Вспоминая меня, забудь о спасении

– Вы ведь знали меня раньше. Арсению до сих пор холодно. Настолько, что он кутается в объемную чужую кофту, словно солнце за окном давно не светит, а на улице минимум январь. Холод пробирает. Закрадывается внутрь, жгуче обжигает каждую клетку тела. Запах гари уменьшился, а воспоминания о пылающий досках до сих пор перед глазами. Лучше было бы наоборот. Арсению не хочется ни дышать, ни думать. – В данный момент я ваш врач, а вы мой пациент. Арсению вчера тоже было холодно. Плед не спасал, горячий чай действовал лишь пару минут. Ощупывая свои холодные руки в попытке согреться, взгляд зацепил кофту Антона. Мягкую, в цвет его глаз. – Поймите, я просто пытаюсь понять и вспомнить все в своей жизни. Все, что упустил. Его согрела только кофта. Флисовая ткань внутри сохраняла тепло лучше другой одежды. Она словно заколдованная, совсем не из этого мира, вселенной. Она окутывала откуда-то взявшимся уютом, сохраняя в себе только хорошее. – Мы пытаемся это сделать вместе, Арсений. Попов уснул только в этой кофте. И это был самый спокойный сон за последнее время, которое он помнит. – Тогда в чем проблема помочь мне? – голубые глаза смотрят с укором. Дмитрий Темурович, первый человек, которого Арсений увидел после пробуждения в больнице, сейчас сидел перед ним в своем кабинете, задумчиво крутя ручку в руке. – Ты должен сам все вспомнить. И это как раз проблема. Проблема – это обстоятельство, выбивающее из колеи размеренной жизни. Проблемы можно и нужно решать, но как именно Арсений не знает. Он копался в своей голове весь вечер, пока пытался согреться. Собственные мысли отторгали, не давали пройти глубже, к тому скрытому отрывку своей жизни. Дмитрий считал потерю памяти проблемой, Арсений – безысходностью. Белые стены давят. Попов не любит этот цвет, ассоциирует его с чем-то строгим, сдержанным, а внутри него наоборот краски блещут чем-то цветным. Так бы и раскрасил эту пелену холодности чем-то теплым. Арсений Антона утром не видел. Надеялся, как пятиклассница, на неожиданную встречу, мимолетный разговор, но в итоге ехал в лифте один с рухнувшими надеждами. Буквально катился вниз и это не про лифт. – Я встретил человека, с которым был знаком раньше, – Дмитрий устало протер глаза, но внимательно продолжал слушать. Сегодня он был без очков, но с той же зеленой папкой, что так и мозолила глаза. Арсений вспоминал первый день пробуждения, и на душе становилось все более тоскливо, – Он сказал, что я изменился, раньше был вообще нелюдимым. Я не схожу с ума? – Что за человек? – проигнорировав вопрос, спросил Позов, нахмурив брови, будто Арсений сказал, что трава всегда была розовой, а небо желтым. – Сосед. Дмитрий словно находился в сериале, задумчиво записывал в блокнот только понятные ему слова, отводил взгляд на окно и зависал так на пару минут. Арсений ощущал, как его местами перестают замечать, как он сливается в единый интерьер кабинета. Он молчал, его не спрашивали. В голове столько невысказанных мыслей металось из стороны в сторону, но говорить их не хотелось. Попов чувствовал недоверие, буквально рукой мог коснуться до недосказанности в тишине кабинета. – Не думаю, что ты сходишь с ума, но это интересно, – лицо невролога не выражало ничего. Тогда, в первый день в палате Арсений видел его живым, таким светлым, контрастным на фоне города. Дмитрия словно подменили, выкачали всю легкость и душевность, оставив одно лишь безразличие. – Меня это пугает, – шепот Арсения режет осколками изнутри, даже Позова, что так отчаянно прячет свои эмоции. Попову не пять лет, он умеет складывать в голове все обстоятельства в единую цепь. Они знакомы с этим человеком, возможно, были близкими друзьями, такими немногими в прошлой забытой жизни. Арсений чувствует, что Диме не все равно, что тот бы хотел сказать то самое, давящее на душу и разрывающее ее в клочья от вида потерянность друга. Но отчего-то не может. И это придавливает ко дну сильнее. – Я порекомендую тебе больше проводить времени с тем, что вызывает в тебе какие-то воспоминания, эмоции, – Арсений видит в глазах врача поддержку, невесомую, совсем отдаленную, но человечность. Как протянутая рука помощи, искренне поданная в нескольких метрах от утопающего. До нее дойти нужно самому, иначе потонешь почти спасенным, – Были такие места? – Было на улице. Редко, и совсем немного, но что-то всплывало в голове, – Попов мнет рукав кофты, неуверенно скользит взглядом по пейзажу за окном, снова ощущая пустоту и серость на душе. Он говорит правду, воспоминания всплывали только на улице, но ни Антон, ни квартира не вызывали в нем ничего. Словно совершенно новые объекты его жизни. – Это радует, значит не все потерянно, – Дмитрий позволяет себе скромную улыбку, которую сразу прячет рукавом халата. На секунду от него повеяло теплом, и чем-то очень родным. Арсению бы вдохнуть этой легкость поглубже, насладиться сполна, но она ускользает также быстро, как появлялась. – Почему тогда в палате вы сказали, что из травм у меня только ожоги? – врач вскидывает удивленно голову, смотрит в голубые глаза пристально и выдержанно, не понимая, к чему конкретно клонит Арсений, – Разве при потере памяти не происходят травмы головы? – Арсений, нам лучше на сегодня закончить, тебе не стоит перенапрягаться. – Где я раньше работал? – Арсений. – Я просто хочу выполнить твои рекомендации, – Попов сейчас был, как губка, впитывая любую доступную информацию. Он чувствует, что происходит что-то ненормальное, чувствует скрытость огромного пласта информации. Из-за этого внутри зарождается обида – он должен знать все подробности, в конечном итоге, это его жизнь, которой может распоряжаться только он, – Разве не на это нацелена терапия? Дмитрий смотрит с укором. Укором не в сторону Арсения и его интереса, а в сторону себя. Он и так сказал слишком много. Попова понять можно – кто бы не допытывался любой информации о своей жизни, потеряв ее кусок из памяти? – Учти, что тебе там ничего не скажут дельного, – Позов сдается под натиском взгляда, полного бессилия и подавленности. Пусть в глазах Арсения он останется тем самым человеком, что хочет ему помочь, даже если знает, что эта помощь ему ничего не даст. Уже выходя из здания Попов получает адрес, отправленный смс-кой с неизвестного номера. Это вселяет надежду, маленькое счастье зарождается в опустевшей и одинокой душе. Об этом хочется поделиться всему миру, жаль, что миру не до этого. Арсений бы вдохнул полной грудью, включил в себе оптимиста, но в голове пустота. А еще ледяной ветер, проникающий под несколько слоев одежды, буквально кричал, что сегодня не стоит никуда идти. Попов двигался вперед на чистой упертости, желании что-то доказать самому себе и просто немного понять происходящее. Люди продолжали его не замечать. Не обращали внимания на еще частые остановки по середине улицы, на потерянность в глазах. Серость массы давила откуда-то сверху и так подавленное состояние Арсения, словно съедала его изнутри, не хотела оставлять ни одного намека на то, что такой человек существует. Арсений не помнит последние семь лет, но за это время люди слишком поменялись. Угнетение стояло в воздухе, но дышал им только Попов. Он не помнил тех мест, мимо которых проходил, держа путь к нужному адресу. Он бродил тут впервые, как казалось, исследовал новую территорию, стараясь запомнить хотя бы малую часть. Арсений словно и не жил в этом мире никогда, не видел тех безразличных людей на больших улицах. Усыпанные зданиями районы больше походили на джунгли, своей массивностью придавливали к земле, как букашку. Арсений опять чувствовал жгучий запах гари, проникающий и оседающий где-то в легких. Он буквально чувствовал частички чего-то горелого у себя в горле, что так отчаянно не хотели его бросать. Попову кажется это странным, даже страшным, гарь будто стала с ним единым целым. Горечь чего-то утраченного сквозила в сегодняшнем настроение, и это чувство не было связано с утратой своих воспоминаний. Арсений чувствовал потерю чего-то большего, чем кусок своей жизни. Эта неприятная мелочь, назойливая, как муха, мешала какому-либо мыслительному процессу, привлекая чуть ли не все внимание на себя. Светофор горит красным, но Арсений это не замечает, не слышит громких визгов шин и гудков, медленно проходя по выжженому асфальту. Головная боль от смеси запаха и состояния смешивалась, отдавала пульсацией в виски. Все кричало тревогой внутри, что сюда идти не стоит. Клокотало мерзким ощущением паники, отдающим холодным потом в районе рук. Арсений чувствует собственную дрожь в теле и ноги сами останавливаются прямо перед входом. Он преодолел этот путь и был готов попросту развернуться и убежать. Это место было чем-то важным для него, как говорил Антон, работа была его смыслом жизни. Но кроме тревоги Арсений не чувствовал больше ничего. Никаких воспоминаний, теплых чувств. Одно лишь безумие. Попов видит, как в замедленной съемке открывается массивная дверь, словно под натиском чего-то сильного. Арсений буквально руками чувствует эту тяжесть, но мужчина, выходивший из здания, открыл ее так легко и непринужденно, будто та была не железной, а картонной. Привычная всем людям синяя форма сразу бросается в глаза, и Арсений считает, что это какой-то знак свыше. Он прекрасно понимал, что без удостоверений или пропуска внутрь он не зайдет, решил, что придумает план действий пока идет, но обстоятельства решили все за него. Мерзкое чувство внутри нарастало, но малейшая надежда, сидевшая в голове, перебивало его, занимая свое должное место. Арсений старается вести себя спокойно, непринужденно и очень вежливо. Может, он знал этого человека, поэтому не хотел пугать или наоборот показаться каким-то странным. Слегка шаркая ногами по асфальту от недавней быстрой ходьбы и усталости, Попов аккуратно подходит к закурившему сигарету полицейскому. В голове лютый туман и непроглядная тьма, внутри ничего не трепещет воспоминаниями, но Арсений старается это отбросить. Лишь дрожащие руки выдают его настоящее состояние. – Арс? – голос незнакомца дрогнул, как только тот услышал тихие шаги. Помнил такие шаги наизусть, наученный опытом столь долгие года. В голове прежние воспоминания о нем, о совместной работе, а у Арсения в голове ничего. Вакуум и только голос мужчины. – Здравствуй, – по глазам полицейского Попов уже все прочел. И его знание об амнезии бывшего коллеги, и знакомство с самим Арсением. Может, они работали вместе, были напарниками и общались о всяком. Хотя, если судить по рассказам Антона, этого скорее всего не было, – Я здесь работал раньше, вы, возможно, знаете о моей потере памяти. И, возможно, знали меня лучше, чем я сам себя сейчас. Между ними молчание. Напряженное, скованное интересом и неким страхом. Боялся больше полицейский – оглядывался по сторонам, часто моргал и осматривал Арсения, словно скульптуру. Это настораживало, чувство, будто что-то происходит нарастало еще с приема с Дмитрием. С разных концов Попов слышал разную информацию, разную реакцию. Антон удивлялся, Дмитрий настораживался, а мужчина на работе натурально боялся. – Павел. Паша Добровольский. Ты меня не помнишь? – первым начал бывший коллега Арсения, убирая недокуренную сигарету. Запаха вокруг отчего-то не чувствовалось. – К сожалению, – Арсений мотает головой, осматривает массивное здание и не помнит ни единого кирпичика. Обескураженный Павел, стоявший перед ним в замершем состояние, в голове так и не всплыл. Возможно, нужно чуть больше времени, – Насколько сильно мы были с вами знакомы? – Напарниками долгое время были. Потом в разных караулах начали работать, – Добровольский отмирает, перестает пристально следить за каждым движением Арсения, слегка расслабляясь. Перед ним все тот же человек, с которым он был знаком, но в глаза сразу бросаются изменения, произошедшие с одного ужасного события, – Ты… Ты вообще как? Сильно задело? – Я помню пожар, – Попов игнорирует взволнованный вопрос о его самочувствие, цепляясь за последний. Воспоминания не столь были о пожаре, сколько об огне, горящий досках, которые обжигали руки. Об этом происшествии хотелось знать больше, – Что вы вообще знаете о нем, как я там оказался? – Пожалуйста, обращайся ко мне на «ты», – Павлу режет слух от обращения бывшего близкого человека к нему на «вы». Словно вселенная что-то поменяла, пошутила над ним так сильно и резко, – И, если говорить о том дне, то боюсь тебя расстроить. – Не знаешь, что произошло? – догадывается Арсений, упорно смотря на лицо Паши. Чувствует сквозившее между ними доверие, особую связь, но полицейский будто закрывается вновь. Лицо осунулось, брови нахмурились, а губы вытянулись в тонкую полоску. Взгляд карих глаз смотрел с прищуром, что-то обдумывал. – Не разрешено оглашать. Растянувшаяся на лице Попова улыбка так и застыла. Ветер снова поднялся, сметая на голове Арсения ворох темных волос, по-прежнему не задевая Добровольского. Пульсация в голове настолько сильно била, заставляя согнуться и опереться о ближайшую стену. Как тогда, в больнице, Попов чувствует белый шум и пустоту в голове, внезапную сильную боль и запах. Сильный запах горелого дерева, пластика, отдаленный запах сырой земли и чего-то химозного. Боль во всем теле заметно пропадает, Арсений видит перед собой на мгновение руки, обожженные одна по локоть, другая по кисть. Безобразные, словно совсем нечеловеческие, почти полностью черные. Не его руки, чужие. Мгновение, перед ним мягкая зеленая трава и руки, по привычному перемотанные бинтом. Его руки. Павла на прежнем месте уже не было.

***

– Арс! Арсений слышит чей-то знакомый голос. Отдаленно, приглушенно, будто чем-то тяжелым. Он оборачивается по сторонам, видит лишь безлюдную улицу, многоэтажки и зеленеющие деревья. В воздухе запах пряности, уюта, теплый ветер приносит ощущение некого полета. Попов летает в собственной голове, где нет ни рамок, ни законов. Только он и этот сводящий с ума голос. – Помоги мне, Арсений. Он спокойный, смелый, напористый. Он слышал его раньше, часто слышал, наслаждался, сходил с ума, вспоминал в голове и каждый раз погружался в него с концами. Арсений видит Антона. Тот машет ему правой рукой, обмотанной бинтом, который пропитался едкой кровью. Алый цвет расстилался дальше, Арсений буквально видел капли, мирно падающие с пальцев. Шастун улыбался, неискренне, заторможенно, неосознанно. Запах крови, металла стоял в воздухе, Антон только приближался, медленно передвигая ногами. Попов видит одежду, в некоторых местах будто прожженную огнем, хочет протянуть руку Антону, но тот падает на колени. Он тянет руки к Арсению, страшно обожженные, исцарапанные, искалеченные настолько, что никакие бинты уже не помогут. Попов чувствует холодное прикосновение, смотрит в глаза Антона и не узнает их. Голубой оттенок затмевает радужку, заполняет, словно кто-то добавил акварели. Глаза Шастуна горят синим пламенем, кровь пачкает чистые руки Арсения своими грязно-красными подтеками, словно прожигают кожу, как кислота. Кровь въедается ему в кисти, оседает там уже навсегда. – Забудь. Он обязательно забудет, но пока он стоит тут, то помнит абсолютно все. С глаз капают слезы, жгучие до боли. Они тоже осядут внутри навсегда. Арсения ломает, перекручивает внутри, выворачивает наизнанку и возвращает обратно. Арсений плачет кровью. Чужой кровью, что будет с ним навсегда. – Ты где витаешь? – Антон улыбается, щелкает пальцами перед глазами Попова, вырывая его в мир. Арсений оглядывает его, словно видит впервые, но Шастун выглядит, как и прежде, хоть и немного грустным. Антон встретил его на пути домой. Увидел издалека, подбежал и долго смотрел своими грустными глазами. На солнце они казались зелеными, но Арсений все равно мог разглядеть отблески голубого оттенка. – Извини, задумался, – Попов мотает головой, надеясь, что так получится отбросить странные мысли. Он чувствовал, что был так близко к какой-то важной истине, к правде, сокрытой всеми, но сам упустил ее, оставил одну до следующего раза. На Антоне уже другая кофта, но он с улыбкой смотрит на собственную, надетую Арсением утром. От Шастуна пахнет также, совсем невинно и необычно для повседневности. Стойкий запах сигарет, что всегда бесил Арсения, просто не чувствовался в воздухе, словно его и не было здесь никогда. – О чем думаешь? – О том, как бы все вспомнить, – разговор ненавязчивый, легкий, не нацеленный на какую-то смысловую нагрузку. Зачем она сейчас, когда в жизни все и так сложно, – Я иногда вижу какие-то странные картины, думаю много о них. – Призраки воспоминаний? – голос у Антона бархатный, убаюкивающий даже на улице. С таким успокоительным никакие потрясения в жизни не приносили бы угроз, оставаясь на уровне бытовых проблем. Дмитрий сказал хвататься за такие вещи, оставаться на плаву в этой нелегкой ситуации, и Арсений хватается. Держится двумя руками и не желает отпускать. – Скорее это, чем теория о моем схождение с ума. Они говорят мало. По Антону было видно его усталость, медлительность движений и немногословность, но он продолжал иногда улыбаться. Арсений чувствовал себя никак и ничем. Грусть накатывала снежным комом, поэтому с Антоном они шли угрюмо наравне. Это было и к лучшему – Попов не горел желанием говорить о прошедшем дне, о истоптанных надеждах на какую-либо информацию. Его морально давило, ужасно принижало это чувство неполноценности. – Зайдешь? – Арсению просто спокойно рядом с парнем. Эти ощущения приносили в его жизнь хоть каплю стабильности, которой был жестокий дефицит. Антон уставший, измотанный в край, но он все же кивает головой, открывая своими ключами дверь. Он, наверное, тоже чувствует, что это необходимо, и Арсений готов благодарить его вечно за это человеческое понимание. Шастун не знает, что случилось за сегодня. Не понимает, почему Арсений такой замкнутый, но терпеливо ждет, когда тот расколется. Попов и сам не понимает, как ему это необходимо. Попов и сам не знает, как сейчас ему необходим кто-то рядом. Арсений не раскалывается. Молчаливо ставит чайник на подогрев, долго смотрит на пару пакетиков чая в кружках и думает. Много представляет у себе в голове, осмысливает сегодняшние мысли, состояние и не может срастить воедино. Какая-то деталь пазла ускользает от него, катится куда-то вдаль, до куда Арсению еще долго идти. Терпение было вынужденным. Терпение – состояние, при котором человек ждет результатов, благоприятных ему, даже сквозь призму боли и разочарования. Арсений терпеливый человек, он терпит боль, пустоту на душе и недопонимание. Но он не железный. Железо тоже терпеливо, мирно ждет своего часа, плавясь под высокими температурами. В итоге оно разрушается, принимает другую форму, привыкает. Попов к новой жизни привыкнуть никогда не сможет. Чай пахнет мелиссой. Запах отчего-то отторгает, а не притягивает, навивает не то печаль, не то страх. Странная тревожность в воздухе напрягает, кажется, даже Антона, ведь тот продолжает молчать, тяжко глядя в огромное окно. Арсений оборачивается, хочет увидеть, что заинтересовало Шастуна, но в окне лишь птицы, мирно кружащиеся над домом. И серость. Поедающая скука, отсутствие хоть каких-то красок. Попов видит цвета, различает многие оттенки, но даже зелень деревьев идет словно с примесью грязи и пустоты. Про такие картины говорят, что они не «дышат». Обстановка на улице не жила. Она была мертва, пугающе умертвленная чем-то или кем-то высшим, не слишком доброжелательным и обаятельным. Голубые глаза Арсения скользят по этим пейзажам, как по чему-то отвратному, не признанному никем. Антон смотрит куда-то сквозь и видит что-то свое. Пейзажи за окном – отражение собственной личности. Тебе могут не нравятся высотки, каменные джунгли, но в них ты увидишь себя. Их строят такие же люди, со своими целями, планами и надеждами. Они строят, чертят, придумывают отражение себя. Надеются выделиться средь других, но не понимают, что как и все, строят отблеск самого себя. А природа нравилась многим. Никто не говорит, что хотел бы поскорее уехать из деревни, поближе к человеческим муравейникам. Все тянуться к истокам своего существования, в леса, где ты наедине с деревьями, которые не создал человек. Деревья – это не зеркала человеческих душ. Уникальные и неповторимые, они завлекают уставших от алчности и бессердечности людей к себе поближе. Лес – не отражение, лес – лучшая версия себя, к которой ты стремишься. Жаль, что леса часто выгорают. – Я сегодня ходил к себе на работу, – Арсений макает пакетик с травяным чаем в кипяток, обжигает себе руку, но даже не замечает этого, – И ничего не узнал, представляешь? – Поэтому ты чувствуешь себя подавлено? – Антон принимает с благодарностью горячий чай, греет руки, словно на улице не светило солнце своими грязно-желтыми лучами. – Я чувствую себя подавлено, потому что они знают много, но не делятся этой информацией со мной, – выдыхает Попов, получая на свои слова задумчивый взгляд Антона. Он молчит, хочет что-то сказать, но заглушает свои слова напитком. Арсений чувствует сквозившую недосказанность, но уже не хочет с этим разбираться. Моральная усталость доканывает второй день, а руки начинают опускаться уже сейчас. Единственная надежда Арсения – это Антон, который сегодня ведет себя странно, и Дмитрий, который так и остался для него загадкой. – Арс, ты обязательно вспомнишь, – Шастун говорит тихо, будто боясь, что кто-то посторонний услышит, – Может, еще просто не время. – Я не могу ждать. – А если ты вспомнишь и пожалеешь, что вспомнил? – резко вскидывает голову Антон, говоря с придыханием, с безумием в глазах. Они горят голубым, почти светятся в вечерней темноте. – А что лучше, сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть? – Арсений чувствует напряжение, появившееся буквально за секунды. Антон словно отмирает, успокаивается и не смотрит на него. Глядит сквозь кружку с чаем, высчитывает чаинки на дне и много думает о своем. Жаль, Арсений не узнает, о чем именно. – Спасибо, что пригласил, – взгляд Антона приобретает привычную теплоту, которая вчера фантомно преследовала Арсения. Она заставляла двигаться вперед, пинала, чтобы он что-то делал. Антон Шастун – это большие эмоциональные качели. – Можешь заходить, когда захочешь, – Арсению не хочется отпускать его, но он чувствует, что уже надо. Надо обдумать все в одиночестве, и может это принесет свои плоды. Эта странная, сумбурная посиделка не приносит чего-то плохого, но и хорошего тоже. Антон вызывает в Арсении странные, порой смешанные чувства, но это и толкает его достигать своей цели. Когда Попов все вспомнит, вольется в жизнь более адекватно, он будет благодарить за это в основном Шастуна. Арсений ложится спать, больше не ощущая пронзающего холода. Кофту Антон не забрал, даже не заикался о ней, Попову кажется это странным, неудобным, но приносящим заботу и тепло. Хорошие чувства перебивают плохие, Арсению спокойнее, если он будет видеть ее рядом, аккуратно сложенной на стуле. Закрыв глаза, Попов снова видит что-то странное, неземное. Антон вновь стоит с окровавленной рукой, но теперь он улыбается. Искренне, нежно, совсем не как в прошлый раз. Он тянет руки, но стоит так далеко, что перехватить его почти невозможно. Арсений бежит к нему, спотыкается и не может больше встать. Засыпая, он слышит только одно слово, звучащее так громко и ласково, словно кто-то говорит его прям в ухо. – Вспоминай. Арсений обязательно вспомнит, но пока проваливается в беспокойный сон, повторяя у себя в голове это слово. Оно куда-то вело, хотело что-то показать, но Попов тыкается, как слепой котенок, стараясь следовать за ним. Его отталкивает, сильно прижимает, а голос, что так упорно повторял «Вспоминай», постепенно отдаляется, а после вовсе исчезает. Арсений снова один в давящей тишине. Арсений ничего не помнит.