Ты неси меня река

      Ник так устал за предыдущий день, что когда услышал сигнал будильника, понял, что черта с два он сейчас встанет. Не-а, ни под каким предлогом, а поскольку Александр был полностью с ним солидарен, тихо матеря противный сигнал, то тем более не нужно подниматься в ту же секунду. Лучше дотянуться до мигающего всеми цветами смартфона, щурясь от рези в глазах, сделать свайп по экрану и закинуть телефон под подушку, где он уже не сможет потревожить их сон. И вообще, у них выходной, какие вообще могут быть будильники? С этими же мыслями Ник мгновенно провалился обратно в дремоту, когда Хозяин сгреб его в свои объятия. Конечно, было бы лучше подняться раньше и приготовить на них обоих завтрак, но кожу на правом запястье сильно жгло от издерганного во сне браслета наручника, а значит, деваться все равно некуда. Пока Александр их не расцепит, Ник и на шаг от него не отойдет.       Понимание этого трансформировалось внутри Ника в невнятный сон о другом эпизоде из жизни, когда он по прихоти Хозяина тоже был прикован к одному месту и не имел возможности освободиться. Тот раз закончился обоюдным дропом и теперь вспоминался не то чтобы как кромешный ужас, но определенно без должной ностальгии, поэтому и сон об этом имел привкус гнилостной тревоги. Он устал, перевозбудился и как следует не отдохнул из-за того, что Александр постоянно дергал наручники ночью, чем вытащил из его подсознания такое неприятное воспоминание — от всего этого сердце было не на месте и хотелось поскорее проснуться, но в то же время жаркие объятия любимого душили, не позволяя очнуться от липкого кошмара.       Когда Нику все же удалось на силу разомкнуть веки, от дневной жары болела голова и все тело ныло, устав без движения. И только спустя пару минут, после того как получилось совладать с головной болью, до Ника стал доходить весь ужас ситуации. Вспомнил и опрометчиво выключенный будильник, и вчерашний вечер, и вообще чуть не вся жизнь пронеслась у него перед глазами, когда он подскочил и в панике попытался найти хотя бы телефон чтоб подтвердить время. Александр на его резкие движения среагировал мгновенно, захватив в крепкие объятия и постарался укачать, как потревоженного кошмаром ребенка, но Ника это только больше напугало, и он стал вырываться ещё яростнее, чуть не колотясь от ужаса. Он просто не мог поверить, что такое могло произойти, только не сегодня. — Я пропустил таблетки! — пискнул Ник, предвкушая, что Хозяин за это с ним сделает. Убьет. Сначала наорет за фатальную безответственность, а потом все равно убьет. — И что? — фыркнул Александр, снова сгребая Ника в объятия для его же блага — бережно, но с непоколебимой силой, словно санитар в психбольнице. — Их надо пить по часам — вечером и утром, в восемь. А сейчас уже день, а я пропустил, и эта дрянь во мне размножилась, и теперь нельзя практиковать ни кровь, ни секс, — быстро забормотал Ник, испуганно жмурясь. — Ну или если у тебя есть презервативы… — На кой черт мне брать презервативы на выходные с тобой? — фыркнул Александр с посылом «ты что, идиот?!» Ник и сам понимал бредовость своего предположения: они лет десять как не пользовались контрацепцией в паре и в таком случае зачем иметь ее при себе. — Прости, пожалуйста, я все испортил… — заныл Ник в отчаянии. Боялся даже не гнева Александра, а его разочарования. Еще вчера его хвалили за то, что подумал о лекарствах, и надо же было так облажаться уже следующим утром… — Пойдем накормим тебя таблетками и каким-нибудь завтраком, без паники, — смягчился Хозяин, почувствовав, как дрожит и готов чуть не грохнуться в обморок его нижний. — Накосячил — бывает, ничего страшного не произошло, — бормотал себе под нос он, отыскивая в кармане брошенных в угол палатки штанов ключ от наручников. — Кровь и секс нельзя, — повторил Ник ему в тон, протягивая саднящее исцарапанное металлическим браслетом запястье. От вида красных полос на собственной коже снова стало страшно. — Дашь мне пластырь залепить? Сам только не трогай, пожалуйста, — бормотал он, второй, целой, рукой стараясь закрыть свои раны, совсем забыв о том, что и на груди у него все исчерчено царапинами от топора. — Прекратил мне «тыкать», и не смей указывать мне, как с тобой обращаться. Я услышал про ВИЧ, остальное — лишнее, — сказал как отрезал Александр, наконец справившись с наручниками и, придирчиво осмотрев содранное запястье, решил не обрабатывать — и так отлично заживет.       Ник, видя такое пренебрежение, тихо кипел, но вслух высказываться не рискнул. Тон у Александра был таким жестким и совсем не терпящим возражений, что Ник седьмым чувством понимал — не время показывать характер. Александр не дурак: прекрасно понимает, чем чреват ВИЧ, и не станет играть с огнем. Ник лишь чудом не заразил его по молодости, и этим подарком судьбы следует пользоваться, не терять просто так. Александр это знает и не рискнет здоровьем ради мимолетного удовольствия, это просто не в его характере. Всегда сто раз подумает, взвесит все за и против и только после этого решится на действия. В моменте может казаться, что он поддается эмоциям (взять хотя бы вчерашние игры с топором), но в действительности он сто раз прокрутил эту сцену в своей голове и до последнего миллиметра отмерил необходимое воздействие. И сейчас будет так же.       Ник верил и потому после приема необходимых таблеток без лишних пререканий принялся за готовку завтрака. Его совсем отпустили с поводка, позволив самостоятельно шариться в багажнике машины в поисках нужных продуктов и даже пользоваться по необходимости ножом — все равно бежать он никуда больше не хотел, да и не мог. После вчерашнего все его тело было как будто ватное и голова гудела от недосыпа, откровенно хотелось обратно в постель, но его гнали заняться готовкой, а кто он такой, чтоб перечить Хозяину. Пришлось мелко резать остатки вчерашнего шашлыка и, добавив к нему овощи и соус, завернуть в лаваш, сделав нечто вроде ленивой шаурмы — вкусно и сытно. Напрягали его лишь стесанные запястья, которыми в процессе работы он панически боялся коснуться еды, настолько был силен страх случайно заразить Александра.       Поэтому когда тот вслед за похвалой за вкусный завтрак вдруг полез к нему целоваться, Ник с визгом отпрянул, не вполне отдавая себе отчет в том, что творит. Пунктик по поводу своей заразности так плотно сидел в его голове, что каждое свое движение, каждый чих он старался контролировать, а тут сразу и поцелуй, причем в любимой манере Александра с лёгкими покусываниями, и Ник запаниковал, вырываясь уже совсем не понарошку. Его конечно удержали за затылок, вцепившись пальцами у корней волос, но тоже совсем не играючи, очень пугающе по-настоящему, и теперь Ник дрожал, как осинка, ожидая, что будет дальше. Он не имел права говорить «нет» и вырываться — за что сейчас и поплатится. — Это что такое было? — строго спросил Александр, все еще удерживая нижнего за волосы. Ник в ответ только зажмурился, ему нечем было оправдаться. — ВИЧ с поцелуями не передается, — добавил он с большей сталью в голосе. — Но если у меня в слюне много вируса, а у тебя во рту мелкие ранки… — начал лепетать Ник первое, что пришло ему в голову, и тут же замолк, когда Александр агрессивно тряхнул его, как бы приводя в чувства. — У тебя не может быть много вируса, он не размножится за час, — проворчал Хозяин, наконец отпустив волосы. Ник тут же втянул голову в плечи. Сердце подсказывало ему, что сейчас стоит покивать и заткнуться, но он боялся за здоровье Хозяина больше, чем за свою шкуру, поэтому, стиснув зубы, продолжил. — Все равно не стоит, — еле прошептал он, чувствуя, как связки сводит от ужаса.       Он не должен перечить Хозяину, никто не просил его ценного мнения по вопросу распространения ВИЧ-инфекции, да и поучать Верхнего — последнее дело. Но Ник боялся, его внутри чуть не трясло от одной мысли, что он может заразить Александра и обречь его вот на это: пожизненная терапия и постоянный страх за то, что не дай бог заразишь кого-нибудь. А если на его работе в ментовке узнают про положительный ВИЧ-статус, то что тогда будет? Всю жизнь проработал в отделе по контролю за оборотом наркотиков, при этом жил с наркоманом и заразился от того же наркомана. Это стыдно. Ник всегда будет ненавидеть себя за то, что творил по молодости, но больше за то, что умудрился где-то схватить эту неизлечимую дрянь, а теперь не справился со своей единственной задачей — пить таблетки по часам, чтобы не стать заразным. В первый за долгое время выходной, который должен был стать только их, он умудрился так облажаться. — Вот давай ты не будешь мне рассказывать, что стоит делать, а что нет, — рыкнул Александр, едва сдерживая гнев. — На время исключим незащищенный секс и практики с кровью. Найф только без порезов и… — стал рассуждать вслух он, чтоб успокоить своего нижнего, но тот снова не смог удержать язык за зубами. — Найф вообще не надо, ты можешь порезать, — перебил Ник, тут же закусываю губу. Он перечит, еще и вставляет свое слово поперек слову Хозяина — это конец игры. Неуважительное «тыканье» не в счет, он давно вышел из роли. — Если я не захочу, я не порежу, — сказал, как отрезал, Александр, и сжал губы в тонкую линию. Он весь внутри кипел, на лбу вздулась жилка, но он старался сохранять спокойствие и по крайней мере не орать, чувствуя, что его нижний и без того на грани истерики. — Это может произойти случайно, — все не унимался Ник, хотя каждый раз чувствовал, что пора закрыть тему. Он и сам не знал, чего добивается, в конце концов дело даже не в найфе и гипотетической возможности порезать, не это камень преткновения, а само его нахождение рядом с Александром. Он бы предпочел изолироваться где-то на ближайшую неделю или две, пока не сдаст анализ на вирусную нагрузку и врач не скажет, что теперь точно можно не бояться заразить близких. — Знаешь что… — гаркнул Александр как начало длинной, полной гнева тирады, которая однозначно должна прочистить Нику мозги. Но сам себя остановил, прикрыл глаза и коротко выдохнул, мгновенно взяв себя в руки.       Вместо пламенной речи пошел собирать пустые бутылки и складывать их в пакет, пока Ник стоял и не мог двинуться с места, просто не представляя, зачем все это. Убираться — это прекрасно, после себя мусор на любимой полянке оставлять — то еще свинство, но это работа Ника. Никогда Александр не занимался бытовыми делами, это было ему скучно и вообще не царское дело, допустимое лишь когда Ник валяется в сабспейсе и не может даже два плюс два сложить, не то что координировать действия. Сейчас же он вполне способен помочь, он даже дернулся собирать со стола грязные салфетки, но на него быстро шикнули, сказав не путаться под ногами. Ник снова замер, внутренне каменея от ужаса. Казалось, это конец, Александр больше не считает его своим нижним и прямо сейчас повезет в город — конец их долгожданному отпуску.       Ник дрожал, но терпеливо ждал, пока Александр, покидав несколько бутылок в пакет, брал топор и обухом разбивал его содержимое в мелкую крошку. Ник боялся даже вздохнуть лишний раз, чтобы картинка, кажущаяся нереальной, какой-то страшной шуткой, не обрела краски. Будут порезы осколками стекла, их Александр с удовольствием загонит под кожу и даже слушать ничего не станет про инфекцию. Ник зажмурился. Он не хотел смотреть, но слышал звон, когда Хозяин клал пакет на землю, и шуршание, когда расправлял его. Затем скрип пододвигаемого складного кресла — вот и место экзекуции. Ник распахнул глаза и тут же их закрыл, в горле застряло бесполезное «пожалуйста». Никто не будет его слушать, никаких табу. — Подойди сюда, — позвал Александр пугающе спокойным тоном. Ник лишь коротко помотал головой, все ещё жмурясь. — Я сказал сюда подошел! — гаркнул он с раздражением. — Нет! — взвизгнул Ник, сам удивляясь своей смелости. — Либо ты, бестолочь, сейчас же подходишь сюда и садишься в кресло, либо снимаешь ошейник и пиздуешь нахуй, — медленно-медленно, чуть не по слогам проговорил Александр, чтобы и идиоту стало понятно, что он не шутит. Ник вцепился в полоску кожи на шее и задышал мелко-мелко, ему была невыносима одна мысль, что можно потерять столь дорогую сердцу вещь. Это не просто украшение, а символ их с Александром отношений, и снять его своими руками означает окончательный разрыв. Хозяин не станет его останавливать, примет и простит конец отношений, возможно, даже будет помогать на первых порах обустраивать новую жизнь, но на этом все, финита ля комедия. Не пожалеет, не откажется от своего жестокого условия, если Ник встанет в позу и откажется его выполнять — видно, тот своим отказом слушаться задел нечто настолько важное, что без этого невозможны дальнейшие отношения. И поняв это, Ник, дрожа и глотая слезы, но все-таки уверенно подошел к Александру и сел в кресло, как его и просили. С ужасом посмотрел на то, как невозмутимо Хозяин расправляет пакет с битым стеклом у его ног. — Разувайся, ноги поставь сюда, — гораздо тише и мягче сказал Александр, положив руки на его плечи. — Не надо кровь… — завыл Ник со всей силы цепляясь за руки Хозяина. Ему было все равно на повреждения стоп, даже провести ближайший месяц в инвалидном кресле, пока не заживут глубокие раны на подошве, для него казалось не таким страшным, как контакт своей крови с кожей Александра, когда он будет обрабатывать это месиво. — Не будет крови, — уверенно заявил Александр, кивая на ноги, как бы намекая, что теряет терпение и если Ник сейчас же не снимет сандали и не поставит ноги на стекла, он уже своими руками снимет ошейник. — Да как не будет если… — заныл Ник, но все же вытряхнул одну дрожащую ногу из обуви и даже не поставил ее на стекла, а аккуратно коснулся их, напрягая все мышцы, чтоб оставить подошву на весу. — Я сказал, что крови не будет — значит, не будет. Главное делай, как я говорю, и без резких движений, — тише и отчетливее проговорил Александр, наблюдая за тем, как Ник пристраивает вторую повисшую в воздухе ногу рядом с первой. — Я сказал поставить, а не выкобениваться передо мной. Ровно вниз ставишь и фиксируешь, никаких скользящих движений, — инструктировал он, успокаивающе поглаживая Ника по плечам.       Когда стопы коснулись стекла, Ник осознал, что это совсем не больно. Пока не больно. Александр же позвал его не просто так посидеть, он уже поглаживающими движениями переместил руки на колени и надавил, медленно, со вкусом вдавливая осколки глубже в нежную кожу стоп. Ник заорал, не столько даже от боли (по правде говоря, порезы никогда не казались ему такой уж болезненной практикой), сколько от страха. Он вопил и умолял остановиться, снова лепетал что-то про кровь и кричал остановиться, но его конечно же никто не слушал. Ошейник Александр снять уже не угрожал, но с таким усердием давил в колени, что Нику рыпаться было некуда, только окончательно смириться, что вместо ступней у него теперь кровавый пудинг с кусочками стекла. Но и этого его Хозяину показалось мало и, отступив на шаг он строго скомандовал: «Возьми меня за руки».       Ник подчинился. Глотая судорожные всхлипы, сжал ладони Александра, а когда следом услышал: «Опирайся на меня и поднимайся на ноги. Только осторожно, не падай», — ответил только обречённым писком. Его поставят на битое стекло. Если не добровольно, то силой, и он ничего не может сделать поперек этого. Снять ошейник невозможно — это пытка похуже, чем даже если бы Александр его этим стеклом ещё и накормил. Он его Верхний, его опора, его жизнь. Черт, да лишиться жизни для него не так страшно, как разочаровать Александра, и поэтому ему пришлось вцепиться в предплечья Хозяина до побеления костяшек и сначала переместить весь вес на ступни, услышав в ответ оглушительный треск ломающихся под ними осколков, а затем и полностью выпрямиться, цепляясь за Александра как за последний спасательный круг.       Только его глаза, буравящие прямо в душу, твердые, как камень руки, которые ни за что не дадут упасть, и запах родного тела, когда подходит ближе, позволяя обнять за шею и повиснуть, глотая слезы, которые тут же хлынули сплошным потоком. Осколки сильно впились в кожу, в самое мясо, и Ник смирился. Он рыдал, ткнувшись носом в плечо Хозяина и представлял, что стоит в луже собственной крови вперемешку со стеклянной крошкой. Да как он мог так с ним поступить после того, как Ник буквально умолял его обойтись без крови?! У Ника внутри все скрутило от обиды, сердце стало биться где-то в горле, а слезы застыли мокрой пленкой на лице. Без движения боль в ногах притупилась, стала уже не такой интенсивной, но все равно въедливой, как беспокойный червячок в мозгу, который не то чтобы точит, а прямо-таки жрет нервы, доводя до истерики. Боль, а точнее страх заразить Хозяина по капле просачивался в сознание, заполняя его до краев, и тогда Ник орал дурным голосом (благо, глухой лес это позволял).       Александр же выглядел абсолютно довольным. Не переживал за его психологическое состояние, не бросался успокаивать, а со спокойной улыбкой буквально жрал эмоции страха и беспомощности. Ему нравилось. Ник был в ужасе, а ему нравилось, он совсем не думал о том, как потом обрабатывать раны с воткнувшимися стеклами, он будто в один момент сошел с ума и растерял всю осторожность — и от этого Нику становилось еще страшнее. Тот хотел бы умолять прекратить, но это приблизит момент, когда Хозяину придется касаться его крови, возможно, случайно порезаться об осколки самому, и вообще… Ник готов был потерять сознание от боли, да хоть сдохнуть прямо на этих самых стеклах, лишь бы не позволить Александру рисковать здоровьем. Весь в слезах и соплях, колотящийся от ужаса, он не мог сказать стоп, потому что все самое страшное уже произошло, а дальше только хуже. — На меня смотри! — спокойным тоном приказал Александр, схватив за подбородок. Ник поджал губы и как мог замотал головой. — Прекрати истерику, это не так уж и больно, — гораздо более нежно, с тихим смешком заметил Александр, отступая на шаг. Ник с тихим писком опустил голову, но так и не рискнул открыть глаза. — Кровь… — выдохнул он чуть слышно, не понимая, почему должен объяснять Хозяину очевидные вещи. — Нет там крови, — хмыкнул Александр, перемещая руки ему на плечи, чтобы надавить и сильнее вжать стопы в осколки. Ник взвизгнул, но сопротивляться не стал, просто не видел смысла. — Я чувствую! — только вскрикнул он, опустив голову еще ниже. Он чувствовал, что истерика забирает у него последние силы, боль в ногах становится все невыносимее, а к лицу приливает жар, отбивая гулкий набат в ушах. — Ну-ка тихо, держись за меня, не отъезжай, — мгновенно среагировал Александр, хватая Ника под мышки. Тот успел только что есть сил вцепиться ему в плечи, как нашел себя усаженным обратно в кресло. — Все нормально? — спросил Хозяин, похлопывая его по щеке. — Ничего не нормально! — пикнул Ник, тут же закусив губу. Он знал, что будет дальше, и это его пугало до кома в горле и трясущихся в панике рук. — Зачем-зачем… — стал ныть он, когда Александр стал по одной поднимать его ноги и бережными движениями стряхивать с них стекла. — Не трогай, ради бога, не трогай, я сам… — Ты в последнее время слишком дохуя всего «сам», — стал злиться Александр. Ника это мгновенно привело в чувства, и из тупой истерики он весь обратился в слух. — Ты, мелочь, никогда и ни за что не смеешь подвергать сомнению мой авторитет. Ты сказал про вирус, озвучил, что боишься и сегодня надо без крови — и все, остальное тебя ебать не должно, — рыкнул он еще злее, при этом руками продолжил делать все максимально бережно. Взял бумажные салфетки и, намочив их в питьевой воде, стал протирать подошвы — это Ник чувствовал, но боялся даже смотреть в ту сторону, чтоб не видеть крови. — И ты тут же поставил меня на стекла! — возмутился он, чувствуя, как внутри все кипит от обиды. Он просил, он практически умолял, единственный раз в жизни поставил табу — и вот чем все обернулось… — И что? Смотри сюда, крови нет, — на этих словах он показал ему идеально белую, лишь чуть потемневшую от воды салфетку. — Я знаю что делаю, и если ты поставил табу на кровь — я сделаю так, чтоб крови не было. Не ты должен за этим следить. Не смей никогда, ни при каких обстоятельствах лезть на мою зону ответственности, — рычал Александр, отставляя одну, все еще садняющую, но идеально чистую стопу в сторону, чтобы проделать то же самое со второй. — Это просто повезло! Если б стекло воткнулось, ты бы… — заупрямился Ник, отказываясь верить в то, что он такой идиот: рыдал и чуть не грохнулся в обморок, когда никакой реальной опасности и близко не было. — Во-первых, перестал мне «тыкать», бестолочь. А во-вторых, ты либо доверяешь мне, моим навыкам и адекватности, либо снимаешь ошейник. Да, случиться может всякое, никто не даст гарантии, что во время найфа без порезов вдруг не сорвется лезвие. Но если, как ты, любой риск возводить в абсолют и говорить, что если это теоретически возможно, то произойдет обязательно, то зачем вообще практиковать что-либо? — Тон Александра сразу стал очень жестким и холодным, именно тем, которым на полном серьезе предлагают порвать отношения. Нику от этого стало очень больно в душе, в сотни раз больнее, чем стоять на чертовых стеклах. — Пока ты мой нижний, ты отдаешь мне контроль. Ты не думаешь за меня, не пытаешься предусмотреть все вперед меня, ты доверяешь и позволяешь мне делать все, что я посчитаю нужным, в рамках табу. Я и только я несу ответственность за то, что я делаю и как я делаю, и если тебя это не устраивает, если ты хочешь мне порассказывать, что я херово обращаюсь с ножом и обязательно тебя порежу, где не надо, снимай ошейник сейчас. Мне что-то еще доказывать тебе не интересно. — Я никогда этого не сделаю, — ответил Ник тихим сипом. Он много о чем хотел возразить, и, видно, это отразилось в его тоне, потому что после Александр еще больше нахмурился и, закончив со второй ступней, поднялся на ноги. — Нет-нет, я не буду, я так больше не буду! — заорал Ник и мертвой хваткой вцепился в ошейник. — Я верю Вам, верю так, как никому другому, я просто боюсь заразить… я в страшном сне не могу представить, что ты подцепишь от меня ВИЧ, я тогда просто вздернусь… — стал ныть он, потихоньку отползая в глубь кресла. — Если я, по своей глупости, заражусь от тебя, только я буду виноват и сам же окажусь наказан. Ты сказал мне, что пропустил таблетку и сейчас лучше ограничить секс и кровь, — хорошо, я услышал. Остальное — на моей совести, ты не смеешь лезть в мою зону ответственности и думать за меня. Я понятно объясняю? Или повторить это тебе еще раз? — все так же холодно и строго продолжил Александр. — Ты — мой нижний, ты не можешь брать ответственность за своего Верхнего. Ты сейчас пытаешься выйти со мной на равных, если вообще не перевернуть роли, и я пока просто предупреждаю: не надо этого делать, — чуть мягче заметил он, положив свою большую тяжелую ладонь на макушку Ника. Тот чуть не замурлыкал от этого поддерживающего жеста. — Я просто хотел позаботиться… — тихо возразил он, перехватив запястье Хозяина, чтоб сжать его что есть силы, вкладывая в это всю любовь и бесконечную преданность. — Я не просил этой заботы. Еще раз объяснить, почему пытаться думать за меня плохо? — спокойно и уверенно, на правах главного, перебил Александр, продолжая ласково трепать Ника по голове. — Я понял, Хозяин, я так больше не буду. Я умоляю, простите меня за это, правда занесло, попутал берега, — тихо себе под нос забормотал Ник, чувствуя искреннюю вину за прошедшую истерику. — Будем считать, что ты уже наказан стоянием на битом стекле. Выдыхай, — совсем смягчился Александр, подходя ближе, чтобы притянуть голову Ника к своему животу и обнять таким образом, лишний раз подчеркнув роли: Ник — нижний и слабый, во всем подчиняющийся Хозяину.       Он послушно просвистел воздухом сквозь стиснутые зубы. Быть рядом с Верхним, полностью отдаться ему и не думать ни о чем, даже о своей болезни — вот настоящее счастье. Ник стал плакать, его просто прорвало, когда он вдруг осознал, что не нужно нести на себе этот груз, вечно думать наперед и постоянно себя одергивать, потому что пропустил чертову таблетку. Хозяин понимает, он не осуждает и не боится, у него все под контролем, и от Ника требуется всего лишь не путаться у него под ногами со своим ценным мнением. Его любят, его ценят, его прижимают к себе так, будто и не было этой некрасивой сцены недоверия. Ему нужно лишь знать свое место и не выхватывать из рук Хозяина поводья, не пытаться рулить со своей нижней роли — это совсем не дело. Он это понял и теперь млел в руках Александра, позволив себе быть его нижним, ниже некуда.