Sinful kids

      Сынмин вертит в руках потрепанную карточку с чужим номером и уже который раз достает и блокирует телефон, все никак не решаясь наконец позвонить. Он сидит уже битый час на полу, взвешивая все «за» и «против»; заламывает пальцы и терзает губы, а в порыве злости кидает мягкую игрушку в стену и даже яростно дрочит, пока с губ слетает одно единственное имя.       Ян Чонин — так представился ему молодой тату-мастер, к которому он попал совершенно случайно. Друзья тогда не самым удачным способом подшутили над ним, зная, как сильно Сынмин боится иголок — они буквально затащили его в салон и усадили на кресло, пока его заинтересованно разглядывал до невозможности красивый парень с завораживающими, по-лисьи хитрыми глазами и очаровательными ямочками на щеках.        Сынмин и правда боялся иголок — да чего греха таить, боится до сих пор. Но чужие мягкие прикосновения и чуткие вопросы разбудили в нем нечто до этого им неизведанное — да такое, что многолетний страх ушел на задний план, уступая место.. восхищению? Или, может, возбуждению?       Сынмин уверен, что все вместе.        И теперь под его ребрами на правой стороне, на фоне бледной кожи выделяется красиво выведенное черным шрифтом «останься со мной», и Сынмин не совсем понимает, в какой момент его выбор пал именно на эту надпись, ведь — он точно помнит, — Чонин предлагал ему еще кучу других вариантов.        Может, случайность, ведь Сынмин вполне мог засмотреться на красивого мастера и просто тыкнуть пальцем на случайный эскиз, попавшийся под руку.        Может, он просто схватил ту треклятую бумажку с надписью как можно скорее, чтобы побыстрее увидеть этого горячего парня за работой. Может, он просто слишком долго залипал на чужие руки и соблазнительно выпирающие на них вены. Может, он просто хотел, чтобы эти сильные, рельефные руки сжали его горло, а пышные бедра со шлепком соприкасались с его собственными, пока сам Сынмин стонал бы под чужим телом.        И после таких мыслей Сынмин думает, что у него просто слишком развита фантазия, а сублимация будит в нем зверя.       Хотя нет, Сынмин так не думает — Сынмин на это надеется.        Он, наверное, безумно глуп, раз надеется на то, что если он позвонит Чонину, тот удовлетворит его. Это несуразно и невозможно, как минимум по причине того, что они общались от силы пару часов, пока Сынмин скулил от не самого приятного покалывания под ребрами, а Чонин ворковал над ним, ненавязчиво поглаживая его руку, пока аккуратно выводил на чужом дрожащем теле надпись, вгоняя краску под кожу.        Все это — глупо.        Но Сынмин своей глупости не отрицает — потому и звонит, ставя на громкую связь, и кладет телефон рядом с собой, пока сжимает в руке свой полутвердый член.        Гудки раздражают и тянутся, кажется, целую вечность, как вдруг из динамиков слышится хриплое «Сынмин-щи?».       Сынмин готов поклясться, что он вполне может кончить только от чужого голоса.        Надо потерпеть.        Самое веселое еще впереди.        — Чонин-а? Здравствуй.. я же.. не отвлекаю тебя, да? — нервно тараторит Ким, кружа большим пальцем по головке, пока по ту сторону раздается копошение.       — Нет, хен. У меня как раз перерыв, — шуршание вновь бьет по ушам, но Сынмин усердно старается сфокусироваться на чужом голосе. Он такой хриплый и до безумия бархатный, совсем как его обладатель; приятный и даже усыпляющий — а еще Сынмин может определить, когда младший улыбается: в голосе прослеживаются нотки коварства, совсем как сейчас. Это.. возбуждает. — Ты что-то хотел? С татуировкой что-то не так?       — Нет-нет, она.. замечательная, правда! Спасибо еще раз.. она безумно сильно нравится мне, — улыбается Сынмин, крепче сжимая себя. — Я просто хотел задать один.. хм-м.. очень личный вопрос. Я могу..?       — Конечно, хен. Раз уж ты заинтриговал меня, то продолжай, — из динамиков раздается тихое хихиканье, и член дергается в сынминовой ладони.        — У тебя.. есть кто-нибудь? В плане, не то, чтобы это имело значение.. и это не совсем мое дело, так что прости, я просто..       Сынмин не успевает обдумать свои слова — они сами рвутся наружу, пока его щеки заливаются алым, пусть Чонин этого и не видит. Но старший действительно ничего не может поделать с этим, ведь липкая естественная смазка, пачкающая его пальцы, призывает к действию. Даже если Чонин не захочет после иметь с ним что-то общее.. плевать. Он просто хочет подрочить на его голос — так в чем проблема?        Сынмин собирает остатки воли в один кулак, а в другой — колом стоящий член, и прокашливается. Он собирается выкрутиться, как-то отшутиться или вовсе начать заново, как вдруг его прерывает насмешливый бас:       — Неужели ты хочешь потрахаться со мной, хен?        О.       Определенно, Сынмин хочет.        — Я..        — Ладно, прости. Так.. напомни, о чем ты спрашивал?       — Хочу.       — Что?       Кисть плавно двигается вверх-вниз, пока Сынмин во всю подмахивает бедрами в такт своим движениям. Он размазывает смазку по стволу и неторопливо ласкает себя, поглаживая пальцами чувствительную головку.        — Хочу потрахаться с тобой, Чонин-а.       — Хен.. не шути так больше, пожалуйста, — звучит больше удивленно и обеспокоенно, нежели брезгливо, и Сынмин выдыхает. Может, у него все же есть шанс? — Ты ведь шутишь, да?       — Нет, Йен-и. Поверь, я хочу тебя с того дня, как увидел, и явно не стал бы дрочить на твой блядский голос прямо сейчас, пока ты говоришь со мной.       Чонин, кажется, давится воздухом.        — Ох, хен.. блять, я.. даже не знаю, что сказать? — Чонин явно смущен, его голос слегка дрожит, и Сынмин находит это милым, пока младший вдруг не возвращает обратно свой привычный игривый тон. — Хотя, м-м.. может, у тебя есть какие-то предпочтения? Думаю, я мог бы, не знаю.. постонать для тебя, пока ты дрочишь?       Насмешка прослеживается в его голосе, но Сынмин, пожалуй, настолько отчаялся, что без раздумий шипит в ответ тихое «да», старательно обводя каждую венку на пульсирующем члене.        — Хм, думаю, у меня есть более подходящая идея. Скажи, если будет слишком.        Это — точка невозврата.        — Для начала.. положи телефон рядом с собой и встань на колени, — Сынмин кивает в пустоту, даже если осознает, что Чонин попросту не может его видеть, и выполняет чужой приказ. — Хм, думаю, тебе надо занять руки. Убери их. Заведи за спину и.. — секундная пауза, казалось, длится целую вечность. — Растяни себя.        Сынмин коротко хнычет в трубку, нехотя убирая руку с члена, и до конца стягивает потрепанные спортивки, откидывая их в угол комнаты вместе с бельем.       — Как думаешь, сможешь кончить нетронутым? Думаю, это будет.. очень ярко. И приятно. Хочу слышать тебя, пока ты будешь кончать, — воркует Чонин, явно лукаво улыбаясь, и Сынмин бесится, понимая — мелкий-то явно издевается.       — Надеюсь, рядом с тобой сейчас сидит Хенджин. Пусть он услышит, какими словами разбрасывается его невинный младший, — язвит Ким, слабо шипя, и крупно вздрагивает, когда не удержавшись все же проводит кончиками пальцев по мошонке.        Из динамиков раздается чужой смех, приятный и легкий, а после — вновь шуршание, и Сынмин слышит звон пряжки ремня, который Чонин, вероятно, небрежно скинул на пол. В салоне, где он работает, есть комната для отдыха с небольшим диванчиком и телевизором, — по-крайней мере, это ему рассказал сам Чонин, — и Сынмину не сложно сложить два и два — Чонин прямо сейчас сидит и дрочит в той самой комнате, куда может зайти абсолютно каждый.        — «Пожалуй, это будет самая позорная история увольнения», — мысленно ехидничает Сынмин, улыбаясь этой картине, и продолжает сжимать в руке горячую плоть.        — Растяни себя, хен. Сначала введи один, потом — два. И.. хочу, чтобы ты кончил, не касаясь себя.        Сынмин все же подчиняется, ослабляя хватку, и головка со звонким хлюпом ударяется о впалый живот, оставляя на коже блеклые разводы. Ким заводит руку назад и неторопливо поглаживает плотно сжатое колечко мышц, надавливая, но не входя. Щелканье колпачка, аромат клубничной смазки, распространившийся по всей комнате.. все это — действия настолько привычные, что Сынмин даже не понимает, что делает это машинально.        Пожалуй, за эту неделю он слишком часто проталкивал пальцы вглубь, представляя вместо них чужие более длинные и изящные, так аккуратно выводившие татуировку под его ребрами; там, где чуть выше тревожно билось сердце.        Блядство-блядство-блядство.        Первый палец неспешно погружается глубже, пока тугие стенки приятно обволакивают его, сжимая не слишком сильно — Сынмин играл с собой утром в ванной, так что сейчас вполне спокойно мог бы принять два пальца.        — Ох, черт, это.. так неловко, — бормочет Сынмин, слегка прогибаясь в спине, и подается вперед, опираясь свободной рукой об пол. Хлюпанье отчетливо слышится по ту сторону, и щеки старшего нещадно краснеют, когда он представляет перед собой картину дрочащего Чонина.       Сынмин готов поспорить, что эта картина — чертово искусство.        — Да, но дороги назад нет, не так ли? К тому же, это ты позвонил мне первый, хен, — почти мурлычет младший в трубку и вновь шипит от собственной чувствительности, пока прерывистое хлюпанье его природной смазки доносится до Сынмина.        — Черт, я мечтал об этом больше недели! Так что не смей, блять, упрекать меня в.. м-м.. в том, что ты выглядел настолько пиздецки горячо, — третий палец раздвигает сфинктер, и Сынмин растягивает себя на манер ножниц, смазывая нежные стеночки.        — Ох, правда? И часто ты трахаешь себя пальцами и вот так разговариваешь с людьми, с которыми знаком едва ли пару дней? Часто ли ты дрочишь на них? Может, даже трахаешься с ними сразу же? — насмешливый тон в совокупности с бесстыдно громким хлюпом почти доводит Сынмина, его член дергается, вновь плотно прижимаясь к животу, пока с набухшей головки на пол попадает несколько крупных капель предэякулята.        Бедра дрожат, их сводит судорогой, пока в низу живота разливается что-то приятно-тягучее; томное и до невозможности приторное. Сынмин успевает лишь издать прерывистый вздох, прежде чем с головки вновь падают вязкие капли.        Смазка стекает по бедрам, оставляя после себя липкие дорожки, и Сынмин лишь усерднее проталкивает пальцы, пытаясь найти то самое заветное местечко, от которого обычно подбрасывает на кровати, а из груди наружу рвется самый сладкий стон.        — Я даже так слышу, что ты на грани, — хихикает Чонин, когда старший все же не сдерживает мучительных стонов. — Но надо потерпеть. Еще чуть-чуть, Сынмин-а.       Секунды длятся, словно недели, а минуты и вовсе — года, и Ким несдержанно хнычет, смотря на потухший экран телефона, из динамика которого доносится чужой хриплый голос.        Черт, это еще приятнее, чем в его мечтах.        — Чонин-а-ах! Я больше.. н-не могу, слышишь? — Сынмин слабо ведет носом и сгибает пальцы внутри себя, наконец задевая нужное место, точно попадая по комочку нервов. — Пожалуйста, можно я..       Чужое грубое «нет» резко обрывает, и Сынмину честно хочется заплакать, потому что это безумие.        Он точно сойдет с ума, если не кончит прямо сейчас.        — Давай, хен, ускорь темп. Представь меня вместо своих пальцев. Представь, как бы я держал тебя за талию, притягивал к себе и втрахивал в этот чертов диван, — Сынмин повинуется, ускоряя темп, и насаживается на собственные пальцы еще быстрее, прикрывая глаза и представляя себя, распростертого в объятиях светло-бежевого пледа, лежащего на том самом диванчике.        Представляет, как красиво бы выглядел Чонин, нависая над ним, как соблазнительно бы выпирали его вены на руках и шее, как страстно он бы целовал его, ускоряя темп. Представляет, как властно бы звучал чужой голос, с каким животным блеском в медовых глазах на него смотрел бы Чонин; представляет, как младший сжимал бы его горло в одной руке, а второй бы надрачивал в такт своим глубоким, быстрым толчкам, горячо нашептывая на ухо что-нибудь до жути смущающее и приближающее к долгожданному оргазму.        — Главное — не к-касайся себя, хорошо? — слабо раздается надломившийся голос, заглушаемый безбожно громким хлюпаньем смазки. — Черт, Сынмин-а, ты просто обязан потом приехать ко мне, иначе.. ах, это.. н-невероятно, твою мать..       Чужое хныканье бьет по вискам, и Сынмин просто не может больше сдерживаться, проталкивая пальцы так глубоко, как только может, и с громким, протяжным и даже блаженным стоном изливается на пол нетронутым, крупно подрагивая. Перламутровые капли окрашивают начищенный паркет, но Сынмина это мало заботит — он кладет одну руку на член и водит по стволу плотным кольцом из пальцев, пока белесые струйки продолжают стекать по основанию вниз, пачкая внутреннюю сторону худых дрожащих бедер.        По ту сторону слышится протяжное, приглушенное тыльной стороной ладони «хе-е-ен», а после — шуршание, что доносилось до старшего словно сквозь толщу воды. И пока Сынмин продолжает изливаться в свой кулак, Чонин вторит его имя по несколько раз, добавляя на конце сладкие стоны.        Все вокруг теряет контур и становится расплывчатым, Сынмин ведет головой в разные стороны, пока звук из динамиков отдается эхом в ушах. Чужие стоны заставляют член вновь дернуться, но Сынмин просто падает без сил на новый ковер, пачкая его остатками своего семени, и поджимает затекшие ноги под себя, пока его все еще слегка трясет.        — Блять, я еще.. боже, мне еще ни разу не было настолько хорошо.. — неразборчиво бормочет Чонин, рвано выдыхая в трубку. — Теперь ты просто обязан скинуть мне свой адрес, хен!        Сынмин слабо смеется в пустоту и устало прикрывает глаза, мягко улыбаясь. Звонок заканчивается, а экран тухнет, — зарядка наверняка кончилась, — и комната погружается в тишину, оставляя Сынмина с мыслями наедине.        Он медленно гладит свои плечи, а после — спускается ниже, скользя пальцами по тому месту, где пару дней назад в кожу впивались иголки, и понимает.        Понимает, что Чонин навсегда поселился в его разуме и плотно въелся под кожу совсем как та татуировка, которую тот набил ему прямо под ребрами — там, где взволнованно трепещет влюбленное сердце.