Проклятье колдуна (Sorcerer's Bane)

Лязг металла разносился по тренировочной площадке, отбивая варварский ритм, пока рыцари выполняли упражнения. Мышцы Артура напрягались и болели, не привыкшие к упражнениям после нескольких дней, проведённых в тревожном бдении. Теперь, когда Мерлин очнулся, не было причин оставаться рядом с ним. Он должен был почувствовать облегчение от того, что освободился от ответственности. Вместо этого он сидел здесь, стиснув зубы, чтобы сдержать бурлящее негодование по поводу того, что его от него оторвали. Он всё время ожидал худшего: что Мерлин рецидивирует и снова ускользнёт из их поля зрения, что его уход от смерти — лишь временная отсрочка и не более того. Трижды за последний час он чуть не проиграл раунд, потому что рискнул ещё раз взглянуть на замок, словно мог уверить себя, что с Мерлином всё в порядке, просто от вида возвышающегося камня. Каждое мгновение терлось о его кожу, как грубый песок, и от этого его характер становился всё более мерзким. Его рыцари выглядели жалкими, красноносыми и бледными от холода. Не помогало и то, что он настаивал на том, чтобы снова и снова подвергать их испытаниям, наказывая их так же, как наказывал себя. — Хватит. — Леон поднял меч в знак капитуляции, вышел из зоны досягаемости Артура и покачал головой. — С тебя хватит, Артур. Нам всем достаточно. Если мы задержимся здесь ещё, это дойдёт до твоего отца. — И последнее, что нам нужно, это чтобы он начал задавать вопросы, — заметил Персиваль, нахлобучивая манжету на лоб, пока Артур угрюмо ковырялся в прихваченной инеем траве. — Ты хочешь поговорить об этом? Артур бросил на него взгляд, и остальные рыцари вздрогнули. Персиваль был простым человеком, но простой — не значит глупый. Он легко разбирался в людях, и у него не было никаких сомнений в том, что он может назвать кого-то виновным в его поведении, даже такого принца, как Артур. — Я в порядке. — Чушь. — Гавейн усмехнулся, но блеск в его глазах не скрывал его беспокойства. — Мерлин очнулся и идёт на поправку, а ты тут бьёшь в семь колоколов и ведешь себя как медведь с больной головой. Что ты знаешь такого, чего не знаем мы? Артур убрал меч в ножны, чувствуя, как болят руки и ребра, как мышцы натружены до предела. — Ничего. Я просто… — Он вздохнул. — Ничего. Свободны. Рыцари посмотрели друг на друга, их взгляды передавали друг другу весь мир, но Артур проигнорировал их, повернув обратно к замку, пробегая по обледенелой траве и стуча по булыжникам. По правде говоря, он не знал, как выразить словами всё то, что чувствовал. В его голове крутилась дюжина беспорядочных мыслей. Нужно было подумать об отце и обо всем, что он должен был от него скрывать; о том, что сделал Лаз, и о том, ждут ли их ещё какие-нибудь сюрпризы. А ещё был Мерлин. Между ними ничего не изменилось, но в то же время всё было по-другому. Если раньше воздух был наполнен дружеской игривостью, то теперь он был затянут чем-то невысказанным. Мерлину достаточно было лишь взглянуть на него, и сердце Артура заколотилось так же быстро, как у резвого дестриера, — от радости и ликования, что он оказался в центре внимания Мерлина. Нервы его взвинчивались от близости, и он обнаружил, что теряет дар речи, столкнувшись с одной из улыбок Мерлина. Всё это было не ново. Все эти вещи случались и раньше, но никогда не всё разом. И никогда одновременно. Это делало его достаточно неуклюжим, чтобы упасть на собственные ноги, что было неловко, и неуверенным в себе, что выводило его из себя: факт, который, как он подозревал, никто не замечал, даже его отец. — Артур! Словно вызванный его мыслями, Утер появился на вершине ступеней замка, его аристократические брови изогнулись в ленивой хмурости. Отороченная мехом мантия на его плечах защищала короля от холода, и Артур старался не дрожать под ледяным взглядом этого непоколебимого взгляда. — Отец. — Артур склонил голову, замедляя шаг, чтобы остановиться у подножия ступеней, сохраняя естественное предпочтение Утера к авторитетному положению. — Ты уже несколько часов на тренировочной площадке, — пробормотал Утер, спускаясь по лестнице уверенным шагом, чтобы поставить их на один уровень. Очевидно, сегодня был хороший день, когда Утер не чувствовал необходимости выставлять напоказ своё превосходство. Так он пытался наладить контакт с Артуром, притвориться, что они равны, даже если он никогда в это не поверит. Артур привык к тому, как работает ум короля, и уже давно перестал находить оправдания случайным жестокостям своего отца. — Что тебя так задевает? Артур расправил плечи, позволяя полуправде сорваться с его губ. — То, что произошло в Киррикейрне, показало, что мы с рыцарями не приспособлены к сражениям в такую суровую погоду. Я просто пытаюсь устранить наши слабости. — Ты уничтожишь своих людей, — предупредил Утер, как будто считал, что лучше всех знает рыцарей. Он не предположил, что Артур может сломаться сам. Артур сомневался, что это упущение проистекало из гордости, так же как и из безразличия. — Кроме того, ты — не единственная линия обороны Камелота. Ты не можешь позволить себе отдавать предпочтение тренировкам перед заседаниями совета, больше нет. Пора бы тебе начать относиться к своим обязанностям принца более серьезно. Артур стиснул челюсти от порицания в голосе Утера, как будто он как-то халтурил, хотя они оба знали, что всё было наоборот. По предпочтению и традиции принц Камелота всегда играл более боевую роль: метафорическая рука короля, держащая меч. Однако спорить с ним было невозможно. Кроме того, от намека отца по позвоночнику Артура пробежала дрожь беспокойства. Заметил ли он отсутствие Артура при дворе и на поединках в последние несколько дней? Дошло ли до его ушей что-то о Мерлине? — Конечно, отец. Как прикажешь. — Он промолчал, отбросив всякий намек на гнев или раздражение. Утер мог только обидеться и использовать это как оружие. Откровенно говоря, у Артура и без того хватало забот, не добавляя к ним ещё и отцовский гнев. — Я видел сегодня твоего слугу. — Что? — Слово вырвалось прежде, чем он успел его остановить. В любое другое время Артура позабавило бы удивлённое выражение лица Утера. В данный момент он мог думать только о том, что либо его отец был в его покоях, либо Мерлин отсутствовал. — Признаюсь, я уже начал верить, что его болезнь была скорее выдумкой, чем чем-то иным, — сказал Утер, наблюдая за лицом Артура, как ястреб за мышью. — Теперь я вижу, что это правда. Я никогда не видел такого исхудавшего человека. Я удивляюсь, что он способен выполнять свои обязанности, хотя, казалось, он достаточно хорошо переносит стирку. Артур стиснул зубы так сильно, что услышал, как они скрежещут. Прошло всего четыре дня с тех пор, как Мерлин очнулся после испытания. Он не должен был вставать с постели, не говоря уже о том, чтобы возобновить работу по дому! О чем, во имя богов, он думал? — Он все еще восстанавливается, — признал Артур. — Да, Гаюс говорил об этом, всё время хмурясь при этом. — На лице Утера промелькнул отблеск веселья, но тут же угас. — Возможно, пришло время заменить этого твоего мальчика. Артур прикусил язык, подавляя резкий, инстинктивный отказ. Это лишь заставило бы его отца воспринимать присутствие Мерлина как вызов, а предпочтение Артура — как слабость. Вместо этого он заставил свои черты лица превратиться в жесткую маску, склонив голову в знак слабого признания. — Я подумаю об этом. — Он произнес это как обещание и одновременно закрыл тему для обсуждения. По правде говоря, Мерлин должен был быть рядом с ним. Он мог заменить его не больше, чем отрубить правую руку, но Утеру не нужно было этого знать. — Очень хорошо. Отныне я жду тебя на послеобеденных заседаниях совета, если я не скажу иначе, и увидимся за ужином. Артур подождал, пока его отец отвернётся, и только после этого поморщился. Обычно король ел в своих покоях или обедал в одиночестве, но время от времени, когда он чувствовал, что недостаточно контролирует своего сына и подопечную, он требовал семейного обеда. Несомненно, Моргане тоже было приказано присутствовать, и им пришлось бы выдержать неудобный пир под пристальным взглядом отца. Проходя через весь замок к своим покоям, Артур не жалел улыбок для слуг и кивков для стражников. Дойдя до порога, он уже думал о горячей ванне, чтобы согреть озябшие пальцы на руках и ногах, но тут его остановил звук смеха. Моргана подняла голову, когда он вошёл, и её глаза заплясали, когда она бросила косой взгляд на Мерлина. — Теперь у тебя неприятности! — поддразнила она. — Что ты делаешь не в постели? — потребовал Артур, глядя на Мерлина, который сидел, проснувшись, одетый и совсем не отдохнувший, как ему следовало бы. Мерлин скорчил гримасу. — Я в порядке. Я просто немного помог Гвен! — Он жестом указал на свою подругу, когда она вышла из прихожей, её улыбка была ласковой и извиняющейся одновременно. — Мы не позволяли ему ничего делать. — Мой отец сказал, что видел, как он нес белье! — Одна простыня в пустой корзине! — Моргана усмехнулась, ее выражение лица было слишком знакомым. — Перестань волноваться, Артур. — Это полезно для меня, — пообещал Мерлин. — Если я останусь в постели дольше, я буду слишком слаб, чтобы даже встать. — Так говорит Гаюс? На лице Мерлина мелькнула виноватая дрожь. Очевидно, мнение Гаюса не было учтено. — Я действительно в порядке. Артур нахмурился, оглядывая его и отмечая все признаки того, что тело Мерлина подтверждает его слова. Его щеки приобрели здоровый цвет, а впадины под глазами исчезли. Он всё ещё выглядел худым — исхудал, как говорил его отец, — но его долговязый каркас казался изящным и не отягощённым преследовавшими его болями. Он был живым и бодрым, далеко не таким, как несколько дней назад. Его даже помыли; волосы были чистыми и блестящими. Если бы Артур не видел этого сам, он бы не поверил, что Мерлин был болен. Тряхнув головой, он опустил плечи, стянул холодную кожу перчаток и отстегнул меч. — Что ты здесь делаешь, Моргана? Она закатила на него глаза, ее улыбка померкла, когда она возилась с цветами в вазе в центре стола. — Я должна выполнить обещание, — объяснила она. — Я обещала рассказать о своей… себе. И обо всем, что произошло, как только Мерлину станет лучше. — Ты имеешь в виду свой… — Талант! — Гвен прервала их прежде, чем они успели произнести слово на букву «м». — Тот, который она и Мерлин разделяют. — Это звучит так, будто они оба хорошо жонглируют, — проворчал Артур, потянувшись за кувшином воды и мрачно желая, чтобы вместо нее было вино. Он не хотел признавать, что его мучает ревность. Он не знал, почему это единственное сходство между Мерлином и Морганой беспокоило его, но оно не давало ему покоя: еще одно общее для них двоих, к которому он не принадлежал. — Отослать ли мне стражников на случай, если они подслушают? — Я могу сделать так, чтобы они этого не сделали, — предложил Мерлин. — Тогда никто не будет удивляться, почему у дверей нет стражников. Артур поперхнулся своим напитком. — Нет! — прошипел он. — Никакого зачарования стражников! — А как насчёт стен? — Мерлин не стал дожидаться его ответа, а просто щелкнул пальцами в сторону двери. Золотой свет пробежал по камню и дереву, словно солнечный луч, погрузился вглубь конструкции, сверкнул вдоль линий раствора и исчез из виду. — Теперь никто не услышит ничего, чего мы не хотим. — Где ты всему этому научился? — вздохнула Моргана. — Где я могу этому научиться? Артур наблюдал, как на лице Мерлина промелькнуло замешательство, а затем его взгляд устремился вверх, к слабой золотой линии, прочертившейся над бровями Мерлина. Она прочертила путь от одного виска к другому, когда он беззвучно произнес свое заклинание, но затем снова исчезла. Он видел её ещё тогда, когда Мерлин наколдовал дракона — настолько реального на вид, что ему до сих пор трудно было поверить, что это иллюзия. Тогда он подумал, что слишком устал, чтобы видеть ясно, но теперь отрицать это было невозможно. Еще кое-что изменилось с того рокового дня в Киррикейрне. Он хотел спросить, что это такое и что это значит, но не успел произнести ни слова, как Мерлин извинился. — Большая часть магии просто — есть. — Он пожал плечами, покачав головой. — Я просто знаю это или вижу, как это работает, но это не значит, что ты не можешь этому научиться. — Я… — Энтузиазм Морганы немного угас, и она пожала плечами. — Я не уверена, стоит ли мне это делать. — Почему нет? Ее тонкие пальцы обвились вокруг друг друга, и Артур придвинул стул и опустился на него, обменявшись обеспокоенным взглядом с Мерлином. Моргана редко демонстрировала что-то, кроме абсолютной уверенности, но сейчас она снова была похожа на юную девушку, разрывавшуюся между тем, чего она хотела, и тем, чего боялась. Не раз она открывала рот, чтобы заговорить, но слова подводили ее, застревая в горле. В конце концов, именно Мерлин нарушил молчание, наклонившись вперед и положив одну из своих рук поверх руки Морганы, одним движением остановив суетливый танец ее пальцев. — Магия — это часть тебя. — Часть, которая может стоить мне жизни, — заметила она. — Ты знаешь это так же хорошо, как и я. Если я не узнаю об этом больше, то, возможно… — Может быть, Утер избавит тебя от костра? Ты ошибаешься. Он никогда не проявлял милосердия раньше. Я сомневаюсь, что он начнет сейчас, даже ради тебя. Артур моргнул. Он никогда не слышал, чтобы Мерлин говорил так ровно и холодно. Он почувствовал ледяной след на коже и задрожал, сидя на месте. В глубине души он всегда надеялся, что ему и Моргане удастся избежать самого страшного гнева Утера, если они когда-нибудь окажутся обвиненными. Однако Мерлин говорил так, словно реакция Утера была несомненной. Это заставило Артура задуматься о том, как много он знает. Моргана выглядела бледной, ее спина была прямой, даже когда она повернула руку, чтобы сжать пальцы Мерлина своими. — Тогда что ты хочешь, чтобы я сделала? — Обучение приносит контроль. Сейчас твои сны хаотичны, а то немногое, что ты можешь делать — спонтанно. Это как кипящая кастрюля; она вырывается из тебя, опасная и очень трудно скрываемая. — Ты говоришь так, как будто судишь на собственном опыте. Мерлин отвел взгляд, его челюсть отвисла. Казалось, он что-то обдумывал, и наконец он повернулся обратно, его решение было принято. — Люди Эалдора знали о моей магии. Мы не говорили им. Да и не нужно было. Невозможно объяснить ребенку, который еще не умеет говорить, что люди испугаются, если ты заставишь посевы расти или прогонишь дождь, потому что ты хочешь поиграть на улице. Моя магия отвечала на мои желания, а желания трехлетнего ребенка не всегда разумны. Он переместил свой вес, убрал руки и сложил их на груди. — Людям в деревне это надоело. Они были напуганы, я думаю. Не того, что я сделал — я никому не причинил вреда, — а того, что я мог бы сделать. Артур слушал, и его охватывало беспокойство. Мерлин не часто рассказывал о своей жизни в детстве. Она не могла быть легкой. Жизнь в деревнях никогда не была легкой: холодные зимы и трудные времена. И все же для Мерлина это было нечто большее, чем постоянная борьба за еду на столе. Он вспомнил, как они вернулись, чтобы противостоять Канену и его налетчикам. Он полагал, что замкнутость людей объясняется дружбой Мерлина с Уиллом, так называемым колдуном. Теперь он понял, что это должно быть из-за Мерлина и его магии. — Что случилось? — Моргана смотрела на него огромными глазами, ее лицо было прищурено, словно она боялась, куда заведет их эта история. — Когда мне было года четыре, один из старейшин вбил себе в голову, что от меня слишком много проблем. Мама думала, что они изгонят нас из деревни. Она собирала вещи, когда они схватили меня. Они планировали утопить меня в реке. Возможно, они бы так и сделали, если бы не… Мерлин передернул плечами, не желая встречаться ни с кем взглядом. — Те, кто нес меня, ни с того ни с сего начали кашлять водой: они согнулись вдвое и глотали ее. Они уронили меня. Я побежал обратно к маме. После этого меня больше никто не беспокоил, просто держались на расстоянии. Он посмотрел на Моргану, его лицо было пылким и серьезным. — Вот что происходит с необученной магией. Она реагирует. Она движется, чтобы защитить тебя, и в этом нет ничего тонкого. Вот как Утер обнаружит тебя, если вообще обнаружит. Потому что твоя магия сработает случайно. Голос Артура застрял у него в горле, немой и бесполезный от прямолинейного откровения Мерлина. Гвен перестала складывать туники, выражение ее лица было потрясенным. Челюсть Морганы напряглась, ее глаза вспыхнули. — Они умерли? — спросила она. — Мужчины, которые пытались утопить тебя? Те, кто захлебнулся водой? — Нет. — Жаль. — Ее усмешка была во все зубы. — Они заслужили это. — Жаль, что я не знал этого раньше, — добавил Артур, его собственный голос был низким и опасным. — Ты мог бы указать на них. — Они боялись меня. — Ты был ребёнком! — Гвен положила руки на бедра, качая головой в недоумении. — Маленький мальчик! Как они могли… — Она оборвала себя, видимо, слишком разозлившись, чтобы говорить. Артур знал, что она чувствует. Мысль о том, что кто-то может причинить вред Мерлину сейчас, была достаточна, чтобы поднять его на дыбы, но мысль о нём вот таком, маленьком и испуганном, зажгла огонь под кожей Артура. — Если бы они не уронили меня, то могли бы утонуть на суше. Они отпустили меня, и моя магия отпустила их. — Мерлин наклонился вперед в своем кресле. — Моргана, ты сказала, что подожгла свою спальню. Это был ответ на плохой сон, не так ли? Что-то напугало тебя. Моргана кивнула, шпильки в ее волосах сверкнули. — Да. — И больше ничего не происходило? Это единственное волшебство, которое ты совершила? — Насколько я знаю. — Она развела руками. — Кое-что из того, что ты делаешь, хотя, мелочи. Они такие тонкие. Откуда мне знать, что я не делала ничего подобного? — Это требует практики. — Мерлин скорчил гримасу извинения и пожал плечами. — Магия любит быть большой и громкой. Вначале она грубая и прямолинейная. — Ты поджигал вещи, когда был маленьким? — спросила Гвен, на ее губах заиграла улыбка. Она села в кресло рядом с Морганой, опершись локтями на стол и наклонившись, чтобы послушать. Артур, сам того не желая, сделал то же самое, жаждая услышать более счастливые истории о детстве Мерлина. Раньше он никогда не говорил о нем много, но теперь между ними не было секретов, и Артур наслаждался откровенностью. Кончики ушей Мерлина покраснели. — Нет. Я бы, наверное, сжег дом. У меня была привычка передвигать вещи. Возвращал игрушки в свою кроватку, когда мама их забирала, и все в таком духе. — Что-нибудь еще? Румянец Мерлина стал еще глубже, сладкий и очаровательный. — У меня была привычка… останавливать время? — Он поморщился, потирая рукой затылок. — Я делаю это с тех пор, как себя помню. Теперь мне даже не нужно об этом думать. В первый день, когда я приехал в Камелот, я сделал это, когда Гаюс что-то уронил. Он поднял шум. — Остановить время? — Глаза Морганы были огромными. Артур не мог ее винить, и дюжина нахлынувших воспоминаний о моментах, когда его жизнь странно заикалась, всплыла на передний план его сознания. Как часто Мерлин делал это: покупал себе несколько лишних секунд безмолвным требованием к самой Вселенной? Останавливалось ли время везде, или только в том месте, где Мерлин был сосредоточен? Мог ли он делать это лишь на время или же, по своему желанию, мог остановить мир навсегда? Эта мысль была в равной степени невероятной и пугающей. — Я думаю, каждый, кто использует магию, находит разные вещи легкими. — Что же ты считаешь трудным? — Моргана подняла одну бровь, глядя на Мерлина, как иссохший путник на колодец. Ее жажда этих знаний и облегчение от того, что она узнала, что кто-то еще похож на нее, были написаны на ее лице. — Исцеление. — Ответ Мерлина был незамедлительным и более чем немного недовольным. — Моя магия, кажется, ускользает. Или раньше, до всего этого. — Он махнул рукой в сторону кровати Артура, указывая на его болезнь и испытание на ней. — У меня нет снов о пророчествах, — заметил он. — Провидцы редки и уважаемы, Моргана, даже сейчас. Я думаю, если мы начнем помогать тебе контролировать твою магию, сны станет легче толковать. Тогда они будут меньше пугать тебя и заставлять твою магию вырываться наружу. Мы сможем скрывать правду столько, сколько потребуется. — И как долго это будет? — Моргана бросила взгляд в сторону Артура, одна бровь приподнялась в жестком, дерзком вызове. — Год? Десятилетие? Больше? Артур посмотрел в сторону двери, обдумывая свои следующие слова. Ради всех них он надеялся, что заклинание Мерлина сработает и защитит их от посторонних ушей, потому что если Мерлин и Моргана говорили об одном виде измены, когда упоминали о своей магии, то мысли Артура охватывали совсем другое. — Ничто из того, что мы можем сказать или сделать, никогда не убедит моего отца позволить магии вернуться в Камелот. Колдун может спасти весь город от гибели, а он всё равно найдёт способ казнить его. Пока он правит, колдуны и такие, как они, будут вне закона. Он устало вздохнул и провел рукой по лбу. — Даже когда корона перейдет ко мне, все будет не так просто, как кажется. Если я снова сделаю магию легальной без соответствующей подготовки, это будет хаос. Мы должны рассмотреть все возможности и выстроить соответствующую политику… Кроме того, мой отец может прожить еще несколько десятилетий. — Забудьте пока об Утере. — Мерлин пожал плечами. — Мы ничего не можем с ним сделать. — Значит, мы ничего не делаем? — потребовала Моргана. — Нет. Мы с тобой найдем безопасное место, где сможем работать над твоим контролем. Там, где нас не найдут. Я что-нибудь придумаю. Что касается остального, то, поскольку мы пока не можем принять закон, это не значит, что мы не можем начать разрабатывать идеи, как вернуть магию. Вы правы, это будет нелегко, но если вы действительно серьезно настроены, то это можно сделать. То есть, если ты серьезно, Артур? От вспышки надежды в глазах Мерлина у Артура перехватило дыхание, и он тяжело сглотнул, склонив голову в знак согласия. Еще до того, как он узнал о Мерлине и Моргане, он считал взгляды своего отца на магию слишком экстремальными и противоречивыми. Теперь же он знал, что двое из тех, кто был ему дороже всего на свете, в случае разоблачения предстанут перед палачом. Все предстало в новом, отчаянном свете. — Я уже говорил тебе, что мой отец ошибается, и я это серьезно, — пообещал Артур. — Я не могу сказать, когда и как, но это будет сделано. Он встретился взглядом с Мерлином, когда момент выкристаллизовался вокруг них. Он чувствовал себя важным, торжественным, как любая клятва, и понимал, что это именно то, что нужно. Пустые слова могли не только навредить его королевству, но и разрушить дружбу, которую он разделял с Мерлином, а этого он никогда не мог сделать. — Магия вернется в Камелот, когда я стану королем. Я клянусь в этом.