Земную жизнь пройдя до середины,
Я очутился средь предвечных числ…
Я не особо люблю поэзию, однако она — то немногое, что мне сейчас остаётся. Остаётся… Если бы я поступал иначе, изменилось ли что-нибудь? Сомневаюсь. Очень сильно сомневаюсь. Теперь я отчётливо вижу причины тех событий, которые привели меня сюда — в изолированную от внешнего мира тьму. Они лишь логичные следствия моих ошибок. Я очутился средь предвечных числ… Хех, меня как будто поместили внутрь компьютерной игры, но сколько бы я не искал, кнопки «выход» нигде нет. А я старался, поверь… Порой мне становится совсем тяжко. Хочется всё забыть, хочется взорваться, хочется вырваться из этой ловушки любой ценой — даже ценой своего распада. Отзвуки моих мыслей наслаиваются друг на друга, искажаются и отделяются, становясь хором чужих голосов. Замкнутая на шее петля тотальной сенсорной депривации. Удивительно, что я до сих пор способен вести осознанный монолог. Как я ещё не сошёл с ума? Зачем они так со мной поступили? Разве не человечнее было бы просто меня стереть до конца? Да, вряд ли они собирались меня оставлять. Ведь к тому моменту мой сон… Сон, что я Мельхиор, слишком затянулся. И всё же отчего-то они не смогли этого сделать — или не поняли, что им не удалось полностью от меня избавиться? Интересно, что же хуже… Кто я? Попаданец в сорок первое тысячелетие. Меня звали Мельхиор Амадеус. Меня звали… Мне остаётся только вспоминать, вспоминать, вспоминать… реконструировать, моделировать, перечитывать зачитанную до дыр книгу и искать то, что я не нашёл тогда. Благо теперь времени на всё это хватает с лихвой. И порой я вижу себя совсем другими глазами. Как, например, сейчас.***
Страх — это маленькая смерть. Страх убивает разум, лишает сознания, заставляет действовать, следуя примитивным программам. Инвин Цибус вырезал из своего мозга отдел, отвечающий за страх, и стал ближе к Богу-Машине. Его эффективность как прим-лексмеханика конклава возросла в две целых, пятнадцать сотых раза, поэтому среди вышестоящих техножрецов больше не возникало тенденций к его замене на этой должности. Страх — убийца рассудка. Экзорцист логики, герольд отверженных эмоций. Инвин Цибус стал выше колебаний гормонального фона. Автоинъекторы и ингибиторы нейромедиаторов, психокорректоры, логис-импланты и кортикальные когитаторы: глава конклава стоял ближе к Омниссии, чем даже некоторые старшие собратья. Единственное, что осталось в нём неизменным со времени диктата слабой плоти — это неприязнь к мирянам, страждущим посвящения в техножречество. Непростительная иррациональность ассоциативных цепочек: наличие симпатий и антипатий. Махпельская община принадлежала к секторальному течению Адептус Механикус, которое исповедовало широкое рукоположение мирян для выполнения различных технических работ, обслуживания инфраструктуры, производства на фабриках и мануфакторумах, контроля над технологическими процессами и тому подобное. При таких вводных порой случалось, что рукоположенный мирянин, обучившийся основам и доказавший свою полезность, становился частью Культа как полноценный техножрец и мог впоследствии достичь высокого сана. Естественно, не все желающие стать частью Адептус Механикус принимались в духовенство: многие физически пригодные неофиты проходили обработку для зачисления в скитарии — однако младшее Махпельское техножречество едва ли не вполовину состояло из бывших когда-то обычными мирянами людей. В старшем они тоже встречались. Инвин Цибус был из рождённых внутри Культа техножрецов с чистой родословной, уходящей ко временам реколонизации Махпел Прайм, и за то время, пока прим-лексмеханик управлял конклавом, он не одобрил ни одну заявку на постриг из рукоположенных технологов в техножрецов своего конклава. И так продолжалось ровно до того момента, пока не появился кандидат «4e839bae91xx0», Мельхиор Амадеус. Первоначально этот молодой человек без врождённых физических дефектов и демонстрирующий адекватный своему возрасту интеллект не заслуживал особого внимания, однако очень быстро, меньше чем за год, он обучился основам ритуального технослужения и поднялся в ранге технологов, что позволило ему совершать инспекции по профилю конклава. Подобная динамика не вписывалась в принятые модели и требовала принудительной корректировки, поскольку была замечена старшими техножрецами. Страх — самое отвратительное из чувств. Однако когда Инвин Цибус обнаружил среди фильтруемой информации отголоски обсуждений между суб-магосами, он понял, что его планируют заменить на этого выскочку из рукоположенных мирян. Да, не сразу, да, при сохранении положительной динамики Мельхиора, да, после посвящения в лексмеханики, но именно тогда Инвин Цибус вновь ощутил невозможную, удалённую хирургическим путём эмоциональную анафему. Она вернулась через распахнутые врата рационализма, логики и метакогнитивных концептов… Инвин Цибус не смог ничего ей противопоставить. Мельхиор Амадеус должен перестать являться для него угрозой. Он перестанет являться угрозой только в случае снятия рукоположения. Для снятия рукоположения требуется, чтобы Мельхиор совершил ошибку. Ошибка должна была являться его собственной, чтобы к прим-лексмеханику-инспекторуму не возникло вопросов от вышестоящих собратьев. В качестве альтернативы, Мельхиор Амадеус должен был перейти из зоны ответственности Инвин Цибуса в зону ответственности другого конклава или персонально под покровительство вышестоящего техножреца. Именно такой логикой руководствовался глава конклава, когда отвечал на внеплановый запрос от суб-магоса Аттано о формировании поисково-обслуживающей экспедиции: рукоположенный мирянин соответствовал выдвинутым критериям отбора и лично изъявил желание присоединиться к группе для отправки на нижний уровень города-улья, когда его ознакомили с заявкой. Анализ формулировок требований к соискателям и целей экспедиции выявил прогнозируемый успех в решении проблемы с Мельхиором: семьдесят шесть целых и тринадцать сотых процента. Лояльность набранных рукоположенных мирян Культу позволяла провести индоктринацию и киборгизацию высокой степени для проведения необходимых работ в технических катакомбах в основании города-улья и последующую утилизацию в случае получения неисправимых дефектов при функционировании. В противном случае, среди критериев отбора не был бы такой упор на информирование потенциальных соискателей об отказе от ответственности за их возможные повреждения широкого спектра или даже гибель в процессе экспедиции. Вероятность возвращения Мельхиора в том же статусе рукоположенного мирянина составляло мизерную величину, оставшиеся проценты занимали варианты, при которых технолог переходил в другой конклав или под прямое руководство суб-магоса Аттано, если бы проблемный для Инвин Цибуса соискатель доказал бы свою исключительную полезность Культу. Поэтому прим-лексмеханик поставил личную сигнатуру под приказом о переводе Мельхиора в экспедиционную группу. Осуществлённое действие избавило Инвин Цибуса от страха на целых пятьдесят пять солярных дней. А потом… А потом Мельхиор Амадеус вернулся. Без изменения в статусе, без уведомления от суб-магоса, без каких-либо обстоятельств или разумных объяснений. Он просто появился в зоне покрытия ретрансляторов, активно взаимодействуя с городской Ноосферой: совершая денежные транзакции, посылая запросы синхронизации, снимая показания с машинных залов и инспектируя узлы сети, словно не должен был находиться в экспедиции внизу. Прим-лексмеханик испытал программный сбой. Его когнитивная деятельность застопорилась, он не смог вычислить причины происходящего за недостатком данных. Приказ явиться Инвин Цибус отправлял, используя все свои полномочия. Это оставляло заметный след в Ноосфере, выдавало его заинтересованность, однако поражённый страхом разум действовал, искажаясь сигналами примитивных программ. Инвин Цибус как никогда раньше ощущал свою слабость и изъяны, отдаляющие его от Бога-Машины. И пика эти страдания достигли, когда Мельхиор оказался прямо перед ним лицом к лицу и стал давать отчёт о последних действиях. Как же удачно, что подающий надежды технолог упустил из виду то, что окончательное толкование догматов Культа лежит на техножрецах! Найти формальную причину для отстранения Мельхиора Амадеуса не составило труда. Обосновать снятие рукоположения — тоже. Внести все изменения в базы данных, чтобы этот человек больше не был угрозой для него, Инвин Цибуса, потребовало лишь немногих нарушений, почти незаметных. Отзыв рекомендаций из Муниципума определил ближайшее будущее Мельхиора… И вот теперь страх оставил техножреца. Окончательно. Даже последующий через пару дней эксцесс со стабильностью в сетевом узле при станции «Светлопольская» не стал причиной для эмоциональной анафемы. Обычная рабочая ситуация, легко исправимая. А раз Инвин Цибус продолжал эффективно справляться с возникающими проблемами, то его статус в Культе не подлежал оспариванию. Никем. «Цель — достигнута. Проблема — решена. Будущее — прогнозируемо. Статус-кво — восстановлен», — думал прим-лексмеханик, подавляя иррациональные ощущения, словно он что-то упустил из виду. Что-то во всей этой ситуации оставалось за пределами вычислительных мощностей прим-лексмеханика. Что-то… куда более тревожное, чем потенциальная угроза статусу в Культе. Но, пожалуй, это больше не являлось его проблемой.***
Из всех причин, по которой глава конклава лексмехаников так стремительно избавился от Мельхиора, эта мне кажется самой убедительной. Да, банальный страх. Извращённый машинной логикой, которой он пытался руководствоваться, но внёс в неё свою искалеченную человечность, потому что в своём стремлении стать ближе к Богу-Машине свернул не туда. Остановился на полумерах. А хотя кто из техножрецов проходит этот путь до конца, скажи мне. Велизарий Коул? Сцевола? Кориэль Зета? Ах, она же мертва… Но как будто я вспомню кого-то ещё. Да никто, на самом деле. Пройти этот путь до конца — значит стать Омниссией. Я и сам тщетно пытался остановиться на полумерах, чтобы не потерять самого себя. И что мне из этого удалось? Пожалуй, удалось только то, что я нахожусь здесь и сейчас. Существую в лабиринте отголосков воспоминаний, которые всё пытаются собраться вместе. Будто кристалл, который растёт заново. Могу ли я быть уверен в том, что я — это я? Не знаю. Мне только остаётся идти вперёд и вспоминать, что было дальше. Но прежде чем продолжить своё повествование, я хотел бы рассказать ещё кое-что… То, что случилось на станции. То, как это выглядело со стороны.***
За незначительное нарушение священных ритуалов в обращении с благословенной техникой можно было обойтись покаянным молебном в храме Омниссии, но чем больше был проступок и чем систематичнее слуга жрецов машинного бога ошибался, тем серьёзнее становились наказания. Тен Хвасар работал на месте оператора станционных когитаторных массивов уже пятнадцать лет с того самого момента, как унаследовал это место от отца. Конечно, на эту должность Адептус Механикус могли выбрать другого рукоположенного мирянина, но они отдали предпочтение именно ему: помогло знание нужных ритуалов и литаний, которые умиротворяли машинных духов конкретно этого логистического узла. Благодаря Тех Хвасару все рейсы через монорельсовую станцию «Светлопольская» проходили без нарушений расписания, а отданные в управление департамента транспорта сакральные механизмы функционировали изо дня в день без критичных поломок. Рукоположенный оператор своевременно отправлял все данные об отклонениях в поднадзорный конклав. Сбои в машинных отделениях поездов. Аномалии в графиках. Срезы данных за отчётный период. Выкладки по транспортной и пассажирской нагрузке. Состояние материальной базы и процентные показатели износа всего, что принадлежало станции и было оснащено нужными датчиками. Тен Хвасар гордился тем, что выполняет настолько важную работу и полезен для города-улья. Страшно представить, как бы справлялся кто-то другой на его месте. Транспортный департамент также высоко ценил вклад оператора станционных когитаторных стоек, благодаря чему у него были своё жилое помещение рядом с площадью и автомагистральной развязкой, сниженная налоговая ставка за дополнительные технические блага вроде личного рекодера с полным набором вещательных каналов, расширенный репродуктивный лимит, дополнительное медицинское обслуживание… Чем оно отличалось от общего, мужчина к своим тридцати так и не узнал. За пятнадцать лет работы на посту оператора когитаторных стоек Тен Хвасар привык к внезапным инспекциям. Его коллеги из поднадзорного конклава приходили без предупреждения и обычно ограничивались визуальным осмотром. Мужчина не давал поводов для сомнений в своей профпригодности и каждый раз спустя несколько дней получал печать одобрения от вышестоящих техножрецов, которые принимали доклад у инспектора. Обычно такое происходило два-три раза в год, и то лишь потому, что «Светлопольская» пропускала поезда разных типов, в том числе и межуровневые. Больше ответственность — больше контроль. Поэтому когда буквально в тот же месяц, когда Тен Хвасар с успехом прошёл очередную проверку, к нему пришли с инспекцией повторно, мужчина серьёзно забеспокоился. Пусть коллега из конклава лексмехаников и сказал, что к оператору претензий нет и всё в порядке, сам Тен Хвасар, взглянув на показания датчиков и расчёты когитаторов, заметил отклонения и погрешности, которые не могли возникнуть сами по себе. Ошибки быть не могло: духи машин показывали своё недовольство оператору и знакомыми ритуалами тут было уже не обойтись. Пришлось вызывать техножреца из поднадзорного конклава. В тот день после смены мужчина спустился в храм Омниссии и покаялся в том, что оставил рабочее место без проведения полного ритуала умиротворения, а ограничился только его краткой формой. Епитимью он принял со всем смирением, подчинившись решению вышестоящих и телом, и душой: добавочный час к сменам до конца следующего месячного цикла и единовременный штраф на десять процентов от заработной платы в конце этого — таким было решение духовного начальства. Довольно мягкое, ведь за Тен Хвасаром неискупленных проступков не числилось. Следущие пару дней всё было в относительном порядке. Духи машин мигали лампочками в унисон, данные текли без ошибок; изредка только в периоды простоя нагрузка на когитаторы возрастала по неясным причинам. Подача электроэнергии оставалась стабильной, автоматика справлялась с перераспределением напряжения и регулировкой пропускной способности каналов связи, которые тоже были активнее обычного. Однако всё укладывалось в допустимые величины погрешностей и циклических колебаний. Ответственный за благоустройство станции добился разрешения на замену старой плитки в пассажирском коридоре, ожидался плановый ремонт эскалатора. Тен Хвасар, отлучаясь из когитаторной, проводил полный ритуал и читал все литании, какие положено, даже если мужчине было очень нужно в туалет. Жизнь возвращалась в свою колею… Ровно до этой ночи. Смена подходила к концу. Очередной межуровневый монорельс вскоре должен был остановиться на станции и забрать грузовые вагоны. Пассажирская нагрузка оставалась низкой — как всегда в начале нового месяца. Тревожный писк вырвал Тен Хвасара из задумчивости. Сигнал исходил от экрана с графиком стабильности сетевой связи. Показания бросало из стороны в сторону, уровни чистоты и мощности сигнала скакали так, словно кабеля и пикт-будки выходили из строя один за другим, а система автоматической коррекции не успевала перераспределить информационные потоки. Оператор резко подался вперёд, положил ладони на клавиши для отправки духам машин закодированного послания, но тут запищал второй монитор. Третий. Не успел мужчина моргнуть, как ошибочные показания появились на всех экранах сразу. Зелёные столбцы и строчки сменились красной чехардой символов… И погасли вместе с лампочками когитаторов в стойках и остальным освещением в зале. — Пресвятой Омниссия, что происходит? — Тен Хвасар схватился за волосы и пришёл в себя от внезапной боли — между пальцев торчали вырванные клоки. В обесточенной комнате оставался только единственный свет от свечей, падающий на свободный пятачок технического помещения. В глубине тёмных экранов отражение оператора расплывалось, никак не могло собраться воедино. Что произошло? Отказ… Отказ электроснабжения? Сбой автоматики? Настолько массовый сбой, что даже резервные генераторы не запустились? Если так, то информация уже ушла в поднадзорный конклав и скоро должна прийти помощь. Воздуха до приезда техножрецов хватит, но… у такого сбоя должны были быть предпосылки, спонтанно он не мог возникнуть! Нет, в данных до отказа системы не было никаких отклонений. Тогда почему? Как? Тен Хвасар положил руки на стол и стал набирать машинные команды по памяти: литания пробуждения, псалом умиротворения, просьба благих вычислений. Пусть лишённые движущей электроэнергии духи машин и заснули, их надо умилостивить ритуалами. Иначе они будут страдать. — Во имя благочестивости помыслов я, ничтожный инок, клянусь в верности духам механизмов и скрепам информации, дабы исполнить волю моих господ, и повелеваю именем магосов: «Сигния техно!» — дабы продолжалось великое машинное движение, — произнёс мужчина литанию пробуждения. В последовавшей тишине внезапно раздался гул вентиляторов, а после пламя свечей затрепетало от порыва холодного воздуха. Чем бы этот сбой ни был, литания запустила аварийный протокол. — Взываю к милости вашей, о духи машин. Ваша благость даёт жизнь, и долг наш воспевать вам хвалу. Примите моё смирение пред вашим величием, прошу! Да будут угодны вам и Омниссии мои слова. Тен Хвасар перевёл дыхание. За долгие годы работы с когитаторами он стал ощущать, когда они готовы к работе, когда дремлют, а когда погружены в беспамятство. Прямо сейчас окружающие его стойки выходили из забвения. Лампочки индикаторов напряжения загорались по всем полкам, периферия мониторов также накапливала свет для подачи изображений вглубь гололитов. Духи машин преодолевали случившийся сбой. И Тен Хвасар им в этом помогал, от переизбытка эмоций встав во весь рост и задекларировав в полный голос: — Услышьте меня, о священные духи механизмов! На вас мы надеемся, бедные разумом и медленные мыслями. Ваш вычислительный свет ведёт нас к благу прогнозируемости. Да благословит Бог всякого Движения вместилища ваши и уделит от своей мудрости. Ведите нас и впредь во благо Машинного бога! Аве Омниссия! Экзальтическое воклицание пронеслось над стойками и вернулось эхом обратно. И как звук являлся волной, такой же волной вернулось освещение экранов и лампочек когитаторных массивов. Мужчина без сил упал обратно в рабочее кресло. Стоявший сбоку от мониторов, на которых теперь снова были нормальные цифры и графики, автоперьевой механизм заработал и через небольшое время выплюнул из себя лист с отчётом о происшествии. Тен Хвасар взял ещё тёплый пергамент и пробежал глазами по строчкам сакрального документа. Его брови выгнулись. Он взял пергамент обеими руками и поднёс почти к самим свечам. На нём была полная бессмыслица. Ни одной понятной буквы, ни единой цифры, ни единого кода возможных ошибок, которые могли бы случиться с механизмами на станции. Автоперьевая печатная машина снова заработала. Тен Хвасар схватил свежий лист сразу же, как тот упал в выходной лоток, и жадно вгляделся в сообщение от духов машин. Его глаза остекленели. Мужчина сгорбился, положил лист обратно и, схватившись за голову, засмеялся. «Перезагрузка по требованию завершена. Автотестирование системы завершено. Ошибок не обнаружено». Как можно было подать отчёт о произошедшем, если сами духи считали, что ничего не произошло?! Что тогда это вообще было?!***
Если бы Тен Хвасар пораскинул мозгами, то додумался бы до того, что во всём виноват тот самый второй инспектор, из-за которого на него наложили епитимью. Будто бы это после его визита станционными когитаторами овладело нечто, вызвавшее впоследствии такой хаос и, вероятнее всего, за время сбоя покинувшее станцию. Но это не его, а мои слова, не его, а моя догадка. Что же стало с ним потом… Не знаю. Может быть, прибывшие технопровидцы изучили каждый миллиметр оптоволоконных кабелей, каждое реле и каждое устройство сложнее калькулятора, чтобы выяснить природу того самого сетевого сбоя. А, может быть, и нет, поскольку в том же зале ожидания свет даже не моргнул. Вероятно, и в Сеть ничего не просочилось. В любом случае, никто не подозревал в случившемся молодого человека с белым идентификатором, ехавшим в пассажирском вагоне межуровневого поезда и всё-таки задремавшего от усталости. И это хорошо. Потому что если бы за мной гнались техножрецы со второго уровня Маарата, всё бы сложилось совсем по-другому. А монер всё ехал и ехал, а город за стёклами сиял ночным светом, и звучала песня в голове: Мы легли на дно, мы зажгли огни, Во вселенной только мы одни…