— Вот и всё. Теперь ты знаешь мою историю.
Маркус хрипло вздохнул и грубо стёр кулаком непрошенные слёзы.
— Мне очень… — Кевин попытался обнять его, чтобы успокоить и дать понять, что он сожалеет и скорбит по Весли вместе с самим Маркусом, но Сэндвич рывком поднялся, пресекая это, и Дэю пришлось быстро слезть с его колен, чтобы не оказаться на полу. Если сейчас Сэндвич позволит себе объятия, они не уедут — Маркуса опять накроет истерика, а он обещал себе быть сильным —
ради Веса. И прямо сейчас он, блять,
обязан взять себя в руки и перестать всхлипывать, как сучка!
Вдох, выдох. Вдох, выдох.
— Маркус, я…
Кловерфилд не даёт ему договорить.
— Чёрт, мы засиделись. — он засовывает руки в карманы, пряча дрожащие кулаки, коротко взглядывает на тихонько тикающий будильник и пытается сделать всё, чтобы голос звучал непринуждённо, но выходит натянуто, надтреснуто и жалко. — Думаю, то кафе уже открылось. — Маркус проверяет узел шнурков, чтобы занять себя хоть чем-то. — Надеюсь, они ещё работают…
— Какое кафе? — растерянно спрашивает Кевин, натягивая футболку, — отстраненность Маркуса выбивает из колеи и заставляет мысли путаться.
— То, о котором я рассказывал в самом начале, — мы с Весом пошли туда после моей выписки.
— А, где он изображал вампира? — Кевин немного расслабляется, слыша от Маркуса ответ.
— Да. — Сэндвич коротко кивает и бросает на кровать джинсы Кева, валявшиеся посреди комнаты.
Весли говорил, кассета останется на почте до востребования. Маркус бережно хранил квитанцию, что Вес дал ему, но та всё равно стала изрядно потёртой… До почты минут восемь на мотоцикле, — они заедут туда по дороге к границе.
Кевин уже натягивает свитер.
— Маркус, мы можем поговорить? — робко спрашивает Дэй, переминаясь с ноги на ногу.
— Не о чем говорить. — отрезает Кловерфилд.
— Ваша история… — Дэй замолкает, подбирая слова, — это нужно обсудить. Вдруг тебе полег-…
— Позже. — отзывается Сэндвич чуть грубее, чем собирался, и, почувствовав укол вины, смягчается: — Когда выберемся.
Они прощаются с Мартишей и седлают мотоцикл. Выехав за ворота, Маркус тормозит, спрыгивает с железного коня, отрывает от прутьев кончик лозы плюща и засовывает во внутренний кармашек кожаной куртки — позже он засушит его на память о поцелуях и укусах Весли как листья сушат для гербария.
В такую рань на почте нет посетителей, а работают лишь двое — мужчина и женщина, оба сорока пяти лет. Сэндвич протягивает им потрёпанную квитанцию Веса и встречает изумленные взгляды.
— Роджер, ты должен мне двадцатку! — вдруг восклицает женщина, наставляя на него палец.
— Да брось, Марта! — фыркает мужчина, складывая руки на груди в защитном жесте и отворачиваясь от нацеленного на него алого ноготка. — Прошло восемь лет!
— И что? У долга нет срока годности! — безапелляционно заявляет Марта и переводит взгляд на Маркуса. — Верно я говорю?
— О чём вы? — недоумевает Кловерфилд, непроизвольно пятясь от напора женской энергии.
— Когда конверт не забрали, — начинает Марта, поднимаясь со своего стула и подходя к полкам с посылками и конвертами, — мы с Роджером решили поспорить. Он был уверен, что за конвертом никто не придёт, а я настаивала, что адресат объявится! — объяснила Марта, подзывая его взмахом руки. — Молодой человек, помогите-ка мне. Сама я его не достану.
Маркус подходит к навесным полкам, прибитым к стене справа от залитого солнцем окошка, и встаёт на цыпочки, чтобы дотянуться до уголка конверта цвета яичного желтка. Он покрыт пылью, на четверть выцвел, но всё ещё запечатан. Это успокаивает. На бумаге посветлевшими чернилами выведено его полное имя — Уильям Маркус Кловерфилд. Угол конверта закрашен немного выцветшей шариковой ручкой. Под густыми полосами всё равно читается
«I♥️U». Отправителем значится Уэсли Лютик Касл.
— Теперь я знаю твоё полное имя. Но какой ценой? Восемь лет!.. — Маркус тяжело вздыхает. — Ты был моей крепостью, Лютик. — шепчет Сэндвич, поглаживая имя Веса подушечкой большого пальца. Оборачивается к замершему и побледневшему Кевину.
Теперь я стал крепостью. Для него.
Он не вскрывает конверт. Пока — не вскрывает. Надевает кожаную куртку и прячет кассету во внутренний карман. Осталось сделать в Галвестоне лишь одно. Одно дело, и они уедут. Исчезнут. Станут Дэлом и Сесилом Гонсалесами. Одно дело, и всё закончится.
Опасения Маркуса развеиваются, когда он видит на левой стороне бульвара Кристофера Коламбуса знакомое маленькое кафе «Подсолнух», в которое ходил со своим любимым семь лет назад. Интересно, Нэнси всё ещё работает здесь? Вряд ли — столько лет прошло… Маркус открывает дверь и замирает у входа — окидывает взглядом помещение. Здесь почти ничего не изменилось: убрали музыкальный автомат да повесили больше фотографий, поставили крутящуюся стойку с пирогами и громадную кофемашину с характером. Маркус вглядывается в людей на снимках и находит
свой.
— Доброе утро! — приветствует их официантка. — Я провожу вас к свободному столику.
— Не стоит. — коротко отзывается Сэндвич, не сводя глаз с фотографии. — Мы на минутку. — он наконец поворачивается и смотрит на девушку, чуть старше себя. На бейджике значится «Нэнси». Каштановые волосы собраны в хвост, а чёлка лихо взбита облачком. — Простите, давно вы здесь работаете? — Маркус спрашивает на всякий случай: мало ли похожих людей? Вдруг память изменила лицо и причёску Нэнси, которую могли звать Линдси или Стэйси.
— Уже лет десять. — отзывается она.
— Ясно. — Маркус медленно кивает и переходит к сути: — Это может прозвучать странно, но я хочу забрать одну из ваших фотографий. — Кловерфилд указывает на третий снимок слева. — Мы с другом были здесь восемь лет назад. Он погиб, и я хотел бы, чтобы у меня был его снимок. Понимаете?
— Бэйб? — у Нэнси округляются глаза.
Маркус вздрагивает и ёжится, слыша прозвище, давно затихшее в голове и сердце. Весли будто оживает: обретает плоть и кровь, становится осязаемым, настоящим. И вот он снова здесь — пропускает Маркуса вперёд, даёт попривыкнуть к обстановке «Подсолнуха», рассмотреть декорации нормальной жизни, которой не видать им обоим. Теперь — не видать…
Кловерфилд делает над собой усилие, отгоняя призрачные руки, обнимающие его за талию, и губы, целующие загривок.
— Да, он самый. — коротко отзывается Сэндвич. — Так что скажете? Можно забрать фотографию?
— Да, конечно. — она кивает. — Что случилось с вашим другом?
— П-… — Сэндвич зажмуривается, выравнивая дыхание. Он
ненавидит это слово. — Передоз.
— Мне очень жаль. — Нэнси понуро опускает голову и снимает рамку с гвоздика. Ей требуется около минуты, чтобы поднять металлические лапки и выковырнуть фотографию.
— Спасибо. — Маркус коротко кивает, прячет снимок во внутренний карман и уходит, увлекая за собой Кевина.
Они заходят в ближайший магазин электроники и покупают кассетный плеер с наушниками. Маркус приваливается к байку, помещает кассету в плеер, нажимает кнопку «Play» и закрывает глаза…
***
…Маркус прерывисто выдыхает, перематывает кассету в самое начало и выключает плеер.
Вот и всё.
Теперь его ничего не держит.
Он оглядывает окрестности, за восемь лет ставшие чужими: деревья, облетевшие к зиме, кирпичные здания с пожарными лестницами, машины, голые кусты, редкие собаки и кошки, хмурые люди.
Нет, его это совершенно не цепляет.
Может однажды, лет через пять, когда их перестанут искать, они вернутся в Штаты и повторят маршрут желтого фургончика, … но Маркус не уверен, что хочет снова проходить через это. Его трясёт от одной лишь мысли снова оказаться в том притоне и увидеть грязный матрас, на котором умер его Весли.
Его ничего не держит.
Маркус упрямо поджимает губы, пришпиливает кассету к груди Кевина, приказывает убрать её «с глаз долой» и надевает шлем.
Голиад, Техас
Они не разговаривают. Какие тут могут быть разговоры?! Сэндвичу нужно сосредоточиться на дороге, а его и без того отвлекает слабый голосок Весли, без конца твердящий одни и те же фразы:
Извини, что лгал тебе.
Ты только не плачь, слышишь?
Пожалуйста, не ищи меня и не пытайся вернуть.
Он мысленно проговаривает предложения, который успел запомнить, чтобы они врезались в память — собственноручно вырезает их в своём мозгу острым лезвием ножа. Когда они найдут ночлег, Маркус будет слушать Веса каждую свободную минуту — запоминать голос, звуки дыхания, темп речи — когда-то медленный, когда-то сбивчиво-быстрый. Будет слушать Весли, чтобы постепенно отпустить его. Будет слушать его до тех пор, пока слова Весли не перестанут приносить боль. Будет вспоминать всё, что они успели сделать вместе — до побега и во время путешествия с ребятами, … и то, что
не успели.
Вес и Бэйб успели погулять под дождём, веселясь, смеясь и целуясь — напористо и быстро, сталкиваясь зубами. Успели побывать в парке аттракционов и прокатиться на колесе обозрения, быстро приласкать друг друга, тесно прижимаясь, запуская руку под бельё, доводя до пика, пока кабинка поднималась и ползла по верхней части колеса. Вес успел лизнуть его несколько раз и взять глубоко, а Бэйб — хрипло простонать его имя и излиться в горячий рот. Успели переспать в багажнике фургончика. Уснуть на его крыше, любуясь звёздами, кутаясь в одеяло и целуясь.
Они не успели прочувствовать на себе романтику рыбалки и остроту поцелуев и секса в лодке. Не успели сходить на концерт музыкальной группы и побывать в музее изобразительных искусств. Не посетили мастер-класс по гончарному делу и не слепили свою первую кривую-косую вазу-кружку-тарелку. Не вымазали друг друга глиной. Не поцеловались, запуская измазанные пальцы друг другу в волосы и пощипывая розовый податливый сосок. Не приняли совместный душ, смывая друг с друга присохшие глиняные полосы. Не занялись сексом в душевой кабинке. Не сходили в тир и не выиграли странную игрушку. Не подготовили подарки на три месяца отношений. На полгода. Год. Не отметили день Святого Валентина. Не успели отпраздновать Рождество. Не поженились. Не уберегли своё счастье и друг друга…
…Так есть ли вообще смысл? Есть ли смысл ему, Бэйбу, жить без своего Веса? Ведь есть только
«Вес и Бэйб»… Просто
«Бэйба» — нет… Да, у него есть Кев, но… этого
недостаточно. Маркусу не хватит его. Ему нужен
Весли. Или он, или никто. Потому что заменить Веса невозможно. Кевина — недостаточно. Даже если они постараются, будут лезть из кожи вон, чтобы обрести счастье в чужой стране, этого всё равно будет
недостаточно. Как жаль, что он не понял этого раньше.
…Так был ли смысл в этой миссии по спасению, если Кевин в той же степени зависим от Рико, как Маркус от Весли?.. Конечность с некрозом следует отрезать. Но что если некроз уже стал большей твоей частью?.. Есть ли тогда в этом смысл?..
Конечно же, нет. Вернувшись к началу, вспомнив каждое слово, каждую мелочь, вспомнив Весли — бледного, живого, непоседливого, Маркус похоронил себя для Кевина. Он столько лет обманывал себя, что поверил, будто
разлюбил Весли, поверил, что
полюбил Кева. Как жаль, что он не понял этого раньше. Как жаль, что он втянул в это Кевина. Как жаль, что попытался спасти его, взяв в свою лодку — лодку, которая неминуемо идёт ко дну. Как жаль, что они не смогут сделать друг друга счастливыми.
Кловерфилд тормозит у пешеходного перехода и слезает с мотоцикла.
— Маркус? — зовёт Кевин надтреснутым голосом. Сэндвич не отзывается. Минуту он смотрит себе под ноги, затем снимает мотоциклетный шлем, помогает Кевину снять второй.
Я должен извиниться. — Сэндвич шумно втягивает носом воздух, упирается ладонями по бокам от Кевина и целует его — глубоко, долго. Дэй отзывается на внезапную ласку, обхватывая шею Сэндвича ладонями и отвечая на поцелуй. Маркус перемещает ладони ему на талию и мягко сжимает.
Прости-прости-прости!..
Маркус и Кевин подбираются к перекрёстку Восток-Перл-стрит и Джефферсон стрит. Жёлтый сигнал светофора сменяется зелёным. Маркус прибавляет к скорости ещё три мили в час, чтобы успеть проскочить, пока светофор вновь не станет красным, Кевин крепко обнимает его за талию. Они приближаются к Джефферсон стрит, когда справа слышится визг колёс и шум мощного движка. Маркус поворачивает голову. Реакции хватает, чтобы быстро оценить обстановку — даже если прибавить скорости или затормозить, столкновения им никак не избежать, и выжить вдвоём они точно не смогут.
— Кев, прости, что подвёл тебя. — шепчет он и выворачивает руль вправо. — Пусть это будет самоубийством. Господи, прошу тебя! — пусть всё кончится!..
Звук металлического удара разрезает тишину утра. Кто-то истошно кричит. Кевина сметает в левую сторону от резкого поворота мотоцикла: он пролетает полдюжины метров, — шлем слетает с головы, — и катится по асфальту, сдирая кожу и разбивая голову. Лобовое столкновение выбивает из-под Маркуса мотоцикл, — тот вминается, складываясь гармошкой и теряя переднее колесо, — а сам мотоциклист перелетает через руль и разбивает собой стекло серой «мицубиси», на большой скорости нёсшейся на красный…
