Недостаточно (Том 1)

      День обещал быть отвратительным. Я понял это, когда в мою комнату на заре ворвался отец. Растерянный, я уставился на него, а он злобным взглядом испепелял парня в моей постели. Весли ещё спал — сунув левую руку под подушку, уложив голову на левую щеку, чтобы чувствовать моё дыхание на своём лице и целоваться со мной, пока один из нас не уснёт. Он был по пояс накрыт одеялом, поэтому, наверно, отец и разозлился сильнее, когда увидел меня в той же степени обнаженным, что и Вес. А может, дело было в том, что горячая рука Веса из-за моего подскока скатилась с груди и покоилась локтем на моём пахе. А может в том, что на нас были лишь пижамные штаны… и то только потому что они не мешали обнимать друг друга и до безумия глубоко вдыхать запах кожи и волос… Так бы мы избавились от них сразу после футболок, чтобы касаться друг друга каждой грёбаной клеточкой кожи. — В мой кабинет. Бегом. — его голос вибрировал клокочущей внутри и едва сдерживаемой яростью.       Я умылся, всё время поглядывая на спящего Веса, который за время моих водных процедур переполз в поисках моего тела на другую половину кровати и утонул головой в подушке, которую этой ночью мы делили на двоих, чтобы вдыхать запах моего шампуня. Я стоял у кровати — запоминал каждую деталь, вырезал в памяти: смятые простыни, сползшее до пола одеяло, промятая подушка, мой обнаженный и горячий Вес, его трепещущие ресницы и мерное дыхание, отцовский жетон на потрясающей красоты голой груди, руки, сцепленные в замок под подушкой… — Я больше тебя не увижу… — вдруг доходит до меня ужасная правда. Это факт. Значит, я должен каждую секунду, пока Вес здесь, провести рядом с ним. Я сажусь на матрас, глажу его по волосам, и Весли отзывается звуками удовольствия. Наклонившись, я целую его: лоб, висок, скула, ссадины на щеке, линия челюсти. Когда Вес чуть поворачивает голову, чтобы подставить губы, я сминаю их отчаянным поцелуем. Я кусаю, облизываю, толкаюсь языком, вылизываю его щёку. Я его люблю. Я не хочу уходить, не хочу расставаться… Но чем дольше я здесь, тем злее отец.       Веду рукой по обнаженной груди, запоминая выпуклости мышц, жар и мягкость. Запоминаю ощущение чужого тела под своей рукой — горячего, любимого, потрясающего, идеального. Скольжу ладонью вверх, задеваю пальцами бусинку соска, дрожу от контакта с этим соблазнительным местечком, оглаживаю шею Веса и целую на прощание. В уголок губ, почти невесомо. — Я люблю тебя, бэйб. — выдыхает он, снова отворачиваясь, чтобы поспать ещё немного. — Я тоже тебя люблю. — отзываюсь я, едва не подвывая от отчаяния.       Я спускаюсь на первый этаж, подхожу к черной лакированной двери и, скрепившись немного, стучу. Дверь распахивается, я охаю и отшатываюсь. Меня хватают за футболку и дёргают на себя, втягивая в кабинет…       Я узнаю много нового — о мире, о себе, о Весли и о моём отце. Оказывается, мир делает меня грязным. Вес делает меня грязным. Неправильным. Порочным. Отвратительным. Значит, Вес такой же — отвратительный. Мне так больно слышать это, что слова протеста застревают в горле. Отец расстёгивает ремень и бьёт меня по рукам, рассекая кожу. Из горла пропадает ком. Но я не кричу, потому что не успеваю среагировать. Я смотрю на него с отчаянной мольбой. — За что?.. — спрашиваю я надтреснутым шепотом. — А ты не понимаешь? — спрашивает отец. — Нет, не понимаю. Почему ты называешь меня отвратительным? — Потому что ты спишь в одной постели с мужчиной. — удар ремня обрушивается на моё лицо. Я чудом успеваю повернуть голову, и кожаная полоса разрезает мою правую щёку. — Мы ничего не делали! — Вы были без одежды. — снова удар; на этот раз — по заднице. А вот это низко, сударь. Это низко. — Без футболок. Было жарко. — рычу я, едва сдерживая слёзы боли. — Чем вы занимались, что вам стало жарко? — Мы играли. — произношу я сквозь зубы. — Веселились. — Играли? Во что? В «Дотронься до меня там, где только я себя касаюсь»?! — Боже, нет! — я умело делаю гримасу отвращения. — Мы играли в настольную игру! Детям положено играть, помнишь? — Как ты смеешь так говорить с отцом?! — он повышает голос настолько, что мне становится страшно. Отец хватает меня за плечо и швыряет на диван, как куклу. Снова удар ремня по заднице. Боль заставляет прогнуться в спине и вжаться в сиденье бедрами. — Я не позволю своему единственному наследнику стать гомиком! — удар по спине. Меня припечатывает грудью к дивану.       Что? Вот, значит, кто я для тебя? «Гомик», ты сказал? — Ты больной. Но я вылечу твои неправильные наклонности. — обещает он, снова занося руку для удара.       Больной? Неправильные наклонности? Что больного в моей любви к Весу? Он человек, я тоже. Люди влюбляются. Почему ты зовёшь это отвратительным и мерзким? Почему зовёшь меня больным? — Своего дружка ты больше не увидишь, будь уверен, ноги его не будет в моём доме. А тебя мы переведём в другую школу. Строгую, правильную школу. Там из тебя выбьют голубую дурь! — снова удар по спине. — Там тебя вылечат.       Голубая дурь!.. Я мог бы пошутить, что мне всегда нравился этот цвет — мягкий, небесный, но мой любимый — базальтовый, цвет глаз Весли. — Больше ты и помыслить не сможешь о том, как ляжешь в одну постель с человеком своего пола, о том, как поцелуешь или коснёшься парня. Ты больше с ним не увидишься. Ты меня понял, Уильям?! — Маркус! — рявкнул я, дёргаясь от удара. — Используй имя, которое я дал тебе, неблагодарный ублюдок! — Бенджамин! — испуганно вскрикнула мама, распахнув дверь. — Не лезь, Мартиша! Я занимаюсь воспитанием. — Избиением! — громко возразила она, бросаясь ко мне и закрывая от ударов. — Что ты творишь?!       Отец направил на меня палец. — Этот маленький сучонок голый спал в одной постели с мальчишкой. — раздельно произнёс он. Мама медленно повернула голову и посмотрела мне в глаза. Я не знаю, что она там увидела, но её губы беззвучно произнесли «Всё будет хорошо». Я любил её сильнее всех на свете, но… поверить её словам я просто не мог. Потому что она — не мой Весли.       Она изобразила вежливую тревогу — такую, какую я видел по телевизору в какой-то мыльной опере, что смотрела в обед Мирабель. — Голый? Билли, это так? — Мы спали без футболок. Было жарко. — упрямо повторил я. — Оно и понятно. — мягко произнесла мама, успокаивая отца, а не меня. Я не нуждался в успокаивании. — Наверху так сильно топят!.. Почему вы спали в одной кровати, Билли? — она беззвучно подсказала мне: «Весу страшно.» — Моему другу было страшно спать одному в незнакомом доме. — Видишь, Бенджамин, — она поднялась, загораживая меня, — в его поступке нет ничего преступного и предосудительного. Наш сын — хороший мальчик. — она чуть опустила голову и произнесла последние слова медленно и твёрдо — так, будто сама в это верила.       К счастью, отцу надо было на работу, иначе ему точно нашлось бы, что сказать. Я остался лежать на диване. Мама гладила меня по волосам и долго не решалась заговорить, поэтому я сделал первый шаг. — Мам, мы просто спали рядом. Не было ничего такого. — Билли, — прервала она, — я не буду вмешиваться. Ты уже достаточно взрослый, чтобы нести ответственность за свои поступки. Не знаю, получится ли отговорить твоего отца от перевода тебя в специальную школу, но с Весли ты больше видеться не должен. Для вашего же блага. Мне жаль, но так будет правильно. — она поднялась, — А теперь иди к своему другу и попрощайся. — и ушла, оставив меня одного в ненавистном кабинете.       Когда я заполз в свою комнату, Весли сурикатом-столбиком стоял на кровати и с тяжестью глядел на меня сверху вниз. — Иди сюда. — его голос был холодным и металлическим. Я послушно влез на кровать и встал напротив. — Это из-за меня, да? — он коснулся рассечённой щеки и я зашипел. — Прости, мне очень жаль, что так вышло. — Это заживёт. — я отстранил его пальцы от своего лица и сжал их. Рассеченные руки вспыхнули болью. — Отец запретил мне видеться с тобой. — прошептал я. — И пригрозил перевести в другую школу. — я старался не плакать как только мог, но обида и боль взяли своё. Я рухнул на колени перед Весли, обхватил его ноги руками и вжался мокрым лицом в его худые бёдра. — Бэйб, не плачь. — он опустился на матрас и крепко обнял меня. — Я сейчас что-нибудь придумаю. Слышишь? Я придумаю, как нам видеться. Просто дай мне минутку.       Я прижимался к его голой груди и судорожно вдыхал запах его кожи, старался запомнить его, надышаться им на месяцы, годы вперёд. Я мазал солёными губами по его шее, влажно целовал, запоминая чуть солоноватый вкус его кожи. — Я люблю тебя, моя взрослая хлебная крошка, — прошептал он мне на ухо. — Я никогда тебя не отпущу.       За час квеста я прожил с ним целую жизнь — полную любви, счастья и приключений. За недели в больнице я узнал о нём столько, сколько не знают супруги, состоящие в браке двадцать лет. За час на катке я влюбился в него — отчаянно, безумно, до зубного скрежета и искрящих нервных окончаний. Я не мог его потерять! — И я тебя люблю. — всхлипываю я ему в шею. — И я не отпущу. — Сделай для меня кое-что. — просит Весли. — Вытри слёзы и побудь со мной как в последний раз. — Это последний. — я шмыгаю носом. — Только пока я что-нибудь не придумаю. А я у тебя мастер, ты знаешь.       Я плюхаюсь спиной на матрас и согласно киваю. Весли ложится рядом. — Я хочу повторить кое-что из нашего квеста. — робко говорю я, отчаянно краснея. — Что именно? — Ночь в гостинице «Ботинок». — Иди ко мне, кроха. — шепчет Вес, раскрывая объятия.       Я лежу на нём и запоминаю жар его обнаженного тела. Он делает вид, что ему не тяжело, и я верю. Потому что это — мой Весли. Наши ноги переплетаются, как лозы бобового стебля, путаясь в пижамных штанинах. Вес держит мою левую руку в своей правой и целует шрамы на тыльной стороне моей ладони. Я вывожу завитушки на его груди, глажу кожу подушечками пальцев и осыпаю её мелкими поцелуями. Он здесь, со мной, но я уже безмерно по нему скучаю. — Я люблю тебя. — выдыхаю, снова чувствуя на глазах слёзы. — Я тоже тебя люблю. — он приподнимает мою голову и целует как только он один умеет — ласково, влажно, в бровь. Я осыпаю поцелуями его лицо, избегая ссадин, а он гладит кончиками пальцев мою голую спину со свежими красными полосами. Я дрожу от этой болезненной ласки и теснее прижимаюсь к нему. — Ты же будешь мне звонить? — Каждый вечер перед сном. — обещает Весли. — Буду рассказывать тебе сказки. — Про наших героев? — Про них. — Весли, а что было после того как Бэйб поправился? — Они с Уэсом отпраздновали это имбирным элем, а потом забрались на огромную кровать и занялись любовью. — шепчет он. Я тыкаюсь носом ему в шею. — Почему нам так нельзя? — Напиться и переспать? — Нет. Быть вместе, чтобы нас не обзывали и не осуждали. — А кто нас обозвал и осудил? — Мой отец. Он сказал, что мы испорченные… а потом обозвал меня гомиком. — Бэби, — твёрдо произнёс он, сжав мои плечи, — не слушай никого. Я знаю, эти слова звучат ужасно, но если перестанешь вслушиваться в них, они потеряют силу и не смогут тебя ранить. Их придумали люди, которым неприятны пары из двух парней и двух девушек, чтобы побольнее поддеть их и почувствовать себя лучше. Для них тоже придумали прозвище — гомофобы. У этих ребят больное самолюбие, вот они и обзывают всех геями и лесбиянками налево и направо. Не слушай их. Ты такой, какой есть, и ты прекрасен, и я люблю в тебе решительно всё. Будь верен себе. Обещай, что будешь верен. — Обещаю. — Хорошо. Иди ко мне, кроха. — Весли целует мои солёные губы, уголок губ, здоровую щёку, ушную раковину и возвращает мою голову себе на грудь. — Полежим ещё немного. — он обнимает меня за плечи левой рукой, а правой легонько поглаживает лопатки. Я прерывисто выдыхаю и дрожу под его пальцами. — Не нужно было нам идти на каток. — бормочу я, укладывая руки друг на друга поверх его острых ключиц. — Тогда ты бы не поцеловал меня. — в его голосе слышится мягкая усмешка. — А ты не признался бы. — отзываюсь я и чувствую, как он, поцеловав мою макушку, зарывается пальцами в мои волосы и сжимает их в кулаке, чтобы убедиться: я совсем рядом, лежу на нём и дрожу от контакта с его телом. — Бэйб, — сипло зовёт он. Я поднимаю голову, и Весли робко дотрагивается до моих губ подушечками пальцев, поглаживая. Я мягко обхватываю его запястье и целую его кисть: пальцы, костяшки кулака, тыльная сторона ладони, ребро, центр ладони, запястье. Падаю на него и обвиваю горячее тело конечностями, чтобы нас не могли распутать как клубок змей, прячусь носом в его шее. — Если бы я всё время, как сейчас, мог слышать твой голос… — Элементарно, кроха. Хочешь, я наговорю тебе целую плёнку?       Я вскидываю голову. — Да! Да, хочу! Наговори! И не важно, что. Хоть таблицу умножения! — Договорились. — Вес улыбается и я целую его. — Я так тебя люблю. — выдыхаю ему в губы.       …Когда мы спускаемся с крыльца, время замедляется, точно хочет сделать наше расставание более болезненным, хотя, казалось, куда уж больше?.. Наш дворецкий стоит у двери и наблюдает за мной и Весом презрительным взглядом. Из дома уходит жизнь. Меня лишают моего Весли.       Мы идём по подъездной дороге, сохраняя небольшую дистанцию — как Бэйб и Уэс, когда шли к воротам Гилеада. Я оглядываюсь. Родерик ушёл.              До калитки остаются считанные метры, и только нам решать, как мы их пройдём.       Я срываюсь. Хватаю Весли за рукав, останавливая, и дёргаю на себя. Мне нужен поцелуй, последний поцелуй. На память. Мне нужны его губы на моих губах. Его руки на моём теле. Мне нужно ощущать его каждой клеточкой. Я целую его, и в этот поцелуй вкладываю всё, что у меня есть — душу, любовь, жизнь. Я вкладываю извинения, раскаяние, жадность, тоску, скорбь. Я накрываю и сминаю его губы, и Вес отвечает, пытаясь забрать превосходство и вести в нашем поцелуе. Мы напираем, разворачиваем друг друга, сжимая плечи, рычим, цепляемся за шею и воротники свитеров, танцуя свой собственный, неповторимый танец — танец поцелуев.       Чувствую горячие руки Веса — они забираются под мой свитер и оглаживают грудь. Под спиной появляется опора: танец поцелуев подвёл нас к ограде. Вес рычит, цепляясь пальцами за ещё зеленые лозы плюща, что ползёт по забору. Он отрывает их от холодных прутьев и прячет нас под зеленью как под одеялом. Вес смотрит на меня с отчаянной мольбой. Я сглатываю сухую слюну. Не разрывая зрительного контакта, Вес опускается на колени. Его дрожащие пальцы поднимают мой свитер. Я инстинктивно вжимаюсь спиной в прутья, ища в них опоры. Вес подаётся вперёд. Его горячие губы обжигают кожу, наставляя следы на моих груди и животе. Я едва могу дышать, запрокидываю голову и выгибаюсь ему навстречу, цепляясь непослушными пальцами за гармошку свитера, а правой рукой хватаясь за прутья. Моё дыхание прерывается шелестящим шёпотом «Ещё-ещё-ещё!..» Вес пишет на мне губами короткое, но сильное слово — MINE. Я бесконечно глажу его по волосам и повторяю «Твой. Я твой.» — Иди ко мне. — шепчу я.       Вес рычит, рывком поднимаясь, прижимается к моим губам голодным поцелуем. Я обвиваю его шею руками, и это служит ему сигналом. Вес сжимает пальцами мои ягодицы и меня подбрасывает вверх. Весли держит меня под бёдра и впивается губами в шею. Я отчаянно всхлипываю и снимаю через голову свитер с футболкой, подставляясь его губам и холодному ветру. Вес приближает лицо к моей груди, обжигая дыханием мой сосок, вытаскивает горячий язык и, широкой лопаточкой распластав его на моей коже, проводит по левому соску, надавливая так сильно, что моя грудная мышца поднимается, гонимая его языком, как подтаявшее мороженое. Горячая влага на чувствительной коже сводит меня с ума и возбуждает. Весли облизывает мягкую бусинку, берёт меня в рот глубоким поцелуем, издавая потрясающий низкий стон, и посасывает, оставляя метку на левом соске, лаская, разминая и щекоча его кончиком языка. Выпустив меня изо рта, лизнув возбужденную бусинку, он кусает кожу чуть выше и я издаю протяжный громкий стон. Весли тесно прижимает меня к своему животу. Моё напряжение вот-вот порвёт мне джинсы. Вес это понимает и начинает двигаться вместе со мной — прижимает меня спиной к ограде, крепко обхватывает поясницу левой рукой, а спину — правой, да так, что ногти впиваются в моё голое плечо. Он поднимает и опускает меня, тесно прижимая мой пах к своему животу. Он дрожит и скулит мне в ключицу, его губы целуют засосы, оставленные на соске. Весли сосёт меня, меняет руки — правой обнимает мою талию, а в левую берёт мою грудную мышцу и мягко сжимает. На мгновение он оставляет мой влажный и податливый левый сосок в покое, чтобы коротко лизнуть пальцы, и снова захватывает меня своим сексуальным ртом. Его влажные пальцы сдавливают второй сосок и доводят этим до пика, до безумия, и я вскрикиваю, когда Вес больно впивается зубами в податливую бусинку. В джинсах тепло и мокро. Я дрожу в руках Веса, изливаясь на своё бельё. Вес обнимает меня, целуя в шею. — Ты такой хорошенький, когда заводишься. — он усмехается и оставляет засос на моём кадыке. — Я позвоню через три дня. — Почему не сегодня? — я хныкаю и нетерпеливо дрожу в его руках, когда он мнёт пальцами укушенный бугорок плоти. — Пусть думают, что между нами ничего нет. — он опускает мои ноги на землю, но твёрдо стоять на них я не могу — коленки дрожат, а ноги кажутся ватными. Я опускаю взгляд. Три дня? Я умру за это время, не видя и не слыша своего Весли. — Бэйб, не расстраивайся. Считай, что у тебя отпуск. Я же доставал тебя целый месяц! Тебе нужен перерыв. — Не нужен. — ворчу я, подаваясь вперёд и тыкаясь носом в ямочку на его шее. — Я хочу, чтобы ты был со мной рядом. — Ты дождёшься меня, кроха? — Если ты не позвонишь, я покончу с собой. — отзываюсь я. Это не шутка, не манипуляция. Это грёбаная правда. Я так привык к моему Весли, что без него меня просто нет — не было, не бывает, не будет. Есть только «Вес» и «Вес и Бэйб». Просто «Бэйба» нет.       Он опускается на колени и целует точку под моим прессом — обнимает губами, берёт кожу в рот и посасывает. Мою грудь обдаёт жаром, но я дрожу от пронизывающего холода. Весли отпускает меня, когда я в шаге от того, чтобы попросить его мне отсосать… От стыда щёки заливает красным. Весли притягивает меня к себе, и я зарываюсь руками под его одежду, обнимаю холодными конечностями его горячее живое тело. Весли запахивает куртку, пряча меня от ветра. — Дождись меня, моя крошка. — просит он, целуя меня в висок. — Дай мне немного времени, и я всё придумаю.       Я не отзываюсь, потому что занят. Поднимаю гармошку его одежды и присасываюсь губами к его соску, оставляя схожую с моей метку — фиолетовый овал и следы зубов. Я прячу голову под его водолазкой и, прижимаясь лицом к его груди, облизываю тёплую бусинку, которая под моим языком становится адски горячей и податливой. Весли прерывисто выдыхает, сильнее сжимая моё тело в объятиях, его сердце гулко бьётся в груди. Я шумно дышу, глубоко целуя и задевая кончиком языка чувствительную точку на теле Веса, обнимаю его талию, до хруста прижимая его бёдра к своим. — Бэйб, нам пора. — шепчет он, мягко отстраняя от себя мои руки. — Ты такой горячий. — я припадаю поцелуем ко второму соску. Грудь Веса делает меня наркоманом — хочу касаться её постоянно. — Пора. — повторяет он. Я отступаю, поднимаю с бетона свитер с футболкой и натягиваю их, скрывая под тканью метки Весли, которые буду рассматривать и которых буду касаться кончиками пальцев, стоя перед зеркалом в ванной или перед другим в спальне.       Я открываю ограду и пропускаю Веса. Он обнимает руками прутья и тянет её на себя, закрывая. Я прижимаюсь лицом к прутьям и Весли целует меня сквозь решётку. — Я люблю тебя. — его шепот звучит рядом с моим лбом, за ним следует влажный поцелуй в бровь. — До встречи, бэби.       Мы словно два сокамерника, и Весу скостили срок за хорошее поведение. Он или навестит меня в выходные, или будет ждать, когда меня выпустят… А до тех пор я буду влачить жалкое существование в своей роскошной тюрьме, где некому сказать, как я по нему скучаю. — До встречи. — шепчу я сквозь слёзы.       Я жмусь к прутьям до тех пор, пока могу, ломая глаза, видеть его удаляющуюся и прихрамывающую фигуру. Три дня? Это так звучит слово «вечность»?

Без Весли. День первый

Воскресенье

      Давлюсь яичницей и кривлю губы в жалкой улыбке, когда Мирабель заботливо гладит меня по волосам, спрашивая, что у меня случилось. — Me quitaron mi alma. — отзываюсь я. — Вырвали. Внутри теперь пустота. — Сэр Уильям, неужто всё так плохо? — У меня забрали душу, Мирабель. — выдыхаю я, отталкивая тарелку с покоцанной яичницей. — Как долго проживёт человек без души?.. — Всё наладится, сэр Уильям, вот увидите. — она ободряюще сжала моё плечо и отправилась прибирать отцовский кабинет.       Я маялся до самого вечера, несколько раз ревел, как не в себя, закусывая горе ванильным мороженым, потом в какой-то момент вырубился, а когда проснулся, уже был понедельник, и меня отправили в школу…

Без Весли. День второй

Понедельник

      Я расстегнул куртку и подтянул корсет, крутя корпусом влево-вправо, как делал Весли, изображая девушку из старого фильма. Сердце больно сжалось, но я заставил себя не рыдать посреди коридора. Открыл свой шкафчик, достал нужные учебники и поплёлся к нужной аудитории сквозь галдящую толпу учеников, часто получая локтями по рёбрам и сдерживая болезненный вой.       Я гляжу на свои руки, сцепленные в замок на раскрытом учебнике, и не слышу ничего, что делается вокруг. Меня контузило. И меня трясёт.       Нет, меня трясут. Одноклассник, что сидит за мной. — Чего тебе? — я поворачиваюсь к нему. Он безмолвно указывает взглядом на учителя. — Кловерфилд, я задал вопрос. — строго произносит мистер Стрикленд — совершенно лысый преподаватель истории с красным, будто обгоревшим на солнце лицом. Он никогда мне не нравился, слишком строгий и порой очень громкий, и голос у него противный. «Где твой доклад, Кловерфилд? Я тебя отчислю, Кловерфилд!» Вот только этого мне не хватало! Мало того, что я не слушал на уроке, так ещё и вопрос задали, который я тоже благополучно прое… пропустил. — Простите, сэр. Я себя плохо чувствую. Можно сходить к доктору? — Вещи оставь и выходи. — цедит он сквозь зубы.       Я бормочу кривое «спасибо» и выхожу из аудитории, шатаясь из стороны в сторону. У меня болит голова, хочется плакать. Я иду в туалет, запираюсь в кабинке и сижу там до большой перемены, раскачиваясь на крышке толчка и обнимая свои колени. Когда я возвращаюсь за вещами, в аудитории сидит другой класс и ждёт другого учителя. С невозмутимым лицом я собираю вещи и иду на поле.       Третья лавка. Кислые яблоки. Тошнотворно сырные бутерброды. Кажется, меня сейчас вырвет…       Бэби. Я резко оборачиваюсь, обшариваю взглядом округу. — Вес? — шепотом зову я, но ответа не слышу. Показалось?..       Сижу за столом. Левый глаз ослепляет настольная лампа. Карябаю страницы тетрадей, закрашиваю контурные карты, решаю уравнения. Не знаю, правильно ли. Я делаю это на автомате. Мозг не воспринимает задачи, которые я читаю, и тексты по французскому, которые перевожу. Думаю, если завтра утром я буду более трезвым и прочитаю свой перевод, то там обнаружатся следующие строчки: «Весли… верните мне Весли… Я скучаю по тебе. Мне нужно обнять тебя. Я хочу тебя. Хочу-хочу-хочу! Я хочу тебя поцеловать. Верните мне мою душу! Верните мне душу!..»       Покончив с уроками, я перетаскиваю стул в ванную, раздеваюсь и встаю на него. На моей груди губами Веса написано багрово-фиолетовое «MINE». Я кончиками пальцев касаюсь букв и прерывисто выдыхаю, лаская себя и представляя на своих плечах поцелуи Весли. Сильно надавливаю на засосы. — Я без тебя с ума сойду… — шепчу я, закатывая глаза от боли и удовольствия.       Я ложусь в кровать в пижамных штанах, сматываю в рулон футболку, в которой должен был спать Вес, кладу её себе на бок, потому что так будет легче представить тяжесть руки моего Весли на своей талии. Снова реву, как девчонка, воскрешая в памяти голос Весли и его улыбку, дышу запахом его кожи, оставшимся на моих матрасе и подушке, и вырубаюсь до утра.

Без Весли. День третий

Вторник

      Я разлепляю веки лишь для того, чтобы разбить о стену треклятый будильник, который за каким-то хером будит меня в шесть, но он почему-то не разбивается. Несколько секунд я испепеляю его взглядом, а потом заставляю себя скатиться с постели. Умываюсь, коротко взглядываю на своё отражение и кривлюсь — под воспалёнными глазами пролегли мешки. Это расстраивает меня всего минуту, а потом приходит спасительная мысль — если моё состояние заметно ухудшится, я могу попробовать надавить на мамину материнскую любовь и заботливость и она позвонит Весу, и он придёт ко мне, и заберётся ко мне в постель, и мы будем обниматься, и целоваться и… и… и что-нибудь ещё. Это немного улучшает настроение, но оно всё равно не поднимается выше отметки «днище».       Вторник сливается с понедельником. Я клюю носом на уроках и совершенно не воспринимаю посторонние раздражители. Я сижу в своём пузыре оглушающей тишины и пытаюсь представить рядом Весли, щебечущего без конца всякие глупости. Мне нужно его увидеть. Нужно услышать. Дотянуть до завтрашнего вечера — это всё, что от меня требуется. …А вдруг он не позвонит? Может, он забыл? Или потерял номер? Или… А может… Что, если… — Господи, пусть он позвонит! — я закрываю голову руками и клюю парту носом, раскачиваясь вперёд-назад и подвывая. — Уильям! — произносят над моей головой. — Вон из класса!       Я сбрасываю вещи в рюкзак и выметаюсь в коридор, не утруждая себя взглянуть на учителя, что выставил меня, и на одноклассников, что глазеют на меня огромными глазами и перешёптываются: «Что это с ним?» «Он никогда не вёл себя так.» «Может, заболел?» «Уилл сказал «пусть он позвонит», или я не расслышал?» «Кажется, так и сказал…» «Наверно, скучает по другу.» «Ха-ха, или по своему ПаРнЮ! Дурачина.» «Да ну, бред какой-то! Не неси ерунду. Уилл нормальный.» «Ага-да, нормальный. Напомни, какого цвета небо? Голубого же?» «Закройся! У него есть девушка — Тиш.» «Это она так говорит. Ни разу не видел их вместе.» «Это не доказывает, что Уиллу нравятся мальчики. Он не такой!»       Нужно сбежать из этого Ада и скоротать время. Что делать?.. На глаза попадается табличка туалета. Решено.       Я вешаю рюкзак на крючок, опускаю крышку, сажусь на неё и откидываюсь чуть назад. Задираю футболку и водолазку, расстёгиваю липучки корсета, освобождая от стеснения грудь, и робко дотрагиваюсь до укушенного, кроваво-алого как вишня соска. Молния желания мгновенно прошивает мой позвоночник, заставляя выгнуться, её волны пульсируют в кончиках пальцев. Я срываю с шеи душащий меня галстук и, скомкав его, заталкиваю в рот, чтобы заглушить стоны. Прикасаюсь снова, чуть надавливаю на чувствительную и набухшую после укуса бусинку. Поджимаю пальцы на ногах, низ живота покалывает тёплыми иглами. Это и есть возбуждение?.. Похоже на то, что я испытал, перед тем как излился от притираний к прессу моего Весли. Хрипло дышу через импровизированный, мокрый от слюны кляп, и дотрагиваюсь до укуса иначе — надавливаю и прочерчиваю линию, вдавливая сосок. Мои бёдра конвульсивно трясутся. В джинсах тесно и влажно, — у меня стоит и истекает смазкой, — но этого недостаточно, я не могу кончить, касаясь себя… — Бэйб.       Я поднимаю одуревшую голову и вижу Весли. Забравшись на бачок толчка в соседней кабинке, он перегнулся через стенку и глядит на меня сверху вниз, сложив руки на перегородке. — Дай мне секунду, сейчас помогу. — шепчет он.       Он исчезает из поля зрения, спрыгивает на кафельный пол, ложится на него грудью и проползает из своей кабинки в мою. — Скучаешь по мне? — Каждую секунду, — пытаюсь сказать я сквозь влажный кляп. Весли нежно улыбается, кладёт руки на мои плечи, трепетно обнимает мою шею и, раздвинув коленом мои бёдра, чуть надавливает им на пах. Я мычу сквозь кляп, прикрывая глаза. — Он не нужен. — Весли освобождает мой рот. — Заменим его моими пальцами? — тихо спрашивает он, и я тут же киваю. — Только не откуси. Они мне ещё понадобятся. — он смеётся, постукивая меня по губам своими восхитительными пальцами, и у меня в груди теплеет. — Давай снимем это? Хочу приласкать тебя. — Вес подцепляет пальцем мои свитер и футболку и тихо посмеивается, когда я срываю их с себя с такой скоростью, будто они объяты пламенем. Вес надавливает коленом на мой пах, я размыкаю губы, выстанывая его имя, и тут на языке появляются его пальцы — тёплые, мягкие, с солоноватым вкусом кожи. — Тише, бэби, — ласково шепчет Вес, толкаясь пальцами в мой рот, — если нас услышат, будут проблемы.       Его голос такой хриплый, что я возбуждаюсь, слушая его. Моя рука тянется к укушенному соску, но Вес перехватывает запястье и целует его, ловя губами пульс. — Нет, бэби, дай я это сделаю. — он целует меня в лоб, продолжая вторгаться своими тёплыми пальцами в мой рот, как делал Уэс с рыцарем — «трахает» мой рот пальцами, — наклоняется и поцелуем вбирает в рот саднящую бусинку. Я вторю его губам, обнимая пальцы Весли и посасывая их. Вес стонет, и вибрации щекочут сосок, распаляя меня. Я выгибаюсь ему навстречу, тяну Весли на себя, и он усаживается на мои бёдра. — Хочешь повторить сцену у костра? — он посмеивается мне в ухо. Я отчаянно киваю. Пальцы покидают мой рот. — Я подготовлю тебя, ладно? — шепчет Вес, целуя меня в висок. — Только скорее, я сейчас умру!.. — умоляю я. — Не умрёшь. — заверяет Вес, расстёгивая молнию на моих джинсах. Когда его пальцы дотрагиваются до меня через бельё, я вскрикиваю и жмурюсь.       …А когда открываю глаза, понимаю, что всё это мне привиделось. Волна стыда захлёстывает моё тело. Я оттягиваю резинку трусов — ткань влажная, а от головки к белью тянутся нити смазки, но я так и не кончил. Чёрт… Как громко я вскрикнул? Это кто-нибудь слышал?.. Вот же!.. Отматываю туалетную бумагу и промакиваю ткань, пока пятно не расползлось ещё больше. Остаток дня хожу, переваливаясь как уточка, и морщусь из-за противной влажности в трусах.

Без Весли. День четвертый

Среда

      Сегодня он может позвонить. Я не говорю «должен», потому что всё может накрыться кучерявым ёжиком, так что я стараюсь, как только могу, не обнадёживать себя по чём зря. Сижу на занятиях так, словно под моей задницей насыпаны кнопки, каждая из которых считает своим долгом вонзиться в мою кожу, и неотрывно гляжу на часы — минутная стрелка ползёт мучительно медленно. Глупое время! Отмените день! Я хочу, чтобы вечер наступил быстрее!       Но после моей мольбы время, кажется, замедлилось ещё сильнее. Я развлекал себя рисованием в блокноте печенек для собак. На перемене я достал из шкафчика альбом, открыл последнюю страницу и попробовал изобразить своего парня. Личико Весли, его огромные выразительные глаза, короткие тёмные волосы, обнаженная грудь с армейским жетоном на цепочке, след укуса на левом соске, засос на правом, выступающие рёбра, плоский живот с проглядывающими кубиками пресса, изящные руки с проступающей сеткой вен, кисти, засунутые в задние карманы коротких шортов, сидящих значительно ниже подвздошных костей, стройные бёдра и соблазнительная выпуклость в трусах, округлые коленки, тонкие щиколотки и босые стопы. Я не художник, признаю́, но этот рисунок вышел чертовски привлекательным и реалистичным. Особенно хорошо вышли глаза, губы и бугорки сосков. Последние, казалось, выступают над бумагой, и я смогу обласкать их пальцами, если коснусь… Я закусываю губы и подношу руку к рисунку. — Что это у тебя? — вдруг вопрошают у меня над головой. Я прижимаю альбом к груди, пытаясь спрятать его, но старшеклассник вырывает его из моих рук. — Ох… — выдыхает он, увидев Весли, — кто этот симпатяга? — он играет бровями и пихает меня в плечо слишком сильно для «дружеского» толчка. — Твой голубой дружок? — он с силой пихает меня в грудь, и я впечатываюсь спиной в стенку. — Что, нарисовал его, чтобы дрочить по ночам, а? Грёбаный гомик. — он сплюнул на мой рисунок и мне сорвало крышу.       Я рванул вперёд настолько резво, что смог сбить его с ног. Как только его спина коснулась пола, я оказался верхом на его груди. Кулаки сжимаются до того, как я успеваю отдать им команду, и врезаются в лицо оскорбившего нас с Весли укурка. Я успеваю нанести около шести ударов, разбив кулаками его левую бровь и губы, потом он одним ударом в челюсть отправляет меня в космический трип, в течение которого я прыгаю по планетам, которые пружинят как батуты, ловлю сачком падающие звёзды и летаю верхом на ракете.       Я прихожу в себя в медкабинете. Лицо онемело от боли и холода. Отвратительно. Надеюсь, я хоть немного подпортил тому козлу физиономию. — Как себя чувствуешь? — спросила наша школьная медичка Марта Скотт. Я принял на койке сидячее положение, — на колени упал пакет со льдом, — качнулся от изменившегося давления, огляделся в поисках своего рюкзака, схватил его и рванул прочь. — Уильям! — крикнула мне доктор Скотт, но ноги уже несли меня директору — альбома в рюкзаке не оказалось, — значит, старшеклассник мог прикарманить его.       Секретаря нет на месте, поэтому я стучу в кабинет и сразу вхожу. Отлично, мой оппонент уже здесь. — Мистер Кловерфилд, вас не приглашали. — мисс Уинтерс сдвигает свои маленькие очки на кончик носа. — Где мой альбом? — задаю я вопрос Шпале. Тот фыркает и демонстративно отворачивается. — Мистер Кловерфилд. — предупреждающе произносит директриса. — Он забрал мою собственность. — произношу я почти спокойным голосом. — Мистер Бакстер, это так? Вы забрали его альбом? — Из лучших побуждений! — горячо воскликнул Шпала. — Вы бы видели, что за непотребства он там рисовал! Это же кошмар! — И что же он рисовал, позвольте узнать? — она взглянула на него с холодной вежливостью. — Голых парней!       Я чуть не зарычал от злости. Парень был не голый! Ну, то есть, он был в некоторой степени обнаженным… Но не полностью! И это МОЙ ПАРЕНЬ! И МОЙ альбом! И я могу рисовать там всё, что пожелаю! — Мисс Уинтерс, это недоразумение. — говорю голосом, который даёт понять — я киплю от злости. — Я рисовал девочку. Мне просто не дали закончить рисунок. — Ага, конечно! А выпуклость в трусах у твой девочки — это подложенные носки! — громко возразил Шпала. — Ах ты, су… — я рванул к нему, чтобы разбить гадкую морду до неузнаваемости. — Мистер Кловерфилд, — строго произнесла директриса, заставив меня замереть, — ещё хоть шаг, и я сочту вас зачинщиком драки. — Я правда начал ту, в коридоре, — горячо воскликнул я, — но на то была причина! — Мистер Кловерфилд, — начала она совершенно спокойно, как вдруг семнадцатилетнему Шпале пришла в голову идея показать мои художества. — Вот! Посмотрите сами! — он открыл мой альбом и показал смазавшийся из-за его же ублюдской слюны рисунок. — Мисс Уинтерс, он вырвал альбом из моих рук и обозвал меня грёбаным гомиком. — Он врёт. — выплюнул сквозь зубы Шпала. — А потом он плюнул на мой рисунок.       Мой альбом хлопнул по столу. — Что вы тут устроили?! — гаркнула она. — Произносить такие гадкие слова в стенах школы! Мистер Бакстер, я отстраняю вас от занятий на две недели, а когда вернётесь ещё две недели будете драить туалеты на всех этажах. — строго произнесла директриса. — А вы, мистер Кловерфилд, не радуйтесь. От вас я такого не ожидала — устроить драку со старшеклассником, нарисовать раздетого мальчика! — Я рисовал не мальчика. — произношу я сквозь зубы. — Дайте мне закончить рисунок, и убедитесь в этом. — За подобные вещи, — она хлопнула ладонью по моему альбому, продолжая свою мысль, — я отстраню от занятий и вас тоже. И жду ваших родителей завтра у себя в кабинете. — она перевела взгляд с меня на старшеклассника и обратно.       Вот так закончилась среда.       Альбом мне вернули, но перед этим взяли с меня слово, что завтра я принесу мой высокохудожественный рисунок законченным, чтобы «твои родители полюбовались на твою работу». Всё было бы кончено, если бы карандаш не смазался с моём любимом месте — на груди Веса. Вот тогда я не смог бы доказать, что рисовал девчонку, ведь на потрясающе податливых сосках Весли я сделал особый акцент, не позволяющий думать, что эта потрясающая грудь — женская.       Я вернулся домой с разбитым лицом, но мама не видела меня до самого ужина, поэтому у меня было время, чтобы придумать защиту… И я её придумал. Стиснув зубы и подавляя рвотный позыв, я положил на чистый лист тонкую черную копирку, на неё — свой рисунок из альбома, принялся осторожно прочерчивать линии кончиком карандаша, делая дубликат. Черкнув последнюю линию, я отложил копию и стал перерисовывать оригинал, превращая моего смазанного Веса в похожую на него девчонку. Делая это, я окончательно убедился, что ненавижу девушек. Впрочем, парней тоже. Я люблю моего Весли, и мне этого достаточно.       Около часа у меня ушло на стирание изящных любимых рук и превращение худой мальчишеской груди в чуть подросшую девчачью с дерзко торчащими маленькими сосками, а коротких шортов и облегающих боксеров в обычные женские трусики с рюшечками и маленьким бессмысленным бантиком. Волосы я сделал до лопаток, уложив локоны так, чтобы спрятать правую грудь. Глаза пришлось исправить, делая их чуть меньше и невыразительнее, мертвее, ресницы сделать по-кукольному длинными и пушистыми. Я окинул свой рисунок ненавидящим взглядом и оценил нарисованную на листе девчонку как очеловеченную Барби с птичьей грудью. Помаявшись ещё минут пять, я вместо армейского жетона нарисовал именной витой кулон. Всё, Гвен готова. Она совсем непохожа на Веса, и это хорошо, ведь иначе мама могла бы безошибочно узнать в ней моего особенного друга. Она совсем непохожа на Веса, и это может создать дополнительных проблем… Впрочем, плевать. Если прижмут к стенке, я сознаюсь и буду до конца стоять на своём — моя влюбленность непорочна, в ней нет «запретного» и «неправильного». Я — свободный человек, который сам вправе решать, кому отдавать своё сердце и душу.       Мама бледнеет, когда видит моё лицо, и начинает взволнованно кудахтать, хватая меня за щёки и смазывая ссадины еловой пахучкой. — Билли, что произошло? — Подрался. — сдержанно отвечаю я, стойко снося болезненные прикосновения к челюсти. — Ты? Из-за чего? — Один козёл выхватил мой альбом с незаконченной работой, — решил, что я рисую мальчишку, — и обозвал меня, а на рисунок плюнул. Я ударил всего-то пару раз. Его лицо почти не пострадало. К моему глубочайшему сожалению. — Билли… — И тебя вызывают к директору. Завтра.       Она тяжело вздыхает, прикрывая глаза, выравнивает дыхание и произносит с какой-то непривычной для подобной ситуации мягкой улыбкой: — Знаешь, я думаю, ты поступил правильно, что не стал сносить оскорбления. Но всё-таки бросаться с кулаками не следовало. — Прости, что доставил неприятности. — я понуро опускаю голову. — Могу я взглянуть на тот рисунок? — Да, конечно, я как раз закончил его. — я спрыгиваю со стула и иду в спальню за своей гарантией нормальности. Возвращаюсь, передаю ей листок и влезаю на стул.       Мама рассматривает его не больше двадцати секунд. — А теперь настоящий рисунок. — она поднимает взгляд от гарантии и я застываю. — Извини? — Настоящий рисунок. Тот, который ты нарисовал в альбоме. — Мам, это и есть он. — Я тебя из себя девять часов выталкивала и воспитывала тринадцать лет. Думаешь, сможешь меня провести, мистер? Тащи сюда тот рисунок.       Я покорно поднимаюсь и, замерев на секунду в дверях кухни, изумленно произношу «Как ты это делаешь?..» — Всё просто, дорогой. — на её губах милая улыбка — Я — твоя мать.       Стою у стола, смотрю на моего бесподобного парня и сердце больно сжимается в груди. Снова спускаюсь на кухню. Передаю маме рисунок и уже мысленно пакую вещи в пансионат для ненормальных где-нибудь под Ютой… — Этот гораздо лучше. — тихо произносит мама, рассматривая набросок. — Его у тебя отняли? — Да. — отзываюсь я, думая, кого именно она имеет в виду — нарисованного Весли или настоящего. — Что сказал тот парень, забравший рисунок? — Сказал, что я грёбаный гомик. — А ты что? — мама выразительно изогнула брови. — Я не гомик! Я просто… просто не люблю девчонок! Они противные! И… и мальчишек тоже! Они все козлы! Я просто… просто… — в глазах кипели слёзы. — Я просто люблю Весли. — прошептал я, смаргивая слезинки. Мама отложила мой рисунок и раскрыла руки для объятий. Я спрятался носом в светлых волосах и вдохнул запах миндального молока. — Мам, это плохо? — Любить? Конечно же нет! — Любить мальчика. — через силу выдавливаю я. — Это необычно. — мягко говорит она, поглаживая меня по волосам. — Но это не плохо. Искренняя любовь не бывает плохой. — Мам, — я отстраняюсь, чтобы заглянуть в зеленые глаза, — я очень по нему скучаю. — шепчу, шумно сглатывая. — Я схожу без него с ума. — Билли, мы говорили об этом, ваша разлука спасает вас. — Но от чего? — отчаянно спросил я.       Мама понизила голос до шёпота. — От твоего отца. Ты — наш единственный сын, и когда подрастёшь и заведёшь семью, его бизнес перейдёт в твои руки. Видясь со своим другом, ты лишаешь себя обеспеченного будущего.       Мне сделалось дурно от мыслей о женитьбе на девушке, и я отпрянул. Это отвратительно. — Этого не будет. — сказал я, тяжело дыша. — Я не хочу встречаться с девушками. Хочу быть с Весли. Ходить с ним на каток и учиться у него фигурному катанию. Ты не видела, как круто он катается! Он станет знаменитым фигуристом, и мы построим ферму, и заведём собаку и… и… — Билли. — Нет. Ты должна посмотреть, как он катается, и ты всё поймёшь! — Хорошо. — соглашается она. — Мне просто нужно… Стой. Ты сказала «хорошо»?.. А что хорошо? — Я посмотрю, как он катается. — отзывается мама.

Без Весли. День пятый

Четверг

      В общем, он не позвонил тем вечером. А я был слишком взволнован «свиданием» в кабинете директора, чтобы расстроиться по этому поводу. Мама коротко взглянула на меня, сжала моё плечо и постучала.       …Я старался сделаться как можно меньше и незаметнее, но приглашенный на беседу с нами школьный психолог всё время глядела на меня сквозь свои огромные квадратные очки, и мне становилось чертовски некомфортно. О боже, она что-то пишет на клипборде с бумажками!.. Это всё? Вот таким будет мой день вне стен психушки?.. Я не готов! Мне нужно попрощаться с Весом! Вы не можете мне отказать — это моё последнее желание!       После долгой беседы мамы и директрисы слово взяла психолог. Она осмотрела мой рисунок, будто разглядывала микроб через микроскоп. Сказала, что нарисованная «девушка» похожа на бездушную куклу. Ну, я тоже так считаю, но вслух соглашаться с ней не стал, в ответ лишь безразлично пожав плечами. Она предложила моей маме «поработать со мной». Мама глянула на меня, сочувственно улыбнулась и дала своё разрешение. Если бы она не согласилась, могли быть проблемы.       Мы вышли, и я наконец смог вздохнуть полной грудью. Ненавистный рисунок я тут же разорвал на крохотные кусочки и выкинул в три урны, которые мы прошли, двигаясь по коридору к выходу из здания школы. — Ты расскажешь отцу? — спросил я, цепляясь непослушными пальцами за правую манжету маминого пальто. — Незачем ему это знать. — сказала она тихим уверенным голосом. — Я сохраню твой секрет, но это не значит, что буду впредь тебя покрывать. Если всё раскроется, я поддержу его в переводе тебя в другое учебное заведение. Надеюсь, ты понимаешь всю серьёзность ситуации, Маркус.       Я вздрогнул и остановился. Она никогда не звала меня вторым именем. Знала, что первое я терпеть не могу, поэтому звала меня Биллом — аналогом Уильяма. Но чтобы Маркусом?.. Всё приобретает опасный окрас. Мне нужно поговорить с Весли. Скорее бы он позвонил!

Без Весли. День шестой

Пятница

      Звонил одноклассникам — спрашивал задание, теперь сижу и черепашьей скоростью решаю примеры, которые два месяца назад, — до встречи с любовью всей моей жизни, — перещёлкал бы, как семечки… Нет, я не перестал понимать способы их решения, просто теперь они перестали быть мне интересны. Шестой день без Веса проходит так же медленно и нудно, как и предыдущие пять. Когда я завершаю приготовление домашнего задания, то забираюсь в постель, заматываюсь в покрывало, оставляя руки свободными, скатываюсь с матраса на пол и гусеницей заползаю под кровать. Смотрю на крепкие ламели, удерживающие мой матрас, и чувствую на висках горячую щиплющую влагу, появляющуюся в уголках глаз и сползающую в мои светлые кудри.       Моя грудь ноет, хоть синяки и укусы постепенно сходят на нет. Мне снова нужно коснуться следа его зубов — убедиться, что это мне не приснилось и не привиделось, как в школьном туалете.       Шумно сглотнув, я прерывисто выдыхаю и, ёрзая, выбираюсь из покрывала, освобождая грудь. Нетерпеливо поднимаю футболку, — кожа чертовски чувствительная, и я выгибаюсь, постанывая. Прислоняюсь затылком к цельной спинке кровати, подбородок почти прижимаю к груди, чтобы видеть каждое движение пальцев по припухшему соску. Медленно подношу руку к тёплой бусинке, чуть дотрагиваюсь до неё самым кончиком указательного пальца, и низ живота тут же обжигает огнём. Я надсадно постанываю, надавливаю на сосок и выгибаюсь дугой. Я всё ещё чертовски чувствительный после Веса. Кусаю губы, чтобы не производить шума, и сдавливаю бусинку пальцами. Отчаянный жаркий стон вырывается из груди. Я быстро облизываю подушечки и сжимаю сосок сильнее, потираю его меж влажных пальцев, тяну и чуть отпускаю, представляя вокруг чувствительного бугорка жаркий рот Весли, сосущий меня. Плед давит на пах. Я извиваюсь как червяк на крючке, конвульсивно дёргаю бёдрами, поднимая их и толкаясь пульсирующим и истекающим органом в плотную тяжелую ткань, на месте которой представляю колено Весли. Я издаю скулящие звуки. Больно. Жарко. Вес, когда же я тебя увижу?.. Мне так тебя не хватает!       Я сдавливаю укушенный сосок так сильно, что дрожу от болезненной судороги и выкашливаю стон наслаждения, жмурясь до звёзд из глаз. Мои бёдра онемели; член течёт смазкой, но я знаю, что кончить не получится. Без Веса — не получится.       Снова смазываю пальцы слюной и поглаживаю бусинку соска, жарко дыша. Правая рука отправляется на живот — тоже поглаживать, успокаивая и снимая адское напряжение.       Я засиделся допоздна; уже собираюсь спать, когда слышу отдалённую трель телефона. Разом скинув одеяло на пол, я несусь по коридору, спотыкаюсь на повороте, путаясь в собственных ногах, и кубарем скатываюсь по лестнице, пересчитывая ступени. Едва живой подползаю к стойке для стационарного телефона. Снимаю трубку и, затаив дыхание, слушаю. — Эмм… привет? — неуверенно здоровается низкий хрипловатый голос. — Вес!.. — радостно выдыхаю я. — Бэби, это ты? — Да я, я! — быстро отвечаю. — Где ты пропадал? Я чуть не свихнулся! — Прости. Были дела… — отзывается он. У меня зудит затылок — Весли наверняка шкрябает свой ноготками. — Бэби, ты сможешь улизнуть из дома? — Сейчас? — я оглядываюсь на напольные часы с большим маятником. Половина первого ночи. — Хочу тебя увидеть. — тихо и отчаянно говорит он. Я не могу, да и не хочу отказывать, когда его голос звучит настолько потрясающе — в нём смешаны любовь, нежность, отчаяние, боль и желание, и я так долго не видел своего парня, что положительный ответ почти мгновенно срывается с губ: — Я думаю, что если втяну живот, … смогу пролезть через прутья забора с восточной стороны. — Буду ждать там. — слышу, как Вес согласно кивает. Как я распознаю его кивок? Всё просто — это Вес.       Мы вешаем трубки.       Выглядываю в окно — слабо светит половинка луны, небо усеяно звёздами — значит, будет холодно. Надеваю свитер и куртку с подкладкой из овечьей шерсти, натягиваю джинсы и обуваю тёплые ботинки. Пришло время проверить мой дикий виноград… Открываю окно, подпираю его толстой книгой, — правилами «Подземелий», — свешиваю ноги и аккуратно сползаю, нащупывая носком ботинка твёрдые лозы. — Чёрт, бэйб, что ты делаешь?! — шипит Весли откуда-то из темноты. Я чертыхаюсь, прижимаясь грудью к стене дома, чтобы не сорваться, и выравниваю дыхание. По спине пробегает холодок: что, если у меня ослабнут руки? Я же тогда просто разобьюсь в лепёшку! И даже не смогу последний раз обнять и поцеловать моего парня…       Я спрыгиваю на землю и чуть пошатываюсь. Облегченно вздыхаю. Оглянувшись, крадусь к забору мимо клумб и самшита. Стоит рукам коснуться прутьев и нащупать пальцы Весли, я хватаю моего мужчину за капюшон и рывком притягиваю к себе, в решетку впечатывая грудью нас обоих. Я впиваюсь в его губы требовательным поцелуем. Горячие руки Веса забираются под мою одежду, и я издаю стон наслаждения ему в губы, когда он, оглаживая мою грудь, задевает соски подушечками пальцев. — Скучал по мне? — спрашивает Вес, когда у меня заканчивается воздух и я отстраняюсь от его губ. — Каждую грёбаную секунду. — я издаю жалобный скулёж.       Весли усмехается мне в чёлку и произносит: — Идём, хочу показать кое-что.       Я снимаю куртку, чтобы не застрять, и пролезаю меж прутьев, втягивая живот. Вес набрасывает куртку мне на плечи и рывком привлекает к себе, жадно целуя мою шею. Я издаю вибрирующий гортанный скулёж. — Бэби… — стонет он мне в ухо. — Сводишь меня с ума. — Вес касается губами ушной раковины, и у меня под веками пульсирует наслаждение, а ноги дрожат от слабости и желания отдаться ему. — А ты — меня. — отзываюсь я Весу в ключицу. — Идём, малыш. У нас мало времени. — он чувствует мою слабость и мягко обнимает за талию, помогая идти и тем самым приводя мои мышцы в тонус.       Я следую за ним, крепко держась за тёплую руку, увлекающую меня во мглу. Весли плутает по узким проулкам, попадая под редкие оранжевые лучи фонарных столбов, и часто оглядывается — перехватывает мой взгляд и мягко улыбается. Сорок минут спустя мы выходим к двум маленьким домикам в два этажа, обнесенным забором с сеткой рабица. — Вес, где мы?       Он поворачивается ко мне и смущенно улыбается, поправляя капюшон своей куртки. — Дома.       Вес открывает калитку и пропускает меня на участок. Тут же из будки выскакивает собака, лая совершенно недружелюбно. — Тише, Будда, тише! — Весли заслоняет меня собой, успокаивая пса. — Это мой друг, он хороший. — произносит напевным голосом, сидя на корточках и поглаживая бульдога по голове. — Бэби, подойди. — просит Вес. Я осторожно приближаюсь. — Дай руку. — велит он. Я протягиваю её, и Весли кладёт мне на ладонь собачье печенье в виде косточки. — Покорми его. — велит он. Так вот для кого Весли носит с собой печенье!.. Осторожно опустившись на корточки рядом с моим парнем, я протягиваю руку Будде. Тот издаёт недоверчивое рычание, обнюхивает мою ладонь и, смягчившись, аккуратно берёт печенье крохотными передними зубами.— Теперь, когда нас признали, можем идти в дом. — А твоя семья не будет возражать? Час ночи всё-таки… — У мамы сегодня ночная смена, а у меня кроме неё больше никого и нет. — отзывается Вес. — Извини. — чувствую себя сволочью. Да, Вес говорил, что его отец погиб, но я не удосужился спросить, если у него ещё родственники. Я отвратительный бойфренд. — Всё в порядке, бэби. — он снова читает мои мысли. — Честно. Это неважно. Идём скорее, я весь окоченел, пока добирался до телефона-автомата. — У вас нет телефона? — Не-а. — Тогда чей номер ты дал моей маме? — Нашего соседа, наш дом разделён надвое: левая половина — его, а правая — наша. …Он из Индии, между прочим! — торжественно объявил Вес. — Он подарил мне фигурку слона. Я покажу тебе, если хочешь.       Вес тянет на себя скрипучую дверь, стекло в которой заменено москитной сеткой, и пропускает меня внутрь. Зайдя, он отскакивает от двери, пока та не треснула ему по заду. — Система «анти-вор», — сообщает мне Вес, — если вовремя не отбежать, пружина сожмётся и дверь треснет тебя по заднице. Повесь куртку здесь, — говорит он, указывая на крючок, — рядом с моей.       У него дома очень холодно — из-за старой двери, которую они не меняют. Наверно, из-за системы «анти-вор»… От моего носа поднимаются облачка пара. Я жую губы и с любопытством озираюсь по сторонам, пока Весли ведёт меня на кухню. Внутри дом оказывается ещё меньше, чем снаружи, — из-за разномастной мебели и элементов декора. Я вижу на стенах фотографии семьи Весли — чёрно-белые и цветные — когда он был мелким, выглядел как очаровательный пупс. Сейчас он мой очаровательный мопс. Слева и справа в проход выступают коробки и тумбочки, об которые Весли бьётся по пятьсот раз на дню, на них лежат перевязанные бечёвкой книги и стопки газет. — Прости за беспорядок. — Вес пристыженно отводит взгляд. — Мы переехали три месяца назад. Руки никак не дойдут расставить всё по местам…       Я ободряюще улыбаюсь и заверяю, что всё в порядке. Весли проводит меня мимо гостиной — маленькой и уютной. На здоровенной коробке стоит квадратный телевизор, а перед ним — удобное мягкое кресло. Пуфиком для ног служит стопка газет. — Вообще, мы с мамой собираемся перебраться в квартирку поменьше — этот дом слишком большой для двоих, если ты меня понимаешь. — он неловко обхватывает себя руками, а мне хочется кричать «Понимаю, Вес! Я понимаю!» Мой дом огромен, в нём живут лишь шестеро; к нам никто не приходит в гости, не приезжает на праздники; я вижу своего противного отца-гомофоба поздно вечером, когда он приходит с работы, и редко — утром. Я не чувствую того домашнего уюта, который ощущаю здесь, в доме Весли… Интересно, будь я чуть постарше и не увидь отец нас с Весом в одной постели, мне бы позволили пожить у него денёк-другой?.. Мне хочется верить, что да. — И он отапливать его — дорогое удовольствие… Мы с мамой спим в тёплой одежде… Хочешь чаю, бэйб? — Давай. — я киваю и забираюсь на огромный синий пластиковый стул, поджимая под себя ноги. Кухня квадратная и крошечная. Плита являет собой грустное зрелище — переносной прямоугольник всего на две конфорки. В раковине стоят две чашки с глотком чая в каждой. Тут пахнет ромашками, мёдом и ещё немного — морозом. Чувствую, что у меня леденеет нос. Перевожу взгляд на квадратное окошко и всматриваюсь в красную полоску термометра, приклеенного к стеклу, и ещё одного, поставленного под наклоном к оконной раме. На улице -8, в доме +10. Вес включает в розетку электрический чайник. Вскипятив воду, разливает её по кружкам, добавляет немного заварки и по две ложки малинового варенья. Вес передаёт мне обе кружки и забирается ко мне на стул. Мне приходится подтянуть колени к груди, чтобы занимать меньше места — мы игнорируем стоящий рядом точно такой же стул больше из соображений сохранения тепла друг друга, чем комфорта, — и высоко поднять руки, чтобы Вес не толкнул кружки. Наконец он размещается, прекращая ёрзать и притираться бедром ко мне, и я выдыхаю. Весли забирает у меня свою кружку, приваливается ко мне плечом и начинает медленно цедить свой чай с малиной, поглядывая на меня поверх чашки. Я подношу кружку к губам и понемногу пью горячий сладкий напиток, согревая заледеневшие руки о керамическую кружку. — Нравится? — шепотом спрашивает Весли. — Очень вкусно, спасибо. — я глупо улыбаюсь. Когда-нибудь, когда мир станет лучше, а мы с Весом старше, будем так же сидеть на летних качелях на заднем дворе нашего маленького домика, пить чай с печеньем и целоваться до потери пульса… Когда я выпиваю больше половины, Вес забирает чашку из моих рук и ставит на стол вместе со своей. Он забирается ко мне на колени, упирает ладони в мою грудь и сгибает пальцы, впиваясь в свитер ногтями. Он определенно умеет читать мои мысли. — Бэби, я так по тебе соскучился. — шепчет он мне в макушку, крепко обнимая меня за шею. Я вжимаюсь спиной в пластиковую спинку. — Хочешь посмотреть мою комнату? — его тёплые губы целуют мою чёлку, оставляя на неприкрытой волосами коже мягкие влажные следы. Я прикрываю глаза от наслаждения и задыхаюсь в его крепкой хватке. — Хочу. — сипло отзываюсь я от недостатка кислорода. — Идём! — вскрикивает Вес и скатывается на пол с моих колен, переворачивая стоящий рядом стул, но не удостаивая его вниманием.       Он тянет меня по узкому коридору к ветхой двери, обклеенной разнообразными наклейками: знаки радиации, череп, 18+, парень со скейтом, значки нот, пистолет, ромашки, скрипка и гитара, бабочка с лиловыми крыльями, щенки, пластыри, коньки для фигурного катания, динозавр с неправильным прикусом, звёзды, ролики, красная змея с черными полосами, кассета, — распахивает её и моему взору предстаёт бедлам — приятный и творческий: ломаные оригами, футбольный мяч с грязными отметинами, газеты, расстеленные по полу, плакаты фильмов и музыкальных групп, фотографии с выступлений фигуристов. У меня отвисает челюсть. Делаю шаг, спотыкаюсь о старые коньки для фигурного катания и сверзаюсь на пол. — Извини за беспорядок. — бормочет Весли, шкрябая затылок. — Всё хорошо. У тебя очень уютно. — отзываюсь я с пола. Взгляд падает на чуть смятую кровать с откинутым углом одеяла. От неё так и веет теплом. И запахом моего Весли. Меня так и тянет к ней… — Ты хочешь поспать? — он читает мои мысли.       Я приподнимаюсь с пола на предплечьях, оборачиваюсь и киваю. Вес закусывает нижнюю губу. Секунда, и он уже надо мной — седлает мой пах, сжимает коленями мои бока, сильно сутулится, мягко обнимает ладонями мою шею и целует мои холодные щёки. — Поспишь со мной? — мы выдыхаем вопрос в губы друг другу, вздрагиваем и смеёмся, соприкасаясь лбами и кончиками носов. Вес тянет меня в кровать, мягко целуя. Мы сбрасываем ботинки и падаем на постель, мягкий матрас которой обнимает нас. Жмёмся друг к другу, медленно целуясь и улыбаясь друг другу в губы. Руки блуждают по животу и спине, лаская. Я урчу, отзываясь на прикосновения Веса поглаживанием его торса сквозь ткань свитера.       Довольно скоро нам с Весом становится слишком жарко рядом друг с другом в такой маленьком комнатке, и мы избавляемся от свитеров, и, только мешающая деталь оказывается на полу, снова встречаемся губами.       Через десять минут мы уже в одном белье жмёмся друг к другу под одеялом и притираемся полутвердыми органами к мягкому бедру любимого. Вес вдавливает меня в матрас, его взгляд медленно скользит по моему телу. На его губах появляется ухмылка. Кончик пальца выводит на моей груди буквы, синюшность которых сходит на нет. — Хочешь обновить их? — Вес прикусывает губу. Я смотрю на линию челюсти Веса, касаюсь его губ подушечками пальцев, и он целует их. Его горячие ладони оглаживают мой живот. Я уверенно киваю и ёрзаю под ним, чтобы ещё хоть раз коснуться его бедра своим твердеющим напряжением. Весли седлает меня, сжимает мои ноги коленями, наклоняется и, целуя меня, поднимает мои руки над головой и прижимает к матрасу, не давая двинуться.       Он берёт в рот мои синяки и посасывает их, обновляя надпись на моей груди. Низ живота покалывает теплыми иглами — на меня накатывает волна желания. Я выгибаюсь, стараясь сократить расстояние между его губами и моей грудью и подставить кожу для влажных засосов. — Весли, — хриплю я, содрогаясь от жарких прикосновений, — я х-… хочу тебя. — слышу в своём голосе самую настоящую мольбу, но мне кажется, что её недостаточно. — Вес, умоляю, я не могу… — Не можешь что? — он влажно целует мой вспотевший лоб. — Я не могу кончить сам, сколько бы не пытался. — сипло отзываюсь я, проглатывая вязкую слюну. В глазах кипят слёзы стыда. — Без тебя — не могу. — высвобождаю руку из его захвата. — Вес, когда я был в школе, — касаюсь пальцами ямочки на его шее, — я представлял тебя. — Интере-есно… — тянет Весли, хитро улыбаясь. Боже, мой мужчина прекрасен… Я влюбляюсь в него всё сильнее с каждой минутой. Я становлюсь мокрым рядом с ним. Чертовски мокрым. Боже, я просто теку как грёбаная сучка. Чёрт… до смерти стыдно. А ещё возбуждающе. Блять! Простите мой французский. — Но этого было недостаточно. — я всхлипываю от болезненной пульсации в паху. — Я представил, что ты коснулся меня, но у меня всё равно не получилось. — Хочешь сказать, ты почти неделю не можешь?.. — Не могу. — подтверждаю я, обессиленно опуская руку. — Я не могу кончить без тебя. — Позволишь помочь? — шепотом спрашивает он, поглаживая мой живот. Сил говорить нет, поэтому я коротко киваю.       Я выгибаюсь дугой, подставляя грудь поцелуям. Вес придавливает мои руки к матрасу, я сжимаю кулаки и впиваюсь ногтями в ладони. Тело дрожит от возбуждения и непривычных ощущений. Вес просовывает руку под мою поясницу и чуть-чуть приподнимает меня, чтобы спустить трусы с громадным мокрым пятном. Основания касается горячий влажный поцелуй. Я вскрикиваю и дёргаюсь. — Не нравится? — Вес внимательно смотрит на меня, прекращая ласки. — Нет-нет, просто это… непривычно. — Сделать так ещё раз? — он целует мои пересохшие губы. — Да, пожалуйста. — выдыхаю я.       Весли наклоняется к моему паху и я напрягаю живот, приподнимаясь, — хочу видеть, что там происходит. Вес покрывает основание мелкими поцелуями, оттягивает резинку трусов пальцами, чуть спуская её, и мой член покидает узкий плен влажного белья. — Бэби, — едва слышно зовёт он, — хочешь, чтобы я пососал его немного?.. — М-м-м… — я согласно мычу, кусая губы. Вес обнимает ладонью моё напряжение, несильно сжимает и опускает голову для поцелуя. Когда его тёплые губы касаются моей текущей головки, немного скрытой крайней плотью, тело прошивает раскаленная молния. — Ты такой чувствительный, бэби. — он хмыкает в истекающую головку. — А хочешь… стать ещё чувствительнее? — Да, Вес, только скорее! Умоляю! — я отчаянно хныкаю, жмурясь.       На ареолу сосков попадает холодная влага. Весли берёт меня всеми пальцами, массирует мои соски, мнёт их, чуть сдавливает и тянет. Я выгибаюсь, подставляясь под прикосновения, притираюсь твёрдым пахом к промежности Веса, оставляя на белье нити влаги и срывая с его губ рваный вздох. — Вес, что это? — Масло. — Растительное?       Он взрывается хохотом, слыша который я расслабляюсь, отдаваясь ему без остатка. — Массажное, бэби. — отзывается Вес, отсмеявшись. Не выпуская мою плоть, он поглаживает мои соски подушечками пальцев, кружит на них, оглаживая. Я запрокидываю голову и хрипло постанываю открытым пересохшим ртом. Мне не хватает воздуха. Кожа горит. В моих ощущениях возникает жаркий и влажный рот Веса — он вбирает мой правый сосок. Я разлепляю веки и приподнимаю тяжелую голову, чтобы взглянуть на моего Весли. Он посасывает меня, «жуёт» губами мой сосок, тыкается в него языком и гортанно стонет в мою плоть.       Мой живот напрягается и Весли берёт меня в рот целиком, до основания, утыкаясь носом в мой живот, а нижней губой — в яйца. А потом он… он… Потом Вес вводит в меня палец. Я вскрикиваю, подкидываюсь и падаю на матрас, дрожу в кульминации, изливаясь ему в горло. Перед глазами тьма и яркие искры оргазма. Оглушенные уши улавливают влажный кашель Веса, давящегося моей спермой. — Ох… — выдыхает Вес несколько озадаченно и, кажется, расстроенно. — Уже?.. Бэби, ты как? — Чуд…но. — отзываюсь я заплетающимся языком, делая ударение на букву «У». Весли выдыхает и целует меня в живот с жемчужными каплями. Я опускаю взгляд к своему изливающемуся паху, раздвигаю ноги и смотрю на пальцы Весли, растягивающие мой вход. Его пальцы оглаживают стенки. Погодите, пальцы? Только что он был один! Он вошёл вторым, а я не почувствовал? Такое бывает?.. Я настолько дурной сейчас? Боль совершенно не чувствуется — думаю, из-за сильного возбуждения, покалывающего низ моего живота.       Я слышу щелчок пластика. Растянутого обласканного входа касается адский склизкий холод. Я взвизгиваю. — Холодно! — завываю я. — Убери-убери! — Потерпи секунду, — просит Вес, — сейчас потеплеет.       Его пальца с пошлым хлюпающим звуком входят в меня, охлаждая внутри этой ледяной слизью. Мякоть его ладони изредка прикасается к моей мошонке, и за эти короткие мгновения я готов продать душу Дьяволу. Весли вращает пальцы внутри меня, делает ими «ножницы», растягивая меня, и я запрокидываю голову и почти свешиваю язык на бок, гортанно рыча от наслаждения. — Вес, — зову я его, — что это за слизь? — Смазка. — отвечает он. Чувствую, как из меня течёт эта странная хренотень — потеплевшая не то от пальцев Весли, не то от моей задницы, не то от растягиваний моего входа. — Зачем?       Я перехватываю его взгляд и вздрагиваю. В его глазах миллиарды чертей похоти, и все они горят адским пламенем. Все рвутся ко мне, желая завладеть и присвоить.       …А ещё я вижу его. Вижу его бельё — оно топорщится на крепком твёрдом члене. Вижу здоровенное мокрое пятно на его трусах, оставленное им, и ещё одно — чуть меньше по размеру, — моё. Вижу, что его несчастный член загибается колесом, удерживаемый тугой тканью. Кажется, если я его сейчас не выпущу, или если он затвердеет чуть сильнее, то просто прорвёт ткань, желая поздороваться со мной и поближе познакомиться с моим задом. Я вижу всё это и понимаю — Вес подготавливает меня на случай, если я соглашусь заняться с ним этим.       Пальцы Весли шкрябают меня внутри, привлекая внимание и заставляя этим дрожать, скулить и всхлипывать. — Ты хотел бы… бэби, ты хотел бы… заняться сексом?       Мой любимый мужчина — истинный джентльмен. Он не воспользуется мной лишь из-за одного своего желания. Ему важно, чтобы я тоже был согласен. — С тобой — да. — уверенно киваю.       Я протягиваю к нему руки и опускаю их на тонкую талию. Плавно веду вниз: стройные горячие бёдра вздрагивают мод моими прикосновениями. Подцепляю пальцами резинку трусов и, отлепив влажную ткань от кожи, оттягиваю, чтобы притянуть Веса к себе и освободить от давления его потрясающего твёрдого дружка. — Бэби, ты уверен? — Боже, Весли, ДА. — мне приходится повысить голос, чтобы звучать убедительнее. Весли медлит — ждёт, что я откажусь. Мой мужчина прекрасен. — Я не передумаю. — приподнимаюсь, чтобы поцеловать его подбородок. — Давай, детка. — я прижимаю ладонь к его щеке. — Возьми меня. Хочу почувствовать тебя внутри.       Вес освобождает мои ноги от влажного белья, приподнимает мои бёдра и укладывает себе на колени. Его горячий дружок лежит меж моих ягодиц и течёт, смачивая мой полутвёрдый член, к которому от контакта с собратом приливает кровь. Весли кусает губы — понимает, что эта поза совершенно нам не подходит. — Как тебе будет удобнее? — спрашивает он. Я моргаю, пытаясь представить хоть одну мало-мальски удобную. Что-то ничего на ум не приходит. Я и с женщинами поз не знаю… Может быть, подойдёт любая, где у меня будет опора? Может, мне прислониться лопатками к стене, как когда я касался себя, спрятавшись от мира под кроватью? Тогда вроде было удобно… Но подушка, конечно, была бы не лишней. — Мне нужно прислониться к стене. — наконец отзываюсь я, кивая своим мыслям.       Вес терпеливо ждёт, пока я сползаю с его колен, притираюсь лопатками к стене и ищу подушке место под спиной, устраиваясь с максимально возможным комфортом. Пока он глядит на мои перемещения, я смотрю на его пресс с проглядывающими кубиками и на его влажного дружка, возбуждающе блестящего в ночной тьме при слабом проникновении лунного света, и удивляюсь, что его выдержки хватает на это. Будь на его месте кто-то другой, меня бы уже отымели во все д… — Иди ко мне, — зову я, протягивая руки. Вес снова тянет время — всё ждёт, что я сольюсь. Ха, как будто я откажусь от такой красоты, как его член! Или от возможности увидеть его кульминацию! Да ни в жизнь! — Я буду с тобой до конца.       Он упирается локтями в матрас рядом с моей выгнутой колесом талией и мы сталкиваемся лбами, шипя друг другу в губы и нетерпеливо целуясь. Вес заглядывает мне в глаза, ища в них отказ. — Я не откажусь. — шепчу я, подаваясь к нему для поцелуя. — Я хочу тебя, Вес. — Бэби. — он выдыхает это прозвище сиплым шепотом и входит двумя пальцами, подготавливая меня. Я сгибаю колени и широко развожу бёдра, увеличивая давление пальцев на стенки. Весу приходится прикладывать силу, чтобы входить в меня. — Не нужно так, расслабься. Не напрягайся, а то больно будет. — Хочу сильнее. — выдыхаю я. — Не нужно меня жалеть, ясно? — Мне ускориться? — Самую малость. — киваю. Вес наращивает темп, делая пальцами какие-то цыганские фокусы — двигает ими внутри меня, как ножницами, словно расширяет мою дырочку, шкрябает кожу подушечками, заставляя всхлипывать. Я останавливаю его, когда чувствую близкую кульминацию.       Раздвигаю ноги ещё шире, чтобы подпустить Веса так близко к себе, как это только возможно. Он устраивается меж моих ног на левом боку, просовывает мне под спину левую руку, чтобы обнять и притянуть меня ближе. Его правая рука лежит на истекающем члене, слабо лаская. — Уверен? — снова спрашивает Вес. Вместо ответа я порочно облизываю губы, и Весли чертыхается. Мне срочно нужно его поцеловать, иначе миру конец. — Твой язык. Мой рот. Сейчас же. — командую сиплым голосом. Вес мгновенно исполняет приказ, подаваясь ко мне всем телом и глубоко целуя меня. Я ловлю язык Весли и сосу его, жарко постанывая в рот своему любимому. Чувствую, что мой мужчина замер, войдя в меня чуть глубже головки. Двигаю бёдрами, чтобы сообщить, что хочу продолжить, и мгновенно получаю за это — изменение угла посылает по телу резкую боль, и я взвываю, как подстреленный зверь. — Бэби, тебе больно? — он выскальзывает из меня осторожно, но быстро. Я издаю болезненное шипение. — Хочешь остановиться? — Нет. А ты? — …не хочу. — признаётся Весли, смутившись. Я целую его и направляю руку, сжимающую напряженный орган, к нужному месту, помогаю войти поглубже, управляя членом Веса как своим. Чувствую, что дальше ему будет чуть легче, и, распластав ладонь на его груди, сминаю его сосок. Весли рычит и входит в меня одним глубоким толчком — даёт понять, что все мои провокации наказуемы. Ха, мне плевать. Лишь бы чувствовать его внутри и целоваться, пока губы не онемеют. Я тянусь к своему паху и повторяю фокусы Бэйба — обнимаю пальцами мошонку и разминаю её мякотью ладони.       Б-боже… блять! Это просто охуенно. От ощущений спереди и сзади я схожу с ума, а под кожей извиваются змеи. Весли обхватывает правой рукой мой стояк, оставшийся без внимания, и надрачивает мне, подстраиваясь под скорость толчков.       Когда мои глаза закатываются от удовольствия, а яйца поджимаются перед разрядкой, Весли резко дёргает моё тело, меняя позу, — укладывает меня на бок, забрасывает мою правую ногу себе на плечо, а левую придавливает к матрасу. Снова слышу щелчок смазки. Вес выдавливает её на розовую головку. Я завороженно гляжу на его сексуального дружка в прозрачной шляпке. Когда Весли тянется, чтобы распределить смазку по члену, я останавливаю его, перехватывая запястье, — хочу сам это сделать. Я заключаю его головку в «клювик» пальцев и оглаживаю её несколько секунд, затем размазываю немного геля по его члену, а оставшиеся граммы достаются мне — смазываю растянутый вход, ввожу два пальца и увлажняю стенки. Прослеживаю взгляд Веса — он смотрит на мои пальцы, которыми я себя «трахаю».       Отслеживая изменения на его лице, меняю темп, замедляя до тягучего, но ему такое не нравится. Я вытаскиваю пальцы, зачерпываю с его головки смазку — Вес дёргается и сипло чертыхается, — и резко вставляю снова, трахая себя быстрыми резкими движениями, запрокидывая голову и открывая рот, но не сводя затуманенного взгляда с личика моего любимого. Он облизывается и с такой силой закусывает губы, что может прокусить кожу. Скулы Весли краснеют настолько, что я вижу это в темноте. Ему нравится быстро. Попробуем. — Давай, детка, — подбадриваю я, хватаясь за его плечо, — трахни меня. Я уже весь мокрый. — Я вижу. — он издаёт такой низкий звук, словно охрипший волк рычит в канализации. Я дрожу от такого голоса, глаза открываются шире, а кожа раскаляется до немыслимых температур. Вес входит одним толчком, но не полностью. Я слышу хлюпанье, из меня снова вытекает смазка. Чёрт, я не хочу, чтобы она ползла по моей коже! Собрав её пальцами, пока Вес быстрыми толчками атакует мою задницу, я распределяю прохладный гель по своему стояку.       Я очень близко. Так близко, что я уже теку спермой. Вес шлёпает меня по руке, запрещая прикасаться к себе, и я нападаю на его грудь — мой любимый наркотик. Тяну его податливые соски и Весли хрипит, приближаясь ко мне. Я ловлю их губами и втягиваю глубоко в рот, потому что хочу подвести Весли к той черте, к которой он подвёл меня. Я с исступлением сосу его мягкую бусинку и выдыхаю в неё протяжные стоны. Вес наращивает темп, быстро шлёпая по моей заднице своими бёдрами. Он входит полностью. Его головка задевает мою простату, ездит по ней. Я цепляюсь руками за его спину и царапаю кожу, до боли стискивая его сосок губами и зубами, и кончаю нам на живот и грудь, выстреливая вверх.       Весли издаёт потрясающий стон наслаждения и изливается, последний раз глубоко толкнувшись и замерев во мне. Он дрожит и заваливается вперёд. — Я люблю тебя. — выдыхает едва слышно и пытается скатиться с меня, чтобы не задавить. Я осторожно укладываю его рядом с собой, наслаждаясь приятной дрожью его члена в моём теле. Наши тела сливаются в единое целое. Вес расслабляется и я обвиваю его тело конечностями: руками обнимаю грудь, ногами — талию. Он всё ещё во мне, и я не хочу его выпускать. Кусаю губы и пробую двигаться, насаживаясь на его обмякающий орган. Весли напевно урчит, когда его дружок погружается в меня до основания и я сжимаюсь вокруг него. — Бэби, — он облизывает мою щёку, — дай передохнуть. Я уже не молод. — Ты старше меня на два года. — замечаю я с мягкой улыбкой и, осторожно обхватив его член пальцами, вытаскиваю его из себя и поглаживаю, надавливая, — сцеживаю остатки спермы. — На ЦЕЛЫХ ДВА года. — исправляет он, прикрывая глаза. Я жмусь к нему и закрываю свои в ответ. В моих ощущениях возникает поглаживающее трение — он обтирает меня своей футболкой. — Тебе лучше? Ну, после того как наконец получилось кончить? — Да, Вес. — киваю. — Делать это во время секса куда круче, чем неумело дрочить. — Ты не умеешь? — я слышу в его голосе неподдельный ужас. В ответ лишь небрежно пожимаю плечом. — Тогда нужно это исправить. Я научу тебя делать это так, что сможешь сам кончить, когда меня не будет рядом.       Я усмехаюсь рисуемой картине: я на стуле или в кресле и поучающий меня Вес, вышагивающий передо мной и на своём примере показывающий, как обхватить член, где погладить его и где надавить или сжать. — Ладно, уговорил. — я посмеиваюсь и киваю. — Эй, ты говорил, что хочешь что-то мне показать. Ты имел в виду потрясный секс? — Не только. — он усмехается и снова нависает надо мной — тянется к полу и засовывает руку под кровать. — Вот. Как просил. — он кладёт мне на грудь коробку, в которых продают сигары. Весли потирается виском о мою щёку. — Вес, это то, о чём я думаю? — Ну, если ты думаешь, что это пробка для задницы в виде пушистого хвоста или кое-что вибрирующее, что можно засунуть в себя или нацепить на член, то нет… — Дурак! — я краснею и смеюсь, открывая коробочку. Из неё на мою грудь выпадает кассета. — …хотя я вот думал об этом… Сам дурак. Я с ног сбился, пока нашёл магнитофон. — он подносит руку к моему лицу и гладит мою щёку. — Детка… — я выдыхаю ласковое прозвище со всхлипом. — Я так тебя люблю!       Мы целуемся, пока силы не покидают наши изнеженные ласками тела и мы не засыпаем, обнимаясь.       Я переворачиваюсь с боку на бок и чувствую непривычный запах свежих помидоров и тлеющих чайных листьев. Открываю глаза и вижу обнаженного Весли, сидящего на подоконнике и глядящего на двор. Меж его пальцев тлеет сигарета. Он изредка подносит её к губам и понемногу вдыхает дым со странным для сигарет запахом. — Вес? — осторожно зову я. — Чёрт, я тебя разбудил, да? — он кладёт сигарету в блюдце, подходит и садится на край матраса. — Открыл окно, чтобы дым выходил, но, похоже, не помогло. — Почему запах такой странный? — Это… — Весли пристыженно опускает глаза, избегая моего взгляда, и кусает губы. — Бэби, это косяк. — Я не понимаю. — Марихуана. — Что?! — я подрываюсь с кровати и моя задница протестующе ноет. — Ты только не волнуйся! — восклицает Вес, мягко ловя мои плечи тёплыми ладонями. — Я не нарик! Это просто чтобы расслабиться, понимаешь? — он смотрит на меня с надеждой. Я не отзываюсь. — …бэби?       Мне хочется выкрикнуть «Нет, не понимаю!», но язык не поворачивается сказать моей первой любви такие слова. — Это несерьёзно. — заверяет Весли.       Я отворачиваюсь, чтобы он не видел, как я плачу. — Ты мне веришь? — его пальцы прикасаются к моему подбородку, прося взглянуть в глаза. — Прости, что расстроил тебя, малыш. — он стирает мои слёзы большим пальцем. — Я завяжу, клянусь. — Завяжи. — твёрдо говорю я сквозь слёзы. — Прямо сейчас. — кивает Вес, поднимаясь с кровати. Он тушит тлеющую сигарету о блюдце и выбрасывает окурок в окно. Я немного расслабляюсь и ложусь. Вес забирается ко мне, обнимает со спины и целует моё плечо и лопатку — извиняется. От него сильно пахнет марихуаной. У меня аж зудит в носу, поэтому я тяну одеяло вверх и прячусь в его ткани носом.

День седьмой

Суббота

      Ближе к утру мне в ягодицу упирается горячая плоть — утренний стояк Веса будит меня. Я жарко выдыхаю и чуть ёрзаю, чтобы головка упёрлась в мой вход. — Маркус, ты спишь?       Непривычное, забытое имя заставляет вздрогнуть. — Нет. — отзываюсь, выдержав паузу. — Ты… хочешь ещё разок? — спрашивает Вес, чуть двинув бедрами мне навстречу, чтобы легонько толкнуться в меня. Пара секундных касаний, и мой дружок заинтересовано поднимается и выжидающе изгибает бровь. — Хочу. — отзываюсь я. — Поза? — Попробуем лёжа? — предлагаю я, не оборачиваясь. Вес согласно мычит. Его горячая рука проникает под одеяло и сжимает мою ягодицу, — я отзываюсь надсадным стоном, — в которую вонзился его утренний «клинок». Он обнимает моё бедро ладонью и заводит мою правую ногу чуть вперёд. Слышу, как он копается — тянется за смазкой. Хочу его остановить, потому что не люблю эту скользкую субстанцию, но молчу. Если думает, что без неё не сто́ит, что будет больно, — ладно, его право, пусть смазывает меня.       Вес тянется рукой к моему лицу — хочет войти в меня, когда будем целоваться, но я пресекаю эту идею — отворачиваюсь и утыкаюсь лицом в подушку — делаю вид, что устраиваюсь удобнее. Для пущей убедительности даже ёрзаю туловищем на простынях и издаю хмыкающее ворчание.       У меня внутри снова холодно и скользко. Гадость какая. Но утренний стояк Веса — горячий и твердый, он нагревает смазку и ласкает мою простату, так что мне вроде как не на что жаловаться. Его руки сжимают мою грудь и талию. Бёдра сталкиваются с моими. Я слушаю хлюпающие звуки — смазки снова очень много, она течёт из меня, как вода из сломанного крана. Я просовываю руку меж своих ног и, собрав её пальцами, распределяю по своему члену, лаская его.       Вес быстро пресекает это: — Ты не умеешь. — припоминает он мои слова. — Дай мне. — он хватается за мой полутвёрдый член и надрачивает мне — надо признать, достаточно умело и ловко. Его рука уверенно ходит вверх-вниз, чуть покручивая мой орган, пальцы давят на кожу немного болезненно, но вполне приятно. А потом он обводит мою головку и поглаживает одну точку под ней, и я задыхаюсь, кончая ему в кулак.       Вес ждёт секунды две, затем продолжает ласкать меня — чуть грубее и быстрее, и вбивается в меня с огромной скоростью. Я не успеваю дышать и стонать. Но успеваю впиваться в его руки ногтями, выгибаться и подставлять задницу так, чтобы его член чаще попадал по простате. Мой живот напрягается. Вес кусает мое плечо, изливается, глубоко толкнувшись, и щиплет мои соски, заставляя обрести голос и закричать, сжимаясь вокруг его члена и выталкивая из своего остатки спермы.       Когда я замолкаю, Вес поворачивает к себе мою голову и целует меня, проникая в рот языком со вкусом марихуаны. Я терплю не больше десяти секунд, затем отстраняю его от себя и снова отворачиваюсь, вытирая вкус с языка углом одеяла. — Бэйб? — Сладких снов. — отзываюсь я, снова ёрзая, — соскальзываю с его члена, укладываюсь на грудь и сгибаю руку в локте, чтобы спрятать нос в запахе моей чуть вспотевшей кожи. Кажется, Вес понимает мою неприязнь. — Я завязал. — Знаю. — коротко отзываюсь я, не размыкая век и не оборачиваясь. — Маркус.       Когда он произносит моё имя, я вздрагиваю. Я давно не Маркус. Я не Уильям. Моё имя — Бэйб. — Маркус, — снова пробует он. Я весь сжимаюсь, напрягаясь. — Я не выкурю больше ни одного косяка, клянусь. Ты знаешь, я сдержу своё слово. — Знаю. — отзываюсь, не двигаясь. Он всхлипывает, и я вздрагиваю, распахивая глаза как после ночного кошмара. — Вес? — я сажусь и вижу его — лицо закрыто руками, корпус отвёрнут от меня, словно Весли не хочет, чтобы я прикасался. Но я прикасаюсь. Даже нет, не так. Я накрываю его своим тощим телом: сажусь у него за спиной, поджимая под себя ноги, обнимаю его бёдра коленями, прижимаюсь животом, грудью и пахом к его обнаженной спине, обвиваю руками плечи и утыкаюсь носом и губами в его шею. Тут запах марихуаны раз в пять сильнее. Я задерживаю дыхание и беру в рот кусочек его кожи. — Извини. Я веду себя как сволочь. — шепчу я ему на ухо. — Я не со зла, клянусь. Я просто боюсь за тебя. — Не нужно, бэби. — хрипит он заплаканным голосом. Услышав из его уст это ласковое прозвище, я расслабляюсь, прикасаясь к нему всё бо́льшим количеством клеточек кожи. — Ты обещал, что завязал, и я тебе верю. — Но? — Этот ужасный запах… Он въелся тебе под кожу. Это просто невыносимо. Мне нечем дышать. — Ч-чёрт… — шипит он, выворачиваясь из моих рук. — Сбегаю в душ. Или ты хочешь первым?       Я оглядываю себя: на груди и животе разводы ночного секса, на бёдрах и заднице — подсохшая сперма, на коже — пот. Думаю, я заслуживаю стать первым в очереди. — Да, я пойду. — киваю, выбираясь из одеяла. — Брошу твои вещи в стиралку. — Мне нужно домой. — протестую я. — Не волнуйся, у нас есть мощный обогреватель — он быстро высушит твоё бельё. — отзывается Весли, забирая из моих рук трусы с пятном моей смазки. — Я дам тебе свою одежду, хорошо? — Только ту, в которой ты не курил. — строго произношу я, складывая руки на груди. То, что я сейчас совершенно голый и в сперме, и, скорее всего, выгляжу не особенно убедительно, я стойко игнорирую, постукивая пальцами по плечу. — Слушай, как давно ты начал? — вдруг задаюсь я вопросом. — Это имеет значение? — спрашивает Весли из шкафа. Я по голосу понимаю, что ему неприятно говорить об этом, и кожей ощущаю, как он закатывает глаза. — Прости, что задел. — бормочу я, пристыженно опуская взгляд. Я не говорю «если», потому что точно знаю, что задел его. — Не нужно было спрашивать. Больше не повторится.       Весли закрывает шкаф и передаёт мне чистое бельё: тёплую толстовку с мягкой подкладкой и свои боксеры — новые, на них даже осталась бирка. — Спасибо. — неловко выдыхаю я.       Вес смягчается и отвечает на мой забракованный вопрос: — После смерти отца. — он расчёсывает мои волосы пальцами.              Я мысленно отсчитываю три года. Весу двенадцать. Ему было двенадцать, когда отец умер. Двенадцать, когда он связался с плохой компанией. Двенадцать, когда стал курить марихуану. — Ты мне не рассказывал. — бормочу я, прижимая к груди его одежду. — Это не та история, которой следует гордиться. — беспечно отзывается он, мягко сжав моё голое плечо. — Не бери в голову, бэби, это уже в прошлом. — его хватка чуть усиливается — он привлекает моё внимание. — И я этому рад.       Наверно, он ждёт от меня какого-то ответа, но я не представляю, что говорить. Ладно? Хорошо? Я рад? Бред какой-то! — Идём, покажу, где у нас ванная. — Вес кивает в сторону двери и увлекает меня в коридор.       Я стою под тёплым душем и изредка прохожусь по коже мочалкой Веса. В моей голове страшная пустота с запахом свежих помидоров и тлеющих чайных листьев. Да, он обещал, что завяжет. Да, он потушил сигарету. Да, обычно он держит своё слово. Но… я не верю. Я не верю ему.       Глаза щиплет от подступающих слёз. Я грубо тру кожу мочалкой. Запах можжевельника обволакивает меня. Толком не стерев влагу с кожи, натягиваю вещи Веса и выхожу, шмыгая носом. Приходится задержаться у него на час, чтобы уйти в сухом. За это время мы толком не говорим, едим жареные бутерброды и яблочно-морковный салат. Вес не выделывается, пытаясь рассмешить меня, я не смотрю в его сторону, гляжу лишь в свою тарелку или чашку с чаем.       Он провожает меня до калитки и тянется рукой к моему воротнику, чтобы приблизить меня к себе и поцеловать на прощание, но я делаю вид, что подворачиваю ногу и ловко избегаю контакта с ним. — Ты в порядке? — спрашивает он, снова пытаясь коснуться, но я подаюсь чуть назад, и Вес прекращает попытки. Ограничиваюсь коротким кивком. — Может, сходим на каток? — предлагает он. Моё сердце больно сжимается. Вес пытается вернуть моё доверие. Я ведь собирался привести на каток маму, чтобы она поняла, что за человек мой Вес. Блять! — Бэби? — В другой раз. — сухо отзываюсь я.       Я вижу, что Веса трясёт, он хочет коснуться меня — это видно по конвульсивно сжимающимся кулакам и дрожащим пальцам. Я разом застёгиваю куртку и натягиваю шапку до самых бровей. Вес не выдерживает, когда я поворачиваюсь к нему спиной и тяну на себя калитку. Его руки обвивают моё тело, не давая двинуться. Губы прижимаются к моей щеке. Я вдыхаю его запах — кроме можжевельника ничего не осталось. Расслабившись в его руках, я поворачиваюсь и целую его в губы — у них вкус его кожи. Пробую его язык — мятная зубная паста. — Так в сто раз лучше. — выдыхаю я, прячась лицом в изгибе его шеи. — Когда нет этого гадкого запаха и вкуса. — Я больше не буду. — клянётся он. — Я верю тебе. — отзываю я и сейчас действительно верю. — Каток? — Вечером. — соглашаюсь. — Ты не будешь против, если я приведу маму? Хочу, чтобы она увидела, как ты катаешься. — Приводи. — отзывается Вес, целуя меня в бровь.