Ты неси меня река

      В себя он приходил весь мокрый от пота и слез, кутаясь в кофту с плеча Хозяина и ловя его руки. Буквально выползал на его голос и ласковые поглаживания, чувствовал разрывающую мышцы боль от синяков и снова скатывался в паническую дрожь и спасительное ничто. Пожалуй, если бы Александр не проявил к нему участие, не усадил на колени, укачивая, как маленького, нашептывая спокойным голосом что-то успокаивающее, он бы так и остался в своем вакууме, где только боль, страх и ни единого светлого лучика. Он бы не плакал теперь, почувствовав, что теперь это можно, не улыбался странной кривой улыбкой и не дышал так часто и глубоко, будто это последний раз, когда ему в принципе доступен кислород. Он бы наверняка умер по-настоящему, если бы Хозяин не остановился так вовремя и не хвалил его теперь за то, что он такой смелый и выносливый. А так отделался лишь легким испугом и воспылал еще большей любовью, самой настоящей щенячьей преданностью к Хозяину.       Нику хотелось обниматься, и он лез Александру под майку, не тратя время на то, чтобы спросить разрешение, целовал везде, где только мог дотянуться, и купался в эйфории, получая ласку в ответ. Его только что чуть не убили, и он почти поверил в то, что окончательно доконал Хозяина и тому уже не жаль поддаться гневу с топором в руках, но — обошлось, и за этот крутой эмоциональный вираж Ник хотел подарить Александру целый мир. Еще недавно мучаясь от тематического голода и вынашивая план, как бы нарваться на хорошую порку, он и представить не мог, что его Хозяин может и вот так: запредельно страшно и жестоко, очень остро и опасно, но все же бережно. Синяки ладно, они пройдут, а этот взрывной опыт Ник будет лелеять в своей памяти еще долгие годы — он уже сейчас это понимал, поэтому ластился к Хозяину, как котенок, болтая обо всем, что только приходит в голову, без разбора.       Александр в ответ лишь тихо посмеивался и никак не комментировал, и Ник был даже благодарен, что его горячичный бред не воспринимают всерьез. Ему нужно было до конца прийти в себя, выползти из глубин подсознания и заново научиться контролировать себя, свои мысли и в особенности язык. Этот предательский орган стал уж слишком подвижным и выбалтывал все его тайны. Например то, что несмотря на все договоренности и очерченные границы, все равно поверил, что останется без ног, и что еще хуже — эта мысль показалась ему невероятно возбуждающей. Он с самым серьезным на свете видом рассуждал о том, как классно было бы отрубить ему что-нибудь в назидание, хотя бы пальчик, а Хозяин поддакивал ему, лишь наполовину в шутку размышляя о том, как это можно было бы осуществить с минимальной травматизацией.       Они оба знали, что этого никогда не будет, Ник и не заикнется о таком в более трезвом рассудке, а Александр не возьмет на себя ответственность за непоправимые повреждения. Но мечтать, пока они оба немного невменяемые, им никто не запретит. Некому услышать и припомнить в самый неподходящий момент, эти мгновения только для двоих, когда Ник еще не до конца очнулся от своего нижнего кайфа, а Александр, чутко проконтролировав, чтоб с его сабмиссивом все было впорядке, осмотрев раны и обработав все, что необходимо, сам расслабился и даже поплыл, правда Ника все равно сжимал в объятиях с бескомпромиссной силой, как бы намекая, что хватит уже бегать, устал играть в догонялки. И Ник, наконец насытившись мучениями, остался крайне доволен последним экшеном и сам был не настроен на продолжение войны.       Он теперь любил своей безумной, доходящей до крайности, любовью, и никакая противная боль от глубоких гематом не могла его отвлечь от плеч и особенно шеи любимого мужчины, которая пахла таким родным горьким запахом. Как тридцать лет назад душился какой-то невыносимо дешевой дрянью, так и теперь не изменял себе, только сейчас, после целого дня на природе, аромат притупился, стал уже не таким резким и больше смешался с естественным запахом тела, потом, лесом и гарью. Ник чуть не пищал от восторга, ласково покусывая все изгибы и ямочки, до которых только мог дотянуться. Александр даже не возмущался, он выглядел настолько довольным тем, как прошел предыдущий экшен, что такие мелочи, как засосы по всему торсу, его не особенно волновали. Ника изредка оттаскивали за шкирку, чтоб совсем не терять контроль, но в остальном давали свободу выражать свое «спасибо» любым приятным ему способом. — Пойдемте в палатку? — шепнул он, отцепившись от ключицы Хозяина и тут же зализывая покрасневшую кожу со следами зубов. — А ты в состоянии идти? — беззлобно посмеялся Александр, без удовольствия пытаясь подняться на ноги. Они как закончили развлекаться на земле у костра, так и упали кэриться на подстилке, которую Хозяин притащил вместе с аптечкой. — Да я нормально, мне хорошо, — заплетающимся языком проблеял Ник, переворачиваясь на четвереньки. — Я вижу, как тебе хорошо, — хмыкнул Александр и без дальнейших комментариев протянул своему нижнему руку, помогая подняться. А затем ловко и все так же молча защелкнул браслет наручников на его запястье и тут же второй на своем. — А это зачем? — Ника это действие мгновенно отрезвило. Он думал, что они оба уже выжаты в край и не способны продолжать, а теперь с ужасом предвкушал, насколько сложной будет для него эта ночь. — Чтоб не убежал от меня среди ночи, — без тени улыбки пояснил Александр. И когда Ник обиженно поморщился, продолжил: — Кто знает, что тебе еще в голову взбредет. — А… — Ник чуть не выдал неуважительное «а тебе?», что грозило бы ему наказанием прямо сейчас, без всяких скидок на общее разбитое состояние. — А я больше не хочу от Вас бегать, у меня развился стокгольмский синдром, и теперь я хочу обнимашек, — быстро нашелся он, прыснув от своей же шутки. — Стокгольмский синдром… — повторил Александр, посмеиваясь. — Я тебя обожаю! — признался он, обнимая Ника закованной рукой, чтобы проводить в заранее установленную палатку.       Ник слегка поморщился от того, как металл неприятно потерся о кожу, и сразу подумал о том, как они будут спать в наручниках — к утру запястье сотрется в кровь. Но промолчал, потому что решил, что Александр знает, что делает. Нику не привыкать к подобного рода ранам, у него и после поездки на машине в наручниках остались красноречивые следы на обеих руках — не страшно, заживет. Спасибо уже за то, что не привязанный цепями к дереву под открытым небом заночует. Да и быть прикованным к любимому как-то даже символично. На практике, конечно, создаёт массу неудобств, но ради романтики можно и потерпеть, поэтому Ник решил сдержать все свои «но», и как только лёг в двухместный спальник, тут же постарался подползти поближе к Хозяину, чтоб продолжить то, что они начали в афтеркеире.       Он давно заметил, что стоит только подумать о том, что тебя отпустило, как тут же накрывает с новой силой. Сначала усвоил эту неочевидную истину в контексте наркоты, и теперь, под всплеском гормонов после экшена, находил только подтверждение этому правилу. Только что довольно бодро разговаривал с Александром и даже умудрялся острить, но стоило снова оказаться в его объятиях, как его тут же потащило в гипертрофированную нежность к своему мучителю. Ну точно стокгольмский синдром, или же что-то сродни ему, но в данную конкретную секунду для Ника не существовало ничего роднее и любимее Хозяина, который отвечал ему такой же страстью. Они целовались, кусались, хватали друг друга подрагивающими пальцами до синяков — и если Ник чуть играючи, то Александр по привычке всерьез, против воли утаскивая нижнего на новый раунд экшена. — Можно отсосать Вам, Хозяин? — нашелся Ник, чтоб аккуратно увести ласки в более спокойное русло. Он чувствовал себя обессиленным, и пусть его продолжало мазать после сессии, разум подсказывал ему, что больше мазохистского удовольствия он не потянет, пора обратиться к своей сабмиссивной стороне. — Вот ещё. Чтоб ты мне член отгрыз? — фыркнул Александр, придерживая уже радостно поползшего вниз Ника за ошейник. Он очень строго недоверчиво сощурился, и Ник поспешил помотать головой. — Я больше не буду кусаться, честное слово. И буянить больше не хочу, правда-правда, — со всей убедительностью залепетал Ник, прекрасно понимая, почему ему теперь нет веры. Сам малейшее снисхождение к себе воспринимал как повод показать характер, и теперь закономерно получил строгого Хозяина с железной хваткой. — Я так Вас хочу, Хозяин. Отымейте меня в рот, пожалуйста-пожалуйста, — заныл он, пока Александр не успел сказать свое твердое «нет», с которым уже не получится поспорить. — Только попробуй… Вот только попробуй даже коснуться зубами — я тебе их выбью. И я сейчас не шучу, — со всей серьезностью пообещал Александр, хватая Ника за горло.       Тот замурчал, совсем как котенок, и прикрыл глаза, пока полз вниз, попутно задирая Хозяину футболку и зацеловывая еще и торс. Очень нежно, запретив себе даже думать о легких укусах, чтобы ненароком не спровоцировать. Ведь и правда зубы выбьет. Сам поставил — сам и выбьет, делов-то. Так что Ник сегодня очень ласковый, осторожный и во всем послушный жесткой ладони, которая от шеи перебралась в волосы и, больно схватив у корней, стала направлять все действия. Ник сжал запястье Александра, чтобы тот так не дергал наручники, причиняя боль им обоим, и тихо заныл, свободной рукой пытаясь быстро расстегнуть ширинку, пока его прижимали носом к низу живота. Кожа там была совсем горячей и пахла терпко, и Ник тут же вылизал ее дочиста, предвкушая твердый член Александра на своем языке.       От этого пальцы Ника дрожали, и он не сразу смог нащупать пуговицу, мысли путались. Александра это злило, он нещадно тянул волосы, заставляя Ника прижаться щекой к своему паху — так страстно, что уже от одного этого движения можно было кончить. И когда Ник наконец справился с застежкой, уже чуть не рычал от собственного возбуждения. «Чуть», потому что боялся показаться агрессивным и заработать удар в челюсть, только не сейчас. Порка топором отлично его успокоила, и теперь в дополнение к ноющим ягодицам хотелось нежности, ласки и власти. Перечить не хотелось, только послушно открывать рот, впуская в себя головку, скулить, обводя ее языком и, чувствуя бескомпромиссное давление на затылок, проглатывать глубже. Все это Ник мастерски и проделал — рвотный рефлекс у него атрофировался еще лет десять назад, и теперь горловой минет давался ему без каких-либо сложностей.       Он не смел отстраняться, смыкать губы и тем более даже задумываться о применении зубов — он сейчас был инструментом, той самой резиновой куклой, которую можно в любом удобном темпе насаживать на член. Сам попросился, чтоб его отымели, и теперь отрабатывал по полной, максимально расслабляя горло, чтобы мягко и мокро принимать в себя твердый, как камень, ствол до основания. Дыхание затруднялось каждый раз, когда приходилось брать глубоко, и Хозяин играл на этом, превращая обычный минет в экшен с асфиксией. Он буквально душил Ника своим членом, крепко удерживая за волосы, а тот изо всех боролся с собой, чтобы не сопротивляться и в результате случайно не причинить боль Александру. Он пытался расслабить горло, чтобы не давиться, выключить панику и успокоить сорвавшееся с ритма сердце, но воздуха все равно не хватало, становилось дурно.       Александр и не думал его жалеть: удерживая за волосы одной рукой, второй давил на нижнюю челюсть, не позволяя закрыть рот и сглотнуть вытекающую слюну, да и в принципе проявлять хоть какую-то самостоятельность. Его имели, как игрушку: жестко и не обращая никакого внимания на реакцию. Мнение Ника, какое-либо «хочу» перестало существовать ровно в тот момент, как попросил отыметь себя в рот — именно в такой формулировке, и теперь ни капли не жалел о том, что Хозяин в точности исполнил его просьбу. В глазах Ника стояли слезы, в голове гудело от недостатка кислорода, а в горле першило от необходимости раз за разом проглатывать член Хозяина в каком-то совершенно диком темпе, но он справлялся. Ни разу не закашлялся и не использовал стоп-жест, хотя много раз был близок, особенно когда Александр удерживал его насаженным по самые гланды особенно долго, и тогда Ник всерьез думал, что потеряет сознание от удушья. Ничего, обошлось. Никто ведь еще не умирал от орального секса (хотя Ник в моменте готов был поверить в то, что станет первым таким везунчиком).       Александр потянул его за волосы вверх, снимая с члена, позволяя целовать только головку, и Ник тут же быстро задышал, пытаясь с лихвой компенсировать минуты без воздуха, однако не забывая и о своей главной обязанности — сделать приятно Хозяину. Целовал, водил языком и сосал так, что сам чуть не кончил, только представив, какие ощущения испытывает в этот момент Александр. Тот явно сдерживался, чтоб максимально растянуть удовольствие и себе, и нижнему: то совсем отстранял от члена, заставляя тянуться языком и словно выпрашивать разрешение коснуться, то позволяя ласкать только яйца, предупреждающе сжимая нижнюю челюсть, удерживая Ника от глупостей, то проделывал что-то совсем пошлое, избивая вставшим членом по щекам — все это Ник скорее терпел и с довольным стоном облегчения раскрывал рот пошире, когда ему наконец позволяли нормально насадиться, даже зная, что за этим последует приступ удушья.       Страх, унижение, и полное подчинение воле Хозяина затопило собой все существо Ника. Он хотел быть использованным, успокоиться наконец и не думать, только стараться делать приятно, чтобы показать, что порка действительно вправила ему мозги и он теперь шелковый, самый ласковый и умелый любовник, который еще пригодится Александру не только для того, чтоб попытаться убить. Его можно медленно насаживать на член, не опасаясь, что укусит, ловить потрясающие ласки губами и языком и удерживать ствол в горячей панически сжимающейся глотке так долго, как только захочется, до судорог и темных точек перед глазами. Ник хоть боялся и задыхался, не в силах подавить рефлекторно сопротивление, все равно не слабо заводился от этих действий и тематически, и сексуально. Его крыло гормонами как саба, и при этом собственный стояк уже болезненно ломило без стимуляции.       Ник уже, не сдерживаясь, стонал, особенно зная как приятны голосовые вибрации во время минета, но не смел даже коснуться себя, не то что сделать малейшее движение для своего удовольствия. Все внимание Александру, только так, как ему нравится, для его оргазма — сейчас, когда рот Ника служит секс-игрушкой для Хозяина, у него нет права думать о том, как бы скорее кончить самому — это он чувствовал и боялся даже намекнуть на то, что ему тоже нужно внимание. В конце концов, у мастурбатора не спрашивают, каково ему выполнять свои функции, и не проявляют к нему ответных ласк. А Ник к тому моменту, в очередной раз задыхаясь от члена Александра глубоко в глотке, чтобы не дергаться, так глубоко провалился в деперсонализацию, что воспринимал себя не иначе как просто телом с дыркой — Александр сделал все, чтобы выбить из него остатки мыслей и низвести всю активность к раскрыванию рта и проглатывающим движениям. Дыхание ему в данный момент не нужно, а о болезненно пульсирующем без разрядке пенисе и говорить не следует, про него вообще можно забыть.       Никакой ванильной взаимности, только сексуализированное насилие, изнасилование прямо в рот, пока Ник пищит, захлебываясь в собственной слюне, и делает все возможное, чтобы приблизить оргазм Хозяина. Ему было и плохо от вечного недостатка воздуха, он хотел, чтобы это Александр наконец кончил и это все как можно скорее прекратилось, но одновременно его так плавило от беспомощности, от статуса даже не раба, а неодушевленной вещи, от собственного болезненного стояка, который колом прижимался к животу, а его нельзя было даже коснуться, от своего приглушенного голоса и стонов Александра в унисон — все это усиливало противоречие и скорее склоняло к тому, что лучше задохнуться во время глубокого минета, но не дойти до какого-либо финала. И все же даже в этом его мнения никто не собирался спрашивать: его в очередной раз сняли со ствола и успев бросить только яростное «глотай!» излились так же в рот. Ник вылизывал подрагивающий член Хозяина абсолютно на автомате, не до конца даже понимая, что это все. — Я Вас люблю, я Вас обожаю, как же это охерительно, блять, — бормотал он едва ли связно, покрывая поцелуями лобок и мошонку, и чуть не плакал, когда его, не церемонясь, оттащили за волосы. — Только не говори мне, бестолочь, что кончил без разрешения, — рыкнул Александр, поднимая Ника выше, на уровень своего лица. Тот только замотал головой, не открывая глаз. — Хочешь? — спросили его, переворачивая на живот и крепкой рукой нащупывая все еще стоящий член. Ник только взвизгнул, когда Хозяин резко сжал его у основания, и снова замотал головой. Он ничего не хотел, игрушка в принципе не может ничего хотеть. — Все равно кончишь. Лижи, — властно бросили ему, прижимая к лицу раскрытую ладонь. Ник без вопросов подчинился, функция у него теперь была такая — сосать и лизать по приказу. — Не обязательно, — простонал он, когда Хозяин снова сжал его член, теперь уже мокрой от слюны рукой. — Я твоего мнения не спрашиваю, раб. Хочу увидеть, как ты кончаешь. Давай сам, в мой кулак, но медленно. Спустишь, когда разрешу, — тоном, не терпящим возражений, приказал Александр, и Нику пришлось подчиниться.       Лежа на животе, он стал двигать бедрами, совершая осторожные, а после властного «Медленнее!» еще более протяжные, невозможные для такой силы возбуждения, фрикции. Кулак Александра был крепким и влажным, таким приятным, что Нику хотелось больше, активнее и резче, но приходилось еле шевелиться, растягивая процесс, скулить и выть, подчиняясь приказу. Он вообще не помнил, когда в последний раз сам двигался и тем более трахал что-то, кроме подушки под бедрами, пока сзади в него вколачивался Александр — за всю свою сознательную жизнь Ник ни разу не был сверху, это было для него что-то абсолютно новое и чуть ли не противоестественное, но ему уже сказали, что он раб и его мнение никому не интересно. Ему приходилось заниматься самоудовлетворением об кулак Хозяина, хныкать и рефлекторно пытаться ускориться, но каждый раз натыкаться на властное «нет» и сбавлять темп до совсем не подталкивающих к оргазму покачиваний.       Это была настоящая пытка, хуже, чем даже если бы его пенис оставили без внимания, запретив кончать — он бы понял. Чего он не понимал, так это зачем Александру смотреть на то, как нижний совершает неумелые фрикции, словно какой-нибудь щенок об ногу хозяина, и при этом скулит тоже совсем как щенок, еще и чуть не плачет, не зная, то ли умолять позволить ускориться, то ли закончить это унижение. Ник, еще недавно изнывающий от своего оставленного без внимания стояка, теперь чуть ли не молился на то, чтобы Хозяин к чертям отрезал ему член и больше никогда не вспоминал о том, что он у него в принципе когда-то был. Он не просил оказываться сверху, особенно после экшена, который должен был закончится афтеркеиром: поглаживаниями, обнимашками и разговорами о том, какой он послушный мальчик, а не вот этой попыткой выдоить из себя оргазм под указку Александра. — Ритмичнее, малыш, ритмичнее… Вот так, можешь чуть ускориться, но делай это размереннее. Раз, раз, раз… Представь, что я тебя трахаю сзади — станет легче. Я же не наказываю тебя, наоборот, воспринимай это как поощрение, — говорил он с явной издевкой, чуть сжимая кулак. — Нахер…. такие…. поощрения, — ныл Ник, и не думая придержать язык за зубами. Происходящее казалось ему таким сумасшедшим бредом, что и возможное наказание не останавливало его от выражения возмущений, все равно даже самая жесткая порка после такого воспримется им не иначе как с радостью — по крайней мере не будет так активно ломать его мозг. — Кончай, — бросил Александр вместо ответа, и Ник, несмотря на то, что ему казалось невозможным кончить в таком положении, спустил как по команде, а после послушно вылизал испачканный кулак. — Никогда… никогда больше так не делайте, — заныл он, перекатываясь под бок Хозяина и пряча лицо в его плече, лишь бы не смотреть в глаза после такого позора. — Хорошо, я приму к сведению, что тебе это очень не понравилось, — хмыкнул Александр, без лишних пояснений указывая Нику на его место: обслуживать все желания Хозяина, пусть и такие сумасшедшие. Не в том он положении, чтобы ставить условия. Не было у него в табу верхней позиции, да и после этого раза не появилось, просто мерзко стало от этого действия и гадко. И уж никак не тянуло на поощрение, несмотря даже на оргазм. — Спасибо, — все равно поблагодарил Ник, целуя Александра в плечо, и замурлыкал, когда тот накрыл их обоих откинутой в порыве страсти частью спальника. День до этого хоть и был жарким, но ночь наступила непривычно холодная, и голый Ник незаметно для себя успел еще как замерзнуть.