***
1991 год
…Он был моей первой любовью. Мне было тринадцать, когда я познакомился с ним. Я учился в школе в пяти кварталах отсюда, а Вес приходил погонять мяч с мальчишками на нашем поле для лакросса. Я сидел на трибунах все перемены, но на поле не глядел — рисовал роботов, жевал бутерброды и яблоки, читал комиксы, слушал музыку на старом кассетном плеере… Словом, делал то, что обычно делают мальчишки моего возраста. Я сидел на третьей трибуне. Всегда на третьей. И, клянусь, я не знаю, почему именно на ней… Видимо, так распорядилась судьба?.. Слушал музыку через накладные лаймовые наушники «Sony» на плеере «Sony Walkman». Я удобно устроился на скамье, плеер лежал на моей груди. Устремил взгляд на белую разметку поля, смотрел сквозь искусственное зеленое покрытие. Однажды во время «матча» футбольный мяч прилетел мне прямо в грудь. Плеер хрустнул, рассыпаясь на части, а мои легкие вдавились в позвоночник. Я хватал воздух ртом, беззвучно открывал и закрывал его, как рыба, выброшенная на сушу. Мальчишки столпились вокруг меня, боясь прикоснуться, все они испуганно переглядывались и толкали друг друга, говоря: «Ну, чего ты встал? Сделай что-нибудь!» Я, наверно, уже посинел, когда услышал сирену скорой помощи — пока все боялись, а я задыхался, кто-то позвонил в службу 911. Меня положили на каталку и погрузили на ней в красную машину. Не знаю, что со мной делали по дороге к больнице, — потерял сознание от нехватки кислорода, — я открыл глаза уже в небольшой больничной палате с нежно-голубыми стенами и белым потолком. На кресле справа от меня сидел мальчик — самый старший из футбольной «команды», ему уже исполнилось пятнадцать, и я не понимаю, почему он возился с малолетками — «команда» была сборной солянкой: в ней были ученики вторых, четвёртых, пятых классов… Он сидел и листал мой комикс про человека-паука, рядом с его бедром лежали мои вещи: целые наушники, блокнот с рисунками и осколки плеера с размотавшейся кассетой. Почувствовав мой взгляд, мальчик поднял глаза. — Ты в больнице. Помнишь, что произошло? Я помнил боль и темноту. Хотел набрать воздуха в грудь, чтобы ответить «нет», но легкие обожгло сильной болью и я вскрикнул. Мальчишка подскочил со своего места и рванул к моей кровати. — Эй-эй, спокойнее. Вдыхай понемногу, у тебя перелом ребра. — Что?! — сипло воскликнул я, прижимая ладонь к больному месту. — Перелом. Ребра. — раздельно произнёс мальчик. — Где моя мама? — Не знаю. — ответил он. — Может, уже едет. Я побуду с тобой, пока она не придёт, хорошо? Я тупо уставился на свои ноги, укрытые белым больничным одеялом. Перелом? У меня не может быть перелома… Когда тебе тринадцать, ты думаешь, что неуязвим, и самое страшное для тебя — разбить коленку и порвать новые джинсы, потому что мама наругает, а все травмы сводятся к ушибам и ссадинам. У меня не может быть перелома. Я укусил свою нижнюю губу и заревел, как девчонка. От судорожных вдохов грудь вспыхнула новой болью, и я завыл пуще прежнего. — Дружище, всё будет хорошо! Больно не будет, вот увидишь! — он пытался успокоить меня, но кровь, стучавшая в ушах, заглушала его слова. — Чёрт… — выдохнул он, сбрасывая потрёпанные болотно-зеленые кеды. — Голову мне оторвут. Он забрался на мою кровать полностью одетым, припарковал свой зад справа от меня и неловко обнял мои плечи. — Успокаивайся, ты же мужчина! Мужчины не плачут!.. Это только бабы плачут, а ты не баба! Соберись!.. Мужчины только огорчаются. — протянул он. Его сексистское высказывание я проигнорировал, но взвыл ещё больше, когда он попытался приободрить меня, похлопав по плечу, — вибрация передалась сломанному ребру и я снова вскрикнул. — Прости-прости! — затараторил он, поглаживая моё плечо. — Я нечаянно. Эй, давай познакомимся? А то я даже имени твоего не знаю… — Уильям. — просипел я, шмыгнув носом. — Фу. — он скривился. — Отвратительное имя. — Согласен. — я усмехнулся сквозь слёзы. — Ты не похож на Уильяма. Может, у тебя есть второе имя? — Маркус. — Мне нравится. Буду звать тебя так. — я услышал в его голосе улыбку. — А я — Вес. — Что это за имя такое? — А что такого с моим именем? — тут же ощетинился он, впившись пальцами в моё плечо и напрягшись всем телом. — Оно дурацкое. Вес расслабился. — А я весь дурацкий. — легко сообщил Вес, снова добрея. — Посмотри на эти руки! — воскликнул он и вытянул их перед собой. — Это же ужас какой-то! — А что с ними не так? — мне пришлось положить голову ему на плечо, чтобы увидеть хоть что-то. — Они длинные, как спагетти! — объявил Вес, потрясая кистями у меня перед лицом. — Видишь? Не, ну ты видишь этот кошмар?! — восклицал он. Я сдержано кивнул, не понимая, что не так с его «длинными» руками. — А эти ладони?! — он развернул кисти, демонстрируя ладошки с мозолями под пальцами. — Они же огромные! Прямо-таки медвежьи! — запричитал Вес. Я моргнул. Нормальные у него ладони. — Я же могу одной схватить и оторвать твоё лицо! — воскликнул он в притворном ужасе, и через секунду вжал правую ладонь в мою физиономию. Я вот вообще не удивился. Просто убрал его руку от своего лица и принялся ожесточенно тереть губы, к которым прижалась мякоть его ладони. Ладони — нормальные. А сам Вес — чокнутый. — Ну… вообще-то, меня зовут Уэсли и, иногда, Весли. Но мне не нравится. Вес звучит круче, скажи? — Вес… — произнёс я, перекатывая буквы на языке — пробовал имя на вкус, — да, оно лучше звучит. — прокомментировал я, стараясь не фыркнуть. Круче звучит «Бетмэн» и «Человек-паук». «Вес» звучит хорошо. — Маркус, сколько тебе лет? — Тринадцать. А тебе? — Тринадцать?! — воскликнул он в притворном ужасе. — И ты разревелся, как девчонка? Стыд и позор, Маркус!.. — И тут я в самом деле покраснел от стыда… Просто когда Вес что-то говорит, трудно не верить. — А мне пятнадцать. — Прохладная ладонь прижалась к разгоряченной коже, заставив меня вздрогнуть и взглянуть на него. Думаю, если он скажет, что шрам на руке у него потому что на прошлой неделе он сражался с драконом, я поверю. У Веса были по-армейски коротко остриженные черные волосы, — они были столь коротки, что и не скажешь, что они вообще есть, но пятимиллиметровый «ёжик» всё-таки можно рассмотреть, было бы желание, — глаза цвета базальта, очаровательные пухлые губы и бледная кожа, будто не видевшая солнца. Одет он был в белую футболку с пятнами от травы и земли, черно-белую клетчатую рубашку, от которой пахло сеном и солнцем, чёрные джинсы, протёртые на коленях, и болотно-зеленую куртку с подкладкой из овечьей шерсти. На шее Веса блестела цепочка с армейским жетоном — на ней я задержал взгляд. — Нравится? — Вес стащил её через голову и вытянул руку, чтобы жетон оказался у меня на уровне глаз. — Откуда он у тебя? — я поймал его ладонью и поглядел на выбитые на металлической пластинке цифры, которые, впрочем, ничего мне не сказали. — Это отцовский. Он погиб три года назад, и нам отправили некоторые его вещи. Я матери сразу сказал, чтобы не надеялась — жетон себе заберу! — он нацепил цепочку на шею, нахохлился и издал такой странный, но приятный звук… будто внутри него сидела голубка. — Уэсли! — прикрикнула на него молодая женщина в синей форме медсестры. — Вес. — мгновенно исправил он, ощетинившись. — Слезь с кровати, паршивец! Весь в грязи вывалялся, и на чистое полез! Вот же поросёнок! — МА! — он приложил руку к сердцу с видом оскорбленной благодетели. — Не мамкай! Слазь давай. — она замахнулась и хлопнула по ногам Веса полотенцем. Парень заворчал и слез с кровати, зачем-то перелезая через меня. Когда его тело оказалось ровнёхонько над моим, я вжался в матрас, ощутив, как спину обожгло калёным железом. Вес широко открыл глаза, медленно моргнул и завис надо мной, упираясь руками в матрас чуть ниже моих плеч. Его мать сверху прикрикнула на него, но Вес будто и не услышал. Он пялился на меня своими базальтовыми глазами и не двигался с места. Его губы приоткрылись, словно он собирался сказать мне что-то очень важное, и обязательно шепотом. Только получив полотенцем по заднице, он завопил, едва не рухнув на меня ничком, но в последний момент согнув руки и упершись в матрас локтями, и выпустил моё тело из плена своих длинных конечностей. Я смог вздохнуть только когда Вес соизволил исчезнуть из поля моего зрения. — Как ты себя чувствуешь, солнышко? — мама Веса захлопотала вокруг меня как курочка-наседка. — Давай-ка измерим твою температуру. — она приподняла мою правую руку, чтобы не тревожить ноющую левую сторону тела, и сунула мне под мышку градусник. — Как твоя грудь, болит? — Ага. — коротко ответил я, непривычный к такому сюсюкающему тону. Растерялся, став невольным свидетелем семейной перебранки, а такая резкая смена тона вовсе выбила из колеи. — Мой сын надоедал тебе? Никак его не выгнать… Всё свободное время то на поле, то в больнице, сводя меня с ума. Я с ним скоро поседею, честное слово! — она покачала головой, доставая из кармана стеклянный пузырёк. — Сделаю тебе компресс, и болеть будет не так сильно. — она села слева от меня, откупорила склянку, щедро смочила марлевую подушечку, подняла больничную сорочку, в которую меня переодели, и приложила холодный бинт к громадной гематоме. Мама Веса посидела со мной немного, затем забрала градусник и куда-то ушла. Стоило ей выйти, в дверном проёме показалась макушка Веса, обрамлённая до смешного коротюсенькими волосами. — Ушла? — Вес подозрительно прищурился. — Наконец-то! — он зашёл в палату, как к себе домой. Закрыв дверь, Весли забрался ко мне на кровать и сел, скрестив ноги. — Вообще, она хорошая… только пилит часто. — поделился Вес и дёрнул плечом. — Видел твои снимки. Я моргнул. Честное слово, этот человек мог бы стать чемпионом в прыжках с темы на тему. — Я не фотограф. — Дурак ты. — усмехнулся Вес. — Рентген. Так понятнее? Перелом не страшный; организм у тебя молодой, так что заживёт, как на собаке. — он хохотнул. — Правда, я слышал, тебе придётся корсет носить, пока кости не срастутся, чтобы смещения не было и кость не проткнула лёгкое… — Корсет? — Ага! — Вес активно закивал. — Будешь как девушка из старого фильма! — он поднял согнутую «уголком» кисть на уровень глаз, надул губы, делая вид, что красит их невидимой помадой, глядя в зеркало на ладони, подцепил пальцами несуществующий корсет и, подтянув его повыше, поёрзал на кровати, будто хотел, чтобы тот лучше поддерживал его грудь. — О, благородный сэр Маркус! — пропел он тоненьким девичьим голоском, резанувшим по ушам, как звук царапания мела о школьную доску. — Вы так любезны! Позвольте, я вас поцелую! — Вес зажмурился, сцепил руки в замок, сделал губы трубочкой и, издавая наигранно громкие чмокающие звуки, потянулся ко мне. — Прекрати! — грозно произнёс я, но Веса было уже не остановить — он потерял равновесие и рухнул на меня… Его губы встретились с моими зубами. Капли крови попали мне на язык и меня вывернуло прямо на одеяло. — Н-да… — протянул Вес, почесав бритый затылок. — Фиговый у тебя желудок, бэби. — он без смущения разглядывал лужу моей рвоты — наверно, определял, что я ел сегодня на завтрак. Я ел хлопья и сэндвич с сыром, если кому-то вдруг интересно… — Бэби. — Вес произнёс это слово с такой интонацией, словно на него снизошло озарение. — Точно! Я буду звать тебя бэби! — Что? — возмущенно воскликнул я, вытерев губы. — Я тебе не бэби! Что это вообще за слово?! — Это значит «детка», «крошка», «малышка». — Фу! — звучно произнёс я. — Парней так не называют! — Это смотря кто, — философски изрёк Вес, — я вот называю, — пожал плечами как ни в чём не бывало, и вытер кровь с прокушенной мною губы рукавом болотно-зеленой куртки. Компресс и правда значительно уменьшил боль. Спасибо, мама Веса. Вес поскрёб ногтями подбородок и сорвал с моих ног заблёванное одеяло. — Ты что делаешь?! — возмутился я, пытаясь ухватиться за край. — Спасаю тебя, дурака, от стыда! — воскликнул Вес, перетягивая одеяло на себя. Бок обожгло болью, которая сжала моё горло, не давая вдохнуть, и я перестал играть с Весом в «перетягивание каната». Быстро работая руками, Вес ловко сматывал одеяло в ком. Испорченная вещь исчезла из комнаты вместе с Весом. Я остался сидеть на матрасе в одной лишь больничной сорочке… что-то мне поддувает в том самом месте… Вот позорище! От стыда я покраснел, как варёный рак, сомкнул бёдра и потянул сорочку вниз, прикрывая интимное. Вес влетел в палату, как умалишенный, — я едва сдержался от вскрика, — обдав меня и комнату порывом ветра приличной силы — у меня заколыхались волосы, а на окне ожили шторы. — Маркус!.. — воскликнул он в притворном ужасе, роняя на кровать чистое одеяло, которое наверняка стащил из соседней палаты. — Ты что это делаешь, бэби? Почему твои руки прямо на… — Замолчи! — зашипел я, прижимая сорочку к паху — был уверен, что Вес своим балаганом устроит ураган, и её просто сдует с меня, и я останусь совсем-совсем голый перед ним, или, что ещё хуже, Вес просто рывком задерёт мою сорочку, чтобы проверить, чего это я там прикрываю. Вероятность остаться обнаженным перед малознакомым мальчишкой привела меня в ужас. Вес ловко вспрыгнул на кровать и я вновь застонал от боли, прижимая себя и сорочку к матрасу — своими прыжками Вес всколыхнул матрас и послал волну в мою сторону, которая могла подбросить меня на полметра над кроватью. — Убери руки, бэйб, а то люди подумают, что ты извращенец, — посоветовал Вес, накрыв мои руки ладонью и мягко похлопал их, словно подбадривая меня. — Они то же самое и о тебе подумают, — такие дурости говоришь! — Да, наверно, ты прав. — задумчиво протянул Вес, шкрябая подбородок. Я фыркнул, и Вес ткнул пальцем мне в щёку. Вздрогнув, я уставился на него как на динозавра в комбинезоне. — Что? — поинтересовался Вес таким тоном, словно это я сейчас тыкнул в него пальцем. — У тебя просто тут пятнышко… — он подался ко мне всем телом, послюнявил большой палец и потёр им мою щёку. — И здесь тоже… — Вес упёр руку в матрас на уровне моих нижних рёбер, потёр кожу под моими губами, очертив контур нижней. — И вот тут… — он мазнул пальцем под моим носом, задев его кончик ногтем. — И это я — поросёнок? — поинтересовался Вес, ещё раз послюнявив палец, вытирая им мои приоткрытые губы. Подушечка его пальца дотронулась до зубной эмали, и Весли вздрогнул, словно очнувшись от наваждения. Его палец скользнул вниз, но почему-то запнулся на моей нижней губе и задержался там, словно приклеившись. Рука у Веса дрогнула, и кончик пальца толкнулся вперёд, проникая в приоткрытый рот. Я испуганно охнул и сомкнул зубы, цапнув Веса за палец. Он мотнул головой, как лошадь, отгоняющая назойливых мух, выдернул укушенную часть руки из плена и спросил: — Сыграем в «Двадцать вопросов»? — Вес развернул принесённое одеяло, накрыл мои ноги и, видимо, понимая мои опасения насчёт его чрезмерной активности и негативного отношения к эксгибиционизму, придавил его к матрасу и даже немного подоткнул под меня. — Нет. — ответил я и ожесточенно потёр губы — на них ещё ощущалось давление пальца Весли и его тепло. Он, похоже, не услышал ответа. Или же ему было плевать, что я скажу, ведь в своей голове он уже придумал как минимум пятьдесят вопросов, которые хотел мне задать и, если не задаст, то его голова просто взорвётся, как перекачанный футбольный мяч. — Какая у тебя любимая гео… В палату зашла моя мама — растрёпанная, взволнованная; в её глазах стояли слёзы. — Билли, — она прошептала моё имя и бросилась к кровати, с которой Вес предусмотрительно скатился, как только скрипнула дверь. — Малыш, — она гладила мои щёки, — тебе больно? Как это произошло? Я открывал и закрывал рот, не зная, что сказать. Я помнил только боль и темноту. — В него попали футбольным мячом… — подал голос Весли, кривя физиономию и потирая заднюю поверхность шеи. Мама испуганно охнула, и Вес выставил руки в успокаивающем жесте: — Не волнуйтесь! Всё будет хорошо! У него совсем не страшный перелом! — У Билли перелом?! — мама побледнела, присаживаясь на матрас. — Вес, заткнись! — рявкнул я, пытаясь сесть, чтобы взять маму за руку. — Я хорошо себя… — Нет-нет, не двигайся! — запротестовала мама, мягко возвращая мне горизонтальное положение. — Мэм, пойдёмте, доктор всё вам расскажет. — Вес заговорил таким нежным и просящим голоском, что я сам едва не встал с постели и пошёл к доктору узнать, чего же он там такого интересного расскажет, … да, я едва не повёлся, а этот балагур просто хотел выставить мою мать за дверь. Она поднялась, Вес галантно взял её под руку и вывел из палаты, успокаивающе что-то нашептывая. Я остался сидеть в палате один — растерянный и обалдевший. Две недели я сходил с ума от скуки и балагана, устроенного Весли, который, казалось, просто поселился в моей палате, и требовал к себе внимания точно умирающий старик. — Бэйб, поговори со мной, — ныл Вес, лёжа со мной валетом и пихая босой ногой мою подушку. Попытки согнать его с кровати я оставил на второй день его посягательств на моё место. К тому же, его соседство почти не доставляло мне неудобств. Почти. — Прекрати звать меня «бэйб»! — рычу я, пиная его в локоть. Бок отзывается мерзейшей болью, и я ойкаю, прижимая ладонь к защищенной корсетом коже. — Не-а, — вяло отзывается он, — мне нравится звать тебя так. Ты же маленький. И милый… И славный… как щеночек. И волосы у тебя по-девчачьи красивые. — он чуть повернул голову, глядя теперь на меня, а не в потолок. Мои щёки обожгла кровь. — Так какая у тебя любимая геометрическая фигура? — Треугольник. — брякнул я, желая быстрее отвязаться от него. — Почему? — спокойно спросил Вес. — Потому что треугольный, Весли, отвали! — я закрыл лицо руками, лишь бы не видеть его несколько мгновений. Вес закопошился и через пару секунд уже лежал справа от меня, обнимая поперёк груди. — Я тебе надоел? — загудел он мне в плечо грустным голосом, потираясь губами об оголившееся плечо. Его прикосновения вкупе со словами создавали на коже ощущение мелких поцелуев. Я ощутил себя подонком. Вес поддерживал меня, заботился, развлекал, спас от позора, а я не могу просто быть благодарным… — Нет, Вес. Извини, что накричал. — я отнял ладони от лица и мягко сжал его руку, обнимающую моё левое плечо. — Я болтаю много, да? И слишком много времени тут нахожусь? Я просто… Просто не хочу, чтобы ты скучал тут один. Понимаешь? — спросил Вес, притираясь щекой к моему обнаженному плечу. Его кожа была кипяченной. Только я собрался ответить, как он укусил меня в плечо! Помните, секунд десять назад я хотел быть благодарным? Так вот НА ХУЙ благодарность, мать вашу! Я вскрикнул, засадил ему локтем в солнечное сплетение, и Вес скатился на пол, зайдясь кашлем. — Придурок! — Это… того… стоило. — Что стоило чего? — Удар стоил твоих слов. Ты рад, что я здесь, признай. — Бред какой-то. — я фыркнул и скрестил руки на груди. — Бэби, можно мне… зайти к тебе завтра? — он покусал губы, выжидающе глядя на меня. Я фыркнул снова, открыл рот, чтобы ответить отказом, но тут Вес сжал мою лодыжку сквозь больничное одеяло, и я практически поперхнулся воздухом. Он смотрел мне в глаза так… я даже не знаю, как это описать. Когда я моргнул вечность спустя, а Вес невесомо погладил мою лодыжку кончиками пальцев, я уже не умел ему отказывать. — Чёрт с тобой, приходи.***
Чем больше я узнавал о Весли, тем сильнее он мне нравился, и тем крепче становилась необходимость в его обществе. Вес листал мой блокнот, удерживая его над лицом, пока лежал на койке, задавал вопросы, почему я нарисовал именно это, почему такого цвета, какие чувства я испытывал, пока рисовал. Его лицо оставалось скучающе-непроницаемым, а глаза всегда выдавали его настоящие чувства. Ему было интересно. Мои рисунки, мои ответы — Я. Почему так, я искренне не понимал. Я ничем не выделялся, был не особо общительным, в отличие от болтливого Весли, заводящего друзей за секунды, я не нравился девчонкам, ну, кроме Тиш Валентино из шестого класса, но тут уж она не привлекала меня, так что не считается. Но, что вызывало всё больше вопросов, — почему Вес ежедневно приходил ко мне и оставался до самой ночи? Вес был пугающе активным парнем. Я был уверен, что пословица «от прыткой козы ни забор, ни запор» появилась исключительно из-за него, ведь Весли был шебутным и шустрым мальчуганом, и очень огорчался, когда приходилось долгое время делать скучные вещи, сидеть или лежать на одном месте — это делало его настроение угнетенным. Он ненавидел спокойные игры, требующие усидчивости и сосредоточенности, умения не показывать эмоции. Но обожал «монополить», «скрэбблить» и «пазлить». Ненавидел «покер» и «дурака», потому что «Самое главное в этой игре — уметь скрывать свои эмоции, — заговорщическим шепотом произнёс Весли, — ведь никто не знает, что у тебя на руках… ВАШУ Ж МАТЬ! НУ ЧТО ЭТО ЗА ДЕРЬМО?! КТО РАЗДАВАЛ, КОМУ В РУКИ НАССАТЬ?!» Но ему нравилось строить карточные домики… вот только если они часто рушились, Весли раздражался, ругался, плакал и залезал под моё одеяло, сворачиваясь под ним клубком, как загрустивший в дождь пёс. Полежав так не более трёх минут — на столько хватало его сосредоточенности и обиженности на карты, — он проползал под одеялом ко мне, клал голову на мою грудь и отбрасывал одеяло с макушки, чтобы смотреть на меня своими по-щенячьи огромными и очаровательными серыми глазами. И если я не начну глядеть на него в ответ и гладить по волосёнкам или спине, Вес укусит меня за нос, щёку или подбородок, или, наоборот, начнёт лизать моё лицо. Сумасшедший. — Бэйб, — скулит Вес, шкрябая мою грудь ногтями. Его грустный взгляд устремлён в большое окно. — Чего тебе, Весли? Вес вздохнул и тихонько, словно стыдясь, зашептал: — Мне хочется выйти на улицу и нюхать вещи. — Тебе что?.. — Ну, знаешь… нюхать вещи, писать на дерево, ловить белку… Нет, он в самом деле пёс. Вот только понять не могу, какой… Может, мопс? Огромные глаза, слюнявая пасть, он храпит и портит воздух… Вес, я имею в виду, не мопс. Хотя и мопс тоже… —Ты сходишь со мной погулять? На… на каток! — он упёрся руками в матрас, нависая надо мной. Я уже привык к такому «доминированию», поэтому не чувствовал дискомфорта, когда он так резко нависал надо мной. …это было даже приятно — своим телом он словно защищал меня от всего мира. Но меня всё ещё пугало, если он приходил до того как я проснусь, забирался ко мне под одеяло, прижимался грудью к моей спине, правым бедром к моему заду, забрасывал на мою грудь левую руку, а ноги обвивал тяжёлым и горячим бедром, и неожиданно тыкался губами в мой загривок. Не поймите неправильно, это довольно приятно — быть маленькой ложечкой, просто когда тебя внезапно стискивают в медвежьих объятиях, прижимая раскалённую голень к твоему незащищенному паху, а тебе снится кошмар… Брр! Звуки дрожи и неприятных воспоминаний… Один раз я едва не обоссался от страха… но не говорите об этом никому. И я не скажу, что всё, о чём я рассказываю, вы в красках представляете в своей голове и урчите, как котята. Звуки шантажа. Игра бровями. Шумно втянув носом воздух, я сказал: — Я не умею кататься. — Ну и что? — воскликнул Вес, улыбаясь. — Я тоже! — Ладно, давай сходим. С Весом лучше соглашаться — так жить проще. Доказано клинически. — Ты лучший, бэйб! — он подался вперёд, обнимая меня за шею и прижимаясь ко мне всем своим длинным и тощим тёплым телом. Вес так часто звал меня этим дурацким прозвищем, что я перестал обращать внимание. Я закусил губу и неловко приобнял его за плечи. Почувствовав это, Вес подмял меня под себя, почти душа объятиями. Грудь Весли прижалась к моей, нога протиснулась меж моих бёдер в поисках опоры, его губы ткнулись мне под ухо, заставив вздрогнуть и задержать дыхание, а голосовые связки загудели ласковым и напевным «м-м-м…» Я прикрыл глаза, пропуская вибрацию его тела через своё. Когда меня выписали, я думал, Вес забыл о предложении вместе погулять, потому что мысли задерживаются в его кипящей как котёл замечательной голове ненадолго… однако, я не знал тогда, что память у него феноменальная. — Эй, бэйб, — позвал он меня, толкая инвалидную коляску, — она не была мне нужна, это просто правила больницы, — ты помнишь наш договор? — О чём он, Билли? — спросила идущая рядом мама. — Мы хотели сходить на каток, миссис Кловерфилд. — Вес сверкнул своей фирменной «мамоубойной» улыбкой. — И я хотел спросить, когда бэйб… то есть, Билли, свободен. — О, можете пойти хоть сейчас, если Билли не устал. — она ласково улыбнулась. — Только присматривай за ним, чтобы не переутомился. И верни его домой к девяти часам. Я чувствовал себя грёбаной девчонкой, которую строгие родители отпускают на свидание с парнем, который с виду — ангел, потому лишь, что надел костюм, а на самом деле — главный хулиган школы. — Будет сделано, мэм! — Весли приложил ладонь ко лбу «козырьком», выдал своё самое серьезное и ответственное выражение лица. — Могу я побыть наглецом и попросить ваш номер телефона? Просто на всякий случай. — Ой, зайчик, можешь! — мама заулыбалась ярче солнца и записала наш домашний номер на его протянутом запястье. Затем мама протянула свою руку, и Вес накарябал свой номер на её руке… Охренеть. Мой друг обменялся номерами с моей мамой. Ёб вашу… Кхм-кхм. Мама помогла мне вылезти из коляски, поцеловала в макушку, сунула мне пару баксов в карман — «на всякое», — и взяла такси до поместья. — Чувак! Твоя мама такая красивая! — сообщил он мне, потрясая мои плечи и широко улыбаясь. — И милая, и добрая! — Смотри не влюбись. — я скорчил недовольное лицо. — Не боись, я из другого лагеря. — он по-дружески похлопал меня по плечу. Что он имел в виду, я спрашивать не стал, потому что первое — мне неинтересно, второе — это болтовни ещё минут на пятнадцать, а я устал от звуков его голоса. Мне просто нужно немного тишины. — Итак, — деловым тоном начал Вес, заложив руки за голову и выпятив грудь, — хочешь, сходим перекусить куда-нибудь? — спросил он. Я не был голоден ровно до тех пор, пока он не заговорил о еде. Живот заурчал, я прижал к нему ладонь и сделал недовольное лицо. Весли счёл необходимостью прижать свою ладонь ко мне, задевая мой мизинец: — Твой живот сказал: «Эй, Маркус, покорми меня, детка!» — перевёл Вес, размахивая рукой перед моим лицом. Я фыркнул и стряхнул с себя его горячую руку. Некомфортно, когда прикасаются к корсету… — Спасибо, я бы сам не догадался. — прокомментировал я, сражаясь с молнией куртки. — Точняк, ты ж у нас дурачок. — Вес со знанием дела прикрыл глаза. Я чертыхнулся, игнорируя его, когда бегунок поехал вверх по левой стороне молнии, не сцепляя зубцы. Вес рванул ко мне на помощь, не поинтересовавшись, нужна ли она мне. Эта его гиперопека порой раздражает. Но… его руки, случайно дотронувшиеся до моих, были такими горячими, что у меня в животе будто включили солнышко… Вес застегнул мне куртку и тыкнул пальцем в кончик моего носа со звуком «Би-и-ип!» Я тупо уставился на него, а он захохотал. Что. Происходит. Вашу. Богу. Душу. Мать? Я следую за Весом как тень — неразрывно, постоянно, по своей воле. Он влечёт меня в кафе «Подсолнух», чтобы выпить со мной молочный коктейль. Когда мы забираемся на солнечно-жёлтые диванчики — именно забираемся, потому что для «просто садимся» у нас слишком короткие ноги, — я осматриваюсь. Здесь тепло, уютно, красиво. В дальнем конце стоит музыкальный автомат с пластинками, на стенах висят семейные фото владельцев и посетителей. В жёлтую барную стойку вмонтирована стеклянная витрина, за ней — куски пирогов, наверняка очень вкусных. У меня текут слюни. И это не оборот речи. Они реально текут. Вес вытирает их салфеткой. Уязвленный, я отмахиваюсь от его руки. — Ты никогда не бывал в таких местах? — Вес изучает меню, украшенное фотографией подсолнуха, стреляет в меня выжидающим взглядом. Я прячусь от него за копией меню, втягиваю голову в плечи, воздвигая между нами картонную стену. Вес не из тех, кто так просто отступает, думаю, вы уже поняли. Он пинает меня ногой под столом и я вскрикиваю, подпрыгивая над диванчиком. — Какого!.. — я прикусил язык — ругаться в общественных местах, мягко говоря, непринято. Понизив голос до яростного шепота, я произнёс: — Какого хрена ты меня пнул? — Ты прячешься от меня за грёбаной картонкой! Я просто хочу поговорить, ясно? Ответь на мой вопрос. — Не был я. — выплёвываю рычание. Вес кивает и поднимает руку, как в школе. Я сразу напрягаюсь. К нам подходит девчушка чуть старше Весли — Нэнси. На ней форменная юбка до колена цвета яичного желтка, рубашка и милый маленький фартук, вьющиеся каштановые волосы собраны в хвост, непослушная прядка заколота металлической заколкой с искусно выпиленным железным подсолнухом, чёлка лихо взбита облачком. Она окидывает нас озадаченным взглядом, но с губ ни на секунду не пропадает добрая улыбка. — Что принести вам и вашему… спутнику? — спрашивает Нэнси у Весли. — Это мой друг. — сообщает Вес с охренеть-какой-гордой улыбкой. — Бэйб, поздоровайся. — Какое необычное имя. — девушка приветливо улыбается отчаянно краснеющему мне. — Я Маркус. — произношу я со свистом. — «Бэйб» это дурацкое прозвище. — Дурацкое прозвище, которое ему очень нравится. — переводит Вес, торжественно подняв указующий перст. Под моим гневным взглядом он делает заказ. Кажется, я слышу слова «молочный», «чикен», «крылья» и «фри». — О, и для моего бэби «дино-наггетсы»! — объявил он, тыкая в мою сторону пальцем. Ещё раз, и этот палец я ему откушу, Богом клянусь. Нэнси перечитывает записанный в блокноте заказ, Вес утвердительно кивает, и она порхает в сторону окошка кухни. — Вес, прекрати. — Что? — Звать меня «бэйб» на людях. И тыкать в меня пальцем. Ещё раз так сделаешь, и я его откушу, обещаю. Вес делает глаза щенячьими, в них дрожит дрессированная слезинка. — Но, Маркус, тебе так идёт это прозвище! Ты ведь такая кро-шеч-ка! — Я взрослая хлебная крошка! — восклицаю я, не сразу заметив нацеленный на меня через стол указательный палец. Ну, всё, палец Веса, ты будешь откушен через три… два… Я подаюсь вперёд и кусаю его за кончик пальца. Вес трясёт рукой, надеясь стряхнуть меня, как ящерицу. Мои зубы поцарапали ему кожу. Я отвалился. — Я предупреждал тебя, Вес. Не тыкай в меня пальцами. Весли укачивал свою руку, как младенца, и уничтожал меня злобным взглядом. Секунд пять уничтожал. Потом почему-то смягчился и даже улыбнулся. — Я прощаю тебя, бэйб. Ты как голодная рыба — хватаешь ртом всё, что кажется съедобным. Он расслабленно откинулся на спинку дивана и поглядел на меня с какой-то приятной снисходительностью. Я опять почувствовал, что мне просто нечего противопоставить его указующему персту. Он просто тыкает им в меня, а я пытаюсь уклоняться. Ладно, план не без дыр, но другого нет. Мы едим в тишине. Секунд десять. Потом Вес начинает кривляться, и я просто не могу оставить это без внимания. Сначала он окунает картошку фри в кетчуп, а потом засовывает её под верхнюю губу. Сильно ссутулившись, он шипит на меня. Вампир. Весли смешит меня вампиризмом. Я давлюсь чикенбургером, потому что не могу не смеяться. Бок обжигает болью, но я игнорирую это. Мой живот конвульсивно сжимается от приступа хохота. Вес, который уже начал прихлёбывать молочный коктейль, коротко взглядывает на хохочущего меня и… как бы это описать? Выдаёт коктейль через нос?.. Да, наверно, так. Две белые струи текут из его носа, делят губы и подбородок, а он смеётся сквозь слёзы, потому что от молока в носу ужасно щиплет. Я смотрю на него, посмеиваюсь и тянусь рукой к его лицу, чтобы стереть салфетками этот ужас. Вес послушно замирает, когда я беру его под подбородком, но плечи его ещё дрожат от смешинок. Когда с ликвидацией молока из носа покончено, Вес скручивает середину салфеток и засовывает их себе в ноздри. Теперь кажется, что у него в носу застряли зонтики. Я смеюсь ещё громче, чем от Веса-вампира. Нэнси глядит на нас и улыбается. Когда мы идём к выходу, Вес притормаживает и я обгоняю его. Нэнси что-то передаёт ему, обводит рукой стену, будто обращает внимание Весли на какой-то декор. Тот уверенно кивает и прощается. Мой живот тугой, как барабан. Бок и пресс побаливают от смеха, поэтому я прошу Веса оставить свою личность балагура в тени хотя бы на десять минут. Он кивает и послушно молчит, шагая рядом. Проходит минута, вторая, третья… Вес начинает мелко дрожать. Не от холода: октябрь в Техасе тёплый. Вес дрожит, потому что очень хочет что-то мне рассказать, но, помня мою потребность в тишине, он пытается держаться. Дрожь его плеч вызывает у меня улыбку. — Слушай… — тяну я и слышу резкий судорожный выдох. Вес что, задержал дыхание, чтобы не болтать?.. Я начал разговор, надеясь, что сымпровизирую, пока буду говорить, но вопрос не придумал. Я замолкаю после первого слова и чувствую себя пустоголовым, ведь в моей голове не проносится ни единого вопроса — даже глупого. — Я хотел сказать, что мы свернули не там пять минут назад, но ты просил помолчать, и я молчал, и теперь мы немного заблудились. И… И… и вообще!.. И кошмар!.. И… — выпалил Весли, ускоряя шаг, потрясая кистями в попытке усилить ток воздуха к лицу и задыхаясь от волнения. Я замер. Заблудились?.. Вес продолжал сыпать словами, краем глаза заметил, что я остановился, и перестал шагать вперёд, теперь наматывая круги передо мной. Он активно жестикулировал руками, чуть ссутулил спину и с какой-то ожесточенной грацией выбрасывал ноги вперёд, причитая. — Вес. — позвал я. Нет, я не кричал, не говорил спокойно. Я просто произнёс его имя — тихо и шелестяще. И он услышал. Замер. Нет, он застыл, устремив на меня жалобный взгляд. — Всё хорошо. — я сказал это тихо и, прочистив горло, повторил чуть громче. — Правда. Ничего страшного. Просто вернёмся и свернём, где нужно. — И ты… не злишься на меня? — Вес покусал губы, испытующе глядя на меня. — Не злюсь. — Вот прям совсем-совсем? — Совсем. — кивнул я. Весли сверкнул счастливой улыбкой и бросился ко мне, крепко обнимая за плечи и тыкаясь губами в ямку под правым ухом. Я вздрогнул, грудь обдало жаром. Вес чуть крепче стиснул меня руками, а его горло и грудь снова завибрировали довольным кошачьим «м-м-м». Я прикрыл глаза всего на секунду — мне почему-то понадобилось запомнить, записать на подкорку это ощущение — когда тебя обнимают, прижимаются грудью к твоей груди, невесомо поглаживают твои лопатки и плечи, урчат тебе под ухо и улыбаются в шею… Когда я открыл глаза, Вес уже был в метре от меня и изучал мою фигуру выжидающим вопросительным взглядом. — Пойдём? — спросил он, когда мои уши обожгла кровь, а руки неловко отряхнули куртку от несуществующей пыли. На самом деле я стряхивал тепло его тела и запах его кожи. От первого избавиться не составило труда — мне даже немного помог легкий прохладный ветерок. Но запах словно въелся в мою куртку, в мой капюшон, на который Вес уложил свою щёку, пока обнимал меня. Я словно находился в коконе из паутинок-запахов… Словно был укутан в одеяло, пахнущее Весом. Грудь снова обожгло. Через силу я кивнул — Весли ждал от меня ответа уже минуты две. Ещё несколько секунд задержки, и он укусил бы меня за нос. И мы просто возвращаемся, сворачиваем, куда указывает Вес, и через пятнадцать минут уже видим впереди ледовую арену. Она мне уже нравится — большая, хорошо освещённая, под открытым небом. Над катком висят гирлянды лампочек — шариков, звездочек и сосулек. Запоздало я думаю, что это было бы отличное место для романтического свидания с девушкой… Вес подталкивает меня к стойке, называет порядковый номер и ему вручают пластиковый прямоугольный ящичек с коньками. Парень со лбом, прошедшим бомбёжку, пристально смотрит на меня, будто я чего-то ему должен. Смотрит долго. Его блёклые голубые глаза ничего не выражают. По моей коже бегут мурашки, я начинаю пятиться назад, но вдруг врезаюсь во что-то спиной. Этим «что-то» оказывается рука Веса. Он становится передо мной, заслоняя от жутких глаз. Теперь на меня смотрит Весли — внимательно, встревоженно. Когда я не вижу глаз того парня, мои внутренности словно отпускает ледяная рука, и я снова могу дышать. В глазах Веса я читаю вопросы, которые он хочет задать: «Что случилось?», «Ты в порядке?», «Почему ты уходишь?», «Ты передумал кататься?»… Но он почему-то не задаёт их. Его вопрос выбивает из колеи. Его вопрос словно перезапускает мой мозг как кнопка «ВКЛ» на компьютере. — Тебе страшно? — его руки ложатся на мои плечи. Вес наклоняется ко мне, чтобы наши глаза оказались на одном уровне. Я открываю рот, но слова не идут, и я просто киваю, чувствуя, как дрожу под руками Весли. — Что сделал тот парень? — мягко спрашивает он. Я качаю головой. Ничего. Ничего он не сделал. Он просто посмотрел на меня, и я чуть не умер от страха. — Я… — пристыжено опускаю взгляд. — Я буду в порядке. — Ты растерялся, да? — теплые пальцы касаются моего подбородка — Вес просит поднять голову и взглянуть на него. — Не знал, что нужно ему говорить? — Как ты это делаешь? — обреченно выдыхаю я, чувствуя, как губы расползаются в благодарной улыбке. — Ты читаешь мои мысли? — Почти. — Вес улыбается. — С тобой это не составляет труда — у тебя всё на лице написано. — он запускает левую ладонь в мои отросшие волосы, убирая их за ухо. — Тебе нужно было назвать ему размер ноги. — Чьей? — Твоей куклы Барби, с который тебе больше нравится принимать ванну. — он сказал это таким серьёзным голосом, что я стал судорожно вспоминать размер ноги моей любимой Барби… которой у меня в жизни не было. Весли увидел на моём лице глубокую задумчивость и захохотал: — Твоей, Маркус. Твоей ноги. — Но я не знаю, какой у меня… Вес хмыкает и садится передо мной на корточки. Мягко подхватив меня под колено, Вес поднимает мою ногу. Я охаю и хватаюсь за его плечи, чтобы не упасть. Вес смотрит на подошву. — Пятый. — Вес поднимает голову, отпускает моё колено и моя нога стукается об пол. — Можешь уже отпустить мои плечи. — замечает Вес. Я медлю несколько секунд, потом отдёргиваю руки, словно меня ударило током. Вес поднимается, наклоняется к моему уху и спрашивает: — Хочешь, я попрошу для тебя коньки, бэйб? — его дыхание обжигает кожу, а горячие пальцы заправляют за ухо непослушную светлую прядь. Я сглатываю ком и отрицательно мотаю головой. — Я сам. — стараюсь звучать твёрдо. — Хорошо, бэйб, — Вес хмыкает мне на ухо, — я подожду здесь. — поправляет капюшон моей куртки и кивает в сторону моего страха. — Давай. Я снимаю его руки со своих плеч, сглатываю застрявший в горле ком и подхожу к стойке. — Какой размер? — апатичным голосом спрашивает парень с кратерами на лбу. Какой размер? Хороший вопрос. Я не помню… Не помню! Я хочу задрать ногу, чтобы поискать ответ на своей подошве, но в последнюю секунду одёргиваю себя — это совсем уж глупо. Беспомощно оглядываюсь на Весли. Тот, словно ощутив мой взгляд, вскидывает голову, забывая о шнуровке. Он поднимает руку с растопыренными пальцами. Я киваю, снова смотрю на парня с тусклыми глазами. Зеркалю жест Веса. Парень медленно моргает — сначала правым глазом, потом левым, поворачивается спиной ко мне и достаёт пластиковый ящичек с цифрой 5 на боку. Передаёт мне. Кивнув, я отхожу к Весу. — Ты молодец, бэйб. — хвалит он, обнимая меня одной рукой. — Как себя чувствуешь? — Как желе. — В смысле? — Меня трясёт. — Я заметил. — кивает Весли. — Хочешь, можем обняться?.. — Это поможет? — спрашиваю я, ставя на пол перед собой ящик с коньками. Вес пожимает плечами, смущенно улыбается. — Ну, можно попробовать. — Тогда давай попробуем. — киваю я. Вес притягивает меня к себе и утыкается губами в мою чёлку. Я слышу свой взволнованно-сиплый вздох и словно каменею в его руках. — Бэйб, попробуй обнять меня. — шепчет Весли, потираясь щекой и краешком губ о мою чёлку. Я моргаю, поднимаю руки-спагетти и смыкаю их на талии Веса. Меня начинает трясти. — Заберись руками под куртку. — советует Вес, перемещая правую руку на мой затылок и успокаивающе почесывая кожу у линии роста волос. Я расцепляю руки и ныряю ими под расстёгнутую куртку. Пальцы пробегают по рёбрам, пересчитывая их, и Вес дрожит под моими руками. Я прерывисто выдыхаю и, пряча руки у него за спиной, обнимаю его, цепляясь пальцами левой руки за его левое плечо, а правой рукой обнимаю за талию. Когда я перестаю ощущать на лбу жар его щеки, чуть приподнимаю голову и вижу последние секунды перед… Его губы сухие и горячие. Они с трепетом и нежностью прижимаются к моей правой брови, оставляя на коже влажный след. Вес дрожит даже сильнее меня, и я понимаю — это не холод. Он волнуется. Боится, что сделает что-то не так… А он и делает — целует меня в бровь. Но мы ведь друзья. Друзья так не делают… правда же? — Вес, — тихо зову я. Моё горло сковала горечь. — Тебе стало легче? — А тебе? — его щеки и уши красные от стыда. — Стало. — я киваю. Потому что его объятия правда сделали мне лучше. Но этот поцелуй… Зачем он? — Тогда и мне тоже. — Вес, почему ты… — Идём. — он резко поднимается со скамьи. — У нас два часа. — На что? Для чего? — В девять я должен вернуть тебя домой. — напоминает он, заправляя шнурки коньков внутрь. Я киваю, сбрасываю ботинки и засовываю ноги в коньки, шнуруюсь и, неумело переставляя ноги, иду за Весом на каток. Я чувствую себя коровой на льду. Переставляю ноги, будто только учусь ходить. Держусь за ограждение из плексигласа. Весли стоит на коньках куда увереннее, и я начинаю подозревать, что он меня обманул. — Вес, — зову я, подозрительно сощурившись и делая остановку. — Бэйб? — он прислоняется спиной к бортику, укладывает на него локти. — Ты же соврал мне, не так ли. Ты умеешь кататься. — Совсем немного. — Покажи. — требую я. Вес жуёт нижнюю губу, кивает. Легко оттолкнувшись от бортика, Вес скользит по льду, рассекая его ровную поверхность. Достаточно разогнавшись, он приближается к повороту: смыкает пятки коньков и вписывается в него, сильно наклоняясь вперёд. Миновав поворот, он снова набирает скорость и подпрыгивает, делает в воздухе три полных оборота и приземляется на правую ногу, — пошатываясь, но не падая. Скользит дальше на правой ноге, вытянув вперед правую руку, чтобы сохранить равновесие, поднимает левую ногу, цепляясь рукой за лезвие конька, и превращается в скользящий по льду тюльпан. Он делает ногой замах и вращается на месте так быстро, что у меня захватывает дух — полуприсев на правую ногу, выпрямив вперёд левую и держась за неё руками. — Эй, Вес! — зову я, чувствуя внутри приступ тревоги. — Я уже понял, что ты крут, чувак. Заканчивай! Он ловко прекращает крутиться, снова мчится по льду и подпрыгивает — тройной, четверной, тройной и… — ВЕСЛИ! …он падает. Проехав по льду на груди, он замирает. Я с силой отталкиваюсь от бортика, качусь, нелепо размахивая руками, и в итоге падаю на задницу, громко вскрикнув от боли, и плыву к моему Весу на пузе. Осторожно приподнимаю его голову дрожащими руками. На его лице кровь — льдом стёсана щека и висок. — Вес, — зову я надтреснутым голосом. Из глаз бегут слёзы. — Бэйб? — шепчет он едва слышно, с трудом приоткрывая глаза. — Ты здесь? — Конечно, — нашёптываю я, перебирая пальцами его волосы. Меняю позу: приподнимаю Веса, переворачиваю на спину и ныряю под него, укладывая на свою грудь, — конечно, я здесь, Вес. Где же мне ещё быть? — Я не чувствую ног, бэйб, — слабо шепчет он. — Руки немеют. — Вес, не смей умирать, слышишь?! — я почти рычу от страха и беспомощности. — Бэйб, можешь сделать кое-что для меня? — Всё, что захочешь, дружище, — я утыкаюсь носом в тёмные волосы у него над ухом и хрипло выдыхаю, роняя слёзы. — Поцелуй меня, — сипло просит Вес. — Хорошо, — отзываюсь я, мягко поворачивая его голову к себе. Я видел несколько фильмов, где люди целуются, и как-то на улице мельком, так что я понятия не имел, как управляться со своими губами. Представлял даже не в общих чертах, а настолько размыто, словно зрение у меня было минус восемьсот… Я прерывисто вдохнул у самых губ Веса, прикрыл глаза и осторожно прижался к ним своими. Задержавшись на несколько секунд, я вспомнил, как сравнивал поцелуй с «жеванием» губ. Мягко взяв Веса за подбородок и коротко взглянув в базальтовые глаза, я чуть приоткрыл губы и обнял нижнюю губу Весли, чуть покусывая и «пожевывая» её своими губами. Вес выдохнул мне в рот и осторожно стал отвечать. Его язык робко лизнул мою верхнюю губу. Это было так приятно, что я повторил за ним, толкаясь в его губы кончиком языка. Вес робко дотрагивается до моего языка, орудующего у его зубов, языком, и мне сносит крышу… Я ловлю его, втягиваю в рот и посасываю как леденец. Вес обнимает мою шею слабыми руками и урчит мне в губы. Наш поцелуй постепенно теряет запал, становясь из жадного неспешным и мягким. — Не умрёшь теперь? — хрипло спрашиваю я, прижимаясь щекой к его лбу. — Я и не собирался. — шепчет Вес, крепче обнимая меня за шею. — В каком смысле?.. — с ужасом спрашиваю я и осознаю, что Вес снова уделал меня. Вот же поганец! — Весли, ты что, притворялся?! — Прости-прости-прости! — тараторит он, приподнимаясь и сжимая мои плечи руками, чтобы я не оттолкнул его. — Я хотел проверить… — Что проверить, Весли?! — возмущенно восклицаю я. Он медленно разжимает руки. — Нравлюсь ли тебе. Как парень, а не как друг. — Дурак. — обреченно выдыхаю я. — Вставай и отвози меня к бортику, у меня уже задница примёрзла. — Бэйб… — Я злюсь. — Я понял. — шепчет он, вставая и поднимая меня. Мы медленно подъезжаем к бортику, и Вес впечатывает меня в него спиной, тесно прижимается к моей груди и порывисто целует, языком помогая себе ласкать мою верхнюю губу. Моё тело живо откликается на ласку: руки обвивают его шею, я тяну его на себя, отклоняюсь чуть назад, чтобы Вес тянулся к моим губам. Он тоже не стоит, как истукан, — руками забирается под мою куртку, одной обвивая талию, другой лаская спину. — Я люблю тебя, бэйб. — хрипло выдыхает Вес мне в губы, выравнивая сбитое поцелуем дыхание. — Прости, что притворялся. — Эй, Вес… — я прикасаюсь ладонью к целой щеке, — я тоже тебя люблю.