо, нравилось. «Я, на самом деле, просто делаю дикие предположения», — признался Кроули, с трудом вылезая из собственной куртки как змея из кожи. «Всплыло у меня в голове из-за фанфика по Гордости и Предубеждению--» «Который по большей части секс, если я правильно помню», — отметил Азирафаэль. Собственную рубашку он оставил на себе, но руки его уже искали путь к поясу Кроули, начиная гадать, как избавить его от оного. «Это то, о чем ты думаешь?» «Вроде по теме того, чем мы занимаемся», — отозвался Кроули. «Думаешь, похвалишь мою работу и выиграешь преимущества в постели?» «Не рассматривал преимущества вообще, — пробормотал Кроули сипло. — Как раз наоборот. В этом была, вроде, суть этой… Главы… 3, да? Там почти то, о чем я думал. Если ты… принимаешь предложения». Азирафаэль притормозил в схватке со штанами (почему они были такими блядски узкими? Как мужчина вообще изначально влезал в них?) и поднял глаза. Лунный свет из окна в ультрасовременной квартире Кроули хорошо способствовал тому, чтобы видеть его глаза. Они и правда были завораживающими — цвет, ближе к золотому, чем к карему, поблескивающий на всем протяжении зеленоватым. И в этот момент они смотрели на Азирафаэля с таким особенным видом отчаяния, что у него в животе затянулся тугой узел, но сразу же распустился. «Ты… — начал он, остановился и начал опять. — Глава 3. Часть, где он…» «Ага», — выдохнул Кроули, краснея более глубоким цветом. «Ты хочешь, чтобы я…» «Взял контроль». Азирафаэль почувствовал, как пол накреняется, и это было никак не связано с потреблением алкоголя, а связано полностью с тем, что кровь отливала от его головы южнее. «В плане, — добавил Кроули, в момент начиная выглядеть менее уверенным. — Тебе не обязательно, если тебе такое не… нравится». Азирафаэль молча пялился на него в ответ. 'Нравится' даже и близко не стояло. Если бы ему пришлось сейчас исповедоваться, он бы все признал. Он больше не был в силах отрицать, что он хотел сорвать одежду с Кроули подчистую и заиметь его у кофейного столика (он увидел его, когда они входили, но, честно, специфика вовлеченной мебели была незначительна в большей картине). Губы у Кроули блестели, и влажным акцентом выделялась красная метка, оставленная им ранее с чрезмерно вдохновенным поцелуем. Доказательство, что он был здесь, что он мог оставить эту территорию за собой. Было бы ложью сказать, что он не хотел продолжить в том же ключе и расчертить на теле мужчины карту, желательно, языком. Самоконтроля у него оставалось очень мало, но оставшиеся клетки мозга предложили, что ответственным решением будет выказать хоть немного протеста, так что он собрал в кулак остатки силы воли. «Не то, что я… не хочу, — сказал он. — Просто. Ты… мы оба пьяны». Пальцы его, в неведении о том, что имел место какой-то там разговор, расстегнули пуговицу на дурацки узких штанах. «Я тут очень быстро трезвею», — выдохнул Кроули. Он замер, прижатый к стене, позволяя рукам Азирафаэля путешествовать за открытиями. «Не слишком ли быстро сразу перескакивать на такого рода вещи?» — ладонь его перевернулась, прижимаясь к плоскому животу Кроули, затем скользнула ниже — кончиками пальцев под пояс каких-то дорогих шёлковых трусов. «Нам не надо заниматься ничем… ах… экстремальным…» — голос его запнулся, и он соскользнул чуть ниже по стене, оседая тяжелее на колено, так чутко расположенное между его ног. «Я просто… Мне нравится, когда мне говорят, что делать». Азирафаэль, наблюдавший за его ртом, резко дёрнул головой вверх и снова сфокусировался на его глазах. Волосы у Кроули были в беспорядке — его пальцы были в них считанные минуты назад, когда они ковыляли от лифта. Мужчина был тёплым и податливым в его руках, прижимался к нему как змея, ищущая тепла, цеплялся руками за его лацканы. Он был тем ещё зрелищем даже в тусклом свете — обкусанные губы и распростертые плечи. Расстегнутый ворот рубашки, демонстрирующий лишь краткий миг от того, что было под ним. Еще ничего за всю свою жизнь Азирафаэль не хотел так сильно. Ему думалось, что это то, как наверняка чувствовала себя Ева в саду, когда ей предложили запретный плод. Это было знание, которого он жаждал сейчас. Возможность познать Кроули — библейски. Познать, какого будет ещё раз толкнуться языком внутрь этого тёплого манящего рта. Познать, как другой будет звучать, отзываясь под его руками. Познать, как они могут подходить друг другу, как будет ощущаться Кроули под ним. Голод, какого он не испытывал к другому человеческому существу годы, зашевелился внутри и начал клацать зубами в аккуратно сконструированной специально для такого случая клетке. И Кроули — Кроули смотрел на него с задранным подбородком, с горлом, открытым для удара. Плод, перед которым не устоять. Азирафаэль сделал дрожащий вдох, пытаясь поставить себя обратно на рельсы. «Где был этот кинк три года назад, м? — спросил он. — Когда я давал тебе конструктивную критику по поводу твоего ужасного выбора лубрикантов в той твоей истории?» Кроули мягко рассмеялся, но спина его прогнулась под касаниями другой руки Азирафаэля, скользящей по восходящей дуге его позвоночника. «Вс-се дело в контексте, не так ли? — прошипел он тихо. — Смею сказать, ты в более выгодной позиции для суждений о том, какой лубрикант будет вовлечен в этот раз». Без разрешения рот Азирафаэля дернулся в улыбку. Он проигрывал бой и знал об этом. Руки его уже прошли горизонт событий чёрной дыры невозможных штанов Кроули. «Неужели?» — прошептал он и посмотрел обратно в чужие глаза, чтобы обнаружить, как те светятся чертовщинкой, обещая тысячи вещей, которых Азирафаэль уже не мог дождаться. «И что же это будет за позиция?» Кроули осклабился в ответ, да так, что у него почти задрожали коленки. Почти.

***

Азирафаэль, конечно, занимался этим раньше. Несмотря на бесчувственные издевки по поводу его интересов и того, как они подходили и не очень ему по возрасту, он не был таким уж затворником. Он экспериментировал в юности, он уходил со случайными мужчинами, которых встречал в барах там и тут. Это никогда не было полностью комфортным опытом, но он получал из этого то, что ему требовалось — раскрытие собственного потенциала, откапывание желаний, которые он держал хорошо спрятанными. Хотя это и не было неприятной затеей, он выучил довольно рано, что стандарты его были довольно высоки, как и способность игнорировать сексуальные мысли. Закончилось это тем, что его закинуло в случайный, но терпимый приступ воздержания. Но то — сейчас — что происходило в спальне Кроули… ничего терпимого в этом не было. Он не мог сдержаться, чтобы не пробежаться пальцами по его волосам и не чувствовать желания схватить посильнее, вытянуть этот чудесно тёплый звук из чужого горла. Он не мог справиться с тем, как Кроули вжимался лицом ему в шею и открывал рот, не кусая, но демонстрируя зубы. Он не мог справиться с тем, как Кроули оттеснил его до самого края чего-то, что, вероятно, было кроватью (не было времени смотреть, но под коленями чувствовался мягкий матрас), и схватил за бедра. «Давай вниз», — выдохнул он с какой-то игривостью, улыбаясь своей лучшей улыбкой, которая до сих пор поджигала фейерверки в нижней части живота Азирафаэля. Он не мог не улыбнуться в ответ. «Я был почти убежден, что контроль будет за мной?» — ответил он и развел ноги, почти незаметно, когда Кроули пихнул его сильнее. Безрезультатно. «Ты… — запыхтел Кроули, очевидно удивленный отсутствием успеха. — Ты блядский танк!» Его руки, занятые до этого спасением рубашки Азирафаэля из его брюк, вернулись к его плечам и сомкнулись вокруг бицепса. «Матерь Божья, что ты делаешь там у себя в книжном?» «Ставлю книги на полки, в основном», — тихо рассмеялся Азирафаэль и после коротких размышлений схватил мужчину под поясницу и перевернул их обоих, опрокидывая Кроули спиной на постельное белье. Он ожидал протеста, жалоб на такую подлую игру, но вместо этого увидел, как чужое лицо наливается цветом, а глаза загораются чем-то вроде предвкушения. «Блядский адский, — прошипел он. — Какие книги? Ты прячешь Codex Gigas в задней комнате? Жим от скамейки в свободное время, да?» Азирафаэль тихо рассмеялся вместо ответа, скользнул коленом вверх по краю кровати и начал стягивать галстук-бабочку. Комнатный современно выглядящий настенный свет, которого только и хватало, чтобы выделить их силуэты мягким золотым светом, был на удивление идеально расположен, чтобы подловить глаза Кроули в самом их притягательном виде. Эти самые глаза теперь следили за движением его рук с видом отчаянного голода — такого же, какой чувствовал и Азирафаэль в данный момент. И это было необычно, что на него смотрели так пристально, и, хотя не совсем неприятно, оставляло его странно обнаженным. Сильнее, чем Кроули, несмотря на то, что только он пока был без верха и с расстегнутыми тугими джинсами. Азирафаэль сглотнул, ощущая движение собственными костяшками, когда он расстегивал верхнюю пуговицу рубашки. Возможно, обе, ввиду хорошего отвлечения. «Снимешь их для меня, да?» — спросил он мягко, наклоняясь вперёд и скользя одной рукой вверх по лодыжке, вытянутой перед ним. «Нгк», — сказал Кроули, дрожа всем телом и моментально падая на лопатки и поднимая бедра, чтобы, извиваясь, высвободить бледные ноги. Плавные, покачивающиеся движения при этом были дразнящими сами по себе, но действительно интересным для Азирафаэля стало то, с какой спешностью он подчинился просьбе. «Трусы тоже, дорогой», — сказал он тихо, наблюдая теперь за его реакцией. И не ошибся — Кроули издал очередной звук, на этот раз более глубокий, и сдернул шелковую вещицу. Его грудь вздымалась, и он снова лежал ровно на спине, но его член, теперь свободный, стоял весь внимание. Азирафаэль наклонился над ним, и тот, только глаза Кроули сфокусировались на нём, чуть дернулся и выдавил робкую и полную надежды каплю предэякулята. Боже, подумал Азирафаэль, чувствуя, как пульс удвоил ритм. Это для меня? Мысль была опьяняющей. Кроули реагировал на него — на его касания, на его взгляды, на его голос. Он жаждал, очевидно, хотел, и каким-то образом вообще не парился по поводу внешности Азирафаэля. Предыдущие партнеры были приятно удивлены его ртом или его внимательностью, но так — быть просто возбужденным от того, как он выглядел? Это было в новинку. Он чувствовал себя постыдно пьяным от этого. Он чувствовал себя постыдно пьяным от Кроули. Прекрасного, абсолютно завораживающего и лежащего здесь, стоящего и текущего — для него. «Все… нормально?» — спросил Кроули, выгоняя Азирафаэля из транса. Он посмотрел наверх и увидел, что другой опирался теперь на локти с румянцем, расползшимся почти до груди. «Более чем», — Азирафаэль подтянулся выше на кровати и скользнул руками по чужим бедрам. Мурашки волнами следовали там, где проходили его пальцы, но не было ни протеста, ни отторжения — только очередной жадный чудесный звук от Кроули и очередное вздрагивание его члена. «Я просто любуюсь. Ты не возражаешь?» «Возражалки нет, чтобы возражать, — признал Кроули, немного задыхаясь. — Думаю, оставил её в эээ-- лифте, наверное». Борясь с собой, чтобы удивленно не фыркнуть, Азирафаэль прильнул, прижимаясь ртом к мягкому бедру под ним. Кроули застонал, а затем, когда Азирафаэль двинулся выше, скользя рукой к основанию его члена и сжимая на пробу, еще громче. Это, по крайней мере, было знакомо. Азирафаэль улыбнулся стояку на губах, затем потянул его вниз и направил себе в рот. Эффект был незамедлительным — Кроули откинул голову назад и заскулил, и, пока Азирафаэль облизывал внутреннюю сторону, он заматерился громче, пальцами цепляясь за чужие плечи и обнаруживая, что абсолютно не в состоянии найти опору — так они дрожали. Удовлетворенный, Азирафаэль снова отпрянул, растягивая смазку по нижней губе. Его пальцы проследили острые края выпирающих тазовых косточек и вжали их в матрас, удерживая мужчину, чтобы остановить его от попыток толкаться вверх. Где-то на кровати выше него Кроули издавал больше звуков — и, хотя все из них казались положительными, в них отчётливо сквозило нехваткой контроля над дыханием. «Если ты продолжишь так делать, я кончу», — выдавил он из себя. Очередной взрыв удовольствия растекся по Азирафаэлю. Это было почти слишком. Для кого-то, кто достаточно привык игнорировать тесноту в собственных штанах, привык отставлять свои нужды в сторону, он становился до смешного расстроен тем, насколько одет он был на данный момент. Он хотел быть ближе, хотел распустить руки ещё больше, хотел… Он даже не мог выбрать. Это была всего одна ночь — сколько он мог выжать из неё? Представится ли еще время попробовать другого на задней стороне горла или услышать, как тот стонет в шею Азирафаэлю? Ему нужно было сделать все осторожно, нужно было убедиться, что он запечатлеет каждый момент в памяти. Он скользнул вверх, прижимаясь ртом к животу Кроули, затем к рёбрам, пересчитывая их губами. Он упивался тем, как другой содрогался под ним, тем, как он напрягался под его весом — но только едва, ровно настолько, чтобы доказать, что он все еще был здесь — будто давление его каким-то образом было успокаивающим. Когда он широко лизнул чужой сосок, Кроули застонал, а когда сомкнул зубы вокруг него, мужчина выгнулся дугой над кроватью, и Азирафаэль жадно запустил руку под его лопатки и потянул, прижимая к себе. Один из них мог что-то сказать — это могло быть проходящим ругательством или каким-нибудь богохульством, но это едва ли было важно. Руки Кроули нашли путь обвиться вокруг его шеи, а стояк его горел на внутренней стороне бедра Азирафаэля, вероятно оставляя там влажные дорожки, и это было чудесно, абсолютно чудесно, каждый этот момент. «…'Зирафаэль», — выдохнул Кроули ему в рот, и он вернулся в себя, впервые замечая, что пальцы Кроули забрались ему под рубашку на спине. «Сними», — прошептал он. Последовала секунда сомнений. Затем нужда чувствовать жар между ними победила, и он отпрянул, выпутывая себя из чужого ветвистого полу-объятья и стягивая рубашку с плеч. Во время сражения с пуговицами он посмотрел наверх только раз, но пал жертвой перед напряженным взглядом Кроули и быстро спрятал глаза, чувствуя, как весь пылает. Все было в порядке, пытался он убедить себя. Кроули не отворачивался. Он хотел, чтобы это происходило. Будто слыша его внутренний монолог, Кроули потянулся к нему и начал расстегивать ему брюки, и это было… Ох, это было слегка больше, чем то, к чему Азирафаэль был готов. Он сорвал рубашку с локтей чуть сильнее, чем намеревался, и рванул вперед, чтобы поцеловать Кроули, который незамедлительно ответил с зеркальным энтузиазмом. Его свободная рука влезла между ними, и коротким мгновением спустя брюки были откинуты в дальний угол комнаты, а они жались друг к другу, грудь к груди теперь, со стояками, беспорядочно скользящими вместе в ограниченном пространстве между их животами. Это было хорошо, но он уже чувствовал, как его до боли тянет к другого рода давлению. Почувствовав, как икнуло сердце, Азирафаэль подался назад, закусывая нижнюю губу, чтобы высидеть смирно при всем том дрожащем желании вернуться туда, где он до этого был. «Ты хочешь--» Он не знал, как закончить предложение. Он даже не знал, чего сам хочет. Он все еще не мог решить, о чем попросить. «Все, что ты хочешь», — ответил Кроули, напряженно дыша и никак этим не помогая. Он выглядел уже довольно осоловело. На краткую секунду затуманенный похотью мозг Азирафаэля метнулся к беспокойству. «Я так задавлю тебя», — пробормотал он и отпрянул, почти не замечая недовольные звуки Кроули от потери тесного контакта. «Нам лучше-- Я могу лечь к изголовью и--» Он попытался продолжить, но Кроули, у которого явно не было времени для этой обнаженной игры в тетрис, неожиданно оказался снова напротив него, подползая ближе, забираясь ему на колени, сжимая нетерпеливо ногами бедра Азирафаэля и прижимаясь своим ртом к его. У Азирафаэля сперло дыхание, и все его тело налилось жаром, чувствуя себя, первый раз за долгое время, помимо всего — желанным. Кроули хотел его. Этого было достаточно, чтобы снова потеряться, заставляя забыть обо всем остальном, кроме блаженного веса другого в его руках. Он обхватил руками бедра Кроули и дернул его на себя, легкого как перышко, и Кроули застонал на низкой, сладкой, сдающейся ноте прямо ему на язык, будто действие каким-то образом было афродизиаком. «Блять, да», — выдохнул он, когда они отстали друг от друга. «Буквально все, что хочешь, клянусь--» «Боже правый», — сказал Азирафаэль в задыхающемся смешке и закусил губу, наблюдая, как Кроули трется об него, качая бедрами в движениях, которые были бы слишком плавными, чтобы быть настоящими, для любого, кто не провел последние пять часов, пялясь на них. А Азирафаэль провел. Они прижались друг к другу снова, и тревога, гнетущая его разум, вся целиком выгорела и заменилась яростным желанием знать, касаться, чувствовать. Кроули был здесь, и он был живым как пламя, постоянно в движении, постоянно ищущий, лижущий его, согревающий его до самой сердцевины. Азирафаэль отпустил его едва ли на две секунды, чтобы дать извернуться куда-то, как он вернулся снова, и очень специфический пластиковый звук щелкнул как переключатель, прерывая их транс. Азирафаэль улыбнулся мягкой знающей улыбкой ему в ключицу, на которой только что оставил засос. «Это то, о чем я думаю?» — спросил он. «Нет, — подразнился Кроули, не способный устоять перед тем, чтобы не огрызнуться, даже в таком положении. — Это острый соус, я планирую устроить эксперимент со жгучими ощущениями… Ну конечно это то, о чем ты думаешь! Все по твоим стандартам, поверь мне. Лубрикант, 100% органический, и безопасный, и…» Он остановился, и последовала длинная пауза. Возможно, слишком длинная. Чувствуя холодок подбирающейся неуверенности, Азирафаэль поднял голову, смотря чуть вверх на другого, который теперь щурился на этикетку матовой черной бутылочки лосьона, нахмурившись. «Что такое? — пробормотал он. — Нам не обязательно--». «Блять, — прошипел Кроули, едва слыша его. — Оно на масляной основе. Все мои резинки из блядского латекса, я не--». Он нахмурился и закатил глаза, и Азирафаэль, наблюдая, осознал, что вместо разочарования единственной вещью, которую он чувствовал, был взрыв понимания — нехарактерно чистая капля эмоций в океане похоти, в котором они оба плавали. Прерывая ворчание Кроули посреди потока, он забрал у него бутылочку. «Напротив, я рад, что тебе достаточно не все равно, чтобы помнить. И есть множество вещей, которые мы можем делать и которые не включают резинки». «Я хотел--» — начал Кроули и был прерван чужим ртом на его. Когда он отпрянул, поезд его мыслей, казалось, уехал. «Ты сказал, что тебе нравится, когда тебе говорят, что делать». Адамово яблоко Кроули подпрыгнуло, и его губы, блестящие от внимания, которое они получили, изумленно раскрылись. Вышеупомянутый поезд, возможно, сбил его по пути. «А-ага, я такое… я такое говорил…» — прохрипел он нестройно. Перевернув бутылочку над рукой, Азирафаэль смотрел, как прозрачная жидкость растекается по ладони, и затем обернул пальцы вокруг члена Кроули, растягивая пару плавных движений вверх и вниз, пока мужчина не схватил его плечи, чтобы иметь опору, и не начал снова издавать отдаленные невербальные звуки. «Тогда я говорю тебе, — сказал он и улыбнулся, когда Кроули заскулил, роняя голову ему на плечо и выдыхая проклятья ему в кожу. — Касайся себя хорошо и медленно для меня, дорогой. Но пока не кончай, слышишь?» Очередной скулеж. Удовлетворенный, Азирафаэль посмотрел вниз, подлил больше масла и медленно завел руку за поясницу Кроули, подталкивая его выше на коленях и скользя пальцами между его распростертых бедер. «О боже, да, пожалуйста--» — рыча, простонал Кроули и сам себя оборвал. К счастью, слова не были обязательны, чтобы сказать Азирафаэлю то, что ему нужно было знать — то, как Кроули сжался, когда он ввел один смазанный палец в него, то, как напряглись его мышцы, а затем расслабились, и он опустился ниже, ища большего, пока новые звуки вырывались из его горла. «Тут? — спросил Азирафаэль, толкая внутрь медленно еще один палец и улыбаясь, когда Кроули сильно содрогнулся на нем. — Да, я так и думал». «Я не могу-- Я сейчас--» — Кроули снова застонал, и рука его ускорила темп, скользя на члене рьяно, чтобы соответствовать уверенным толчкам Азирафаэля. «Нет, — выдохнул ему в шею Азирафаэль, свободной рукой сжимая сильнее бедро Кроули. — Нет, ты так не сделаешь. Пока нет». Голос Кроули сорвался на хныканье, но кисть застыла. Он двинул еще раз бедрами, встречая следующий толчок Азирафаэля, только чтобы незамедлительно снова захныкать и начать дрожать. «Азирафаэль, пожалуйста--». «Ты будешь хорошим для меня, будешь ведь? — шептал Азирафаэль ему в ухо. — Ты сейчас уберешь руки от себя — да, вот так». Он облизнул губы, оценивая, как Кроули осел на нем — безмолвно поддался давлению, отдавая бразды правления гравитации. Он смотрел с изумленным восхищением, как тени в комнате обрамляли дрожь чужого плеча, находящегося прямо у его губ. Оценил, насколько дальше он сможет увести это. Что ему может быть позволено. Его мозг трещал с тихим опьяняющим трепетом. «Убери их за спину». Кроули тяжело уронил голову. «Блядский--» — прошипел он, но уже выполняя, уже скрещивая запястья на изгибе поясницы, и, очевидно, не менее от этого возбужденный. Ох, милый, тепло подумал Азирафаэль и сразу же задушил эти слова в горле, позволяя только мягкому шипению удовлетворения проскользнуть через зубы. Этого было слишком — почти слишком. Если бы он был чуть более пьяным, то вряд ли бы поверил, что что-либо из этого было реально. Все ощущалось сном — такой Кроули, на нем, вздыхающий и напрягающийся в его руках. Борясь с желанием толкнуться вверх, он попытался сфокусироваться снова, попытался взять себя обратно под контроль, сфокусироваться на задании для руки. «Ты можешь кончить только от этого?» — пальцы Азирафаэля толкнулись глубже, раскрывая другого по чуть-чуть с каждым движением, потираясь о точку, в которой сходились бедра Кроули вокруг бедер Азирафаэля. «Я думаю, ты можешь». «Хннннгк», — ответил Кроули тоном на две октавы выше обычного. Сжалившись, Азирафаэль переместил руку обратно на налившийся член Кроули, дроча медленно и твердо от основания кверху, выдразнивая более нетерпеливые подвывания. Этого, и только, было достаточно. Его собственный член был оставлен без внимания, заключенный между их животами, но никакое давление не могло сравниться с теплым, многообещающим удовлетворением от знания, что другой держался так, как Азирафаэль хотел, сдерживая собственные желания в угоду ему — потому что Азирафаэль попросил. Кроули доверял ему — здесь, в темной комнате с сатиновыми простынями, с одним совместным вечером за спиной, он отдал ему бразды правления, даже не сомневаясь. Даже не споря. Знание того, что у него было на коленях, чем он был одарен, не было утрачено Азирафаэлем. Он чувствовал нежность, затапливающую его — сильнее любого физического удовольствия — и ответное желание сделать это достойным всего, заставить Кроули чувствовать себя настолько хорошо, насколько он только мог. Сделать сдавшегося достойным жертвы. «Ты кончишь для меня», — сказал Азирафаэль мягко, толкаясь пальцами в очередном, более грубом движении. Чувствуя, как чужое тело болит вокруг него, скользкое, горячее и приглашающее. «Ты кончишь, пока я трахаю тебя вот так, и я хочу слышать каждый звук, понятно? Я не остановлюсь, пока ты не затихнешь». Очередной стон — сдавленный его плечом, закушенный и едва различимый. «Вот так, чудесно, дорогой, — похвалил он успокаивающе. — Ты был таким хорошим для меня». Это был, по-видимому, предел. Всем телом разом Кроули сжался вокруг него, и его руки вырвались из невидимых пут и вместо этого вцепились в плечи Азирафаэля. Его вскрик был ближе к всхлипу, он жался все ближе, врезаясь в устойчивого Азирафаэля, тая на нем, сжимаясь кольцами, пока его член важно пульсировал в хватке Азирафаэля. Азирафаэль не замедлился. Он просто продолжил, как был, трахать другого пальцами, пока рваный, отчаянный скулеж не перешел в сокрушающий экстаз. Голос Кроули сорвался на вой на секунду и затем затих, но, верный приказам, он продолжал стонать, пока оргазм волнами растекался по нему. Все не пошло на спад сразу же, сильно к удовольствию Азирафаэля, и у него была возможность продолжить вдавливаться глубже, пока Кроули давил хныканье в его шее. Звук отражался от высоких стен спальни, трепал шторы и накатывал обратно на них в податливой темноте, где Азирафаэль закрыл глаза и задрожал. Наконец, пелена экстаза спала. Азирафаэль замедлил движения руками, поцеловал нежно чужую ключицу и отнял пальцы, передвигая другую руку, чтобы удержать человека, оседающего у него на коленях. Кроули тяжело дышал. Он попытался подняться, но план его провалился, и он решил вместо этого сильнее осесть в руках Азирафаэля, соприкасаясь с ним лбами. Его лицо было замечательно красным, голос как вода на камнях, когда он, наконец, заговорил, — достаточно громко, только чтобы Азирафаэль смог услышать. «… Думаю, у меня сейчас был религиозный опыт…» «Хорошего сорта, я надеюсь», — прошептал Азирафаэль. «Такого сорта, который выливается в длиннейший оргазм в чьей-то жизни, — сказал Кроули, и лицо его расплылось в улыбке. — Экстаз в стиле Святой Терезы». Радостный смех прокатился по Азирафаэлю. Он сжал руки сильнее, не в силах устоять, и затем покраснел, когда глаза Кроули скользнули южнее. Казалось, он пялится упорно вниз, и Азирафаэлю неожиданно стало очевидно, что другой изучает его фигуру. Прочистив горло, он обернул руки вокруг живота, пытаясь скрыть, как неуверенно он себя чувствовал — каким он в целом и был. Он честно надеялся оставить уровень обнаженности на минимуме, беря во внимание то, как он выглядел. Одна вещь, за которую он был благодарен — Кроули не выглядел так, будто его это отталкивало. Фактически, он даже не осуждал. Он пялился на Азирафаэля, как будто… как будто… это его вообще не волновало. Будто он все еще был заведен. «Блядский адский», — сказал он, и Азирафаэль покраснел сильнее. До того, как он смог что-то сказать — как-нибудь это предотвратить — Кроули облизнулся, и было слишком очевидно, на чем конкретно он сфокусировался. Подозрения были подтверждены менее чем за две секунды, когда с шокирующей проворностью мужчина расплелся из узла вокруг талии Азирафаэля и скользнул всем телом вниз, пока не остановился у вершины его паха, смотря прямо на разбухшую, красную головку его члена. «Я был ужасно негостеприимен», — выдохнул он. Сердце Азирафаэля, живот и стояк, все подпрыгнули в унисон. Избегая прошлых волнений о том, чтобы скрыть свой живот, мужчина схватился за простыни, комкая ткань и закрывая глаза, чтобы удержать себя на месте. «Т-тебе не обя… Тебе не обязательно делать это». «Обязательно, — уверил его Кроули. — Не прощу себя, если не сделаю», — добавил он тихо, и Азирафаэлю пришлось снова поднять на него глаза, чтобы узреть момент, как чужие зацелованные, раскрасневшиеся губы сомкнулись с благоговением вокруг кончика его стояка. Только благодаря годам практики в сдержанности Азирафаэль не кончил здесь и сейчас. Он определенно бы кончил, если бы у него было хоть на волосок меньше контроля. Но вместо этого он сдержался — на целых тридцать секунд. Это было абсолютной пыткой и абсолютным восторгом, в абсолютно каждый момент. Его бедра раскрылись сами собой, приглашая гостя расположиться между ними, и он скользнул еще на несколько сантиметров ниже от изголовья, когда Кроули брал все больше и больше его в рот. Больше и больше и — о боже, он вобрал его до основания. Без сомнений, без доли дискомфорта. «О дорогой…!» Азирафаэль не планировал выкрикивать это, не совсем даже понял, что он так сделал. Кроули же все понял — отпрянул немного и посмотрел на другого с такой глубокой преданностью, что у него заболело от этого вида сердце. Затем он снова закрыл глаза, соскользнул с члена с непристойным мокрым чпоком и нежно провел ртом по внутренней стороне, растягивая языком смазку по коже. «Азирафаэль», — выдохнул он его имя молитвой, говоримой шепотом в основании его стояка. «Д-да?» «Руки. Мне в волосы. Сейчас. Пожалуйста». Сложно было сказать, кто из них звучал более осоловелым. Это, по правде говоря, не имело значения, потому что как только Азирафаэль дотянулся и впутал пальцы в мягкие огненные локоны, оба они были в состоянии одинаковой недееспособности. Губы Кроули нашли головку его члена снова, и Азирафаэль, теперь удерживающий его твердо так, как, казалось, Кроули нравилось, толкнулся медленно в его рот. Затем быстрее. Затем-- Он не особо запомнил, к своему глубокому стыду. Он просто знал, что оргазм прокатился по нему как цунами, скрадывая его дыхание, его зрение и то малое, что оставалось в нем от самоконтроля. Он знал, что выкрикнул имя Кроули — и, вероятно, назвал его снова дорогим, что отразилось в сжатии глотки Кроули, и отправило Азирафаэля смотреть на звезды. Моментом позже — может, часом, может, годом — он вернулся в себя и осознал, что Кроули сжимает его бедра и соскальзывает с него, облизываясь и рвано дыша. Он выглядел абсолютно осоловевшим: раскрасневшиеся губы, гнездо на голове и светящаяся от пота кожа — и понадобился каждый грамм сознательности, чтобы остановить Азирафаэля от того, чтобы не перевернуть их обоих и не вернуться прямо к началу всего и повторить все заново. Возможно, похожая мысль промелькнула и у Кроули в голове, потому что он поднял взгляд, и черты его смягчились в блаженную улыбку. «Святые уебники», — выдавил он. «Не слишком?» — спросил Азирафаэль, тяжело дыша, протягивая из последних душевных сил руку, чтобы вытереть щеку мужчины. «Прости, прошло-- прошло много времени с тех пор, как я…» «Ннннне», — запротестовал Кроули, принимая дешевую имитацию положения сидя и дотягиваясь, чтобы прижать палец к губам Азирафаэля. «Нет. Не надо. Не надо… Это было… идеально», — прошептал он очень мягко. Он наклонился и прижался губами к губам Азирафаэля — целомудренным, нежным поцелуем — и затем отпрянул так же быстро, поднимаясь с кровати на дрожащих ногах. «Просто… Щас… Надо в туалет. И помыться. Дай секунду…» Он исчез за дверью, которая, должно быть, вела в ванную, в более-менее эффективной манере (хотя между его коленями и бедрами, казалось, было еще меньше общего, чем обычно, что было чудом само по себе). Азирафаэль проводил его взглядом, нежась в остатках его света, и не вспомнил, что надо перестать улыбаться, пока после целых четырех минут Кроули не вернулся. Он был более мокрый, все еще очень голый и даже более сонный. «Принес тебе полотенце, — сказал он, скидывая ворсистую штуковину Азирафаэлю в руки. — Ванная там… Можешь использовать, что угодно… чувствуй себя как дома». «Спасибо», — сказал Азирафаэль. Он не знал, что еще сказать, так что и не стал — просто пошел в ванную и попытался сделать вид, что все было нормально. И, в самом деле, кто мог сказать, что не было? Теперь, когда дымка алкоголя спала, теперь, когда все умиротворение романтического вечера вылилось досуха, теперь, когда буря похоти прошла и стала разве что моросью в его сознании, у него были намного более ясные мысли обо всем произошедшем. Конкретно — о сексе с кем-то, кого ты, чисто технически, встретил сегодня. Конечно, у него было немного подобного в юные годы. У него были партнеры — у них был обычный секс, а потом они расходились каждый своей дорогой. Но это было… иначе. Каким-то образом было. Он не мог объяснить, почему. Может, играл роль тот факт, что Кроули был другом, а не просто незнакомцем. Может то, что он достаточно понравился ему, чтобы он пригласил его к себе. Может, это был тот факт, что Кроули смотрел на него, полностью осоловевший и раскрасневшийся, и все еще улыбался так, будто он по какой-то причине был солнцем. Конечно, что-то было ответственно за внеземное чувство внутри его груди, которое было одновременно неудобно большим и хрупким. Он не хотел оценивать его, да даже если бы и оценил, у него не было правильной классификации для его описания. Овладевание чем-то новым не было его сильной стороной. Говоря о чем-то новом, ванная была вершиной оного. У него не было особо времени внимательно рассмотреть квартиру, когда они ввалились в двери, обсасывая друг другу лица (приоритеты, вы поймите), но теперь, раз уж он был в хорошо освещенном пространстве, мутные куски стали становиться на свои места. Все было современное, ультратонкое, с минимумом деталей. Столешница была из черного мрамора, раковина эргономичной формы, углубляющаяся в стену, мыла и разнообразные средства для ухода за кожей стояли шеренгами в расщелине прямо в зеркале размером со стену. Он не бросил даже одного взляда в него, решив избегать этого и в будущем, и вместо этого посмотрел на душ. Он был там, конечно — если это был, в самом деле, душ. Казалось, это просто отделение с плиточным полом, ограниченное стеклом, но там были ручки и краники в стене, которые выглядели так, будто их разработали для съемок Стар Трека. Возня с ними заняла некоторое время, что означало, что душ занял дольше, чем он рассчитывал. Он не был удивлен в последствии, к моменту, когда вернулся, обнаружить Кроули глубоко спящим. Комната снова была почти полностью темная — единственное освещение было от света из ванной, пробиравшееся за ним и освещавшее его ноги, торопившееся к краю кровати полоской мягкого золота, взбиравшегося по смятым шелковым простыням. Где-то под их слоями был Кроули, тихо дышащий. На противоположной стене было высокое окно, которое, когда Азирафаэль заглянул украдкой за плотные черные шторы, открывало очень дорогой вид на Лондон. Он смотрел с секунду и затем отошел, бросая на кровать еще один взгляд, прежде чем выйти из комнаты. Часть его ощущала себя странно по поводу сования своего носа в чужие вещи, но другая, более сильная часть, знала, что он все равно не заснет, и, тем более, ему нужен был стакан воды. Кухня не могла быть далеко, так что он прошел по коридору, скользя лениво одной рукой по гладкой стене, пока не дошел до угла, и планировка не развернулась в открытое жилое пространство. Здесь тоже были высокие окна, и в том свете, что проходил через них, он мог различить силуэты углового дивана, очень тонкой плазмы и нескольких отдельных книжных полок. Последние привлекли его внимание, но он быстро отказался от возникшей идеи ввиду недостатка освещения, и повернул вместо этого налево — туда, где барная стойка отсекала его от кухонных шкафчиков. С того места, где он стоял, он мог различить угол другой комнаты дальше по коридору — широкое пространство без двери, залитое лунным светом и богато исчерченное органическими тенями. У него заняло пару секунд на осознание того, что это должны были быть растения, которые, Кроули упоминал, что выращивает — они выглядели огромными и бесчисленными. Он хотел войти, но мысль об этих гигантских листьях, свисающих над ним, была каким-то образом пугающей посреди ночи, так что вместо этого он повернулся обратно к раковине. Борьба с краном заняла меньше времени, чем он боялся, и вскоре он получил стакан того, за чем пришел — увы, не вина. Он медленно выпил, смотря на пустую гостиную и думая, было ли у Кроули вино где-нибудь в этих шкафчиках. Было ли это вино хорошим. Может, они могли бы разделить его однажды. Может, он мог бы усесться на этот некомфортный на вид диван и обсудить с ним романтическую и развратную поэзию. Кроули мог бы рассказать ему о растениях, что у него были. Они могли бы поговорить о совместной работе, о новых проектах, обменяться идеями и затем, в конце вечера, они могли бы… Нет, он забегал вперед. У них был секс — и на этом было все. Это не должно было ничего значить. Они даже об этом не говорили — Кроули просто пригласил его потому, что чувствовал себя… обязанным. Он так и сказал, не так ли? Он терпеть не мог быть должным людям. И он прижался губами к Азирафаэлю, и как ключом раскрыл его рот, и это было… чудесно. Каждая часть этого. Он не мог даже думать об этом, не краснея вновь. Он решил отложить размышления на потом. Он все еще был пьян, и, кроме того, они могли неловко обсудить это завтра. Может, за завтраком. Он вернулся в спальню. Кроули отполз на левую сторону, оставляя правую свободной для него. Азирафаэль откинул одеяло и нырнул под него, а когда другой перевернулся и прижался к нему словно рептилия, ищущая источник тепла, бабочки в животе снова вернулись. Утром, я разберусь со всем утром, уперто подумал он себе. И в этот момент, впервые за долгое время, он отложил беспокойства, обернул руку вокруг Кроули и позволил себе просто быть.