Фабио

Следующую сотню лет можно легко уместить в несколько слов. Я. Был. Счастлив. Я просыпался с безумным восторгом в душе просто от одной мысли, что нахожусь рядом с Ним и засыпал, благодаря богов за то, что могу Его касаться. Он учил меня рисовать, сочинять стихи и песни. Я стал его музой, в чьи обязанности входило развлекать, ублажать и радовать. Он постоянно пребывал в хорошем настроении. Много смеялся, говорил и показывал. За почти век мы ни разу не спорили, не ругались, даже не расходились во мнениях. Мне казалось, что всё, что бы он ни говорил или ни делал — правильно! Но не смотря на всё это, он совсем перестал меня рисовать. Иногда он так смотрел на меня, что мне казалось, что сейчас он возьмется за кисти, но он лишь улыбался каким-то своим мыслям и вновь возвращался к очередному пустому разговору. Не сказать, что мне было скучно. Я вообще был не в состоянии испытывать хоть какие-то отрицательные эмоции. Меня ни в чём не ограничивали. Любая моя прихоть тут же исполнялась. Я мог идти, куда захочу, общаться с тем, с кем захочу, и делать всё, что захочу. В этом была всего лишь одна проблема — я ничего не хотел. К нам часто приезжали музыканты. Они устраивали целые представления с танцами и чтением стихов. Стоило мне только на мгновение дольше задержать глаз на одном из них, и этот человек был обречён остаться у нас дома. Они учили меня игре на инструментах, и благодаря этим урокам я мастерски освоил флейту и кифару. Я мог играть самые сложные мелодии, но при этом не мог сочинить и строчки. Как сказал когда-то Телефан: "Музыка есть полёт души" — вот только к тому времени мне уже обрубили крылья. У меня был доступ к любым произведениям литературы, науки и философии того времени. Я ночи напролет проводил за чтением историй и отчётов о дальних странствиях. Это была моя отрада и единственное окно в мир. Именно та любовь к книгам меня и спасла. Я начал замечать, что иногда не могу вспомнить то, о чём был текст, который я читал прошлой ночью. Я с точностью до минуты мог перечислить дела, которые я делал, где ходил и с кем разговаривал. Но открывая свиток, я понимал, что содержание его мне совершенно незнакомо. Я хотел рассказать об этом Калисто, он бы точно помог мне разобраться с моей памятью. Но каждый раз, когда я хотел начать разговор, что-то внутри меня останавливало. Страх, совершенно непонятный и необоснованный, заставлял меня замолчать. В то время я начал вести дневник. Записи исправно появлялись в нём каждую ночь. Даже если я не мог вспомнить прошлую неделю, там мои мелким почерком в нескольких словах значилось всё, что со мной происходило. Толку от такой слежки за собственной памятью не было никакого. Слова полностью соответствовали тому, что я помнил. И не считая того, что я мог внезапно осознать, что мое последнее яркое воспоминание о том, что я любуюсь на цветение магнолий, а сегодня я вдруг радуюсь первому снегу — всё было нормально. Я мог сидеть писать очередной летний пейзаж и, совершенно не замечая этого, окрасить все цветы дорожкой из кровавых следов. На ровных стриженных кустах могли появиться сломанные ветки, будто кто-то пытался в них спрятаться, в безумие спасаясь от надвигающейся опасности. Я рисовал дома, в которых никогда не был, и события, которые никогда не происходили. Это не были полноценные сцены, скорее это напоминало куски разбитого зеркала, в котором отражались осколки событий. Иногда я смотрел вдаль, и вдруг на пергаменте появлялось изображение угла не известной мне комнаты с натянутыми по периметру струнами. Или я как-то рисовал автопортрет и, только закончив, понял, что на нём не хватает глаз. Я не забыл их нарисовать — просто на картине они были извлечены, и моё лицо смотрело на меня пустыми глазницами. Сейчас, кажется, что надо быть глупцом, чтобы упорно продолжать не обращать на это внимание. Но так оно и было. Я закрашивал пустые глаза, я разрывал записки, я перечеркивал странные записи в дневнике. Уничтожал всё, что могло бы разрушить мой прекрасный и безопасный мир. Все те годы Он был необычайно нежен, добр и заботлив. На моё семидесятилетие мы отправились в морское путешествие по Эгейскому морю. Помню, что почти за месяц до отплытия я уже начал строить планы и мечтать о том, как я наконец-то выберусь из стен начавшего душить меня города. Я часами проводил над картами и морскими отчетами. Я построил и расписал у себя в голове десятки маршрутов и городов, куда мы можем заехать. Это путешествие стало для меня навязчивой идеей. Я пребывал в таком возбуждении, что иногда настолько уходил в себя, что пропускал мимо ушей Его слова. Это было столь несвойственно мне, что я иногда сам поражался, как запах свободы может свести меня с ума. Важно понимать, что мыслями в тот период я не стремился освободиться. Мне казалось, что я рад, доволен и счастлив. Именно поэтому то странное воодушевление так контрастировало с моим обычным образом мыслей. За несколько недель до выезда я наконец-то закончил план путешествия. Аккуратно переписав его на тонкий лист пергамента, я с нетерпением ждал, когда Калисто закончит свои дела и придёт ко мне. Мне казалось, что его обрадуют мои старания. Но моим чаяниям не суждено было сбыться. — Мило, — мельком взглянул он на мои заметки и, привычно улыбнувшись, потрепал по голове, — зачем это? — Я хотел предложить тебе план плавания! Здесь собраны все города и места, в которых я так давно хотел побывать, — я разложил листы перед ним и начал судорожно объяснять свои идеи. — Если мы остановимся на несколько дней на Лесбосе, то как раз попадем на фестиваль белого света, а потом можно заскочить на Самос и остановится в Питане. — Я думал, это будет наше с тобой путешествие. Для нас двоих. А ты хочешь потратить всё время на бесцельное шатание по городам? Я был там сотни раз. Чем же прикажешь заниматься, пока ты будешь пропадать, разглядывая бездарные творения косоруких архитекторов? Плюс там толпы неотесанных людей, они будут пялиться на тебя, мой мальчик, и мне придется постоянно защищать тебя от их речей и действий. Получается, что всё это время мне и расслабиться ни на минуту не получится. Ради тебя я, конечно, с радостью перетерплю такие мучения. Но разве ты мечтал о таком? — Я об этом не подумал, — мне внезапно стало стыдно, он так старался порадовать меня, а я все порчу своими глупыми идеями, — а куда мы тогда отправимся? — Тебе обязательно нужна конечная точка? Разве прелесть не в самом путешествии? — Наверное, ты прав. Я зря забиваю себе этим голову. Мы куда-то едем вдвоем! О чем я ещё могу желать. — Именно. Тем более лишнее планирование убивает всю прелесть сюрпризов. Доверься мне, я сделаю это путешествие незабываемым. Ночь была лунная. Лето уже подходило к концу, но в воздухе всё ещё витал запах изнеженных на солнце цветов и трав. До порта мы дошли пешком. Иллион хоть и был величайшим городом того времени, по нынешним меркам кажется маленьким. Мы спокойно добрались до порта минут за двадцать. Он почти со мной не говорил, сохраняя то ли загадочное молчание, то ли наказывая меня за то, что я посмел с ним спорить. Покачиваясь на волнах, горя светлым начищенным до блеска боком, стояла унирема. В отличие от привычных глазу кораблей, нос её был задран вверх и вместо тарана была установлена деревянная скульптура полуобнажённой девушки. Руки её, сложенные в молитве, были устремлены в небо. На самых кончиках пальцев, будто живой, трепыхаясь на неугомонном ветру, уже расправил крылья одинокий голубь. Прекрасное лицо, хранящее облик смирения и тоски, было искажено болью, отчего еще более пугающей и притягательной становилась улыбка, застывшая на её губах. Всё тело девушки было испещрено мелкими отверстиями и трещинами, и, только подойдя ближе, я смог понять, что вся скульптура есть не что иное, как скопление мелких пытающихся взлететь деревянных птах, скованных тонкой золотой нитью. Люди не поднимали на нас взгляд, согнувшись в уважительном поклоне, граничащим с подобострастием. Я ступил на мосток, что был перекинут между пристанью и палубой. В нос ударил запах свежей смолы и железа. От резко нахлынувших воспоминаний в глазах помутилось, ноги подкосились и, если бы не крепкая рука, подхватившая меня в последний момент, я бы упал на пропитанные солью доски. — С тобой все в порядке? — заботливо произнес Калисто, с интересом заглядывая мне в лицо. — Тебе страшно? — Я боюсь! — голос мой сорвался на писк, я вцепился в его плечо, пытаясь подняться. — Корабль… мне страшно! Я не смогу! — Всё в порядке, — нежные руки оплели моё тело, — я не заставляю. Мы можем вернуться. Я с самого начала знал, что это плохая идея. Ведь ты так раним и слаб. Раны ещё не зажили. Нужно больше времени. В доме будет безопаснее. —Но как же наши планы? — слёзы подступили к горлу, я вновь ощутил себя потерянным и разбитым. — Я же так хотел увидеть море. — Ещё увидишь. Куда оно денется. У тебя впереди целая вечность. Не надо заставлять себя. Иди сюда, — он взял меня за руку, направляя к спуску. — Нет! — от звука собственного голоса мне стало не по себе. — Я справлюсь! Мы так об этом мечтали, — трясущимися ногами я сделал шаг вперед, чувствуя, как его руки пытаются удержать меня рядом. — Я справлюсь! — Конечно, справишься, — во взгляде на мгновение вспыхнула ярость, тут же спрятанная за теплыми словами поддержки. — Как ты можешь не справиться, пока рядом с тобой я. Борясь с подступающим к горлу ужасом, я сделал шаг на палубу. Земля закачалась. В уши ударили давно забытые звуки. От резкого порыва ветра завыли тросы, что держали мачту. Мне показалось, что я снова слышу свист занесённого кнута и немой плач женщин. В грохоте начавшего раскрываться паруса, мне мерещился тяжёлый кашель матери, а морские капли, летящие в лицо, напоминали мне потоки крови, что лилась в тот давно похороненный в памяти день. Меня всего трясло. От любого резкого шума я вздрагивал, как слепой котёнок, ища защиты. Калисто стоял рядом, будто не замечая этого. Иногда на него находило это холодное оцепенение. Я знал, что в таком состоянии ждать от него поддержки бесполезно. Он ни за что сам не подойдет ко мне. Глотая слезы, я уткнулся в его грудь лицом. Стало легче. Запах магнолий постепенно разогнал воспоминание прошлого. Я был в безопасности. Он защитит меня! Всегда! Мы вышли в открытое море. Огни домов города остались на горизонте, тонкой полосой разделяя черноту земли и неба. Стояла тишина, разгоняемая лишь плеском волн и скрипом вёсел. Команда не издавала ни звука. Даже приказы отдавались жестами. Все смотрели себе под ноги, не поднимая глаз в нашу сторону. Фанатизм их действий и страх в каждом движении удивляли. Для меня Калисто был богом, но богом добрым, любимым и заботливым. Страхи ушли, уступив место счастью. Красота вокруг завораживала. Я во все глаза смотрел по сторонам. Отсутствие стен опьяняло. Звёзды отражались в морской глади, отчего казалось, что наш корабль плывёт по небу. Месяц хрустальным серпом разрезал черноту, норовя пронзить острым краем бархат вод. Лёгкий бриз ласкал лицо, стирая ужас прошлого. Хотелось дышать полной грудью, тонуть в безграничных просторах ночи. — Тебе нравится? — изящные руки обняли меня за плечи. — Ты выглядишь счастливым. — Потому что я счастлив, — шёпотом, дабы не разрушить волшебство, ответил я, — посмотри на луну. Кажется, она так близко, что можно коснуться её серебряного бока пальцами. Спасибо тебе! Если бы не ты, я бы не решился взойти на борт. Я бы так и сидел в тюрьме собственного страха. — Тебе со мной страшно? — губы его вытянулись в тонкую линию. — Нет! — мой всклик разбил хрусталь тишины. — Конечно нет! Но ты же не всегда сможешь быть рядом. Вдруг это нахлынет, когда ты будешь занят или далеко. — И ты думаешь, что сможешь справиться сам? — Я не знаю, но ты же мне поможешь? — я поднял глаза на его спокойное лицо. — Может, так на меня влияет свобода вокруг, но, мне кажется, я должен попытаться. Я этого хочу. — Не все желания нужно исполнять, мальчик мой. Сладость свободы слишком преувеличена. Свобода — это удел сильных. Таким, как ты, всегда нужно быть под присмотром. Глупая вера в собственные силы может привести к трагедии. — Но в легендах герои всегда сражаются и идут вперед. — Герои — да, но разве ты герой? Посмотри на себя, — он указал на моё отражение, кругами расплывающееся в черной воде, — ты хрупкое сокровище. Мы же уже говорили об этом. — Тогда какова моя роль? — я заглянул в отражение моего лица. Из морской бездны на меня смотрел испуганный трясущийся человек, худые руки которого пребывали в постоянном движении, будто ища поддержки и помощи. Он был совершенно не похож на того я… каким я себя ощущал и помнил. — Неужели я должен просто ждать, пока меня спасут? — Зачем ты снова возвращаешься к этой теме? — ветер усилился, волны забили о борт, разбивая мое отражение. — Даже Нептуну не нравятся твои речи, — с раздражением упрекнул он, — снова и снова один и тот же пустой разговор. Сейчас ты опять начнешь просить меня сделать тебя сильнее? Опять начнешь говорить про эти проклятые Фивы, или Афины, или Аргос? Куды ты хочешь сбежать от меня на это раз?! Сколько можно? Неужели я так много от тебя прошу? Ты можешь просто быть счастлив? Улыбаться, когда от тебя этого просят, и выбросить из головы эти идиотские мысли? Почему ты вечно недоволен?! Я дал тебе всё, чтобы ты мог спокойно меня любить и хотеть быть рядом, а ты упорно говоришь и говоришь о том, что бы ты делал без меня! — Но я... я же только хотел... чтобы ты меньше переживал, — судорожно пытаясь понять, чем я расстроил Калисто, я перебирал в памяти наши беседы, но никак не мог вспомнить, о чём он говорит. Разве я когда-то уже говорил подобное? — Прости меня! Я больше так не буду! Мне всё нравится! Я очень сильно люблю тебя! Я счастлив! — я подошёл ближе, обнимая его. Ища губами, солёные губы. — Почему? — в его глазах читалась обида. — Я думал, в этот раз будет иначе, но ты упорно продолжаешь быть не таким, каким должен! Забудь! — на мгновение мне показалось, что мысли путаются. — Погода портится. Отойди подальше от борта. Не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. Я огляделся по сторонам, будто ища, за что зацепиться взгляду. Я был расстроен, но не мог понять, почему. Внутри меня всё кипело. Только что, всего секунду назад, небо было чистым. Звёзды любовались собой в зеркале моря. Сейчас же меня окружал тартар! Ветер рвал парус, волны били, казалось, со всех сторон. Калисто посмотрел на меня, будто хотел что-то ещё сказать, и, отпустив мою руку, направился к капитану. Судно мотало из стороны в сторону. Поднялись волны. Корабли в то время были очень приземистым и лёгкими. Вода залила палубу. Я вновь почувствовал себя в ловушке. Выхода нет! Ища единственное спасение, я бросился к Нему. Но в этот момент палуба накренилась, и новая волна хлынула мне в ноги, утягивая за собой. Меня протащило по мокрым доскам, кровь смешалась с водой. Я попытался схватится за бортик, но пальцы не слушались.Шторм оказался сильнее. Наверное, нужно было бороться. Наверное, нужно было кричать. Наверное, я бы смог остановить свое бесславное падение. Но я усвоил урок. Моя задача — ждать спасения. Сам я ни на что не способен. Волна лизнула борт корабля в последний раз, унося меня следом. Нам не нужно дышать. Нам не нужно бояться. Нам не нужно жить. Я видел, как отдаляется небо. Я хорошо плавал, но зачем бороться, если победы всё равно не добиться. Меня утаскивало на дно. Калисто обещал всегда быть рядом. Неужели даже его скорости не достаточно, чтобы спасти меня? Он ведь мог удержать? Не дать мне упасть? Мог? Перед тем, как надо мной сомкнулись чернильные воды, мне показалось, что я вижу его лицо. Он спокойно смотрел, как меня утягивает в бездну… и ждал. Он был прав? Моя роль в том, чтобы молить о спасении? Для этого я был создан? Бездарный, никчемный, жалкий слабак? Не хочу! Только не в этот раз? А сколько раз такое уже случалось? Я закрыл глаза и позволил воде забрать меня.