Корни внутри

Шиала приоткрыла глаза. Моргнула. Тени, масляные и матовые, схлынули. Стекли на периферию. В последние дни — или ночи — они никогда не пропадали до конца. Гулко-невнятные пятна перед ее глазами обрели четкость, стали людьми — которые укладывались спать на полу или пустых ящиках, а то и прикорнули прямо у стен — как сама Шиала только что. Дни и ночи сливались в туннелях. График сна подчинялся необходимости. Однако ритм сохранялся: колонисты засыпали и просыпались одновременно — с интервалом максимум в пять минут — за исключением тех, кто был в карауле или занимался другой экстренной работой. (Этим последним очень пригождались кофеиновые таблетки, нашедшиеся — уже после спуска — в одном из ящиков "ЭкзоГени". Срок годности у них, как подтвердила Лизбет, был восемь лет. Хватало сполна.) Это было, словно эффект зевка, растянутый как пружиной — замедляющиеся мысли, затихающий пульс, все глубже и ровнее дыхание. Словно прибой, который усыплял Шиалу когда-то на Тессии, в усадьбе, куда они — последовательницы Бенезии — регулярно возвращались на несколько летних месяцев. Видеть это во сне было — как из-за стекла в подводном океанариуме, но лучше прочих альтернатив. И Шиала позволила бы себе соскользнуть в дремотную общность, направив мысли сквозь краткую медитацию, — тем более, что завтрашний день потребует многого. Но... в этом было и дело. Она стиснула между пальцев ту самую кофеиновую таблетку. И, по контрасту, все-таки закрыла глаза, прикрыла ладонью рот, в зевке принимая таблетку под язык. Она могла отстраняться — точно так же, как погружаться и вплавляться плотнее. ("Растворение" и "сосредоточение", две грани одного, расширение после сжатия — одна из практик сиари, особенно любимых Бенезией). Одна ее часть действительно как будто уснула — послав по мышцам несколько энергетических импульсов, снимающих напряжение (прием, которому маленькие асари учатся еще в детстве, особенно если их отдают заниматься спортом). Уснула — ровным дыханием, ладонями одна поверх другой, тишиной без мыслей. Вторая часть помнила о таблетке. Была, во многом, этой самой таблеткой: тающей медленно под языком, у щеки. Когда последняя кроха действующего вещества растворилась в вязкой слюне, части снова сделались целым. Шиала поднялась, точно мифическая душа, что отлетает к холодной обители Пиарес. Она старалась не испустить даже лишнего вдоха, лишней случайной мысли, пока скользила к отнорку, отмеченному в сознании парой дней раньше. Мелкая щебенка поскрипывала под ногами при каждом шаге. Тривиальный, но утешительный, признак: на самом деле Шиала еще жива. Лизбет уже ждала ее. Конечно, ей ведь не требовалось подобной... эквилибристики. Не только телесной, но и ментальной. Руки Лизбет были сложены за спиной. Носком ботинка она попинывала щебень — хотя, скорее, делала вид. Услышав Шиалу рядом, Лизбет едва не подпрыгнула, но совладала с собой. "Сколько уже не спишь ты?" — тянуло спросить Шиалу. — "Когда ложилась в последний раз?" (Точно у младшей послушницы, скучающей втайне по своей холодной приполярной колонии — девы обязаны путешествовать, и никто не спрашивает, чего хотят девы сами, но в круге Бенезии нельзя было находиться по принуждению или ради того, чтобы себя наказать.) Но спросила она другое. — Ты тоже понимаешь, верно? То, благодаря чему они договорились, не договариваясь — хотя еще недавно Шиала подумала бы, что такое возможно только внутри роя. Пришлось нырнуть глубже, выудить — вынудить из себя-прошлой: безмолвное понимание, рожденное дисциплиной и тренировкой, а не чем-то иным. Еще — ответственностью, пожалуй. Лизбет кивнула. — Нельзя отбиваться до бесконечности. Это тупик. Никто так ясно не мог бы проговорить это. — Да, — признала Шиала. Особенно если их письма так и останутся без ответа. — И ты ищешь запасной путь. Кроме ожидания. По которому пройдет кто-то другой, — тихо продолжила Лизбет. И снова Шиала подтвердила ее слова. — Ты единственная, кто на это способен, — сказала она. — Здесь, под туннелями, есть еще более глубокие. Я видела их во снах Торианина. Но ты знаешь, ведь так? Иначе не взялась бы за карту. — Да. Мы... исследовали их часть, когда спускались за останками. — Лизбет нервозно потерла одной рукой в перчатке о другую. — Только часть. — Я покажу остальное, — пообещала Шиала. Постаралась не заметить, как дрожь пробежала по напряжённым плечам Лизбет. — Я... тоже хотела показать тебе кое-что, — проговорила та, смахивая с себя эту дрожь, точно крупное насекомое. — Потому что думала — собираешься уйти ты. Шиала издала звук — что-то между смешком и изумленным бессловесным вопросом. Лизбет отвела было взгляд — но тут же вскинула снова: всегдашнее упрямство. Шиала покачала головой: окончательное опровержение. — Я думала... — повторила Лизбет, — что ты хочешь предупредить меня. Для того и готовила... всё это. — Нет, — покачала головой Шиала. — Наоборот. — Не понимаю, — проговорила Лизбет. — Если кто-то и может что-то извлечь из этих туннелей... — Ты будешь знать то же самое, что и я. Обо всем, кроме самих туннелей, ты и так знаешь больше. Слияние позволяет передавать… базовые ощущения вернее, чем мысли. Это сработает только в одну сторону. Шиала подошла к Лизбет вплотную: так, что видела белки ее глаз, на которых проступали красноватые прожилки кровеносных капилляров. У асари не бывало такого; признак бессонницы — но завораживал, отвлекал от жестокого смысла следующих слов: — Это действительно путь, который остается после надежды. Прости. Но ты должна сохранить историю Надежды Чжу. Нашу историю. Для Всеединства, как бы сказала наставница. Для Истории с большой буквы, как говорят у вас. — Ты не веришь в победу над Жнецами. — Это был не вопрос. — Они уничтожили протеан. — Протеане не знали всего. Возможно... Шиала догадывалась, о чем она. Одно из последних — прежде, чем прервалась связь, — сообщений, транслируемых по всем каналам, было это: Горн. Старинное слово. То ли оружие, то ли комплекс для производства этого оружия — но все правительства Галактики лезли вон из кожи, давая понять: вот она, надежда. — Если это оружие — действительно правда... — Если, — отозвалась Шиала. (Лизбет когда-то рассказывала ей о народе с древней Земли, где любили отвечать подобным образом; удивительно, насколько по-разному могло звучать всего одно слово.) — Если даже и так, оно может не сработать, как нужно. — Лизбет усмехнулась. — Мне ли не знать о неудачных экспериментах. Даже если за них, через третьи руки, платит Альянс. — Она переступила с ноги на ногу. — Но всё-таки... Почему не ты? — Я не могу. Физически — не могу. Ян — на одном конце; Маша — на другом, держат невидимо, смыкая кольцо. Не руками — не этими слишком влажными, прохладными человеческими ладонями: всеми собой. — Иносте Ледра ведь улетел. Значит, он... — Скажи, что ты знаешь о брачных обычаях в саларианской культуре? Лизбет недоуменно моргнула. Ей непривычно было, до сих пор — опускать очевидную часть вопроса или высказывания там, где можно разобрать по контексту, вычленить невербальные сигналы низкого уровня. — Я химик, — осторожно сказала она. — Не социолог. — Но ты работала с ними, верно? Ты ведь помнишь хотя бы, сколько живут салариане? Лизбет, наконец, дернула подбородком в таком же настороженном согласии. — Клану Иносте подошел срок контракта на размножение, — проговорила Шиала, не пытаясь — такой уж был час — заглушить эхо изнутри. Плавное, прохладное, как направляющая рука на плече. — Они наверняка провели поиск по базе удовлетворительных кандидатов. Исходя из генетических тестов — я не знаю, каких. Предположу, что Иносте Ледра имеет более высокую процентную вероятность зачать дочерей. Женские особи в саларианской квази-феодальной иерархии ценятся выше мужских. Многие думают, что это облегчило их контакт с нами... с асари. — Шиала с усилием оборвала себя. (Свое прошлое). — Значит, у Ледры не было выбора, — проговорила Лизбет. Тоже не было. — А у тебя он есть. Лизбет смотрела на нее исподлобья. — Это не всегда хорошо, — продолжала Шиала. — Иногда... иногда лучше, если можно себе сказать, что выбора не было. Тогда нет и вины. В точности, как у Шепарда: который мог не соглашаться принимать у матери Лизбет никакого экспериментального, сомнительного квази-оружия, и сказать после, что у него просто не было выбора. Но он взял на себя и то, и другое. — Я не стану отказываться, — тон Лизбет оставался медленным, словно схваченным изморозью. — Всё равно я… не часть роя. Дело ведь в этом, так? Тебе нельзя было оставлять меня… с ними. — Что-то еще звучало в морозном голосе, кроме тени обиды; но Шиала сейчас не могла разобрать — что. Она просто решила, что будет честной. — Ты не сражаешься. Твой уход не уменьшит нашу боеспособность. Ее... коллеги погибли как раз потому, что пытались. Вклиниться, встроиться — как ни назови. Рой отвергал их — не по злобе, конечно. Оставлял без прикрытия во время боя, не успевал предупредить об опасности. Лизбет копалась в карманах все того же комбинезона "ЭкзоГени", с которым не желала расставаться. Не только из-за прочности и стойкости к грязи, как подозревала Шиала. — В общем... — Она наконец нашла то, что искала: герметичную упаковку, где очертаниями угадывалась ампула в ударопрочном стекле. — У меня остался один препарат. Недавняя разработка. Он позволяет на время входить в гибернацию. Настоящую, как мечтали фантасты... или военные. — Она попыталась усмехнуться. Не вышло. Лизбет повертела ампулу в пальцах — осторожно, чтобы не повредить. Смотрела на нее, будто рентгеновским зрением — чтобы не смотреть прямо на Шиалу. — Я... не забыла свой университетский курс. Мать уговорила меня взять факультатив по ксенобиологии. Распределенная нервная система, высокая скорость клеточной регенерации. Дольше, чем асари, при ограниченном доступе питательных веществ могут выдержать разве что кроганы-самцы. Препарат только усилил бы естественную склонность. Это рекомендованный принцип в нашей работе. — Я думала, "ЭкзоГени" все же работает в первую очередь на людей, — отметила Шиала. — Да, так. Но препарат не испытан на людях. На себе... никто не решился. До того вето накладывала мать. — Придется решиться. — Шиала выставила ладонь, отводя в сторону руку Лизбет. Снова поймала ее взгляд. — Тебе это может купить даже больше времени. — Жаль, у нас нет одной из тех протеанских капсул, о которых упоминала доктор Т'Сони, — сказала Лизбет, неловко хмыкнув. — Это было бы эффективнее. — Даже так пришлось бы решать, — покачала головой Шиала. — Кто. И на каких основаниях. — Возможно, это уже решено, — заметила Лизбет, снова отводя взгляд. — В масштабах галактики Ферос — и Надежда Чжу — то же самое, что один человек в масштабах колонии. Города. Армии. Его можно помнить, можно брать пример — и одновременно пожертвовать. Просто потому, что... есть более важные задачи. Целое может сохраниться и без частей. Минимальные издержки. — Даже если Шепард не придет нам на помощь, он — все они — запомнят нас. Но тебе нужно запомнить и передать другое. Не то, что мы сопротивлялись. То, что мы... жили. Шиала не знала, поймёт ли Лизбет. Та не была частью — это действительно. Но ответ Лизбет удивил ее — вместо любого другого вопроса, другой претензии, другого страха... — Я наблюдала за операцией. Там не осталось ничего. — Лизбет проговорила это, кажется, даже слишком быстро. Противоречие тому, как не желала прикасаться к даже термически обработанным, не сырым, безглазым корням. — Ничего, способного установить связь, — уточнила. — Симптомы... дело другое. — Ты думала, я попрошу тебя записать все это... вот таким образом? — Ты ведь... делилась памятью. — Горло Лизбет странно дернулось на этих словах. — Нет. Нет. Записывай на планшет, в журнал омни-тула или как угодно еще: только подробно, насколько сможешь. Лизбет тронула устройство у себя на бедре, под застежкой пояса. Хоть и человеческий, исследовательский планшетный компьютер “ЭкзоГени” для наметанного глаза восходил к общим для всего Пространства Цитадели пост-протеанским паттернам. — Археологи обучены извлекать такое. — Археологи? Шиала усилием стерла перед мысленным взглядом образ Лиары, перепачканной грязью с головы до ног, с детским набором щеток, кисточек и лопат; и ее же скромное, короткое письмо пятьдесят лет спустя: "Со всем уважением к матери, я решаю сама. Я поступила в университет, и я улетаю. Простите". — Ты сама сказала. Этот Горн может... не сработать. Нельзя полагаться на него. — И думаешь ты об истории, не обо мне? О том, что мне, возможно, нечего будет пить и есть? — Снова та же — не вполне обида, не вполне жалоба. — Эта вещь... Этот препарат, который ты предлагала мне. — Теперь Шиала вспомнила, несомненно. — Он похож на кое-что, что использовали мои сестры по служению. Ты, как химик, тоже должна была это знать. Если замедлить процессы еще сильнее... Что такое полное замедление? — Остановка, — Лизбет опустила подбородок. Будто стеснялась: умолчания ли, или чего-то еще. — Верно. — Выходит, ты хотела... уберечь меня? Лизбет кивнула вновь. Спрятала, наконец, упаковку с ампулой, которую так и держала в свободной руке. У нее где-то должен был быть и шприц: возможно, что встроенный в омни-тул. — И... Я ведь слышала твои слова, — проговорила тихо Лизбет, хотя Шиала уже думала, что сказано всё. — Я не часть роя, но я слышала. Что-то упало внутри Шиалы, ухнуло глухо, при этих словах. — Я думала, — продолжала она, тяжело, медленно, — мы собираемся отбросить их еще раз и запереть выход в тоннели изнутри. Отбросить. Забаррикадироваться. Ждать. Или — выбираться. Каким-то другим путём, известным только самой Шиале. Вот что подразумевалось исподволь. — Да. Нам ведь нужно потянуть время. У "ЭкзоГени" был запасной передатчик, квантовый, на случайно чрезвычайной ситуацией. И ты знаешь где его искать. — Да, был, но откуда ты... — Я предположила. Тем лучше; значит, еще сложнее будет заподозрить меня во лжи. На лице Лизбет расцветало понимание — смешанное с ужасом, с безнадежностью. — Им не обязательно знать. Если мы выживем и продержимся, я отправлю туда еще кого-то. Шиала глубоко вздохнула. — И тогда... кроме этой карты, нам пригодится то, что увидишь ты. Что запишешь. В конце концов, "ЭкзоГени"... — Знали о Торианине помимо исследований колонии, — завершила Лизбет, как будто всё же сделалась, наконец, частью общего. Кем-то ближе к Шиале. Что же. Меньше объяснений, и к лучшему. Они неизбежно должны были зайти с другого конца, но слепые ощущения сродства ничего не подсказывали Шиале; нужно было соединить их с другой, сознательной памятью. — Я буду писать на омни-тул. Передавать данные пакетами: раз в определённое время. Раз в два часа, или в четыре. Твой омни-тул всегда должен быть включён на минимальную мощность. На планшете будет ежедневная копия. — Монотонность голоса Лизбет сейчас казалась сродни монотонной интонации роя за обсуждением дел; это успокаивало до странного, хотя горчило. — Это устроит тебя? — Вполне. И если ты доберешься до цели раньше, чем… — “Чем нас найдут и так”, хотелось бы ей сказать. — Просто уходи дальше. Я сообщу, что ты пропала без вести. — И продолжишь получать мои… сообщения? — Да. Конечно. Лизбет отчего-то улыбнулась, почти без муки. Снова провела по своему поясу, по смятым брюкам комбинезона. — Как ты объяснишь им? Если еще кто-то проснется раньше, — спросила она. — Они решат, что мы занимались любовью, — не задумавшись, отвечала Шиала. — Разве не так? В темноте лицо Лизбет было почти нечитаемым; вдвойне — из-за ее места вне роя. Оскорбляла ее эта мысль — привлекала — или пугала? (Шиала, изучая людей, познакомилась с понятием "половой ориентации", но оно не приобрело для нее сколько-то значимого смысла. Ее годы девы без того подходили к концу, а ее любовь... Чем меньше говорить об этом, тем лучше). — Сомневаюсь, — уронила Лизбет. Шиала поймала себя на том, что ей не хватает человеческой мимики: возможности молча приподнять "бровь". Следом Лизбет как-то странно дернула ртом — и вдруг решительно привстала на цыпочки, подалась вперед и коснулась приоткрытыми губами губ Шиалы. Человеческий рот — тоже немного другой, неправильного цвета и формы. Но влажность — такая же, и мягкость, а разница температур в прямом контакте слизистых оболочек ощущается не так сильно. Выдох Лизбет смешался с неровным вдохом Шиалы. Мгновение прошло без звука, без мысли. Ошеломленное. Лизбет отстранилась. Блеск в глазах мелькнул — и пропал, сметенный быстрым движением ресниц. — Мать говорила... У нее была теория и черновик статьи. Публиковать такое было нельзя, конечно, даже в корпоративном журнале. Кто-то сразу заинтересовался бы, откуда она взяла фактический материал. Шиала отстраненно провела пальцами по своим губам. — Торианину вряд ли нужно было, чтобы его невольники тратили время на возню, проистекающую из физического влечения, — продолжала Лизбет. Что-то было в этих словах. Не просто так у Дэвина и Греты не осталось потомства; не просто так Маша сошлась именно с инженером со стороны. Не просто из-за ранения — серьёзного, бесспорно, — Каланта и Холлис соприкасались с каких-то пор только руками, без губ. Они все спали в обнимку, скучивались, точно мелкие лесные зверьки в мороз, но никто не пробовал потереться о другого ради удовольствия — иного, чем купание в роевом тепле. Мурашки пробежали по закрытым плотным комбинезоном плечам Шиалы. — А Маша? — теперь настал ее черед спрашивать; хотя часть ответа она отгадала и так. — Она не стала отказываться? — пожала плечами Лизбет. — Чэн, он... очень был очарован ей. Как я помню. — Голос Лизбет не дрогнул; почти. — К тому же, степень воздействия... Я ведь и в самом деле только химик, не химико-биолог, как моя мать. Степень воздействия может отличаться для разных тканей, допустим. Или... или просто желание какого-то другого общества, общения. Социальная надстройка временно побеждает. — Тут она бросила взгляд на Шиалу. — Ты ведь... — Следом Лизбет стремительно прервала себя. Не решилась спрашивать. Шиала и сама не могла бы ответить точно. Хотя она не оборвала поцелуй. Шиала положила ладонь Лизбет на щеку. Кожа была сухая, почти как чешуя. На ощупь можно было бы притвориться, что так и есть. — Нам понадобится слияние, — напомнила. Влажные — еще более влажные, чем обычно у людей, потные насквозь — ладони Лизбет легли поверх ее собственных. — Обними вечность, — мягко, как могла, сказала Шиала. И распахнула глаза в беззвездную, чистую ночь чужого сознания: в первый раз за три года.