On the same page

То, что он зашел так далеко, было не меньше, чем чудом. Так далеко — это до нижней ступени. Для него это уже было слишком много. Уходить — оставлять книжный — свои книги! — на целую неделю! Нет, даже дольше — на 11 дней! Это было немыслимо.        Что было немыслимее, так это то, что он проведет эти дни с Кроули в качестве мужа. Это было уже почти слишком. Он не знал, как вообще сможет добраться до аэропорта и встретиться лицом к лицу с Гавриилом, случайно не полыхнув по пути. Он не знал, как встретиться лицом к лицу с Кроули в аэропорту так, чтобы не полыхнуть. Отсутствие самоконтроля, разгуливающее вокруг средь бела дня, было последним, что ему было нужно.        Как оказалось, выбора у него особо не было. Как какое-то проклятье, замаскированное под чудо, Кроули снизошел на его книжный за 10 минут до того, как он собирался выезжать, распахнул двери и начал карьеру актера по методу Станиславского.               «Азирафаэль, мы опоздаем! Ты в самом деле еще не готов?»        «Да иду я, сказал же! Тебе не обязательно было приезжать за мной--»        «Видимо, обязательно, потому что ты еще даже не собрался! У меня машина прям здесь — никакой разницы не будет, если я сейчас уеду. Перестань целовать каждую отдельную книгу на прощание и поехали уже. Где твой багаж?»        «За стойкой--»        «Я его возьму. Просто поторопись с-- Погоди, это все?»        «Клетчатый у стола!»        «Да я блять знаю, что он клетчатый, — проблема в том, что он один! У тебя только одна сумка?»        «Сколько ты взял?»        «Дофига больше. Слушай — ты же знаешь, что такое снег, да? Белая комковатая фигня? Другая белая комковатая фигня. С неба падает? Холодная? Тебе в голову не приходило, что в Америке холодно?»        «Я попрошу не осуждать мой выбор, буду премного благодарен. Я 46-летний мужчина, думаю, я могу разобраться с тем, как одеться-- боже мой, что ты надел?»        «Чего? Эт моя лучшая рубашка!»        «Тебе в голову не приходило, что в Америке холодно?»        «Я 46-летний мужчина, я могу сам одеться! И у меня есть пиджак — в одной из множества сумок! Которые уже в машине! Не то, что ты!»        «Я уже совсем скоро буду в машине. Учитывая, что ты за рулем, мы все равно приедем раньше».        Кроули в качестве ответа проворчал что-то себе под нос и начал нервно вышагивать у двери, как будто он был тем, кто ставил свою карьеру на кон в этой нелепой схеме. Будто это его голова лежала на разделочной доске. Не лежала и никогда не ляжет. На данный момент он был достаточно анонимен, чтобы плыть по жизни незамеченным, разве что вы подглядите имя у него в документах — которые он редко теперь использовал, потому что у него были деньги, чтобы сделать себе поддельные (когда Азирафаэль спросил его об этом, он отмахнулся и сказал, что поддерживает местного художника).        В итоге Азирафаэль был прав. Они не опоздали — то, как внимательно он следил за движением, вкупе с тем, что Кроули мало заботился о разметке на асфальте, сработало в совершенной гармонии и доставило их в аэропорт в темпе вальса.        «Не то чтобы я не был благодарен», — сказал он, когда они наконец выбрались наружу (чудом не пострадавшие ни от законов физики, ни от лондонских порядков на дороге) и взяли багаж. «Но зачем ты приехал забрать меня?»        «Подстраховался», — ответил Кроули, поправляя очки, поправляя ворот рубашки, поправляя волосы. Каждое движение было выверено и точно — и это с потрохами выдавало то, что его снедала почти такая же тревожность, как и Азирафаэля. «Будет более правдоподобно, если мы появимся вместе. Мы ж женатики, нет?» «Да, но мы пока даже не в Америке, — ответил Азирафаэль. — И Гавриил, предположительно-- Черт, вот и он».        И он это был. Широко улыбающийся, одетый в какой-то до смешного дорогой шарф и приближающийся к ним как самолет, заходящий на посадку, — с широко разведенными руками и издавая нелепое количество звуков.        «Азирафаэль! — взорвался он радостно. — Ух, а ты не шутил!» Он пялился на Кроули — который оскалил зубы в улыбке, отдаленно напоминающую животный оскал, — и весело хлопнул автора по руке. «Это даже лучше, чем я ожидал!»        Потирая руку в месте, где она пережила бесполезное насилие от мужицких дружеских ритуалов, Азирафаэль слепил что-то, что должно было означать некое подобие вежливой улыбки.        Не обращая на это ни капли внимания, Гавриил вернулся к почти что критическому анализу Кроули. «Честно, я слегка удивлен. Я вроде думал, что ты, ну знаешь…» Редактор повернулся снова к Азирафаэлю и начал говорить тише. «… выберешь что-нибудь менее утонченное. Но серьезно, если тебе нужно за него заплатить, то пока все идет хорошо, я выпишу тебе чек, чтобы покрыть--»        «Гавриил, — спешно перебил Азирафаэль. — Пожалуйста».        «Да не парься, — сказал Кроули, видя шанс и хватаясь за него. — Он платит мне по-другому». Шока на лице Гавриила оказалось достаточно, чтобы его удовлетворить, и следующая улыбка была более искренней — но каким-то образом только более животной.        «Он шутит, — рассудил Азирафаэль быстро, прежде чем редактор поднял на него возмущенный взгляд. — Ему нравится разыгрывать людей. Он-- мой старый знакомый».        «А? — спросил Гавриил, поправляя пиджак и еще раз осматривая Кроули с ног до головы. — Не знал, что у Азирафаэля такие есть. Ты тоже в э-э… Книжном деле?»        «Можно и так сказать», — ответил Кроули, подворачивая губы в очередной говнистой улыбочке.        «Он адвокат», — вставил Азирафаэль, пока не произошло никакой катастрофы. Когда Кроули мотнул головой в протесте, он не-так-уж-незаметно наступил ему на ногу и налепил на себя напряженную невинную улыбку. «Он по большей части занимается случаями нарушения авторских прав».        «Вот блин», — сказал Гавриил сочувственно.        «Вот блин», — согласился Кроули, поджав губы, хотя смотрел он при этом на Азирафаэля.        Азирафаэль убрал ногу и застенчиво потянул за галстук-бабочку. «Может, нам пройти на регистрацию?»        Попытка сдвинуть вечеринку к некоторого сорта разрешению дышала на ладан. Хоть они и взяли сумки и двинулись к паспортному контролю, застрявший в очереди Гавриил, видимо, терял терпение без положительной обратной связи и в качестве своей следующей жертвы нацелился на Кроули.        «Ты, должно быть, работаешь с большим количеством дурных книг в такой-то сфере деятельности», — начал он, и Кроули заметно приготовился к панчлайну, либо же по своему наитию, либо же в ответ на то, как Азирафаэль закатил глаза, зная, куда все идет. «Не приходилось сталкиваться с какими-нибудь… исками, касающимися порнографической литературы, нет?»        «Э-э…» Выгибая брови и поджимая губы в блестяще проваливающейся напускной беспечности, подставной муж переминался с ноги на ногу. «Ньет. Ничего такого, по правде говоря, не припомню. Не моя сфера деятельности».        «В самом деле? — Гавриил чуть нахмурился. — Я думал, в суде разбираются с худшими из худших. Непристойные труды точно попадают под определение».        «Ну, это--» Кроули сунул руки глубже в карманы и огляделся в поисках оправданий. «Он куда как сложнее, закон, то есть. Там полно всяких э-э. Отделений. Куча всяких. Подспециальностей. Соглашение о неразглашении, например. Повестки. Секвестеризация». Очевидно, он выбирал наугад слова, случайным образом попавшие под категорию «адвокатского жаргона» — и, к счастью, Гавриил был тоже ни в зуб ногой. «Лично я занимаюсь-- положениями об авторских правах. Такими как--, — он метнул взгляд на Азирафаэля, будто не мог удержаться и не обратиться к нему за помощью. — Такими как скандал с C&D Энн Райс».        Сбоку от него Азирафаэль вовремя кашлянул, чтобы скрыть смех, но Гавриил только кивнул сочувственно и сказал: «А, конечно». Большая часть сочувствия была направлена на него же, смотря на то, как Кроули сжег единственный мост на пути к разговору, который он действительно хотел вести, и теперь ему приходилось искать обходные пути.        Из собственного ли мазохистского любопытства или же для того, чтобы отомстить Азирафаэлю, что тот бросил его под поезд, Кроули решил помочь: «К чему вопрос?» — поинтересовался он.        Гавриил весь засветился, но быстро решил вместо этого обеспокоенно нахмуриться. «А, да просто профессиональный интерес, полагаю. Видишь ли, у меня есть один автор на примете, который, я уверен, виновен в нарушении некоторого количества законов». Даже не дождавшись, пока другой закончит нейтрально ворчать, Гавриил попер дальше: «Слышал когда-нибудь об Энтони Дж. Кроули?»        Брови (Энтони Дж.) Кроули поднялись, и рот свело в блаженном оскале. «Не думаю, что слышал», — радостно ответил он.        «Ох, что же, тогда позволь рассказать--» — начал Гавриил — и продолжил именно этим и заниматься.        Азирафаэль наблюдал в немом ужасе, как лицо Кроули прошлось по всем естественным стадиям сущей радости, как у ребенка, которому дали распаковать подарок. Он теперь слушал тираду Гавриила с неподдельным интересом, кивая и даже вставляя айзучи, когда редактор останавливался, чтобы перевести дух между параграфами, в которых озвучивал свои обычные горести. Сложно было сказать, кому этот разговор нравился больше — Гавриилу, чью точку зрения наконец-то приняли с распростертыми руками, — или Кроули, который узнавал о собственной ужасной репутации с восторгом преступного гения, который впервые увидел свое лицо на постере Разыскивается.        Пока перед ним развертывалась эта прекрасная почти что дружба, Азирафаэль смотрел, как истончалась очередь на регистрацию. Человек перед ними шагнул в сторону от стойки, и в кой-то веке в конце тоннеля, кажется, забрезжил свет. Стоит им пройти личный досмотр, и он сможет перестать беспокоиться о том, что Гавриил поймет, с кем он разговаривает, и начать беспокоиться о вещах дальше по списку.        На них посмотрели из-за стойки регистрации и указали на него — Азирафаэль сразу же отвернулся, желая развести по сторонам редактора и тикающую часовую бомбу вместо мужа.        Не мужа, пришлось ему решительно напомнить себе и тряхнуть головой, чтобы осело. «Смотри-ка, мы следующие. Иди ты первый, Кр--»        Кроули поднял на него взгляд, и в это краткое мгновение Азирафаэль понял, что только что собирался сделать. Это было как ехать в трамвае с расходящимися путями. На одном из концов было привязано его прикрытие — которое было в секунде от раскрытия. На другом конце было его достоинство.        Он нажал на рычаг.        «Иди ты первый, кренделечек».        Рот у Кроули расплылся в довольной улыбке. «Кренделечек?» — повторил он.        Гавриил обомлел не меньше. «Уже входите в роль, да? Молодцы, парни». Он тяжело похлопал Азирафаэля по плечу, а затем театрально поморщился. «Может, только, давайте чуть полегче. Кренделечек слегка…»        «Верно», — сказал Азирафаэль слабо, прикрывая глаза, чтобы справиться со смущением без нужды смотреть на чужое радостное выражение лица.        «Называй меня, как хочешь, — заверил его Кроули. — Ангел».        Как в кино, когда замедленный кадр должен показать глубину ошибки, которую кто-то допустил за мгновение до этого, Азирафаэль медленно открыл глаза и уставился на него. Улыбка у Кроули стерлась к концу первой минуты, и за несколько кадров его настигло осознание, тяжело повиснув у него на брови, что он перешел черту. Он, кажется, вспомнил, что не один имел снаряжение для этой перестрелки.        «Давай, иди же, — холодно сказал Азирафаэль, — …дорогой».        Ласковое прозвище прошило серебряной пулей: Кроули стиснул зубы и порозовел необычным оттенком, но больше ничего не сказал — только схватил сумки и протопал мимо Азирафаэля в сторону стойки.        Не то чтобы Азирафаэлю не было самому дурно от этого. Можно было бы даже назвать это ударом ниже пояса — хотя, вероятно, то, что делали с ним некоторые личности в прошлом, нельзя было назвать ударом (место было указано верно).        Но Кроули это начал! Он знал, что Азирафаэль пытался держать связь со своим старым пользовательским именем настолько в секрете, насколько возможно, и знал, что об этом допустимо было шутить только после двух-трех стаканов, никогда на людях, с Гавриилом под боком.        Тремя минутами позже, когда сумки Кроули были сгружены на конвейерную ленту, и оба они продрались к очереди на личный досмотр, хотя бы одна проблема решилась сама собой — Гавриил наконец-то откланялся. Не важно, что они провели друг с другом едва ли 20 минут — для Азирафаэля это уже было слишком долго.        Чувство было не совсем взаимным. «Что же, — сказал ему Гавриил, многозначительно поднимая брови. — Жаль уходить, но, боюсь, дальнейший путь на вас».        «Верно», — сказал Азирафаэль.        «Не спусти эту возможность в унитаз».        «Конечно», — снова сказал Азирафаэль.        «Серьезно, не облажайся».        «И не собирался». Он нервно откашлялся и поправил почтальонку на плече.        «Не облажаемся», — сказал Кроули. Откалибровав себя обратно до обычного уровня суетолога, он обвился рукой вокруг плеч Азирафаэля.        Улыбка у Гавриила дернулась, но осталась нетронутой. «Было приятно познакомиться-- э-э…»        «Зови меня Аштарот», — преподнес Кроули, сжимая пальцы легонько приличия ради. «Не переживай, я присмотрю, чтобы этот вот держался подальше от неприятностей».        «Отлично, — сказал Гавриил со смешком и с видимым ободрением попер дальше. — И смотри, чтобы он держался подальше от эгг-нога! И рождественской индейки, ну или что у них там! Я все говорю ему, что он в следующий раз не влезет в рамку фото с автором, если продолжит в том же духе».        Азирафаэль ссутулился, заранее готовясь к надвигающейся буре, но Кроули сбоку ярким контрастом его быстрому поражению неестественно напрягся. Рука у него на плече, до этого висящая в неловкой имитации обычной фамильярности, неожиданно потяжелела. Пальцы вцепились ему в плечо, и Азирафаэль бы засмущался, если бы не был так взволнован резкой сменой тона в голосе Кроули.        «Что ты хочешь этим сказать?»        Гавриил оборвал предложение на середине, наконец-то сбитый с толку, но спешно исправился на сардоничную улыбку. «Ну, признай, он слегка раздобрел».        Кроули перестал облокачиваться на Азирафаэля, вставая прямее, — змея, готовящаяся к выпаду. «С-с чего вдруг это плохо?» — прошипел он.        Неловкая тишина пробралась в пространство между ними, звеня у Азирафаэля в ушах, несмотря на совершенное отсутствие шума. Голоса аэропорта неожиданно отдалились, и то единственное, что было явно, это потрескивающая ярость Кроули, такая, что он почти слышал, как у другого учащается пульс. Жар ее был теплым лагерным костром на контрасте с обычным холодным разочарованием Гавриила. В разгаре всего этого он абсолютно забыл усомниться в том, как выглядит, и вместо этого прижался к пламени, чувствуя блеск благодарности, звучащий эхом в ответ на какофоничную праведную злость Кроули.        Но он не мог нежиться в лучах вечно; Гавриил все еще пялился. Все затихло самым неприятным образом из возможных.        «Нам бы уже начать шевелить булками, — сказал он, пронзая напряжение как масло теплым ножом. — Посадка скоро начнется».        Кроули резко повернул к нему голову. «А?»        «Самолет, —прояснил Азирафаэль, — он скоро улетит. Нам бы быть на нем».        «Ага, эту часть я понял, —проворчал Кроули и (к сожалению) ослабил хватку на плече Азирафаэля. — Я про 'шевелить булками'…»        От души помахав Гавриилу, который все еще был в полном шоке от такого раскрытия персонажа, Азирафаэль увел их прочь. Они прошли молча по разграниченным дорожкам и наконец дошли до металлодетекторов, но для его спутника это, очевидно, стало последней каплей. Он сразу же начал шипеть тираду, пока стягивал ботинки и скидывал кошелек в пластиковую корзину.        «Ну и наглость! Да что ему блять-- С какого хуя ему не все равно, как ты выглядишь? Какое ему дело-- За кого он себя блять считает? Хуеплет--»        Азирафаэль скосил на него глаза. «Успокойся, он не так уж и не прав, — пробормотал он. — Я себя распустил».        «Рот он свой ебучий распустил! — зарычал Кроули — Нормально ты выглядишь!»        Щеки его потеплели, грозясь сменить цвет, и Азирафаэль всеми силами пытался убедить их отказаться от этих попыток. «Не забудь снять очки», — сказал он вместо того, чтобы прямо ответить, и отвернулся, чтобы снять кардиган и сунуть его вместе с ключами в следующую корзину.        Когда они прошли рамку (а Азирафаэль походил туда-сюда несколько раз, пока не достал все монетки и булавки из многочисленных карманов) и ступили в протяженность зала ожидания, ведущего к гейтам, наконец-то — наконец-то! — воздуха стало хватать. Азирафаэль повел плечами, проверил часы и посмотрел на Кроули, который все еще стоял, тоскливо поглядывая на сувенирные магазины.        «Тебе холодно», — сказал он. Это был даже не вопрос, скорее наблюдение — Кроули всегда был слишком крут, чтобы открыто дрожать, но были и другие явные признаки, вроде того, как он прижимал к себе локти, пытаясь свернуться в самого себя удавом. «В самолете будет еще хуже. Разве у тебя не было пиджака?»        Кроули шмыгнул носом и сердито скрестил руки на груди. «Несколько».        Азирафаэль поднял брови. «И?» — подтолкнул он.        «… они в багаже», — пробормотал Кроули.        «В багаже?» — Азирафаэль подумал с мгновение, осмотрелся и убедился, что вышеупомянутого багажа видно не было. До него, наконец, дошло. «В том, который ты сдал?»        «Агась».        «А ручная кладь?»        «Ее тоже сдал».        Азирафаэль уже было открыл рот, чтобы спросить, зачем, пока быстро не передумал. Уши у Кроули горели красным, и хотя и был шанс, что это было от холода, также имелась вероятность, что выбор Азирафаэля в ласковых прозвищах там, у паспортного контроля, достаточно сбил его с толку, и он был не в себе, когда проходил его. Если так и было, то технически это была его вина.        «Да Боже мой, — сказал он и, сняв с плеча сумку, снова стащил с себя кремовый вязаный кардиган. — Держи».        «Что», — Кроули намеренно смотрел куда угодно еще. Когда Азирафаэль пихнул его руку, он посмотрел вниз и сморщил нос как кот, которому предложили кусочек овоща. «Эт еще зачем».        «Это кофта. Надень, — ответил Азирафаэль. — Ты же знаешь, как работают кофты, да?»        Кроули схватил предложенную одежду, хотя и продолжал выглядеть недовольным, даже пока засовывал тощие руки в широкие рукава. «Не особо подходит моему прикиду».        «Ой брось, — ответил Азирафаэль. — Ты не будешь подходить моему прикиду, если заработаешь простуду по дороге. Каким мужем я буду выглядеть, если даже от болезни тебя уберечь не смогу?» Он поднял взгляд в тот же момент, что и Кроули, и поймал собственное отражение в темных очках. Он улыбался. И даже не осознавал этого, поэтому быстро наказал своему лицу прекратить.        Рот Кроули дернулся в спазме, будто он боролся с похожим смущающим выражением. «Спасибо, Ангел».        Азирафаэль вдохнул, готовый отчитать его, но сдулся в последний момент. Гавриила уже не было рядом и, откровенно, на шкале всех ласковых прозвищ данное было значительно лучше, чем альтернативы, до которых, он был уверен, Кроули мог бы додуматься.        «Без проблем, милый», — сказал от в ответ настолько слащаво, насколько только мог, и потянулся поправить воротник кофты. Действие сделало свою магию и заткнуло другого, а Азирафаэль лениво подумал, почему чаще не прибегал к этой тактике. А после, когда их руки соприкоснулись, он вспомнил все причины до единой. Оба они отскочили друг от друга, как током ушибленные, и стали сами поправлять одежду в акте самозащиты, пока ощущение от контакта кожи к коже сходило на нет.        Азирафаэль мысленно отчитал себя. Он держался молодцом — шесть лет! Шесть лет он держал Кроули более-менее на расстоянии вытянутой руки, оставлял официальный тон, поддерживал атмосферу, возводил стены. И Кроули в эти шесть лет сотрудничал. Они никогда это не обсуждали, не говорили об этом, даже если оба знали. Они были на одной волне. Всегда были. Им приходилось быть.        А теперь — теперь, не прошло и нескольких часов, как они были вместе, и все трещало по швам. Ласковые прозвища лезли из-под половиц. Старые желания, зарытые и заткнутые в подвалах контроля и подавления, стряхивали стены из известняка, продирались из этой тюрьмы с легкостью морской волны, прорывающейся через песчаный замок. Тут же было и подставное замужество с лопатой, готовое копать могилы — с ордером на проведение археологических раскопок на руках.        Но нет, для самокопаний у них не было времени.        Азирафаэль выплыл из метафоричной грязи, делая столь нужный глоток воздуха. «Нам бы идти к гейту. Самолет--»        «Отложили». Кроули достал телефон и показал ему экран в доказательство. «Мне обновление час назад пришло».        «Ох, — Азирафаэль сощурился на экран на секунду, сбитый с толку. — Почему ты раньше об этом не упомянул?»        «Хотел как можно скорее убраться подальше от этого еблуши Гавриила», — сказал Кроули, хмурясь от того, что вспомнил о нем. Но он быстро стер это выражение и снова посмотрел на Азирафаэля, поднимая брови. Лицо его посветлело, а губы чуть выгнулись кверху, так, как обычно бывало, когда он с наступлением ночи вразвалочку просачивался в книжный с парой билетов на какой-нибудь джазовый концерт в подпольном баре.        «Не заморить ли нам червячка?» — прощебетал он.        Они были приверженцами привычек. В самом деле, с достаточным количеством репетиций — сознательных или нет — все может стать рутиной. Стоять у окна и смотреть на улицу под утренний чай. Обстукивать обувь у двери три раза, прежде чем войти. Шликать по утрам, когда тебе снился человек, кого, ты знаешь, нельзя касаться, — но все равно хочется. Видеть, как этот человек прокрадывается внутрь, несмотря на табличку ЗАКРЫТО на двери книжного, чтобы соблазнить тебя по всем правилам — с вином, яблочными штруделями, билетами на концерт… Разыгрывать протест ради самой игры, только чтобы неизбежно поддаться и согласиться через пять минут.        У Азирафаэля были свои привычки. Что важнее, теперь у него была возможность выгулять их. У него было больше недели для потаканий им. Для того, чтобы привыкнуть к ощущению владения вещами, которые обычно он иметь не мог. Для того, чтобы дорожить этими вещами. Прямо сейчас посреди аэропорта ему даже не надо было беспокоиться о том, чтобы сохранить лицо. Он притворялся, что замужем за Кроули, они могли просто пойти перекусить средь бела дня, и это было бы вполне оправдано. Чисто технически, они могли бы даже держаться за руки. Они могли бы даже-- нет, пожалуй, это уже было бы слишком.        Но они могли бы пойти перекусить. Само ощущение проломило ему грудь взрывом золотого света, который по ощущениям лился у него изнутри, землетрясением чистой неустанной радости.        И все же, существовали ритуалы. Он повел плечами и строго посмотрел на другого, будто собирался спорить, а затем изобразил драматичный вздох поражения. Даже на показ закатил глаза для пущей убедительности. «Ну ладно, старый ты змий, — сказал он. — Я поведусь».        Кроули весь засветился, оттопорщил локоть и — впервые за шесть лет — Азирафаэль принял руку и встал с ним рядом.        У него оставалось одиннадцать дней.        Он не собирался потратить их впустую.