Недостаточно (Том 1)

      Рико нравилось наблюдать за алыми каплями, стекающими из сломанного носа Кевина — это было любопытно. Он представлял, как прикоснётся к окровавленным губам, сотрёт подушечкой пальца красноту с припухшей, обветренной кожи, поднесёт палец к своему лицу, втянет в рот и, посасывая, попробует Кевина на вкус. Видение казалось таким живым, что удалось ощутить тепло крови Дэя на своих пальцах. — Пялишься. — грубо выплёвывает Кевин, шнуруя кроссовки. Рико вздрагивает и обнаруживает себя готовым к тренировке лишь наполовину — ему ещё нужно надеть нагрудник, наплечники и втиснуться в игровое джерси.       Первое время дядя следил за каждой тренировкой, лупил их так, что искры сыпались из глаз, если упражнения или броски были выполнены неверно. Теперь же, немного натаскав двух мальчишек, он появлялся на тренировках редко, предоставив Рико и Кевину самим себе и отработке бросков и передач. Совсем скоро их познакомят с командой Воронов — старших и более опытных ребят, студентов университета Эдгара Аллана, которые будут обучать их хитростям экси.       Оказавшись на поле, Кевин и Рико сражались не на жизнь, а на смерть, отбирая мяч друг у друга, толкаясь плечами и пихаясь рукоятью клюшки в живот и под рёбра. Часто такие стычки перерастали в вооруженные гангстерские разборки: один из них — чаще Кевин, в силу превосходства в росте и весе, — подминал под себя другого и лупил, что было сил, капая на противника горячими каплями пота и крови из разбитого носа или губ. Иногда Кевин сдавался, выбиваясь из сил, и растягивался на полу рядом с Рико. Если же сверху оказывался Морияма, он лупил Дэя до тех пор, пока не разобьёт в кровь кулаки или у него не онемеют руки. Ему было глубоко наплевать, сопротивляется ли Кевин или уже сдался на милость судьбе. Единственное, что тогда имело значение для Рико — сколько крови его стараниями потеряет сегодня Кевин Дэй. Иногда он отправлял Кевина в нок-аут, и тогда бить его было просто бессмысленно — Дэй не стонал, не отбивался, не рычал. Довольно скоро Рико понял, что ему необходимо ощущать протест жертвы, сопротивление. Если жертве всё равно, хищник теряет интерес к охоте и страшным играм.       Рико делал то, что получалось у него почти так же хорошо, как отнимать жизни — наблюдал за добычей. За две недели непрерывной слежки он выяснил, что Кевин предпочитает, когда в тарелке много овощей и мало мяса, смеётся, когда пузырьки газировки щиплют в носу, заваривает травяной чай, который неизвестно откуда достаёт, долго принимает душ после каждой тренировки, наплевав на боль и травмы — он не ляжет в кровать, пока его кожа не окажется чистой, тайно лопает овсяное печенье, любит спать без футболки, ткнувшись носом в подушку или лежа на спине и заложив за голову левую руку, интересуется историей и географией, хочет научиться играть в шахматы, полный ноль в шашках и картах, ненавидит запахи пота и одеколона сокомандников, увлажняет кожу, используя бальзам для тела с экстрактом граната — слишком сладкий, чтобы оставить Рико равнодушным: Морияма покидал помещение всякий раз, как Кевин приносил за собой шлейф нежного запаха, будоражащего что-то в животе и заставляющего дрожать руки и колени, а кожу покрываться мурашками.       За эти две недели Рико выяснил кое-что и о себе самом. Например, он подолгу смотрит на спящего Кевина, особенно когда тот лежит на спине, и мысленно водит пальцем по обнаженной груди, отчетливо ощущая тепло его кожи. Он хочет прижать ладонь к его груди, чтобы убедиться, что у Кевина есть такая штука внутри, которой нет у Рико, — сердце; живое, настоящее сердце, которое бьётся, которое делает Кевина живым. Рико часто ловит себя на мысли, что испытывает к Кевину некое чувство, нечто иное, чем ненависть. Что-то совершенно новое, незнакомое и неправильное. Он хочет прикоснуться не для того, чтобы ударить, навредить или убить. Он хочет прикоснуться, чтобы ощутить тепло живого тела. Просто ощутить тепло. Убедиться, что всё это — настоящее…       Оказавшись среди двух десятков незнакомых лиц, скрытых решеткой шлема, они растерялись, и первая совместная тренировка и пробная игра прошли плохо. Их впечатывали в борт, роняли, пихали, били и пинали, несколько раз намеренно заехали кроссовком по лицу; кто-то из игроков даже наступил Кевину на пальцы правой руки. Дядя Тецудзи наблюдал за всем с холодностью и презрением. По окончании «занятия» он поджал тонкие губы, схватил еле живую мелюзгу за шкирку и отходил тростью по самое «не могу», рявкая, что они грёбаные бездарности и позор клана Морияма, что уровень их бездарности не снизится, даже если слепить их в одного человека и заменить тупую голову сообразительной. — Мы не виноваты! — воскликнул Кевин, смаргивая горячие слёзы. — Глохни! — шикнул на него Рико, приподнявшись с пола на локтях и треснув ему по затылку, но Дэй не послушал. — Их двадцать, а нас всего двое! Мы младше и слабее этих чудовищ! Они — опасны для нас! — Как ты смеешь повышать на меня голос, щенок?! — рявкнул дядя Тецудзи, взмахнув тростью. Тяжелый набалдашник в виде вороньего черепа рассёк Кевину бровь. — Вороны — не чудовища. Не их вина, что вы оба — мелкие ничтожества, которые не могут постоять за себя. — его голос стал спокойнее и тише; злость Кевина на него тоже стихала. — Они не должны быть проблемой для вас. Вы должны сделать так, чтобы Вороны преклонили колени перед вами. Что для этого нужно? Рико? — обратился он к племяннику. Тот лишь покачал головой. — Идиот. Кевин? — Мы должны стать лучше. — ответил Дэй. — Верно. — дядя похлопал его поцарапанную щёку. — Вы сможете стать лучше? — Да, хозяин. — в глазах Кевина вспыхнуло пламя азарта и желания стать лучшим из лучших. — Что для этого нужно? — спросил дядя. Кевин смутился и опустил глаза. — Стать командой. Парой. Одним целым. Вы сможете? — Да. — ответил Дэй, не поднимая глаз. — Хороший мальчик. — сухо сказал Тецудзи, заложив руки с тростью за спину. — Бери пример, Рико.       Кевин ненавидел Рико, Рико ненавидел его в ответ. Работать в паре? Они скорее загрызут друг друга, чем объявят перемирие! К тому же, Морияма продолжал лупить Дэя после неудачных тренировок — когда Вороны наигрались, капитан оторвался и дядя выразил своё «недовольство», а у Кевина просто не оставалось сил, чтобы отбиваться ещё от сводного брата. Он оставался в сознании, пока боль не отключала перегруженный мозг. Что Рико делал с ним в этом темном провале во времени, Кевину оставалось лишь догадываться…       А Рико ложился на пол рядом с ним, соприкасаясь плечом с отрубившимся Кевином, долго смотрел на разбитое, но безупречно красивое лицо, очерчивал пальцем его скулы и линию челюсти, утыкался носом в горячую, влажную и липкую от пота и крови шею, и водил по коже самым кончиком, глубоко втягивал воздух, запоминая запах Кевина — чуть пыльный, металлический, самую малость терпкий и, конечно же, сладкий — от бальзама с гранатом.       Рико чувствовал что-то, кроме ненависти. И это заставляло его дрожать от ярости и ненавидеть Кевина ещё сильнее. Его так бесило это новое неправильное чувство, что желание разорвать Кевина грозило перерасти в необходимость немедленно исполнить задуманное с особой жестокостью и изобретательностью. Его бесило это чувство, потому что оно приносило с собой неправильные мысли. Он не мог просто смотреть пустыми глазами сквозь Кевина. Он пожирал его взглядом темно-карих глаз с расширенными от желания зрачками. Он представлял, как коснётся его предплечья, вонзит в него ногти, а с губ Кевина сорвётся болезненный звук, названия которому Рико пока не придумал. Он представлял, как прижмёт Кевина к стене и расцарапает ему грудь ногтями… нет, не расцарапает, а вспорет. Представлял, как повалит Кевина на пол, оседлает его тощий живот, придавит к темному ламинату, зажмёт его кисти над головой и исполосует ножом, или ножницами, или иглой, или циркулем… а потом наклонится к его груди и соберёт языком налившиеся бисеринки крови…       Он яркости картинок грудь обдало жаром, а в животе завязался тугой узел. Рико не знал, что с ним; думал, может быть, он болен? Почему его так лихорадит, когда он представляет, как порежет Кевина, сделает из его кожи ремень или сумку — как те, что делают из крокодила и питона? Почему его так лихорадит, когда Кевин прижимает его к стене или подминает под себя и лупит без остановки за грёбаную выходку? Почему так лихорадит, когда он слышит рычание и болезненный скулёж Дэя? Почему так лихорадит, когда он хочет Кевина — всего, без остатка, себе? Почему так лихорадит, когда он хочет прикоснуться и не вредить?..