Свидимся ещё

«Женя? Что?» Она испуганно отшатывается. После его короткой программы они почти не виделись. Виолетта не хотела его избегать, но и встречи не искала. Его яркие глаза, ласковый голос и нежные прикосновения, сопровождавшие сейчас почти каждую их встречу, заставляли вспоминать уже не только сон и тут же смущаться. Она часто задавала себе вопрос: «Что это вообще было?» и «Почему это вообще было?», но ответа найти не могла. Она не пожелала ему ничего лично перед его произвольной программой, лишь отправила короткую смс-ку: «Удачи;)», сразу получила «Спасибо» и осталась на трибунах, молча смотреть его выступление. — Что ты тут делаешь, Жень? — Что ты так двери бездумно открываешь? — Что? А… Я думала Аня. — Не Аня. А если бы тут стоял не я, а маньяк, убийца… журналист! — последнее произносит с особой пугающей интонацией. — А-ха-ха, ну конечно. Проходи, не стой в дверях, — захлопывает дверь. — Так что пришел вообще? — охнув, закрывает рот рукой. — Прости, не вежливый вопрос… Я испугалась просто. — Аня написала, что срочно надо к тебе. Сразу вспоминается, что тут было до прихода парня. Девушка грустнеет: — Понятно. — Что случилось то? — уточняет парень, зайдя в зал и увидев кучу разбросанных салфеток. Виолетта кидается их убирать: — Э-э… Ничего… Абсолютно. — Нет, ну правда, — он протягивает ей пропущенную. — А если правда, то собираюсь сегодня — завтра сниматься с Олимпиады, — тихо отвечает Виолетта, забирая. — Что? — замирает. — Что? — поднимает вгляд. — Пусть достойные выступают. — Что случилось? — Семененко взволнованно подходит к Ясовой. — Ты ещё не знаешь… Не беспокойся, вечером новостную ленту откроешь, там все заголовки будут «Ясову с позором выгнали с тренировки», — прикусывает губу, сдерживая эмоции. Женя обходит девушку, стоящую к нему спиной, и аккуратно берет ее за руки, как тогда, поглаживает пальцами тыльную сторону ее ладони. Ясова вздрагивает. — Выгнали? За что? — обеспокоено. — С тройного флипа упала… — Ничего себе у вас тренерский штаб… У нас за падения не выгоняют, — пытается разрядить обстановку, но не удачно. — Хватит тебе, Жень… Это просто последняя капля была. Меня выгнали вполне справедливо, и поэтому я завтра справедливо снимаюсь, — отводит взгляд. — Олимпийский позор России. — Да успокойся, — аккуратно вытирает с щеки девушки слезу. — Ты моя фаворитка этой Олимпиады. — девушка взволнованно сжимает его ладони сильнее, краснеет. — Ты чудесная фигуристка и никто с этим спорить не посмеет, — окончательно дает ей понять, что она уже никак не сможет скрыть своё смущение. Женя ведёт ее к дивану, усаживает и сам пристраивается рядом. — Да, действительно, тройной прыжок уже прыгнуть не могу, — шепчет Виолетта, пытаясь игнорировать растущую панику. «Я не должна так рыдать перед ним, соберись!» — Да, действительно. У каждого бывают неудачи. — Но не на Олимпиаде, не в пиковой форме, не 2 недели подряд! — она поднимает голову на него и, видя его встревоженное лицо, плач уже сдерживать не может. Наклоняется вперёд, закрывает лицо руками. «Да чёрт возьми! Только бы он меня такой не увидел… Лучше бы вообще не приходил…» — Ну, Виолетта-а-а, — пытается вернуть ее в прежнее положение, но фигуристка не даётся. — Я шла к этому всю жизнь! Я потратила всю свою жизнь ради этого! А в итоге только унижусь на всю страну… — голос дрожит. — Ничего ты не унизишься. — Унижусь, ещё как! После этого карьеру можно просто завершать! — она приподнимается и Женя, пользуясь случаем, обвивает ее руками, обнимая. — Жень… — Вет, тебе надо успокоится, ты не можешь трезво оценивать ситуацию, — парень поглаживает ее по волосам. — Всё будет хорошо. Она замолкает. Пару минут они просто сидят в тишине. — Лет, ты достойна всего самого лучшего. Просто так людей на Олимпиаду не отправляют. Главное показать максимум своих возможностей, — замечает, что ее пальцы нервно трясутся и тянется накрыть их своими. — На твой максимум сейчас. Ты же сама говорила, что главное — погрузить зрителей в историю программы, а не места. — Потому что я не выигрываю. Даже в юниорах нет ничего. Чемпионат Европы — единственная победа. Прошло 2 года, а результатов нет. Я тогда думала, что это только начало и дальше меня ждёт много золота, но нет… — достает одну салфетку из пачки. «Хорошо, что макияж стереть догадалась. Сейчас вообще бы ни на кого похожа не была.» — Ты была права. Ты уже показала свое удивительное катание, завоевала любовь миллионов и покажешь ещё многое, я уверен. Не тебя что-ли называли «парящей по льду»? — Когда-то называли. Сейчас большое внимание скольжению уделяют, у всех оно на уровне. Я не была лучшей в этом и сейчас не лучшая. — Это не только про скольжение. Твой артистизм на льду, сложные дорожки шагов, лёгкость и скорость исполнения элементов… Это все действительно заставляет любить твое катание. Оно другое, особенное. Молчание, а после почти не слышно, как-то секретно, иначе: — Особенное как и ты… — наверное, она и не должна была этого слышать. Сердце пропускает удар, Ясова переводит взгляд на него. Семененко, слегка улыбнувшись, встречает взволнованные глаза, но комментарии не даёт. «И как прикажешь реагировать?» Оба не знают, что сказать. Тишина почти осязаема, но так приятна?.. — Не всем достойным фигуристам достаётся то, что должно. Я не хочу сказать, что другие побеждают незаслуженно… — наконец продолжает парень. — Я понимаю, я каждый раз надеюсь на свою победу и каждый раз не могу занять что-то выше серебра… И… — выдыхает. — Понимаешь, когда тебе с детства говорят, что победа — только золото… Начинает казаться, что ты ничего не можешь. Особенно сейчас. Тогда я сомневалась в этом, но Пекин показал какова я на деле. Это проигрыш. — Лет, если на тренировках не получается, не значит, что не выйдет на соревновании. Она не отвечает. Снова это ощущение. Не выдерживая это молчание, девушка выдает вещь, такую, казалось бы неважную, но сломившую ее до конца: — Только статьи пишут о том, что я худший вариант на игры. — Что?.. Это ты где такое прочитала? На спортс ру? — Семененко наклоняет вперёд, чтобы разглядеть выражение ее лица. — Да я не смотрела на сайт. Наверное. — отворачивается. «Это даже звучит глупо!», но так важно. — Эти статьи впринцепе открывать незачем. Там никогда хорошего не скажут. — Ну почему, других там вполне хвалили. Только у меня техника плохая, только я не стабильная, не впечатляющая… Это ещё комментарии не открывала, там ещё больше «хорошего», — нервно посмеивается. — Будто это так легко — взял и сделал, а то, что я ночами не спала, все свое детство и подростковые годы потратила на этот спорт, чтобы добиться того, что у меня есть… Да всем плевать. Семененко молча прижимает Ясову сильнее. — Я с детства, кажется, не имела вообще никакой предрасположенности к спорту. Свой путь я начала с гимнастики… Представляешь, попади я к адекватным тренерам, может быть сейчас была великой гимна-асткой… — нежно поглаживает его кисть. Так приятно находится рядом… — Я думаю, ты была бы не хуже. А что с тренерами? — Тренера… Ну, это не лучшие конечно воспоминания. Я не любила туда ходить. Они тянули меня как могли, больно, не больно — терпи. Я сначала маме не говорила, думала, так и надо. Когда она узнала, конечно, забрала. Потом на фигурку пошла. — А фигурное нравилось? — Сначала боялась. Потом как-то проще стала относится. Тренер хороший был, но тяжело было очень. Я старалась. Дальше двойных вообще не шло, тогда тренера сменила, пошла в «Хрустальный», — поднимает разочарованные глаза на Женю. Тише: — Знаешь, я просто хотела признания. Я хотела быть чемпионкой. Я всё своё детство и юношество прожила на льду, а не получила ничего. Говорят, что предрасположенности к спорту не бывает, но, почему тогда, тогда я… не имею ничего? — Не правда, — Женя нежно гладит ее по растрёпанным волосам. — Правда! После юниоров, я стала говорить, что главное — очаровать зрителей, но даже это не выходит… Все говорят, что главное — цели, старания, тренировки, но я… Я делаю все точно так же как та же Трусова и Валиева, но… — Лет, ты… — Подожди, я… наверно, ты думаешь, что я веду себя как ребенок… Но… Просто прости меня, ты не должен был это слышать, прости… — она больше не может сдерживать рыдания, отворачивает от Семененко лицо. — Я… Я просто не могу больше… «Почему я только сейчас понимаю, что несу какой-то бред? Я даже нормально отфильтровать, что стоит говорить, а что нет, не могу!» — краснеет уже от стыда. Женя тянет Виолетту на себя, она не в силах уже сопротивляться, ложится ему на плечо. Парень подвигается ближе, чуть развернувшись, и Ясова трепетно прижимается к нему. — Виолетт, прекрати, пожалуйста… — он нежно проводит рукой по локонам. — Извини… — она пытается сдержать слёзы, но, всхлипывая, продолжает рыдать. — Ты не должен видеть… — Вет, ты не должна извиняться, ты не виновата… — ласково проводит пальцами по ее ладони. — Я не знаю почему… Почему? Я не достаточно стараюсь? Я понимаю, что меня заслуженно выгнали, заслуженно! — судорожно вдыхает воздух, стирает слезы с щек. — Пора бы карьеру закончить, раз я не способна скрутить тройной. Мне делать тут нечего… Если я на тренировке не могу ничего сделать, на самом выступлении я точно не смогу… — и утыкается обратно носом в Женину олимпийку. — Вет, а почему у тебя это произошло, что случилось? Волнение сказалось или ещё что-то? — заправляет, ее волосы за ухо. «Что случилось?» — Я не знаю. — Ну, чтобы избежать подобного в будущем, надо понять причины… — В будущем? У меня нет будущего как фигуристки, значит, нет и будущего в принципе. — На этом жизнь не заканчивается… И карьера твоя не заканчивается! «Он прав.» — Ну, у меня всегда были проблемы с общением… А тут… Я чувствую что-то не понятное для себя… — Что? — Не знаю. Может, потому что я так давно здесь. Без родителей, без привычной жизни… — пытается перевести тему. «Дура! И что я ему сейчас скажу? «Это все из-за тебя!»? Я сама толком не знаю, из-за чего…» Внутреннее осуждение прерывает милый ей голос: — И стресс тут больше обычного. — Да, — облегчённо соглашается. «Хорошо, что не стал ничего уточнять…» Девушка приподнимается и ложится обратно на плечо фигуристу. — Я обычно, когда волнуюсь перед выступлением, представляю, что выступаю ни для огромной публики, ни ради места, а для кого-то дорогого мне. Это не обязательно может быть друг, возлюбленная, брат, мама, а, допустим там… собака, — улыбается Семененко. — Знаешь, спасибо тебе, за то что ты здесь… — она нежно обнимает его. — Я попробую обязательно. Семененко мягко улыбается в ответ. Больше сказать нечего — на ум ничего не приходит. Но надо ли оно? Ясова давно поняла для себя, что с ним, даже молчание — комфорт. При виде его внутри смешивалось все: от страха и тревоги, до наслаждения… — его касания заставляли Виолетту трепетать, мысли о нём вызывали волнение, его взгляд — теплоту… Но с ним… после всех эмоций, сменяющих друг друга с огромной скоростью внутри нее, оставалось лишь одно… Но что? Уют, нежность, спокойствие… любовь? Она не понимала, как правильно описать ее чувства, но знала, что с ним, с ним ей всегда хорошо. «Молчи, » — прикрывает глаза. — «И обнимай меня крепче…»