Недостаточно (Том 1)

      Одиннадцатого ноября Артур почти швырнул его к двери, уставший и разозлённый слезами, криками и сопротивлением Кевина. Мальчик врезался в неё грудью и судорожно стал дёргать ручку, которая не желала поддаваться. Когда ему наконец удалось опустить её, навалившись всем весом, дверь поддалась и открылась. Кевин ввалился в комнату и, рухнув на колени, взвыл, как раненый зверь. Он закричал, вложив в этот звук всю боль, горе и отчаяние, что у него были. Пальцы зарылись в волосы на затылке — он сильно дёрнул их, но вырвать, к сожалению, не получилось, но Кевина это не остановило. Он дергал светлые пряди, стараясь порвать их, оторвать, вырвать с мясом, чтобы внутри у него не было так мучительно больно, чтобы через эти раны дать выход этой невыносимой боли.       Где-то на фоне он слышит знакомый голос, который ранее доставлял ему только боль и страх. Сейчас же он не чувствует в нём угрозы… наверно, потому что ему плевать. Рико зовёт его по имени и падает на колени справа от Кевина и перехватывает его поперёк груди, не давая завалиться вперёд и разбить нос. — Кев, Кев, Кев, — тараторит Рико, зарываясь левой рукой в его волосы, — откуда эти ссадины? — подушечками пальцев он нащупал под короткими волосами на затылке здоровенную шишку и ссадины. — П-почему у тебя кровь на виске? Тебя кто-то ударил? Это был Маркус? Кев, скажи что-нибудь!       Ощутив опору, Кевин ныряет руками под руку сводного брата и вцепляется в неё, что есть силы, вдавливает ногти и царапает тёплую плоть, к которой в любой другой день побрезговал бы прикасаться. В ответ Рико вцепляется в его плечо, до боли вдавливая ногти сквозь ткань куртки. Кевин перемещает руки ему на бока и впивается в них, словно желая пропороть ткань футболки и кожу, а лицом утыкается в шею и рыдает, завывая как пёс с переломанными лапами. — Кто сделал это с тобой? — его шепот звучит надтреснуто, и Кевин не верит, что это говорит его Рико, жестокий психопат, прижимая его к себе и сдавливая пальцами вымазанную грязью черную куртку. — Что произошло?       Кевин не отвечает. У него нет сил; он может сейчас лишь кричать, до хрипоты, срывая голос, и рыдать, захлёбываясь. Они сидят на полу какое-то время — Кевин цепляется за Рико, потому что больше не за кого, а Рико укачивает его, до смерти боясь того, что брат может рассказать о времени, которое провёл с Кловерфилдом.       Он его бил? Пытал? Насиловал? Пытался убить?..       Когда у Кевина заканчиваются слёзы, он отстраняется и несколько мгновений апатично глядит сквозь взволнованного сводного брата, который сам вот-вот зарыдает, глядя в пустые, опухшие, с пятнами кровоизлияний глаза неправильного цвета, на ссадины, царапины и синяки. Рико медленно приближается к его лицу, желая коснуться губами горячей, мокрой и грязной щеки, покрытой сеткой царапин от стекла и асфальта, чтобы доказать Кевину, — да и самому себе, — что он вот здесь, совсем рядом, и может выслушать и защитить запутавшегося и обманутого «любовью» братишку. Рико не успевает неумело дотронуться губами до солёной кожи, потому что Кевин вяло и безучастно стряхивает с себя его руки, вкладывая в это последние силы, ползёт к кровати, которую Рико заправил для него, едва держась на ногах, и ничком падает, не раздеваясь и не разуваясь. Рико смотрит на кусочки грязи, осыпавшиеся на чистые простыни с куртки, штанов и обуви, и ему хочется разбить что-нибудь о стену, чтобы Кевина обсыпало керамическим или стеклянным крошевом, чтобы он увидел, что Рико раздражён, что он злится из-за такого наплевательского отношения к его заботе. Он хочет, чтобы Кевин понял — его необходимо хвалить за каждый мало-мальски добрый поступок, иначе Рико просто теряет интерес, мотивацию, желание делать для него хорошее.       Он уже ищет взглядом то, что разобьёт, но вдруг останавливает себя: «Это нормально. Он очень устал. Мне следует успокоиться и подождать, пока он восстановит силы. Потом он скажет спасибо, что я позаботился о его постели, и у нас всё будет хорошо. Да, всё так и будет.» — Рико набирает воздух в грудь и несколько раз прерывисто вдыхает и выдыхает, успокаиваясь. Он слышит сопение Кевина и редкие всхлипы, и понимает, что Дэй вырубился и ему снится что-то нехорошее. Морияма стягивает с него куртку, грязные джинсы, разувает и осторожно освобождает от повлажневшего от дождя, пота и слёз свитера; перемещает вещи Кевина на его стул, развешивая на спинке влажные, забирается в чужую постель и осторожно устраивается у Дэя за спиной.       Его взгляд неспешно ощупывает неподвижное тело — худощавое, подтянутое и прекрасное. От худых и стройных бёдер исходит дурманящий жар. Рико приподнимается и дотрагивается до круглой коленки подушечками пальцев. Обжигающе-горячо. Рико закрывает глаза и ощупывает коленку Кевина: кость, коленная чашечка, хрящик, шершавая царапина, об которую спотыкаются его пальцы. Рико перегибается через ноги Кевина и рассматривает её — длинную, дугообразную, обнимающую и очерчивающую его коленную чашечку, шириной со строительный гвоздь, с «крючками-зацепками» бордовой корочки. Рико наклоняется и присматривается: корочка царапины разломана на множество разномастных кусочков, между которыми опасно натянута кожа — если Кевин согнёт ногу чуть сильнее, кожа треснет, и у него пойдёт кровь. Робко обнимая ладонью его коленную чашечку, Рико чуть выпрямляет ногу Кевина, чтобы избежать повторного травмирования. Облизнув губы, он шумно сглатывает и наклоняется, чтобы оставить на царапине Кевина влажный след поцелуя.       Открытое левое плечо и часть предплечья Кевина покрыты прямоугольниками ссадин с корочками и запёкшейся кровью. Рико проводит по сетке царапин кончиками пальцев и впитывает в себя чужие жар и боль.       Не чужие, исправляет он себя, нахмурившись, не чужие, а Кевина.       Он укладывается на матрас, продолжая легонько докасываться подушечками пальцев до травмированной кожи, водить по ней, запоминая сетку царапин, прикрывая глаза и задерживая своё дыхание, чтобы услышать Кевина.       Левая рука поднимается сама собой — Рико хочет обнять брата со спины, накрыть его ладонь своей и погладить, успокаивая и прогоняя кошмар, но… запрещает себе это. Хватит прикосновений. Он и так позволил себе слишком много — объятия, почти касание губами лица, раздевание, поглаживание руки и колена, поцелуй. Достаточно. Он упрямо сжимает руку в кулак и возвращает её на подушку меж их телами. Нахмурив тёмные брови, Рико утыкается носом в светлый затылок и затягивается запахом кожи и волос. Непривычные глазу светлые пряди пахнут аммиаком, от которого в носу горит кожа и зудят рецепторы. Рико морщит нос и водит его кончиком по задней поверхности шеи Кевина, впитывая в себя новый запах его кожи: от неё больше не пахнет гранатовым бальзамом. Да что уж там! — даже ненавистным можжевельником! Кевин пахнет болью, кровью, по́том, грязным асфальтом и медикаментами.       Сколько дней он провёл в больнице?.. — Рико не хочется об этом думать. Он жмурится, подавляя рвотный позыв, и приказывает себе уснуть.       Кевин всхлипывает и ворочается, укладываясь на левый бок. По его щекам катятся слёзы. Рико ощущает его сбитое дыхание на своих щеках. Дэй впивается пальцами правой руки в подушку рядом с лицом Рико и дрожит от холода. Морияма осторожно слезает с постели, чтобы взять своё одеяло, и накрывает голые ноги Кевина, уже не обращая внимания на комья грязи на простынях. Рико укладывается на правый бок и вздрагивает, когда горячие колени Кевина прикасаются к его прохладным, но не уходит от прикосновения. Кевин скулит и произносит ненавистное, опасное имя капитана Воронов, и в Рико словно что-то надламывается.       Маркус навредил ему.       Рико осторожно прикасается к дрожащей руке, сминающей наволочку, отрывает её от подушки и подносит к своим губам. Он толком не умеет управлять ими, поэтому приоткрывает рот и легонько прикусывает ребро ладони Кевина, мягко покусывает, «жуёт» зубами и чуть-чуть оттягивает кожу, подобно щенку, проверяющему границы дозволенного во время знакомства с рукой Хозяина. Кевин издаёт расслабленный звук и затихает.       Теперь я знаю о тебе чуть больше, брат, — Рико изучает его лицо: покрасневшее, заплаканное, но сейчас расслабленное. Да, светлые волосы видеть непривычно, а голубые глаза сейчас вызывают у Рико яростное отторжение, но Морияма нехотя признаёт, что Дэя они красят — и волосы, и цветные линзы. — Тебя всё красит, Кев. — шепчет Рико и снова легонько прикусывает ребро ладони Дэя. Ощущение тепла Кевина на губах вынуждает дыхание прерываться… Чуть солоноватый вкус кожи на языке сводит с ума и заставляет тёплые иглы появиться в нижней части живота. Слабые укусы нравятся ему всё больше. — М-м-м… — Кевин жмурится и всхлипывает. — М-м… Маркус, нет… — просит он едва слышно. — Пожалуйста…       Рико подавляет приступ ярости и лишь сильнее сжимает руку Кевина, не желая отпускать. — Это скоро пройдёт, Кев. Я буду рядом. — он поворачивает кисть Дэя, накрывая тыльную сторону его руки своей правой ладонью, проникает пальцами меж пальцев Кевина, сжимает его руку, вдавливая ногти в мякоть под пальцами, переплетает их в крепкий замок, поглаживает большим пальцем его кожу и прячется носом и губами в замкé их рук. Кевин стискивает его пальцы в ответ, захватывая мизинчиком большой палец Рико, сжимая их в своём кулаке до хруста, до боли, но Рико терпит. Дэй чуть поворачивает голову к сводному брату и соприкасается вспотевшим горячим лбом с закрытым чёрной чёлкой лбом Рико. Морияма зарывается пальцами свободной руки в осветленные волосы Дэя, сжимает их в кулаке и притягивает голову Кевина, теснее прижимая его лоб к своему. — Я всегда буду рядом.

***

      Утром Кевин открывает глаза и вскрикивает, видя рядом с собой свой ночной кошмар. Рико успевает разлепить лишь один глаз, как Дэй, истерично высвободив кисть из его хватки, отталкивает его от себя с недюжинной силой. Морияма оказывается на полу вместе со своим одеялом — ошеломленный, непонимающий, растерянный и оскорблённый. Глаза Кевина бегают по комнате. — Нет-нет-нет! — он кусает губы, запускает пальцы в волосы и всхлипывает. — Не сюда, пожалуйста! Я же… почти… выб-… -рал-… -ся-а-а-а… — его слова превращаются в завывания. Он прижимает кулаки к вискам и плачет, дрожа всем телом и раскачиваясь вперёд-назад. — Кевин, — зовёт его Рико, снова забираясь на кровать, — ты со мной, в «Гнезде». Всё хорошо. — он обхватывает его запястья и отнимает ладони от лица. — Эй, посмотри на меня. — Рико наклоняется к лицу Кевина, пытаясь заглянуть тому в глаза. — Я никому тебя не отдам, слышишь? Никогда.       Кевин замолкает на мгновение, а потом дрожит как собачонка на морозе и отталкивает от себя руки Рико. — Не прикасайся ко мне! — выкрикивает Кевин, отшатываясь к стене и лихорадочно шаря по ней ладонями, ощупью пробираясь к концу кровати. — Не смей меня трогать, понял?! Никогда! Больше! Меня! Не трогай! — он подрывается с матраса, влетает в ванную и запирается там. Через несколько секунд Рико слышит шум воды, рыдающие подвывания и ненавистное «Маркус, пожалуйста!..»

***

      Дни превращаются в непрекращающийся ночной кошмар для них обоих. Для Кевина это смесь апатии, обезвоживания и истерик, зова, который не слышат, и криков до хрипоты. Для Рико — слёз, отторжения, отталкивания и ударов, обвинений и дрожи в теле брата, воплей и внезапных приступов кашля от сорванного горла, и бесконечного повтора ненавистного имени: «Маркус-Маркус-Маркус!» А всё потому что Кевина обманули. Снова. Ему обещали, что Маркуса привезут через несколько дней, а его не привезли. И теперь Кев трясётся и кричит, срывая голос, до хрипоты и кашля, чтобы ему вернули Сэндвича.       Рико знает, что он умывается дрожащими руками, но запах больницы и мокрой дороги тянется за ним омерзительным шлейфом. Дверь в ванную приоткрыта. Кевин стоит перед зеркалом и пустыми глазами глядит на своё отражение. Моргает. Приподнимает ткань салатовой футболки с пятнами крови и пота, и Рико через широкую щель видит багровые гематомы на его боку, и не может сдержать изломанный вздох. Кевин вздрагивает, выпуская из пальцев низ футболки, молниеносно оказывается у двери и захлопывает её, чтобы Рико не подсматривал за ним. Этот звук бьёт под дых, выбивая из легких весь воздух, укалывая сердце и засыпая в глаза песок.       Ему нужно место, — Рико стискивает зубы и, пока Кевин проводит время в ванной, сбрасывает его вещи в сумку. Когда Дэй выходит, та, битком набитая, ждёт его у двери. — Иди. — говорит Рико едва слышно, чтобы Кевин не почувствовал в его голосе боли и слёз. Морияма лежит, отвернувшись носом к стенке, и обнимает подушку руками.       Кевин замирает в проёме, не понимая. — Идти? — он растерян.       Рико впивается в наволочку ногтями с такой силой, что руки сводит судорогой, а ткань опасно трещит. — Живи с Кристофером. — Морияма ненавидит эту фразу, потому что она слишком длинная, чтобы он мог выговорить её без дрожи в голосе. — Отпускаешь? — недоверчиво спрашивает Кевин. — Устал от тебя. — едко выплёвывает Рико через плечо, изображая недовольство. На самом деле он устал от криков и обвинений, а не от Кевина. Рико нехотя признаёт, что ему нужен небольшой перерыв от слёз братика. — Ты достал своими соплями. Проваливай. Я собрал твои вещи.       Кевин не двигается минуту, затем осторожно приближается к кровати Рико — тот напрягается и сильнее стискивает подушку, пряча раскрасневшееся от слёз лицо. Дэй не сводит с него глаз мучительно долго, а затем делает то, чего Рико никак не ждёт от него: упирается коленом в матрас и перевешивается через его тело, чтобы взглянуть в лицо, пунцовое от слёз. Рико упрямо поджимает губы и, широко открыв глаза, втыкает в одну точку. Кевин издаёт неожиданный разочарованно-печальный звук, накрывает тёплой ладонью его плечо и коротко сжимает — прощается, а после, забросив лямку сумки на плечо, уходит, не проронив ни слова.

***

      Через пять дней после этих событий, двадцать седьмого ноября, «Гнездо» содрогнулось от новости — Маркус Кловерфилд доставлен в больничное крыло с тяжелыми травмами. Это сообщили за завтраком по той же системе, что передаёт депрессивные завывания шотландского горна, когда Кевин зачерпнул овсянку ложкой. Услышав заветное имя, он выронил столовый прибор, так и не добравшийся до рта, подскочил с места, перепугав Рико, который опрокинул на себя стакан с горячим чаем, и помчался по коридорам, словно умалишенный.       Он дышал так тяжело, когда распахнул белые двери, что мир перед глазами начал меркнуть. Пот градом лился по спине, а кулаки лихорадочно сжимались. Кто-то попытался преградить ему путь, повышая голос «Куда намылился?! В палату нельзя!» Ха-ха, будто ему было до этого дело! Кевин рванул к двери с удвоенным упорством и, только запершись по одну сторону с Маркусом, немного успокоился. Доктор стучал и приказывал немедленно выйти, а Кевину было не то что фиолетово, — вообще бесцветно.       Маркус лежал на койке, и из его тела торчали провода и трубки. Один аппарат следил за пульсом и давлением, второй — за скоростью капельницы, третий — дышал за Маркуса. Шипящий шорох аппарата ИВЛ наполнял комнату и заглушал для Кевина все прочие звуки — стук в дверь, пиканье и биение собственного сердца. Сэндвич выглядел ужасно: лицо изрезано осколками лобового стекла, из середины лба к виску тянется длинный глубокий порез, глубоко в рот вставлена трубка аппарата ИВЛ, восьмиобразная повязка на затылке, на шее багровые пятна, скрытые бежевым воротником, поддерживающим шею в правильном положении, на руках рваные раны, царапины и ссадины, некоторые столь глубокие, что их пришлось зашивать. Что сделалось с ногами и позвоночником остаётся лишь догадываться.       Кевин приближается маленькими шажками, не до конца уверенный, что парень в койке — его Маркус: настолько обезображено его лицо. — Сэндвич, — сипло зовёт Кевин, подойдя к кровати, — слышишь меня? — он замолкает и прислушивается, но изменений в дыхании и пульсе нет. Маркус не слышит. Кевин кусает губы и всхлипывает, за секунду преодолевает разделявшие их метры, придвигает к кровати неудобный стул для посетителей и сверзается на него, подвывая от боли. Он просовывает свою правую руку под правую кисть Маркуса, укладывается на неё щекой, а пальцами левой руки поглаживает изуродованное предплечье Сэндвича. Из глаз безостановочно льются слёзы, смачивая кожу Сэндвича и больничное одеяло, губы дрожат, но Кевин пытается выговорить слова, надеясь, что хотя бы малая часть будет услышана его любимым. — Маркус, я так скучаю по тебе!.. Зачем ты это сделал? Не говори, что это вышло случайно. Я не дурак, понимаю, что значил твой поцелуй. Грёбаное извинение и прощание. Зачем ты так со мной? — он всхлипывает. — Почему не затормозил? Почему развернул мотоцикл?.. Неужели думал, что это поможет? Ты… пытался защитить меня? Пытался умереть? Это из-за Веса, да?.. Конечно, из-за него. — Кевин шмыгает носом и кивает своим мыслям. — Ты замкнулся, когда рассказал вашу историю. Помрачнел, когда послушал кассету. Что там было, Маркус? Что заставило тебя это сделать?.. Если она уцелела, я послушаю её.       Когда слёзы высыхают, Кевин осторожно забирается на постель, укладывается на левый бок и обнимает Маркуса за талию. Привычные запахи — можжевельник и миндаль с мёдом, — отсутствуют напрочь. От Сэндвича пахнет таблетками и гипсом. Кевин ненавидит эти запахи. Снова всхлипнув, он откидывает одеяло и приподнимает белую ткань больничной футболки, прижимается к оголившейся горячей коже и бесконечно мажет влажными солёными губами, оставляя поцелуи — короткие, глубокие, быстрые, мокрые, — на его прессе и подвздошных костях.       Дверь взламывают, и Кевина насильно выставляют из больничного крыла. Он рычит и пытается царапаться, но ему дают по загривку и грозятся больше не пускать, поэтому Дэю приходится умерить пыл и подчиниться глупым взрослым, которые не понимают, что он обязан быть рядом с Маркусом, пока тот не поправится.

***

      Кевин стоял под дверью Хозяина с занесенной для стука рукой, но медлил. Шумно сглотнув, он всё-таки постучал. — Хозяин, — сипло позвал Дэй, приоткрыв дверь и сунув голову в кабинет. — Заходи. — Тецудзи нетерпеливо махнул ему рукой. — Давай сразу к делу. — Вещи Маркуса, — сумки и мотоцикл, — можно забрать?.. — он устремляет опухшие от слёз глаза к Хозяину и не отводит взгляд, хоть и боится колючих глаз дяди Тецудзи. — Зачем тебе этот хлам? — его брови изгибаются. — Н-на… память. — Кевин густо краснеет и теребит низ салатовой футболки Маркуса, которую не находит в себе силы снять. — Тебе незачем помнить это, Кевин. — отрезает Хозяин и устремляет взгляд в свои бумаги, давая понять, что разговор окончен. Но Кевин не уходит. Ему нужны вещи Сэндвича, и без разрешения забрать их он не уйдёт. — Ты ещё здесь?! — в голосе проскакивают рассерженные нотки. — Пожалуйста, — шепчет Кевин, заливаясь слезами, — мне очень нужно!.. Считайте это подарком на Рождество. — Подарком? Этот хлам? — Это — не хлам. Не для меня. — Кевин мотает головой. — Пожалуйста, дядя…       Тецудзи трёт виски. От этого мальчишки у него начинается мигрень. Нужно выставить его за дверь как можно быстрее. — Подойди. — Тецудзи подзывает его. Кевин вцепляется пальцами в салатовую ткань и приближается к громадному письменному столу. — Видишь все эти медали, кубки и грамоты? Их принёс твой любимец. — Хозяин тяжело вздыхает: — Чертовски сообразительный был пацан… — Кевин оглядывает полки, тесно заставленные наградами, и успевает прочесть на некоторых «Вороны, капитан Маркус Кловерфилд». Он переводит взгляд на дядю и видит на его лице, испещренном морщинами, искреннюю скорбь. Но почему? Ведь Маркус не умер! Он просто… просто… в коме?.. Но он ведь жив! И дышит! С аппаратом, да, но ведь дышит!.. — Я скажу Артуру, он привезёт всё, что возможно. — выносит вердикт дядя Тецудзи. — Но на большее не рассчитывай. Назвал это мусор подарком, значит другого не получишь. И мне плевать, если Артур привезёт тебе лишь осколок фары. Усёк? — Да-да, я согласен! — быстро закивал Кевин. — Спасибо! — И сегодня ты вернёшься к тренировкам. — Сделаю, дядя. — Кевин наконец расслаблено улыбается, услышав положительный ответ. — И вытащи эту дрянь из глаз! — выплёвывает он недовольное. Кевин делает вид, что не расслышал эту фразу, бросив «Я Вас не подведу!», выбегает из кабинета. — Поглядим. — бормочет Тецудзи, возвращаясь к бумагам. Ему предстоит тяжелая работа — выбрать нового капитана Воронам, который сможет собрать растерянных из-за ухода и состояния Маркуса подростков и привести их к победе в матче с командой Техаса «Буйволами».