On the same page

Азирафаэль уже бывал в самолетах — в больших, в маленьких, в удобных, в тесных — но он никогда раньше не сидел рядом с настоящим демоном.        А именно с ним он рядом и сидел, как Кроули успел доказать через 30 минут после взлета. Сначала он потребовал себе место у окна — но после того, как самолет набрал достаточную высоту, вид из него, кажется, стал больше отвлекать, чем интересовать, так что он стал настаивать, чтобы они поменялись сидениями — из чего вылилась неловкая 90-секундная перетасовка их обоих и случайно попавшей туда женщины, которая сидела в кресле у прохода. (Она пыталась просто отодвинуться, чтобы дать больше места, но после того, как услышала, как Кроули грозится забраться Азирафаэлю на колени, передумала и встала.)        После того, как они снова уселись, Азирафаэль нагнулся, посмотрел на нее виновато и сказал „Извините, пожалуйста“, но ее это, кажется, не очень успокоило. Вместо этого она еще с час кидала на них странные взгляды. И у нее были веские причины — проводить любое количество времени рядом с Кроули было хаотично как само по себе, так и в общем. Он жаловался на подушки — задрал ноги и упер их в сидение перед ним, пока Азирафаэль не отчитал его за то, что он мешает следующему ряду — а потом попытался снова спустить их вниз, но преуспел только в том, что куда-то выпнул почтальонку Азирафаэля. Он вместе с этим скинул обувь, а потом сложился в крендель, выискивая их минут десять. Он жаловался, что они не взяли билеты в первый класс, потом жаловался на тот раз, когда он взял билеты в первый класс. Потом он просто жаловался.        В общем, ничего нового. Азирафаэль привык к двум вещам — Кроули и его шилу в одном месте. Третья вещь — сидеть запертым в металлической трубе в метре от Кроули — была в новинку. Не лучшее дополнение к уравнению, и он не был уверен, что ему так уж это нравится.        Было бы терпимо, думал он, если бы Кроули донимал его, а не других. Вместо этого он, казалось, был твердо намерен сделать жизнь пассажиров вокруг них настолько некомфортной, насколько он только мог, что в итоге означало, что некомфортно было Азирафаэлю со всей силой решимости и испанского стыда. Львиная доля всех стараний была направлена на бедную женщину, которой не повезло оказаться рядом с ними двумя, и которая, насколько Азирафаэль знал, не сделала ничего, чтобы заслужить такое.        Так он, во всяком случае, предполагал, пока через два часа в воздухе все не начало успокаиваться. Кроули, очевидно, достаточно устал, так что свернулся в что-то, что напоминало каракули трехлетки, и что-то читал в телефоне. Азирафаэль настолько же был отдан книге, которую взял с собой. Женщина с другого конца их ряда, предположительно, дремала.        В какой-то момент Кроули, должно быть, увидел что-то, что ему понравилось, в телефоне и инстинктивно перегнулся через сиденье, предлагая телефон Азирафаэлю. «Ангел, зацени-ка этот тред в Твиттере», — сказал он. Азирафаэль не особо помнил, о чем он конкретно был — он помнил что-то о достоверности статьи на Википедии про Шавалье д`Эона и длинную очередь ругательств и смайликов — но, в общем, это не имело значения, потому что разговор был быстро прерван резким вздохом рядом с ними.        Они оба замерли и посмотрели на женщину, которая и издала этот звук. Она смотрела на них, скосив глаза, еще более неодобрительно, чем до этого. Слегка несправедливо, подумал Азирафаэль, беря то, что Кроули к тому времени вел себя лучше некуда, и ей не на что было жаловаться.        «Вы не имеете права», — сказала она очень тихо.        «Прошу прощения?» — спросил он, раз уж Кроули, что для него нетипично, не начал комментировать. Его по какой-то причине проняло восклицанием не так сильно.        «Называть друг друга этим святым словом. Таким словам у вас на языках не место». Голос ее, по началу тихий, становился теперь громче, что его было слышно за грохотом двигателей. «Вы что, не знаете, что оба попадете в ад?»        Осознание того, что происходит, накатило быстро и довольно отрезвляюще.        «А», — сказал Азирафаэль, скидывая притворные приличия. Он захлопнул книгу и потянулся снять очки для чтения, игнорируя холодный комок, который чувствовал у себя в горле. В самом деле, это не должно было стать сюрпризом. Такое случалось иногда, когда они с Кроули куда-то выбирались вместе, и он был к такому более-менее привычен. «Извините, но--»        «Что вы имеете в виду ?» — неожиданно заговорил Кроули сбоку наистраннейшим — наипритворнейшим — тоном, который он только использовал.        Оба, и женщина, и Азирафаэль, посмотрели на него, сбитые с толку.        «Что я… имею в виду?» — повторила она недоверчиво. «Что я имею в виду, так это то, что вы попадете в ад. С таким-то образом жизни . Это грех».        Кроули сел ровнее — хотя, пожалуй, от ровного тут было одно слово. Он сорганизовал себя в более вертикальную форму, но благодаря длине тела все равно каким-то образом растекся по обоим, его и Азирафаэля, креслам. Он затем положил подбородок на ладонь и наклонил голову на неплохие 45 градусов вправо. «Что означает „грех“?» — спросил он.        Азирафаэль моргнул. Женщина моргнула тоже. Никто из них долго не говорил.        Наконец, она сказала: «Грех. Что-то плохое..? Против… Бога?» Звучало почти так, будто она не была уверена.        Кроули задрал брови сильно выше линии солнечных очков. «Против кого?» — поинтересовался он вопросительно.        О боже правый, подумал Азирафаэль про себя. Он хотел сказать что-то — что угодно — но некая подавленная его часть взбунтовалась против идеи прервать этот социальный эксперимент, который Кроули, кажется, проводил. Дальше больше, теперь женщина была больше обращена к ним, и ему была видна футболка, которая была на ней надета. На ней говорилось „ГРЕШНИКИ ПОКАЮТСЯ ИЛИ ПРЕДСТАНУТ ПЕРЕД ГНЕВОМ САТАНЫ“, а дальше шел длинный список, который включал в себя даже больше категорий, чем он сам знал. Он смог разобрать только Ведьм и Гомосексуалов сверху списка и предположил, что продолжался он в таком же духе до самого конца.        Неожиданно, настойчивость Кроули в том, чтобы быть абсолютно невыносимым в первый час полета, оказалась оправданной, и Азирафаэлю стало не так плохо от того, что он уже натворил.        Социальный эксперимент тем временем продолжался.        «Бог, — сказала женщина. — Господь? Всемогущий Творец?»        Кроули помотал головой. «Какая-то новая поп-звезда у вас там в Америке? Никогда о ней не слышал».        «Он». Исправление было мгновенным и беспричинно, если брать во внимание тему разговора, раздраженным. «Бог — не поп-звезда! Бог — это… Он… Вы никогда не слышали о Боге?»        «Нет», — ответил Кроули, радостно цыкая на Т.        «Библия? Вы никогда не читали библию?»        «Это типа журнал такой?»        «Это… это книга».        «А, я книги не читаю».        «Но эту-то Вы должны были-- А что насчет церкви? Вы никогда не были в церкви?»        «Много где был, — уведомил ее Кроули, все еще до жестокости весело. — Не совсем понимаю, при чем там книги или этот-- как Вы там этого парнишу назвали? Бог, да?»        Если бы от чистого шока можно было бы проваливаться сквозь материю, то кресло под женщиной уже бы начало страдать от последствий. «Он не парниша! Он наш Господь, Бог, сам-- Спаситель… Это все есть в библии! Иисус — Вы должны были слышать об Иисусе!»        Кроули решительно это отрицал. А потом решительно отрицал все остальное. Чем глубже становилась яма, тем более рьяно он топтал грязь, которую в него кидали. Как он самоотверженно и преданно вставлял, где только можно было „вера, вы это о чем? Что это? Это съедобно?“, как абсолютно нелепо было его „никогда не слышал о так называемом Вами „Рождестве“. Вы уверены, что оно так уж популярно? У нас, откуда я родом, такого нет“, все это было вдохновляюще и занимательно настолько, что никакой фильм-в-дорогу не сравнился бы. Несколько людей повернулись понаблюдать за развитием диалога как очевидцы, внимающие крушение поезда. Вопреки себе, Азирафаэлю захотелось снять это на видео, но последняя ниточка порядочности остановила его в шаге от того, чтобы достать телефон.        Верный своей репутации, Кроули изматывал противника. Она уже начала раскалываться — что поначалу было стройной и полной решимости убежденностью, что он просто врал и пытался вывести ее из себя, превратилось в неподдельную озабоченность, что она каким-то образом наткнулась на мистическое существо, которое в отношении религии было как чистый лист. Надо отдать ей должное, озабоченность ее хотя бы нашла выход в более невинной форме, чем можно было опасаться.        «Знаете, у Вас есть шанс, — сказала она наконец. — Это отличная возможность начать Вашу жизнь сызнова. Вас можно спасти! Познайте Господа. У меня с собой святая вода. Из моего путешествия по Ватикану. Дайте мне хотя бы крестить Вас».        Азирафаэль подавил раздраженный стон и ущипнул себя за переносицу. В этом месте все становилось рискованным. С одной стороны, жест был более-менее безобидным — часть того, что по ее поверью было добротой. Куда лучше, чем слепая ярость или нападки. С другой стороны, с его семинарским прошлым это все теперь било молоточком по его колену, вызывая желание напомнить ей (вежливо) и в подробностях, что у нее не было таких полномочий, как бы она ни хотела.        С третьей стороны (которой у него не было, и он был близок к тому, чтобы схватиться за Кроули, чтобы оттащить его и предотвратить неизбежное), махинации, которые вот-вот должны были последовать, были куда более разрушительными, чем в первых двух аргументах.        «Без понятия, о чем Вы, — настоял Энтони „Вы Правда Думали, Что Я Выйду Из Образа“ Кроули. — Но давайте».        Женщина потянулась вниз к сумочке — актер по Станиславскому улучил этот момент, чтобы метнуть в сторону своего подставного мужа демоническую улыбку, — потом выпрямилась и извлекла контейнер высотой в пару сантиметров и бутылку воды, которую она, должно быть, купила у гейтов.        «Мне в Риме сказали, что святую воду, которая была освящена папой римским, ничем не разбавить. Даже одна капля может освятить весь контейнер, ну или что угодно, куда ее капнут», — объясняла она с придыханием, пока отливала немного в чистый стаканчик и опрокидывала половину жемчужного цвета бутылки туда же.        Азирафаэль откашлялся, но Кроули подпихнул его локтем, будто говоря „даже не думай вмешаться“.        «Так, что эта водичка будет делать? — спросил он своим самым невинным голосом. — Она от этого персонажа „бога“, которого Вы все упоминаете?»        «В некотором роде--» — начала она.        «Волшебная, да?» — спросил он, забирая у нее стаканчик, пока она не успела ничего сделать. Он посмотрел сквозь него на свет, щурясь под солнечными очками.        Женщина попробовала дотянуться до него. «Нет, не волшебная. Папа благословил ее. У нее теперь много свойств, в том числе она ограждает от злых сил».        Кроули опустил на нее взгляд. «От злых сил, говорите?» В ту же секунду он сунул два пальца прямо в воду, погружая их по костяшки.        С секунду ничего не происходило. Затем вдруг Кроули зашипел и обернулся на стаканчик. Азирафаэль, женщина и по меньшей мере 3 человека из публики проследили его взгляд. В до этого чистой жидкости поднималось облако бурлящих чернильно-черных завитков. Они исходили от пальцев Кроули, но те быстро скрылись, пока все продолжало бурлить.        «Ау, — сказал Кроули обычным тоном, вынимая пальцы и тряся ими. — Как-то не очень хорошо».        Азирафаэль посмотрел на женщину. Она все еще смотрела на жидкость в стаканчике, теперь цвета кромешной тьмы, бледная как полотно и замершая в шоке.        «Пожалуй, я сегодня пропущу крещение», — продолжил Кроули и аккуратно поставил замаранную черным „святую воду“ обратно ей на столик. «Хорошая попытка вышла, дорогая, но, боюсь, меня таким не проймешь». Он аккуратно лизнул оставшееся на пальцах пятно и улыбнулся на всю ширину рта. «У-уф, остренько».        Какое-то резкое движение прервало его злорадства: женщина — и стаканчик — кубарем покатились по полу самолета. Стаканчик остался, где и был, а вот женщина поспешно смылась, схватив сумку и уносясь дальше по ряду с полузадушенным криком. Оставшиеся зрители посмотрели обратно на Кроули, будто почти ожидали продолжения, но он только вытер руку о джинсы и затем обвел их взглядом с нейтральным выражением на лице.        «Конец шоу, — объявил он. — Не переживайте, никого сегодня не проклянут. Я в отпуске».        «В самом деле», — фыркнул Азирафаэль, когда большая часть публики отвернулась и начала шептаться и смеяться тихо между собой. «Можно было разобраться с ней и по-другому».        «Но ни разу не так весело», — заспорил Кроули, глубже сползая по креслу и снова задирая колени. «Тем более, — добавил он, стряхивая очки ниже по носу, чтобы посмотреть на мужчину напротив него. — Не я это придумал». Он сунулся в огромный рукав вязаной кофты, в которой был, и достал маленький алюминиевый квадратик блистерной упаковки. Одна из ячеек была проткнута, но внутри оставалась еще половина черной крошащейся таблетки.        Азирафаэль протянул руку, и Кроули вложил ее ему в ладонь.        «Спасибо за активированный уголь, Ангел».        «Думал, она просто заставит тебя выпить воду», — сказал Азирафаэль, убирая таблетку в карман пиджака и чопорно поправляя воротник рубашки. «Кто знает, что в ней могло быть. Просто ради безопасности. Как ты его использовал — твоя ответственность, не моя».        «Как скажете, Ваше Преподобие», — сказал Кроули, за что получил шлепок по руке. «Даже не начинай», — пожурил его Азирафаэль, затем устроился поудобнее и снова открыл книгу. «И опусти ноги, что если человек перед тобой решит откинуть спинку? У тебя теперь рядом свободное место — и я сомневаюсь, что она вернется. Используй его».        Предсказание оказалось верным — женщина так и не вернулась. Поговорила она или нет со стюардами, было не понятно. Один из них прошел мимо через полчаса, чтобы все осмотреть, но к тому времени Кроули поднял пластиковый стаканчик и вытер некоторый ущерб с ковра, так что им особо ничего не осталось.        Полет после этого продолжился в довольно мирном ключе, разве что в какой-то момент Кроули развернулся и решил использовать дополнительное место, чтобы вытянуть ноги, и прислонился к руке Азирафаэля в процессе. В груди Азирафаэля занялся стойкий барабанный ритм, но он попытался никак не реагировать и вместо этого продолжил читать слова на странице перед ним. Он прочел одно и то же предложение раз пятнадцать прежде чем почувствовал, как Кроули почти незаметно расслабился рядом с ним, и понял, что другой был так же напряжен от своего решения.        В этом не было ничего такого. Сидеть, прислонившись друг к другу, — это нормально. Они вообще-то в браке. А это было одним из плюсов — то, что к нему мог прижаться Кроули, даже вот так немного. Просто того, что между ними была точка соприкосновения, даже сквозь ткань рубашки, было достаточно.        Он перевернул страницу, и в результате Кроули развалился сильнее, очевидно принимая отсутствие протеста за положительный знак.        В какой-то момент он заснул. Начали разносить обед, и после того, как он осторожно заказал себе еду, Азирафаэль поругался с минуту с персоналом, чтобы получить веганский вариант для „мужа“. И только после того, как отдали еду, а тележка отъехала подальше, Кроули перестал притворяться, что дремлет, и размотался в пристойное положение сидя.        «Тебе не обязательно было это делать, — пробормотал он. — Они все равно всегда лажают».        «Тебе бы сказать им об этом», — заспорил Азирафаэль, сдирая алюминиевую крышку со своей пасты с курицей. «Они не будут в курсе, что сделали что-то не так, если ты не скажешь».        «Все в порядке», — сказал Кроули.        «Нет, не в порядке. Вот всегда ты так, — ворчал Азирафаэль тихо, все еще не смотря на него. — Помнишь тот раз, когда мы пошли в Sarastro над Королевским театром Ковент-Гарден? Ты им сказал о собственных ограничениях в диете, когда бронировал столик, а они забыли и принесли тебе говядину, и ты тогда тоже ничего не сказал».        «Не хотел доставлять проблем, они были заняты», — парировал Кроули. Он открыл овощи, от которых шел пар, и осмотрел их внимательно, прежде чем вздохнуть. «Пахнет хреново, но хотя бы съедобно. Что бы я без тебя делал?»        «Предполагаю, голодал», — ответил Азирафаэль, пихая немного пасты за щеку и жуя в размышлениях о том, как до этого Кроули поставил оценку еде „съедобно“. «По правде говоря, мне иногда страшно спросить, что ты ешь, когда сам по себе. Подозреваю, там как-то замешана сухая лапша».        «Да, страдал таким, — признал Кроули. — Когда еще в универе был. Просто сгрызал целиком, а потом засыпал в рот приправы». Что он и продемонстрировал, поднимая пластиковую коробочку с веганским обедом и поглощая ее в схожей манере, сгребая 90% содержимого себе в рот за раз.        «Чудо, что ты до сих пор жив», — вздохнул Азирафаэль, наблюдая за ним со смесью беспокойства и нежности. «Ты так подавишься».        «Умхехн, — ответил Кроули с полным ртом чего-то, что предположительно было рисом. — Не-хеха па`хем схлхах`ем нхепх`ло...»        «Прожуй, милый», — настоял многострадальный автор.        Кроули сбоку издал несколько утробных звуков и, кажется, умудрился протолкнуть еду дальше. «Я сказал, — прояснил он, вытирая уголок рта с дьявольской улыбкой. — У меня никогда проблем с глотанием не было».        Последовала напряженная пауза, а когда Азирафаэль двинулся, чтобы огреть Кроули бумажным пакетом, он, предвещая нападение, уже выскочил в проход, показушно потягиваясь.        «Пойду припудрю носик, Ангел, — сказал он. — Не скучай по мне слишком сильно».        «Можешь не возвращаться!» — позвал Азирафаэль через верхушки кресел, прежде чем снова устроился и начал тыкать в курицу с недовольным вздохом. Он уже почти снова начал есть, когда заметил, что кто-то смотрит на него сверху кресла. Видны были только глаза и нос, но это вроде был мужчина ближе к тридцати, и, хотя и не было видно рта, по тому, как глаза его сощурились от удовольствия, было очевидно, что он улыбался.        «Мужчины. Не можем с ними, не можем без них, верно?» — сказал он.        Азирафаэль нервно улыбнулся, пока не понял, что ему не о чем было переживать. В отличие от женщины до этого, этот конкретный сосед по сиденью был очевидно дружелюбен. И тем более, он был с сиденья перед ними, которое Кроули пинал все время, что они тут были, так что, возможно, лучше ему было быть благодарным, что он не затевал беседу, чтобы вместо этого озвучить свои горести.        «Да, боюсь, все… именно так и есть». Он легко посмеялся, а затем поднял взгляд. «Приношу извинения за причиненные ранее беспокойства».        «Вы шутите?» — спросил мужчина, подтягиваясь выше. Показался кусочек темной вьющейся бороды. «Да я так давно в самолете не веселился. И она получила, чего заслуживала. Некоторым людям такой опыт и нужен, чтобы неповадно было».        Азирафаэль помычал задумчиво. «Вероятно, но, в самом деле, дóлжно учитывать, в каком состоянии они живут. Обычно нашей доброты им требуется больше всех».        Мужчина поразмышлял об этом, отведя взгляд на мгновение, а затем сложил руки на изголовье сиденья и положил на них подбородок. «Вы все еще Преподобный?»        Игнорируя неприятное волнение в груди, Азирафаэль поднял еще кусочек липкой пластмассовой пасты.        «Простите, не хотел греть уши, просто--»        «А, нет, все в порядке, я не против», — поспешил он сказать, хотя и взгляд его был сосредоточен на еде, а не на незнакомце над ним. «Я был давным-давно, но больше нет. Мой… дорогой муж… просто любит подшучивать надо мной на эту тему, вот и все».        «Я удивлен, что Вы ничего ей не сказали».        «Данная глава моей жизни уже позади. И, не хочу звучать бесцеремонно, но… по моему опыту это редко имеет какое-либо значение для людей, которые относятся к вере с таким рвением. Вне зависимости от того, каковы твои верования, отношениям с Богом дóлжно быть самыми личными в жизни. Хотя, — добавил он скромно, — это всего-лишь мое мнение».        На мгновение воцарилась тишина. «Жаль, — сказал мужчина. — Что Вы оставили церковь, я об этом. Думаю, им бы пригодились люди типа Вас».        Это было довольно любезно с его стороны, так что, игнорируя факт, что он никогда бы такого не сделал, Азирафаэль поблагодарил его. «Могу я спросить, — продолжил мужчина. — Как долго Вы уже с мужем вместе?» Азирафаэль на этих словах глянул вверх и чисто по привычке пробежался глазами по пассажирам вокруг, пока не понял для начала, что все было в порядке. Предполагалось, что он и Кроули были вместе. Такова была легенда.        Хотя, история не прям была хорошо продумана до конца. Не то чтобы это была проблема. Напротив, именно так многие из их коллабораций и начинались. Не сходя с курса; по крайней мере у него был опыт построения на минимальном количестве деталей.        «Около шести лет», — отметил он пространно. Он не врал. Ему нравилось не врать, когда он мог. «Знали друг друга зато задолго до этого». «Это вдохновляет», — сказал мужчина. Под весом взгляда Азирафаэля он застенчиво пояснил: «Дает ощущение, что для таких как мы есть надежда. Вы двое выглядите… так комфортно друг с другом. Должно быть здорово найти такую любовь. Это редкость».        Из ниоткуда у Азирафаэля в горле появилось ощущение, что в нем что-то застряло. Он хотел обвинить в этом еду, но вряд ли в ней была проблема. Он моргнул раз, еще один, чтобы прочистить голову, и силой улыбнулся, надеясь, что это покатит за стеснение, а не за возмущение. «Мне очень повезло иметь те возможности, что у меня были», — сказал он, но теперь тише. Он все еще, чисто технически, не врал. У него могло ничего не быть. Но то, что было, было лучше, чем ничего. Ему приходилось напоминать себе снова и снова, что нужно считать свои благословения. «Хотя, конечно, не все всегда было радужно».        «И не говорите. Мои родители были чокнутыми, как эта вот». Он отсылался к женщине, которая, вероятно, все еще была где-то в заду самолета, если только не попыталась выпрыгнуть с парашютом к этому времени. «В последние годы становится легче, конечно, да? Не так, как это было десять лет назад. Слышал, у нас скоро браки легализуют».        Азирафаэль отложил вилку и достал платок, чтобы медленно вытереть руки. «Верно, — отметил он более легким тоном. — Все идет на поправку». Для него дела будут идти на поправку по меньшей мере ближайшие 11 дней.        И в самом деле, он должен был быть благодарен. Благодарен за то, что он не мог выйти за Кроули, — если бы это было частью плана в их игре в притворство, тогда ему еще пришлось бы пройти через развод в последующем.        Он знал, что не вынес бы этого.       

***

       Америка была почти такой, какой он ее и представлял — шумная, большая, а еще она не изменилась с последней его поездки сюда. Пока они толкались в суматохе на выход из самолета, привыкая к дневному свету, он дал Кроули вести, сам вместо этого мучаясь на несколько шагов позади с сумкой на буксире. Длинные коридоры смешались в беспорядок окон и гладких белых стен, и если кто-нибудь спросил бы его, как он прошел через досмотр, он бы не смог вспомнить эту информацию ни в каком количестве деталей. И все же процесс был довольно прост, так что, когда они снова нагрузились хуевой тучей сумок Кроули, взяли паузу на передохнуть в алькове около какого-то автомата. Марки незнакомых сладостей таращились на него через стекло, маня неизведанным содержанием (вероятно, высоко калорийным, напомнил ему маленький голос в голове, который подозрительно звучал как Гавриил). Он таращился в ответ, думая о том, как обычно предпочитал путешествовать один, и как странно теперь было стоять рядом с кем-то, кто пылко материл WiFi в аэропорту, — и при этом быть абсолютно по этому поводу спокойным.        Но опять-таки, это был Кроули. Он уже сделал для него множество исключений.        Он проверил часы и осмотрелся, щурясь сквозь толпу людей на дисплеи, которые указывали в разнообразные части аэропорта. «Итак, сейчас 10 утра, и у нас прилично времени в запасе. Мне сказали, что нас не смогут встретить здесь, — добавил он. — Да я и не особо хотел, так что нам сейчас нужно найти что-то типа автобуса до-- как его там? Нью Хэмпшир?»        «Мы в Америке, Ангел. Тут ехать пять часов. Никаких автобусов», — ответил Кроули, который что-то тыкал в своем тонком черном смартфоне. «Мы едем на машине».        Азирафаэль поднял на него взгляд и моргнул. «Машине? — спросил он. — Где мы должны раздобыть машину?»        «В прокате. Я сделал бронь».        «А у кого, скажи на милость, — продолжил Азирафаэль с выработанным спокойствием, — ты собираешься вымолить американские права?»        Кроули лениво повел головой и потянулся к заднему карману, чтобы потом извлечь из него любопытный предмет, который на вид был плотной серой бумагой с официально выглядящей красной печатью на ней. «Не надо молиться. Думаю, Международное Водительское Удостоверение должно прокатить».        Азирафаэль посмотрел на бумагу, обратно на Кроули и шумно вздохнул. «По крайней мере у тебя в этот раз есть хоть какие-то документы. Хотя, думаю, я все же помолюсь, — добавил он. — Никогда не знаешь, может, повысит наши шансы на выживание».        «Ты случайно изгонишь меня, вот и все».        «Смело с твоей стороны предполагать, что я могу изгнать тебя, даже если не случайно», — ответил Азирафаэль, они развернулись, собрали вещи и пошли в сторону, которая специально была обозначена табличкой „Прокат автомобилей“.        Одно преимущество пребывания на чужой земле, где никто их не знал, было то, что приятная девушка за стойкой понятия не имела и не могла иметь, какую ошибку она совершает, передавая ключи ухмыляющемуся Кроули. Азирафаэль пытался удержаться от комментариев, но когда они спустились в гараж и дошли по карте до парковочного места, где транспорт, очевидно, ждал их, он не смог не простонать раздраженно при виде угольно-черного угловатого монстра на колесах.        «Джип, реально?» — спросил он, отходя в сторону, чтобы посмотреть, как сумки летят в пасть багажника одна за другой. «А они не предназначены, чтобы ездить по бездорожью? Мы не едим на кемпинг ».        «Это машина, такая же, как любая другая», — сказал Кроули откуда-то с заднего сиденья. Его длинные ноги торчали из двери с секунду, потом он снова выпрямился. «Тем более он живучий».        «Как хорошо ты себя знаешь», — съязвил Азирафаэль, но тем не менее залез на пассажирское сиденье.        Поездка была менее опасной, чем он думал сначала. Масса Джипа немного успокоила нервы, и Кроули разыграл трюк с „у-упс, с какой еще раз стороны дороги я должен ехать?“ всего лишь раз. По большей части они ругались с GPS, а не друг с другом, и когда Азирафаэль проголодался и запросил пит-стоп, Кроули даже был достаточно добр, чтобы завернуть в, как оказалось, довольно прелестную вафельную у дороги.        К сожалению, после ужина держать глаза открытыми стало менее посильной задачей.        «Ты же на самом деле не спал в самолете, не так ли?» — спросил Азирафаэль, решительно глазея на россыпь деревьев, проносящихся мимо прямо за окном, сдерживая желание зевнуть. Он тоже совсем не спал, хотя в его случае вероятность того, что его сморит, была менее опасной. «Может, нам стоит найти место, где остановиться на ночь?» «Не-е, все путем». — настаивал Кроули, хотя он тоже уже натужено моргал за солнечными очками. «Уже почти 20 часов прошло. Теперь лучше ехать до темноты. У меня в любом случае скоро второе дыхание откроется. Я просто музыку включу».        Повозившись немного с радио, они наконец остановились на волне, которая, казалось, решительно играла одну песню Queen за другой, на что Кроули согласился как на самый приемлемый вариант, беря в расчет то, что другие два были волна с Классической Музыкой и религиозное разговорное шоу, в данный момент находившееся посреди обсуждения Кто Попадет В Ад. «Уже там, спасибо, — ощерился Кроули, а затем посмотрел на Азирафаэля виновато. — Это я не о тебе, ангел».        «Я знаю, дорогой», — промямлил Азирафаэль, слишком в данный момент сонный, чтобы быть в курсе того, что происходило. Он слышал, как Кроули возится с приемником, а потом вступительные аккорды Crazy Little Thing Called Love снова полились из колонок.        Маленькая часть его мозга, которая все еще более-менее бодрствовала, задумалась, почему они продолжали использовать прозвища даже наедине, когда никому не надо было их слышать. По привычке, решил он для себя наконец. Хорошо было выработать привычку, чтобы потом не оступиться. Не то чтобы его беспокоило, что им будут задавать так уж много вопросов, — наверняка последнее, о чем будет беспокоиться чопорный Американский дипломат, так это о том, какие ласковые прозвища он использует для своего супруга. Фактически, было вероятно, что ему вообще не будет дела до любого выражения привязанности между двумя мужчинами. Это было облегчением, силой воли думал Азирафаэль, игнорируя часть себя, которая была разочарована такой перспективой. Он был жаден, это было правдой. Он надеялся, что ему сойдет с рук хотя бы подержаться за эти руки. Конечно, Кроули простит ему это. Тем более он лежал у Азирафаэля на плече в самолете без жалоб, так что, может быть, некоторое количество тактильности будет в рамках приемлемого.        Не то чтобы они обсуждали это. В этом состояла другая проблема. Они едва вообще поднимали тему поездки с того момента, как согласились на ее суть, в тот злополучных вечер совместного пьянства. Все остальное было сделано по почте через почти цельные предложения — цены, имена на билетах… Они даже не позаботились купить--        «Обручальные», — выдохнул Азирафаэль. Он пытался разлепить глаза, пока мозговые функции возвращались в онлайн, после того, что вроде как было серединой сна. Сбоку от него что-то шебуршало, но в остальном все было тихо. Радиостанция, как оказалось, была выключена.        Он поднес руки к лицу, чтобы растереть его, и затем, наконец, вынырнул в состояние, которое можно было более-менее назвать бодрствованием. Действие не особо помогло — все вокруг было темным, даже когда он открыл глаза. Он посмотрел в мутные окна и затем на Кроули, который сидел очень тихо за рулем и смотрел напряженно в телефон.        «Почему мы не двигаемся? — спросил он. — Что-то случилось?»        «Поездка окончена. Мы приехали, — сказал Кроули, все еще не поднимая глаз. — Должны быть на месте. Собирался вот разбудить тебя».        «Оу, прошу прощения», — пробормотал Азирафаэль ровно перед тем как утопить вторую часть извинения в зевке. «Даже не заметил, как задремал...» Он наклонился к лобовому стеклу, чтобы осмотреться получше, но вместо этого разглядел только белое. Дворники танцевали туда-сюда, чтобы справиться со снегом, но где-то над ними в дырке среди облаков он заметил проблеск сверкающей черноты усыпанного звездами неба, обрамленного величавыми верхушками елей.        «Батюшки, — промычал он. — Мы и правда за городом, да?»        «Так и скажи — хуево-тутуево», — сказал Кроули. Он поднял глаза от телефона, посмотрел налево, потом через плечо. «Черт, мы должны быть на месте, но там закрыто на цепь. Может, нам придется идти пешком».        «Не далеко, я хочу надеяться. Там сыпет будь здоров. Пожалуй, мне бы позвонить им, пока мы не отправились, просто чтобы не потеряться и не обречь себя на блуждания по лесу посреди пурги».        Кроули повернулся к нему, и хотя и было похоже на мгновение, что он вот-вот заглушит двигатель, он остановился в сантиметре от этого, пялясь на Азирафаэля с очень любопытным нечитаемым выражением. «Обречь себя, — пробормотал он, будто вспоминая о чем-то. — Погоди секунду. О чем ты там говорил?» Мягкий свет от приборной панели прочертил одну ломаную оранжевую линию у него над бровью и устремился вниз. «Что-то про обреченные..?»        «Хм? Да я только-- А!» — Азирафаэль бы подскочил на месте, но ремень безопасности крепко держал его на месте. «Кольца! — сказал он. — Мы забыли про кольца, Кроули! Обручальные кольца!»        Кроули снова нахмурился на мгновение. «Я, вообще-то, думал об этом, — признал он, лицо его странно зарумянилось. — Но потом я подумал, что если бы мы купили новые, то это выглядело бы так фальшиво… да и иногда люди не носят кольца».        «Как по мне, лучше что-то, чем ничего», — настаивал Азирафаэль, осматриваясь будто в надежде обнаружить коробочку над приборной панелью. «Ты же носишь украшения, верно? — спросил он наконец. — У тебя есть кольца, точно знаю. Я видел их на тебе».        «Ни одного на безымянный палец», — пробормотал Кроули, хотя сразу же расстегнул ремень безопасности и скользнул между двумя передними сидениями к заднему, чтобы добраться до одной из своих сумок. Азирафаэль посмотрел вниз, но обнаружив, что поле зрения его полно довольно приятной картиной двух упругих ягодиц, быстро отвел глаза, вжимаясь обратно в сиденье, переключая внимание на собственные колени и перебирая пальцами, чтобы не думать о том, до чего еще можно было дотянуться.        «Ну, мы можем сымпровизировать или--». Он перестал перебирать руками на секунду — только чтобы обвести край знакомого кусочка метала. Прямо тут — на его мизинце. Он замер, а затем с намеренной медлительностью крутанул кольцо с печаткой вокруг костяшки и дал ему соскользнуть с пальца. Поношенное золото немного отливало в блеклом свете машины. Кольцо было мало для его собственного безымянного пальца, но…        «Кроули», — сказал он.        «Погоди секунду», — ответил Кроули, все еще стоя с жопой по ветру между сидениями самым дразнящим способом. Если бы Азирафаэль не знал, он бы подумал, что он это специально. «Все, что у меня есть, это старое выпускное кольцо — оно еще с камнем. И еще акриловое, а остальные серебряные. А, еще есть кольцо на большой палец, но оно--»        «Кроули, — сказал Азирафаэль настойчиво, а затем многозначительно откашлялся. — Мил-- Дорогой. Присядь на секунду».        Мужчина напрягся и медленно выправился, вытаскивая длинное тело из просвета, чтобы встретиться взглядом с чужими глазами. Пока шарился по сумкам, он зацепил очки за волосы, и теперь Азирафаэль был удостоен возможности видеть его глаза, которые были куда более уязвимыми, чем он ожидал.        На секунду, что у него сперло дыхание, Кроули казался… смущенным. Зрачки его были расширены — хотя это скорее всего было от того, что в машине было темно само по себе. И вообще не от того, как Азирафаэль его чуть не назвал.        «Прости», — сразу же сказал он, чувствуя, как что-то голодное собирается в кольца в его животе. Близость, к которой принуждало пространство машины, начинала становиться удушающей. Он доводил до блеска самоконтроль годы, но Кроули не особо помогал. «У меня просто появилась идея. Дай мне руку».        Звучно сглотнув, Кроули соскользнул обратно в собственное сиденье и вытянул руку. Мост через пустую бездну между ними. Они дышали едва слышно, и все же Азирафаэлю показалось, что он слышит потрескивание нервной энергии, продирающейся через него электричеством, когда он потянулся в ответ. Когда они в последний раз держались за руки? Воспоминания о прогулке из Сада приплыли обратно к нему — размытые, смазанные почти целиком прошедшим временем, но все еще различимые. Он попробовал тогда обогреть замерзающие пальцы Кроули внутри своих собственных, и они посмеялись над этим, пошутили какую-то похабщину, которая перешла в медленный нежный поцелуй. Первый из многих, которые начались в ту ночь.        Не то чтобы такое же произойдет теперь, он знал. И все же. Это было хорошее воспоминание. Что-то, за что он мог держаться.        Он затолкал мысль подальше и аккуратно скользнул большим пальцем по костяшкам Кроули. В ответной реакции его пальцы дернулись и сжались вокруг его. Глубочайший человеческий инстинкт — тот, которым овладевают дети на ранних стадиях младенчества, — схватить. Удержать. Притянуть ближе. К этому не припишешь никакого порыва — это просто что-то, что шло от предков. Инстинкт выживания. Биологически нейтральная реакция.        Оба они сидели смирно с секунду, пока Азирафаил не понял, что он что-то планировал сделать, — и это не было планом „сидеть дурнем, держа Кроули за руку“.        «Давай-- давай-ка вот это попробуем», — усилием выжал он через ком в горле и, подталкивая безымянный палец Кроули чуть выше, с легкостью надел на него золотую полоску. Было легкое сопротивление в районе костяшки, но Азирафаэль надавил, проворачивая немного, и кольцо село как родное.        Кроули содрогнулся. Это не было чем-то очевидным, но достаточным, чтобы Азирафаэль поднял взгляд. «Это, — спросил Кроули, очевидно стараясь держать тон обычным, несмотря на странную напряженность в голосе, — это свещенец… Священецкое… Священниковое...» Он откашлялся и, кажется, сдался.        «Священническое», — сказал Азирафаэль, быстро отстраняясь, гадая, не задержались ли его руки в гостях дольше приличного. «И нет. Это фамильная ценность, да, но это просто древность, которую я храню эстетики ради. Довольно светская причина, не переживай».        «Не переживал, — хрипло буркнул Кроули. — Если я пока не полыхнул огнем, то… не так уж оно и плохо».        Азирафаэль улыбнулся. «Оно выглядит старым, так что пойдет. Мне самому не нужно — можем просто сказать, что я чуть располнел, и оно больше не налезает. Это в любом случае правда». Он начал отстраняться, но затем остановился, понимая, что, несмотря на то, что Кроули ничего не сказал, правая его рука была все это время сжата в кулак у него на колене. Казалось, он что-то в ней держит.        «Э-э», — сказал он красноречиво. И затем, в качестве объяснения: «Нгк».        «Да?» — сказал Азирафаэль. Он был более-менее привычен к разгадыванию полуслов после того, как с десять лет слушал, как он топтался вокруг уничтожения английского языка до ломаных полуслогов и искореженных глыбок согласных. «Ты нашел еще одно? Если хочешь надеть его, то я пойму».        «Нет», — пробормотал Кроули и развернул кулак, открывая ладонь. В середине ее лежал ободок. Он не был золотым, но темного металла — длинный и тонкий, закручивающийся кольцом один раз, а потом переплетаясь с собой же. Детали были заношены почти под ноль, но змеиная голова и скругленный хвост были очевидны даже с расстояния. «Просто… Вот».        Азирафаэль подался вперед. «О, твое змеиное кольцо для большого пальца», — сказал он. «Оно тоже ничего».        «Мнгх», — озвучил Кроули, почти что корчась от нерешительности. «Я просто-- Я подумал, может-- не, забудь, глупая была идея».        Азирафаэль, рассматривая его теперь с любопытством, потянулся и выхватил утонченный ободок из его руки. «Как думаешь, оно подойдет мне по размеру? Можем попробовать, но--»        «Нет», — запротестовал Кроули и отобрал его. На секунду Азирафаэль застыл, не в силах остановить то, как ледяным уколом прошила боль в ответ на то, как звучал голос Кроули, но прежде чем он смог зарегистрировать хоть сколько-нибудь жалости к самому себе, Кроули взял его за левое запястье и соединил их вновь. Ладонь его была влажной, а хватка почти слишком крепкой. «Нет, я хочу… Хочу надеть его на тебя», — закончил он почти неслышно.        Холод, кусачий мороз, который сформировался в груди Азирафаэля от того, как его отвергли моментом раньше, не озаботился тем, чтобы вежливо растаять. Вместо этого он проскочил жидкую форму целиком и выкипел сразу в пар, нагревая его изнутри и брызгая цветом ему на лицо — на уши и на шею. Он был уверен, что за секунды после того, как услышал эти слова, он стал красным как помидор без средств защиты, чтобы это отрицать.        «О-оу», — подавился он.        «Ты свое на меня надел, так что… так что так будет справедливо», — защищался Кроули. Было бы более убедительно, не трясись он как лист на осеннем ветру. «Тем более это во имя правдоподобности». Пальцы на его запястье ослабли и скользнули ему под ладонь, растопыривая пальцы.        «Правдоподобность». — повторил Азирафаэль тупо.        «Ага», — сказал Кроули, упираясь кольцом в край первой костяшки. Он продолжал говорить, будто отвлекая другого любой ценой от того, что происходило на самом деле. «Ты ж меня знаешь. Весь за романтические тропы. Может, опишу такое в следующей своей книге. Должен был посмотреть, о чем весь кипиш».        «Кипиш», — отозвался эхом Азирафаэль, который в нынешнем состоянии не прошел бы тест Тьюринга. Он только под конец смог сформировать на лице что-то напоминающее удивление. Как будто он был удивлен. Демонстрацией. Романтических тропов. «Да, сплошной кипиш, такой ты. Весь за тропы».        «Ну, у нас тут все, что нужно. Кольца. Священник».        «Я не-- Даже если и был бы, то все же, Католицизм--»        «Ангел, порадуй меня хоть на минутку», — сказал Кроули, хотя голос его сквозил легкой ноткой паники. Причина ее открылась, когда Азирафаэль посмотрел вниз. Кольцо застряло на предпоследней фаланге и, казалось, не хотело двигаться дальше. Кроули только в два раза сильнее задрожал от этого — пока он не потянулся и не накрыл его руку своей.        «Тебе нужно приложить больше силы», — пробубнил он и сам втиснул палец, пока метал не уселся в его основании. «Вот так», — сказал он, игнорируя едва заметное шипение, с которым Кроули выдохнул через стиснутые зубы. «Достаточно тропно для тебя? Можешь теперь поцеловать--»        Взгляд Кроули метнулся вверх, а он не отвел глаза достаточно быстро, так что взгляды их встретились. И только теперь Азирафаэль осознал, что все это время они были в нескольких сантиметрах друг от друга.        Звезды сложились, образно говоря. Устойчивая закольцованная орбита, на которой они горцевали друг подле друга световые года, снова притянула их ближе, да так, что они могли подглядеть в чужую атмосферу по дороге. Магнетизм этого был неоспорим, и трение гравитационных полей, вследствие близости отражающихся друг от друга, генерировало тепло, которое угрожало сжечь их обоих. Так близко Кроули был настолько же до смешного привлекательным, как и всегда, лицо, отмеченное едва заметными дорожками стресса, намек на щетину по краям челюсти, острый скат носа. Губы его, обычно сжатые для любого чревовещания, которое он готов был изображать ради сохранения образа, были в кой-то веке расслабленными, мягкими и приоткрытыми и — может, это было только в воображении Азирафаэля — приглашающими.        Внутренняя часть его подавленного желания взвыла в возмущении. Как он вообще прожил без этого так долго? Как мог он бороться против этого? Внутри него не было ничего кроме желания, опаляющего его внутренности и продираясь наружу, вытягивая когтистые лапы к мужчине напротив. Он хотел, он нуждался в том, чтобы Кроули коснулся его, как нуждался в воздухе, чтобы дышать. Отвернуться теперь было как приговорить себя к смерти от томления.        Не думая, он наклонил голову чуть в сторону. Памяти о том, как губы их соприкасались, было уже шесть лет, и все же тело его, казалось, не испытывало никаких проблем с тем, чтобы возродить движение, требуемое, чтобы нос его был чуть левее, чтобы дать Кроули место двинуться вперед и вписаться ртом прямо--        Стук, стук, стук!        «Эй!»        Если бы в человеческих возможностях было выпрыгнуть из собственной кожи, то Азирафаэль бы из нее выпрыгнул. А так ему пришлось выбрать менее драматичное решение — дернуть себя за леску невидимой удочки и отзеркалить потрясенное полупьяное выражение, с которым Кроули смотрел на него с другой стороны машины. Они сидели недвижимо с секунду, а потом снова раздался стук — в запотевшее окно со стороны водительского сиденья.        После того, как Кроули поизвивался в нескольких разных кренделеобразных формах, он сумел сообразить, что происходило, и вмазал по кнопкам на двери, чтобы опустить стекло. Когда стена конденсата стекла вниз, им открылось что-то, что было лицом пожилого мужчины, укутанного в шарф и бесформенную шапку с тяжелыми корками снега.        «Миста Фелл?» — прокряхтел мужчина, с сомнением оглядывая рыжеволосого водителя.        «Пока нет», — буркнул Кроули, и Азирафаэль позволил себе на одно стыдное мгновение поверить, что компаньон его был на взводе, потому что их прервали, будто следующей в списке была смена фамилии, следовавшая скоро за импровизированной „церемонией“.        «Я мистер Фелл», — сказал он. Удивительно, как сдержано он звучал, а это вместе с тем, что он пытался стряхнуть с себя напряженное смущение и потрясение от того, что только что произошло. Мужчина в окне посмотрел на него внимательно и, кажется, нашел его более правдоподобным. «Мистер Даулинг?»        «Миста Даулинг в доме, — сказал мужчина. — Они меня послали вас выискать, раз уж тут погода барагозит. Я так и понял, что вас занесло».        «А, именно так», — сказал Азирафаэль, садясь и оправляя жилет, чтобы вернуть его в форму. Пальцы его потянулись вцепиться в кольцо на мизинце, но там было пусто, и они вместо этого перенаправили усилия на новую вещицу на левой руке. Гладкая чешуйчатая структура была куда менее успокаивающей, чем он предполагал. Вместо этого она только напоминала о том, что только что произошло, грозясь возродить румянец, который он так рьяно подавлял. «Боюсь, нас и правда занесло. Далеко нам отсюда будет идти?»        «Не», — сказал садовник — вроде как это он и был — и махнул широко куда-то им за спины. «Просто вернитесь до последнего поворота, а там за мной. Я лампу над проездом устроил, теперь легче найдетесь».        «Спасибо», — ответил Кроули и, не дожидаясь, пока другой полностью отвернется, начал поднимать окно. Когда оно закрылось с щелчком, он мельком взглянул на Азирафаэля. Солнечные очки его уже снова были на глазах стеной между любыми эмоциями, которые могли вариться позади них. Так же быстро он переключил внимание на коробку передач, чтобы перевести Джип в реверс. Стоило его ладони обернуться медленной дугой по рулю, кольцо Азирафаэля поймало свет.        Я не должен, я не могу, я не буду, твердил Азирафаэль про себя, смотря не отрываясь. Позже, не без значительного усилия, он отвел взгляд.        Эти 11 дней обещались быть долгими.