На своём месте

Гэвин нервничал. То есть не то чтобы он там сильно ждал или как-то готовился! Но, притащившись с работы и критическим взглядом окинув хату, давно требующую генеральной уборки, вроде как… ощутил необходимость навести тут порядок. Даже поднял с пола одинокий чёрный носок, пара которого была безвозвратно утеряна в недрах стиральной машины. А потом взглянул на время, выругался и, грамотно расставив приоритеты, помчался в душ. Уже сполоснувшись, долго стоял перед зеркалом и пялился на своё взъерошенное отражение. Затем — с тяжёлым сердцем, уговаривая себя — решился. Вытащил из носа тонкие прозрачные фильтры, положил их в коробочку, вдохнул полной грудью… Понюхал себя — он не пах ничем, кроме мыла, и это было славно. За-ме-ча-тель-но. Оставалось надеяться, что этой уступки окажется достаточно. Что запах Ричарда не ударит ему по рецепторам, не вскружит голову. В конце концов, люди, живущие со своими Истинными, не сходят по ним с ума ежесекундно, ведь так? — Я справлюсь, — авторитетно заявил он зеркалу. Отражение скептически хмыкнуло. Раздался звонок в дверь, и, чертыхнувшись, Гэвин наскоро втиснул ещё влажную задницу в свободные домашние брюки. И, напяливая на ходу футболку, бросился в коридор с хриплым: — Да иду я, иду! За дверью — какая неожиданность — обнаружился Ричард: в своей идиотской строгой рубашке, с кудряшкой, опять упавшей на лоб, с пакетом в руке. Когда он, повинуясь нетерпеливому жесту Гэвина, перешагнул порог, в пакете что-то многообещающе звякнуло. — Чёрт, — пробормотал Гэвин, — я забыл заказать доставку. Ричард терпеливо улыбнулся: — Я в тебе не сомневался, поэтому взял нам кое-что навынос. — Ну обосраться теперь, какой ты предусмотрительный, — проворчал Гэвин, захлопывая за ним дверь, и осторожно принюхался. Запах сандала был. Слабый, едва уловимый, сейчас не будоражащий, а скорее успокаивающий, приводящий в чувство. Это было что-то новенькое. Взгляд Ричарда сосредоточился на его шее, Гэвин механически коснулся рукой горла, стирая не успевшие высохнуть капли воды, и с вызовом произнёс, словно бы его в чём-то обвиняли: — Я в душе был. Ричард кивнул. Огляделся. Внезапно он — с этим его кислым щачлом и двухметровым разворотом плеч — показался Гэвину неуверенным, почти робким, и это было… странно, и пугающе, и необъяснимо, неправильно трогательно. Будто могло быть что-то милое в проклятом альфе, который мог разрушить всю его жизнь. — Разувайся и дуй в гостиную, — недовольно произнёс Гэвин, на всякий случай отступив от Ричарда на шаг: так в голове было меньше дурацких мыслей. — Я пока возьму ноут. В спальне он чуточку пришёл в себя. Вдохнул, выдохнул, беззвучно чертыхнулся: чёрт, да что происходило? Почему он нервничал, как восьмиклассница на первом свидании? Свидании. Гэвин дёрнулся, налетел мизинцем на ножку стула и громко выругался. Ричард крикнул откуда-то из недр гостиной: — Всё в порядке? — Конечно, блядь, нет, — пробормотал Гэвин себе под нос, морщась от боли, и добавил уже громче: — Да, всё ок, воюю с мебелью. Схватил ноутбук. Нервно поправил футболку, попытавшись натянуть её ещё ниже, хотя она и без того была велика ему на несколько размеров и доходила до середины бедра. Покосился на свою незаправленную кровать, подумал о чём-то совершенно недопустимом, яростно потёр полыхнувшую жаром скулу и торопливо вымелся из комнаты — от греха подальше. Ричард уже ждал его. Он успел разложить содержимое пакета на низком столике перед диваном, на который Гэвин обыкновенно закидывал ноги. Гэвин всучил ему ноутбук, наказав найти фильм, плюхнулся на диван, схватил одну из коробочек, принюхался и расплылся в улыбке: — Лапша со свининой? Мужик, ты знаешь, как покорить моё сердце. Ричард вскинул брови. Гэвин почему-то залился краской и пробормотал: — То есть… в смысле… — Я понял, — нейтральным тоном ответил Ричард и отвлёкся на поиск «Звёздных войн». Гэвин искренне желал ему успехов с этим доисторическим — хоть и культовым — дерьмом. Ричард, впрочем, справился довольно быстро и даже нашёл фильм в приличном качестве. Кем он был, сраным роботом со встроенным гугл-поиском? В целом всё шло не так уж и плохо. Имперский марш звучал по-прежнему неповторимо, диван был достаточно широким для того, чтобы между ними с Ричардом образовалась дистанция в несколько ладоней, и Ричард не пытался нарушить её; лапша — храни господь азиатские жральни — оказалась великолепной, а пиво — холодным. И самое главное: у Гэвина не кружилась голова, не дрожали руки, не сходило с ума почуявшее Истинного сердце. Будто организм в самом деле обманулся, затих, поверил, что Гэвин перестал бороться с фактом присутствия в его жизни Пары. Угомонился, блядь, наконец-то, и осталось только что-то тёплое и пульсирующее, почти необъяснимое. Наверное, и Ричард чувствовал нечто подобное. Гэвин подумал, что спрашивать будет как-то тупо и стрёмно, и поэтому в его сторону вообще не смотрел, только уплетал за обе щеки лапшу и декламировал на память особенно крутые моменты фильма. Ричард фыркал, улыбался — как-то по-своему, только одной стороной рта, Гэвин заметил это, когда покосился на него после особенно удачной шутки про штурмовиков, и теперь не мог выкинуть из головы, — неторопливо уничтожал свою лапшу, естественно, пижонскую, с индейкой, ведь Крутые Самцы должны соблюдать режим питания… Словом, всё было круто. Гэвин даже не ожидал. То есть не то чтобы он подозревал, что, стоит им остаться наедине, Ричард набросится на него с попытками запихнуть свой язык в его рот, но… Мысль о языке Ричарда у него во рту заставила его сердце восторженно трепыхнуться, Гэвин полыхнул ушами и агрессивно насадил на вилку стручковую фасоль, как будто во всех его бедах была повинна именно она. Наконец фильм кончился, и вместе с титрами пришла та неловкость, которую легко было игнорировать на протяжении киноленты. Теперь же, пока Ричард деловито сворачивал вкладку, Гэвин нервно заёрзал, не зная, как и что сказать — поблагодарить? отпустить тупую шуточку? попрощаться? — и, не найдя ничего лучшего, зачем-то ляпнул: — А ты всегда так одеваешься? — Прости? — Ричард отвлёкся от ноута и удивлённо уставился на него. Глаза у него были серые-серые, как небо под дождём. Гэвин ни у кого больше не видел настолько грозовых глаз. Он пожал плечами и неуклюже пояснил: — Ну. Все эти рубашечки, отглаженные брючки, туфли с острыми носами. Выглядит очень по-пижонски. Не могу представить тебя в растянутой футболке и дырявых шортах. В проклятых глазах Ричарда промелькнули искорки веселья, необъяснимо придавшие его строгому лицу живости и человечности. — Дома я в костюме не расхаживаю, если ты имеешь в виду это, — ответил он. — Впрочем, футболки я тоже не ношу. Подсознание Гэвина живо и любезно представило Ричарда без футболки, он дёрнулся, впечатался ногой в столик — да что за день селфхарма! — зашипел и… И — как на нож — напоролся на тихое ричардовское: — Могу я тоже задать вопрос? Можешь не отвечать, если он покажется тебе слишком личным. Гэвин потёр ноющую голень и кивнул. Ричард почесал подбородок, точно собирался с силами или подыскивал слова, а потом медленно, почти по слогам произнёс: — Почему ты так сильно скрываешь то, кто ты есть на самом деле? Гэвин зыркнул на него волком, но на лице Ричарда читался лишь неподдельный интерес — никакой насмешки, никакого осуждения или пренебрежения, — и это немного снизило градус его раздражения. Он помолчал, раздумывая, не отказаться ли объяснять… И вдруг подумал: чёрт возьми, он делает для меня достаточно много в контексте этой истории с Истинными. Возможно, имеет смысл дать ему понять, зачем это всё. — Я никогда не воспринимал себя как омегу, — неохотно буркнул Гэвин, в защитном жесте скрестив руки на груди. — Я не был на них похож, не ощущал себя одним из них, не… Он замялся. — Не хотел быть как они? — подсказал Ричард. Гэвин сжал зубы и отрывисто кивнул: — В точку. В рот я ебал всю эту сопливую дрисню и розовую вату вместо мозгов. Меня не устраивало жить ради того, чтобы встретить своего Супер-Пупер Классного Альфу и нарожать ему сто детей. — Не все омеги ограничивают свою жизнь поиском партнёра и созданием семьи, — спокойно возразил ему Ричард. — Не все, — мрачно подтвердил Гэвин. — Зато в уши этим ссут каждому. И потом, я с детства мечтал поступить в полицейскую академию и стать детективом. Теперь его понесло, и он продолжал говорить торопливо и зло, будто всё это, невысказанное, копившееся в нём годами, наконец-то нашло свой выход. — Матушка ежедневно выла мне в плечо и твердила, что это не для омег и что я должен «оставить это альфам». В Академии все только и трепались, что про свои похождения. Мерились хуями. Соревновались, кто больше омежек нагнёт. И меня не устраивало быть частью этой системы, одним из тех, о ком говорят с похотью или со снисходительным умилением. Я хотел быть уважаемым членом общества, а не подстилкой. Поэтому мне пришлось выдать себя за бету, и, скажу я тебе, жизнь беты намного, намного проще и приятнее жизни омеги. Как минимум в контексте нашей профессии. — А что насчёт Коннора? — негромко спросил Ричард, до этого слушавший его молча и внимательно. — Он не скрывает свою сущность. И работает в полиции на тех же правах, что и ты. Гэвин сжал зубы: — А ты слышишь, о чём стендаперы участка треплются у Коннора за спиной? Он приготовился к словесной баталии, к очередному витку дискуссии, к протестам, может, даже к ненужным подробностям наличия или отсутствия у Коннора обсуждаемых всеми, кому не лень, отношений с Андерсоном… Но Ричард только поморщился и неожиданно кивнул: — Я тебя понял. Он показался Гэвину в эту секунду очень уставшим, почти измученным, и Гэвин зачем-то сказал, хотя вовсе не планировал сообщать ему ничего подобного: — Ты неплохой парень. Серьёзно. Вроде как… уважаешь мои чувства и желания. Мне жаль, что так вышло. — Жаль, что так вышло что? — уточнил Ричард, вскинув брови. Гэвин скривился: — Что мы оказались Истинными. Ты наверняка предпочёл бы нормального омегу, который не прочь… ну… замутить с тобой и всё такое. Уверен, ты ещё найдёшь такого. Типа встретишь свою любовь. Нам нужно просто переждать и пережить всё это дерьмо, ага? В глазах у Ричарда полыхнуло бешенство, и он холодно ответил: — Да. Непременно встречу. Гэвину стало неуютно, как будто он ляпнул чего-то лишнего, а сердце подскочило к самому горлу и застряло там прогорклым комом. Он попытался что-то сказать, разрядить вновь накалившуюся обстановку тупым каламбуром… Ричард встал на ноги — высокий, худой, длинноногий, грёбаная фотомодель. Скупо кивнул: — Думаю, мне уже пора. Спасибо за приятный вечер. Гэвин проводил его до двери, потоптался в прихожей, пока Ричард обувался. Неуверенно предложил: — Завтра продолжим? — Я буду свободен во второй половине дня, — уже нейтральным тоном откликнулся Ричард, и Гэвин, даже не осознававший, что задержал дыхание в ожидании ответа, облегчённо выдохнул: кажется, на него не слишком сильно сердились. — Супер, — пробормотал он и втянул носом запах Ричарда — сандал, кофе, костёр, — будто пытался надышаться им впрок. — Напиши, как соберёшься. Ему захотелось добавить: «Буду ждать», но в этих двух словах крылось столько неоднозначного, неозвученного, замалчиваемого, что Гэвин стушевался и лишь мялся на пороге, пока Ричард не соизволил отчалить. Когда Гэвин вернулся в гостиную, его взгляд упал на две коробочки от лапши и две бутылки пива, и в животе у него сжалось что-то мерзкое и тугое — что-то похожее на желание повторить.