Корни внутри

Разумеется, хаски последовали за ними. Просачивались, падали на головы — гроздьями страшных ягод. Колонисты делали новые баррикады, запутывали следы. Устроили ещё несколько взрывов — пока оставалась промышленная взрывчатка, которую в другой жизни предполагалось использовать для расчистки опасных участков Фероса-города. Устанавливали ловушки — "почти как на варренов", усмехался Ян. Делали вылазки — разведывательные и с боем. У Шиалы был опыт; она следовала за Бенезией половину взрослой жизни — защищала ее и сражалась от ее имени, но она не обманывалась пределом своих талантов. Если бы ей пришлось рассчитывать каждую стычку заново, она не справилась бы. Но было иначе. Ей нужно было — посылать тело в бой, вкладывать всю силу в прыжки и повороты, в выстрелы по слабым местам, в каждый биотический импульс. Колонисты подхватывали, как хор за солисткой, и атаки множились эхом, спускающим со склонов лавину. Молча. Никакого "Дэвин, сзади!" или "Холлис, сюда!" — поворот ладони, уклонение в сторону, упор ногой в покрытие пола: движения и пред-жесты заменяли речь. Не давали врагу шанса услышать и вмешаться: если хаски вообще понимали обыкновенную речь. (Ползуны — понимали. Смутно, осколками целого — как отростки нервной системы, ходячие синапсы, которыми Торианин ощупывал окружающую реальность.) Крик раздавался, только если кого-то ранят, — но раньше крика боль отзывалась в головах у каждого: не в бедре или локте, это не эмпатическое эхо, это укол-сигнал от фрагмента роя. Отклик-реакция предсказуем: бей-или-замри; но теперь агрессия, по понятным причинам, сделалась и вовсе универсальным ответом — понадобилось только добавить координации. Те, кто всегда реагировал как “замри”, не смогли пережить ещё первой волны атаки. Конечно, молчаливого понимания хватало не всегда. Иногда требовалось вмешаться. Но всё равно, такого у Шиалы не было даже с соратницами-коммандос, с кем она служила наставнице Бенезии с самого начала. (Почти святотатством было думать так. Если бы у Шиалы оставались еще силы на само понятие "святотатство".) Шиала чувствовала их всех, как светящиеся точки на карте, которую ее ум, отточенный тренировками и медитациями сиари, составлял внутри даже без приказа. Никто из этих людей не был биотиком, но Шиала еще до начала этой войны обнаружила, что все равно может их кое-чему научить — к собственному своему удивлению. А теперь, к примеру, Ахмед отбивался от кадавра из трех срощенных серо-синюшных тел, воспользовавшись гимнастическим приемом, который — по замыслу тессийских храмовых учителей — явно предназначался для иных целей. Он повернулся на пятке и взмахнул электро-дубинкой — фрагментом опорных конструкций, обмотанным проволокой, к которому был приделан источник питания в качестве рукояти. Они пользовались сейчас тем же, с чем охотились на местную фауну — когда снова начинались перебои с поставками. Но хотя бы о боеприпасах можно было не беспокоиться — мода на термозаряды мало коснулась старых или вовсе кустарных моделей, осевших в Надежде Чжу. Ледра, конечно, возил по малости — но при восстановлении колонии переориентировался на защитное снаряжение и вспомогательные системы. Сама Шиала сражалась теперь голыми руками. Оружие было нужней колонистам. Она могла себя защитить и так. Тем более, хаски не пользовались щитами, которые сначала нужно пробить. Но как же сейчас пришелся бы кстати ей "Гнев глубин"! Не каждая асари, даже старше пяти сотен лет, обладала достаточной мощью для создания биотического хлыста из ничего — из собственной ярости и бешеной воли, — но "Гнев глубин" делал деву и матриарха равными; по крайней мере, так хвастал производитель. Рукоять из особого проводящего материала, по типу биотических усилителей в броне. Исключительно военная технология. Почти недоступная. Но послушницы Бенезии имели редкостный шанс подержать в руках образцы этих изящно-смертоносных плетей. Оружие, собранное едва ли не на коленке, перегревалось быстро — приходилось стрелять короткими очередями, обжигая пальцы. Хорошо, что благодаря связи им удавалось прикрывать друг друга, не теряя ни секунды. Вот и сейчас — Шиала нырнула в сторону, откатилась, а Дэвин уже стрелял поверх ее головы: его-то не волновали ожоги, пока еще есть несколько глаз и ртов, куда можно всадить пулю. Но его оттеснила Мэй, выступая на шаг, разряжая пистолет в упор на подлетающего хаска; ее руки, вопреки возрасту, не дрожали. Несколько коротких ударов, расчищающих место — и новое продвижение, туда, где еще минуту назад был враг. Одна сеть умела отыскивать слабые точки другой. Шиала сконцентрировала энергию на кончиках пальцев. Поле цвета морской волны обхватило тварь. Хаск взвизгнул; плоть сползала с него, плавясь, распадаясь на масляные лепешки. Он закачался, вцепившись в свои же плечи. Выстрел Эльмы инерцией толкнул ему навстречу другого хаска — и вот уже трое их горели, как свечки, в сине-зеленом огне. Все это уместилось в пару десятков ударов сердца. Шиала не училась этому — в той своей, другой жизни, прежней. Это поднималось внутри, прорастало, доходя до поверхности кожи и прорываясь наружу. Стоит ли оно беспокойства? Генетическая чужая память, индуцированное темной материей безумие?.. Но не у кого спросить — не у кого искать даже не наставления: зеркала. Среди полусотни таких же зеркал. Быть может, жаль, что никто из местных не оказался биотиком. Хотя ей не стоило так думать — но Шиала думала все равно. Не в текущий момент, разумеется. Колонисты продолжали теснить хасков вперед. Перед ними открылся — не выход, нет: здесь, внизу, говорить об этом было бессмысленно, — пролом. Обломок металлической конструкции, рухнувшей под особенно сильным штормом, в падении пробил стену и вошел наискось. Подстреленный хаск заверещал — механической птицей, у которой сломалось что-то внутри, — и рухнул с края. Больше подсказывать не пришлось. Как волна, они двинулись разом, все — накатили сокрушительным валом, неумолчным, который хаскам уже было не остановить. Хасков сталкивали, сбрасывали — не давая зацепиться и вылезти; расстреливали в упор, били камнями. Омар бросил вниз гранату. Мэй — еще одну: осколки срикошетили от стены и вонзились в самого крупного хаска из оставшихся на ногах. Шиала шла позади, прикрывая их биотикой, поддерживая барьер. Секунды дезориентации, и всё было кончено. Крики стихли. Никто из колонистов по-прежнему не издавал ни звука. (То был старый миф, который не относился к сиари, но Бенезия любила его все равно. Шиала и остальные сидели, закрыв глаза и скрестив ноги, и слушали. Голос наставницы омывал их, и эхо ее мыслей деликатно билось о прибрежье их разумов, ни на миг не переступая границу. "Божественное воздаяние", читала Бенезия по памяти, прослеживая в воздухе очертания голограммы. "Посредством волн." Посох богини, удар о дно океана, раскаленная лава и волна в сто ростов средней асари, какой не создаст ни один естественный шторм. За что карала гневная Мать Богов? И кого? Шиала не помнила. Описание того, как цепенели под тенью высоких вод — бедные и богатые, матриархи и дети, одинаково неспособные бежать: вот это запомнила. И заключительную, как последнее колыхание моря над исчезнувшим городом, мысль наставницы: "Неотвратимость последствий, мои драгоценные. Неотвратимость. Вот о чем советую поразмыслить".) Потом — Шиала стояла у опоры, покосившейся от давления сверху, уставившись в стену: покрытую выщербинами выстрелов и времени. Стояла, прижавшись лопатками и дыша сквозь рот. Адреналин спадал медленно, мутным отливом уходил из тела, оставляя точно такой же неровный, смазанный след. Зрение мутилось, шло пятнами или меркло на секунду — пока каждый вновь привыкал к себе самому. Отдельному; пусть и не до конца. Ноги перестали, наконец, мелко вздрагивать — не у нее первой, но всё же. Пора было возвращаться. Они спускались — в другую сторону, чтобы не повторять в точности прежний путь. Обнявшись — то есть, никто со стороны это бы так не назвал. Воображение нарисовало бы нестройную гурьбу, точно подруги на Янирис, кружащиеся в хороводе. Нет, колонисты шли осторожно, настороженно, рассыпавшись так, чтобы коридор, разорванный трещинами и — до середины спуска — ударами сверху, просматривался со всех сторон. Они двигались, точно сеть, плывущая по течению океана, и ни один узелок не отрывался от другого дальше, чем позволяет коэффициент натяжения. Сеть эта в своем движении осталась не надорванной, целой. Сегодня они никого не потеряли. Но их, тем не менее, было конечное число. В отличие от хасков. И всё-таки спустя три недели с лишним после начала боев — можно было сказать, что они справлялись. Продолжали справляться. (Павших хоронили здесь же — под плитами пола, взломанными слепой силой корней — обычных, не тех самых, хотя кто теперь бы мог поручиться.) Однако еще через пару десятков шагов (нет, не так — на двадцать первом шаге; она никогда не могла позволить себе неточность) Шиала почувствовала: кого-то не хватает. В тенях, собравшихся в углу, она заметила отставшего. Ян стоял, крепко уперевшись ногами, и бился лбом о кулак. Методично, размеренно. — Я их... кажется, чувствую. — Он произнес, не оборачиваясь. Его спина показывала — ее он тоже почувствовал. И немой вопрос почувствовал тоже — в том, как она перенесла вес с ноги на ногу. — Не в смысле, там, голосов в голове. А вот как тебя. Как прочих ребят. Только... их Торианин еще живой. И его много. Очень много. Понимаешь? Это, в других обстоятельствах, было бы даже смешно: как Ян шевелит бровями. Будто хочет разгладить таким вот образом нехарактерно сморщенный лоб. Шиала протянула ладонь, и он не глядя встретил ее пальцы своими. Остальные заинтересованно и тревожно замерли в смутном отдалении, готовясь двинуться вместе — в одной волне с Шиалой, если та решится все-таки прикоснуться к его сознанию. Никто не остался бы непричастен. Быть может, именно поэтому Шиала отвела взгляд. Только нить электричества скользнула между соединенных пальцев. Нужно ли им было глубже погружаться в то, что такое Жнецы?.. — Да это... не надо. — Ян качнул головой. Поморщился; снова приложил себя по виску — не так крепко, но от души. Улыбнулся — криво и лихо. — Не может быть двух господ у слуги, вот что я в одном сериале слышал. — Тут он подмигнул. — Зато я знаете что? Я подсказывать буду. Как ЭМ-прослушка! У них оставалось необходимое оборудование для перехвата. Тоже перенесенное вниз по уровням — еще до всего остального, иначе бы они не справились за один раз. Но с хасками оно оказалось неэффективно, а потому — сейчас ржавело, брошенное где-то на уровень выше. Себе они оставили единственный передатчик с возможностью механической подзарядки. Передатчик включали ненадолго — и только на прием. Осторожничали — активный сигнал мог выдать их врагу. Заряд экономили тоже — хотя запасные аккумуляторы еще оставались. Человеческий рой опять шевельнулся — не столько оценивая перспективу в военном смысле, как могло бы разумное существо (как мог бы центральный мозг, основное сознание) — слова Яна-то и слышало, кроме Шиалы, едва ли больше пяти человек. Скорее, они отвечали на колебания в ритме сердцебиения, на перемену тонуса мышц, изменение ширины зрачка: всё то, чем реагировала Шиала. Она качнула головой, быстро проделывая одно из базовых медитативных упражнений. Еще раз сжала пальцы Яна — “подумаем” — и направилась дальше. Остальные тоже восстановили ритм. Вперед, вперед. Пол, усыпанный обломками, уже начавшими превращаться в щебень, вел к бывшему складу. Тяжёлые двери, повозившись, разблокировала Мэй; замок устоял бы против подавляющей живой массы хотя бы какое-то время. Не бесконечное, само собой. Они укрепились здесь. Надолго ли? Шиала положила ладонь на светло-серый, даже в вечной полутьме нижних уровней, прямоугольный блок — часть стены, такой прочной с виду. Внизу, где можно было не принимать во внимание буйную атмосферу Фероса, стены были и в самом деле прочнее. И смыкались теснее, тверже. Но блоки все равно расходились со временем, пропуская корни и воду. Даже протеане строили хоть и на тысячи лет — но не на всю вечность. Темнота в углу шевельнулась. Блок-плита качнулся от дальней стены навстречу Шиале, и точно так же, позади, шевельнулось ищущее щупальце-росток. Послышался звук далекой металлопластиковой дрожи. Сердце эхом зашлось в ответ, ноги напряглись для прыжка... Шиала моргнула, и морок рассеялся. Всего лишь людские тени. Колыхание развешанных, разделяя пространство убежища, одеял. Отсвет огня. Древнее, зашитое чуть ли не в генах, ощущение дома. Пусть даже ненадежного, временного. Да, генератор у них тоже был — через два коридора; и, конечно, как говорила Мэй, они благодарны за то, что можно не совсем уж замерзать заживо, но на этом всё. Все равно колонисты разводили огонь: для света, термической обработки, дополнительного тепла. Шиала (быть может, чуточку слишком поспешно) подсела к очагу. Краем глаза заметила начало ежевечернего ритуала — Ахмед ворожил над "радио" (так он по архаичной земной привычке называл их ЭМ-передатчик — говорил, это от отца). Передатчик носил маркировку "ЭкзоГени" — неудивительно. Лизбет поначалу порывалась сама тащить его, но уступила: меньшинство в меньшинстве. Протоколы эвакуации предписывали поисковой группе подавать сигналы самостоятельно — через регулярные промежутки времени, по строго заданным протоколам: начало, тело сообщения и конец. Баланс между скоростью и предусмотрительностью. Ахмед поочередно настраивался на все частоты, которые могли бы использовать военные — или корпоративные корабли. Тщетно: молчание оставалось таким же плотным, как раньше. Порой ловилось некое эхо, и кто-то вскидывался, вздрогнув ноздрями, но это оказывался только фантом — только следствие извечного свойства психики разумных существ: находить смысл в любых повторяющихся вариациях. Похоже было, что частоты глушат снаружи. Можно было бы списать проблемы со встроенными в омни-тулы коммуникаторами на глубину спуска и несовершенство гражданских моделей (только у Лизбет Бэйнем был более продвинутый инструмент, благодаря снабжению напрямую от компании) — но с учётом передатчика, уже вряд ли. Как и все оборудование исследовательской станции, он был спроектирован с вниманием к особенностям среды: распространённая практика для колоний. Со стороны Жнецов только напрашивалось это — перебивать связь. Шиала обняла руками колени. ("Уничтожение масс-буев — одно из первых действий противника в любом гипотетическом военном сценарии. Почему?" Требовательный взгляд, обводящий послушниц по кругу. Ее собственный голос, спокойный, как ровная вода пруда для утренних медитаций. "Потому что обмен информацией критически важен".) В огне перед нею танцевали фигуры. Поглядеть немного, и поплывут, смажутся маслянистые очертания, обрастут щупальцами с ищущим глазом посередине. Шиала вздрогнула и отвела глаза. — Я подсяду? Не помешаю? Голос раздался над головой, чуть слева. Шиала и вздрогнула, и нет — потому что неожиданность на самом деле неожиданностью не была. Сам факт того, что она ничего не почувствовала, крайне сужал поле догадок. Она дернула плечом — "Ничего сложного"; подвинулась, освобождая место. Лизбет Бэйнем присела на корточки — чуть дальше от огня, чем было бы удобно самой Шиале. Зеркальным жестом обхватила колени. Комбинезон у Лизбет был в беспорядке. Бейдж с именем оторвался, или был оторван — не разобрать. Она снова остригла волосы, которые начала было отращивать до атаки. Шиала до сих пор не вполне могла уложить в голове, как люди обращаются со своим рудиментарным шерстяным покровом — как и в большинстве сложных социокультурных ситуаций, наследство экосистемы Торианина не давало подсказок. (Разве что от прежних — мертвых — подруг Шиала слышала, что люди, которые иногда присоединялись к ячейкам "охотниц", удаляли всю шерсть, чтобы лучше влиться в среду; и не расходовать лишнюю воду, которой не так много на военных и наемничьих кораблях). Но Шиале нравилось, как проступали теперь очертания черепа Лизбет сквозь волосяной покров. Ее форма головы напоминала старинные статуи эпохи враждующих городов, которые Шиале доводилось видеть в музеях Тессии. — Я всё думаю... — произнесла Лизбет ни с того ни с сего, чуть запрокинув голову, не глядя на Шиалу прямо. Окончание фразы повисло в воздухе — это было очевидно и так, без помощи ториановских спор. Шиала ждала. Баюкала в ладонях маленький термос с подобием травяного чая (другие колонисты предпочитали напитки покрепче — запас еще оставался; но одной из вещей, к которым Шиала так и не привыкла, оставался человеческий алкоголь). — Я думаю о Шепарде, — продолжала Лизбет. — Обо всем этом... что было тогда. Шиала крупно вздрогнула. Шепард. Холодное лицо и холодный разум с острой кромкой; так он помнился Шиале. Даже она, привычная к той кристаллической ясности, очищенности от всего суетного, какую являл разум Бенезии, — даже она чуть вздрогнула при контакте. И потом, стоя на коленях к нему спиной, чувствуя затылком неласковое касание пистолетного ствола, она никак не ожидала услышать — шаг в сторону, и следом голос: "Живите. Если сумеете". Усталый и пропитанный чем-то сродни отвращению — не к ней, Шиале, а словно бы к чему-то другому, оставшемуся навсегда за границей зрения. — Он ведь спас колонию, верно? — Не дождавшись прямого ответа, Лизбет повернула к Шиале темную маску лица. Она оставалась единственной, для кого это еще имело смысл — переспрашивать. — Даже дважды, в каком-то смысле. Ты рассказывала... Шиала кивнула — да, она помнила и это: как встретилась с ним спустя два года на Иллиуме. Как, против воли, прянули к нему ее пальцы. С прямой спиной — он и шел, как госпожа ее наставница, почти в том же ритме шагов; а за плечом у него эхом шагала иная сила, литое тело в одеждах юстицара Республик, будто он имел полное право приказывать даже Блюстительнице древних законов. И обернулся он, останавливаясь перед Шиалой, тоже до ноющей зубной боли знакомым жестом. Уверенность стелилась за ним, невидимо намерзала на гладкий пластик. И, едва удержавшись на границе между верой и памятью, Шиала протянула к нему руку только в метафорическом смысле. Однако он, на удивление, не отказал. (Знать бы только: по какой причине). Лизбет кашлянула: не то чтобы деликатно, но Шиала спохватилась, подобралась. Она позабыла. Конечно. Точнее, запоздала припомнить раньше, чем потерялась в мыслях. — М. — Шиала тронула локоть Лизбет, словно бы забыв об ее отдельности: предлагая посмотреть тоже, с ней вместе. ...Дэвин сидел на ящике с одеялами, прижимая к себе винтовку — устаревшую, но мощную модель без названия, — нежно, словно ребенка. Поглаживал рассеянно по стволу, счищал налипшую грязь. Когда он чистит оружие, он даже более аккуратен: в своем сосредоточенном спокойствии почти отделяется от остальных. Эту винтовку Дэвин поднял с тела своей мертвой жены и с тех пор не расставался с ней даже во сне. ...Холлис перевязывал ногу Мэй. Улыбался — старался улыбаться, но выражение будто прилипло к его лицу. Это была, вдруг ударом пронзило Шиалу, улыбка Каланты — они ведь с Мэй дружили, в конце концов. Каланта, лежавшая сейчас в беспамятстве в отдельном углу, улыбаться, конечно же, не могла. Но оставалась еще жива, и ее муж делал, что в его силах. Мэй кивала в ответ. Позволяла говорить ему — Холлис был довольно болтлив даже внутри роя. Ее морщинистое лицо не улыбалось, оставалось строгим и замкнутым — с того самого часа, как, придя в сознание после газа, она дохромала до главной площади Надежды Чжу. Мэй не распространялась о том, что связывало их с Арселией из полицейских сил "ЭкзоГени", но рой отмечал подобные вещи — опасливо, смутно, как и всё, лежащее на уровень выше простых химических процессов. (Химические процессы, да: всё — химические процессы, как сказала бы Джоанна Бэйнем, дернув стянутой старым шрамом щекой). Следы на других были не столь очевидны. Но это не значило, что следов — не осталось вовсе. Лизбет сжала челюсти. Втянула носом теплый, застоявшийся воздух. — Да, — произнесла Шиала, вновь обернувшись к ней лицом. — Он позволил колонии выжить. Хотя мог не делать этого. Всё беспощадно и просто: в его воле было не заботиться вовсе. Пройти, как нож. (Не так ли он прошел сквозь тело твоей наставницы немногим раньше?.. Не у кого спросить, некому ответить). Лизбет всегда плохо считывала нюансы — точнее, хуже, чем колонисты, связанные эффектом роя. Но на этот раз Лизбет удивила Шиалу. Чуть наклонила голову — отсветы огня иначе легли на лицо, превращая из снимка обратной стороны луны в отражение из двух противостоящих зеркал. Или лицо мертвого клона. — У него была власть. Возможность вовсе не брать у матери газ и гранаты. Это был не вопрос. Но Шиала кивнула. — В конце концов… Он ведь СПЕКТР, — продолжала Лизбет. — Или был им. Он руководствовался чем-то еще. — Она опустила руку рядом с собой, будто искала палку, которой можно поворошить огонь. Шиала без слов подвинула ей щипцы, оставленные Омаром — дежурным. — Есть такой принцип наименьших издержек. Минимальная трата ресурсов, для которых достижим тот же результат. Как правило, об этом нам говорили менеджеры, когда обсуждали бюджет. — Выражением лица на этих словах Лизбет напомнила мать. — Но в расчетах эксперимента это бывает тоже. — Она обратила на Шиалу косой, полувопросительный взгляд. Воспоминание о Шепарде сменилось иным: о ее первых часах в колонии. Следы Торианина внутри ее разума еще были яркими — как ожоги ядовитых лиан; должно быть, поэтому колонисты — кто уже пришел к тому времени в себя, — не открыли по ней огонь. Шиала прошла за ограждения, точно призрак — Вечная Дева приполярных пустынь родного мира, приходящая свидетельствовать и подводить счет. (Арселия Мартинес и Грета Рейнольдс лежали рядом, в узком проходе; снайперский выстрел пробил голову первой, а другая получила механическую травму при падении и задохнулась в искусственном сне, индуцированном антитоксином.) (Хэй Гомес — застыл на коленях, уткнувшись головой в пол, баюкая у груди руку — потом рассказывал: он стрелял быстро, уверенно, даже слишком. Легкий пистолет, купленный у Ледры на сбережения с жалования, подчинялся беспрекословно, и он целил теперь в голову синеко... то есть, асари — когда запястье вдруг взорвалось болью, и потом уже — спустя пять или десять секунд, которых вполне хватило бы нажать на спуск, — голову заполнил плотный, вытесняющий всё туман.) (Каланта Блейк сидела, где сползла, у стены собственного дома; она получила выстрел в колено из дробовика — Шепард не пользовался дробовиком, он повсюду ходил со снайперской винтовкой, перекинутой за плечо, но его спутник-кроган стрелял как раз из такого. Муж Каланты, уснувший рядом, сразу же — только придя в себя — ввел ей медигель и обезболивающее, но ущерб был слишком велик.) Колония вобрала Шиалу в себя, вместе с воспоминанием о красно-сером присыпанном пылью вечере, когда остывало небо, и остывали тела, и лопата в ее руках была тяжелее противотанкового ружья. Ее рук никто не отверг. Раненые, потерявшиеся, потерянные — их было ровно столько, чтобы не зачахнуть и двигаться. Оказалось: выживание целого возможно и без частей. У Дэвина не стало жены и подруги. У Лили — брата. Каланта Блейк осталась инвалидом. У Хэя все же срослись раздробленные кости запястья — не без медицинской помощи "ЭкзоГени" (добытой шантажом, как морщилась Лизбет), — но полностью гибкость пальцев так и не вернулась к нему. Шиала видела эти отметины повсюду. Шепард прошел по Надежде Чжу, как лавина. Морской поток. Шепард принес им боль. Принес спасение. ...Лиара, девочка, а что он принес тебе?.. На Иллиуме Шиала слышала о торговке информацией Т'Сони; но так и не решилась дойти до нужного офиса. Позже Шиала сражалась с желанием написать ей — тогда же, когда писала и Шепарду. Написать Лиаре, которую помнила любопытным ребенком с перемазанными грязью руками, играющей в большом прохладном саду поместья Бенезии. Но нет. Старым призракам стоило покоиться на дне. Тем более, что Лиара, наперекор происхождению и наследству, строила свою жизнь вне сиари, и апеллировать ко Всеединству с ней было бы... Шиала грустно улыбнулась про себя. А вот Шепарда ей хотелось увидеть еще раз. Вопреки всему. Увидеть и убедиться, что он еще человек. Убедиться, что он похож — до сих пор — на Бенезию до, не после. Но на это, на встречу, было еще наивней рассчитывать, чем на то, что эвакуация лишь запаздывает. — Сиари учит, — проговорила Шиала с трудом; горло стиснуло словно бы от жажды, но нет — иначе кто-нибудь уже поспешил бы к ней с фляжкой. — Что целое существует как тотальность и как структура. Лизбет смотрела, нахмурившись. — Электроны вокруг атомного ядра — это облако, однако связь между отдельными электронами формирует молекулы веществ, сложных соединений. Разве это не похоже? — добавила Шиала, уловив напряжение в ее сведенных бровях. Лизбет вымученно улыбнулась. — Я не привыкла к философии, это правда. Но это не значит, что я нуждаюсь в таких элементарных примерах из моей области. — Улыбка так же быстро погасла. — Целое не всегда будет целым, да? Молекулы перестраиваются. Вещество распадается. (Всеобъемлющая совместность. Равенство точек на поверхности шара. Несущие элементы, проходящие насквозь. Ценность опоры. Что над чем превалирует? В дебатах сиаристов одним из вечных вопросов всегда являлась тема отдельного. Отдельной точки — звена — песчинки?.. Многие изощрялись в метафорах на этот счет. Не Шиала. И не ее наставница.) — Любое движение — движение к новому равновесию. Даже война. (Именно так асари рассматривали свои войны — Циона, родина Шиалы, с ее воинственным прошлым и настоящим, особенно гордилась тем, как старинные матриархи выковали единство в междоусобной борьбе.) — Согласно сиари, нет разницы, происходит воздействие снаружи или изнутри. Всё — одно, и одно — во всём: “внутри” и “вовне” зависят от точки зрения. От порядка, от уровня — если тебе так проще. Сама Лизбет: вовне или внутри?.. Никто не задавал этого вопроса. В том числе потому, что не знал, каким должен быть ответ. — И он... Шепард, он следовал макроуровню? Ты считаешь. “Не знаю, чему он следовал”, так было бы ответить проще и честнее всего. — Неосознанно, может быть. — Именно так сказала бы наставница в иные годы; Шиала надеялась, что в ее голосе не слышится это эхо, двойственность, как реверберация в голосах туриан. Помощь была для него не выше исполнения цели. Да, можно сказать, что это и есть иной уровень. Выше или нет — но иной. — А если и так, то как же реакция... составляющих? — Это вопрос достаточности воздействия. Связь со всеединством не одинаково сильна во всём и повсюду. Вы бы, на своем языке, назвали это... — Шиала задумалась на секунду. — Системами. — И что, если... система сталкивается с противоречием между разными подсистемами? — Она приспособится. Или погибнет. Это тоже выбор, в каком-то роде. После этого ни одна из них больше не проронила ни слова. Часть суток, отделенная для бодрствования — как нарезают хлеб, бережно, тонкими ломтями, при недостаче — подходила к концу. Шиала так и свернулась у самого костра, недалеко от Лизбет: чтобы меньше видеть темноты. Но, глядя в стену, мерно дыша и пытаясь очистить разум, она по-прежнему слышала неясное пение — голос без слов — шелест корня о камень; всё в одном и одно во всем. Бессловесный шепот роя накатывал с другого края, укрывал, как душное теплое одеяло: и этого было довольно, чтобы наконец провалиться в сон.