Но всякий человек есть ложь. Г. Р. Державин.
Когда ситуация из “просто критической” достигает красной светящейся отметки “катастрофа”, Эльза впервые делает шаг к решению проблемы посредством вовлечения в неё посторонних участников. — Живее говори, чего у тебя там, и можешь быть свободна, — в своей извечной манере даже не старается быть хоть сколь бы то ни было милой Полюшка, больше внимания уделяя скрупулёзному подметанию полов – с очевидно многообещающе взятым в руки веником, – чем испытывая хоть каплю желания бросить взгляд на Алую. Девушка поджимает губы в нервозности, пусть и не стремится испытывать далеко не железного терпения причудливой лекарши (впрочем, та вряд ли бы надоумилась поднять против Скарлет своё грозное оружие), но начинает всё-таки постепенно: — Меня настигли… кое-какие последствия после войны с Арболесом… — Спустя почти полгода? — не удерживает за зубами насмешливого хмыканья женщина. — Подождала бы ещё немного и тебя саму бы принесли ко мне вперёд ногами, — то ли шутит (опять же в какой-то профессионально-нестандартной манере целителей), то ли таким образом желает поддеть девчонку она, выглядя, тем не менее, не столько озлобленной на данную вываленную-с-ничего на неё информацию, сколько удивлённой на абсурдность происходящего в целом. Эльза фыркает равнодушно, стойко выдерживая это странное поведение волшебницы, которое скорее уже давно обратилось в занудную, старческую привычку её общения с другими людьми, и только поправляет выбившийся из чёлки локон. — Я думала, что симптомы со временем пройдут, — медленно ступает вглубь комнаты фея, на первых порах тщательно фильтруя каждое своё слово. Незаметно прислушивается к раздающимся звукам в доме. Тишина обжитого одинокого жилища да раскрытые настежь окна, через которые слышна песнь осеннего ветра, лихо путешествующего средь крон престарелых деревьев в лесу, и шумные возгласы многочисленных животных, нашедших недалеко от избушки своё пристанище. — А оказалось?.. — подстёгивает для дальнейшего прояснения загадочной ситуации Полюшка, собирая сметённую из-под окна грязь в побитый старый савок, вытряхивая всё в мусорное ведро. Эльза хмыкает задумчиво, принюхиваясь к специфическому аромату чужих вещей, нестерпимо морщит нос от резко ударивших по изрядно восприимчивым рецепторам горьких и острых запахов, оседающих на языке послевкусием кислых вяжущих травяных целебных настоек, изготовлением которых знахарка и занимается по долгу службы. Человеческий запах, не считая собственного, в доме только один – принадлежащий грубой нелюдимой хозяйке. Скарлет выдыхает уже спокойнее, наконец, признавая, что тайна, которой так страшится она поделиться, останется лишь между ними двумя. — А оказалось всё только хуже. Старуха вздыхает напряжённо и даже, возможно, устало. Отставляет, наконец, свою верную метлу в угол, чтобы обратить на нуждающуюся посетительницу чуть больше внимания. — Не пробовала обращаться к своей Чудесной подружке? — спрашивает как бы между делом, преодолевая примерно полпути до своего рабочего стола, по другую сторону которого остановилась Титания, но не стремится подойти близко. — Она вроде неплохо продвигается в целительстве. — Для того, что происходит со мной, не существует исцеления, — выдавливая из себя покорную, смирившуюся улыбку, качает головой девушка, расслабляя намертво закреплённый ремешок наручей на правом предплечье и освобождая худую белую руку. Она негромко складывает часть доспеха на стол перед собой, располагая рядом с ним освобождённую кисть ладонью вниз. Изящный пасс левой рукой, и из подпространства на зов волшебницы материализуется короткий стальной клинок. Полюшка с подозрением смотрит на эти странные, сомнительные приготовления девчонки, напряжённо встречая её чрезмерно решительный взгляд. — Мне лишь нужно разобраться, что со мной происходит. А главное – почему? Целительница не успевает остановить дурёху, когда та заносит над беззащитной ладонью кинжал. Но с ещё большим непониманием, сопровождающимся звучным удивлённым возгласом, следит за тем, как едва коснувшись тонкой, почти прозрачной девичьей кожи, волшебная его сталь ломается вдребезги. — Боже мой, — едва шепчет себе под нос лекарша, не обращая особого внимания на разбросанные по всему дубовому столу и немного за его пределами куски звонко раздробившегося в абсолютное ничто металла, и резче задуманного бросается ближе к месту престранного происшествия. Смотрит – ни капли не веря ни своим старчески-замылившимся глазам, ни даже раскрошившейся в бесполезную, утратившую всякое волшебство крошке металла, которым каким-то чудом вдруг стало одно из прочнейших оружий воительницы. Рука девчонки остаётся – вопреки фундаментально устоявшимся законам природы и исторически сложившимся постулатам самой магии – абсолютно целой. Полюшка приглядывается внимательней, щуря непонимающие глаза, обведённые едва видимой паутинкой морщинок; кривит рот в задумчивой гримасе, заторможено очерчивая его линии ребром указательного пальца. В один незадачливый момент прекрасная нежная девичья кожа вдруг оказалась полностью обращена… в нечто. Нечто, до боли напоминающее… — Это?.. — Ослепляет невероятная догадка. — Да, — куда менее эмоционально встречает чужой шок Титания, приподнимая ту самую руку на уровне груди и обречённо в неё всматриваясь. Вздыхает инемождённо, как будто эта нереальная курьёзная ситуация, в которой она, до сих пор не понимая, как, очутилась, доводит её до абсолютного бессилия. И поворачивает ладонь, поражённую… — чем только? каким-то хитроумным заклятьем ли, или жестоким проклятьем? — в сторону знахарки, чтобы подытожить самое невероятное: — Это драконья чешуя.* * *
— Тебе не кажется, что пора уже заканчивать с этим? — Голос Эльзы снисходительно-чуткий. Необъяснимо по-доброму лёгкий и от того странный. Мира дольше положенного позволяет себе задержаться за чуть прикрытыми дверьми коморки Старших волшебников, как можно бесшумнее подтягивая на руках бочонок любимого красного вина Мастера, и продолжает с удивлением слушать разговор старой подруги с очевидно в-бессчётный-уже-по-количеству-раз упитым – словно по традиции – в хлам Гилдартсом, закономерно, протяжно и плаксиво, сетующим на свою горькую судьбинушку. В частности, на непутёвую дочурку, всё также остро не терпящей его старческих сюсюканий с ней. — Тебе пора домой, дружище, — мягким тоном увещевает в своей правоте старого прохвоста Титания, но Мира, чутко бдящая эту патовую ситуацию за дверью, в крохотный просвет видит, как не в пример собственным праведным словам, Эльза подливает в кружку несдержанного пьяницы ещё больше высокоградусного пойла. Синие глаза распахиваются в откровенном шоке, красивые ровные зубы с силой смыкаются друг на друге, едва не производя характерный скрежущий звук, но Штраусс заставляет себя быть тихой, зная досконально, сколь исключительно отточены чувства и рефлексы бывшей соперницы ещё с их убойного детства. — Ты не понимаешь, Эльза, это же такая боль: быть столько раз отвергнутым собственным ребёнком, — лепечет с большими задержками между словами мужчина, от своего бессильного горя в очередной раз утыкаясь самым носом в пивную кружку. Собеседница в ответ только дарит ему свою снисходительную улыбку, пряча грустные глаза за тёмной в свете тусклых светильников чёлкой. Скарлет присаживается напротив согильдийца за стол, теперь наливая и в свой стакан немного выпивки, слегка болтает в размеренной задумчивости по кругу её содержимое, морща нос от противного запаха. Но всё равно пригубляет дрянной напиток, когда Клайв в очередной раз опрокидывает в свой бездонный желудок почти пол-литра горячительного. И кто после такого скажет, что алкоголизм в этой семье не передаётся по наследству? — Порой дети просто вырастают, Гилдартс, — подаёт всё же голос девушка, как будто бы безучастно наблюдая, как снова наполняется чужая кружка. — И им становится не нужна родительская забота. — А я ведь никогда не уделял моей малышке должного внимания в детстве… — слушая простые философские речи Алой, завывает со всё более усиливающейся печалью волшебник, покорно, как какая-нибудь бесправная овца, следуя за тонкими женскими уловками. — Я, правда, такой плохой отец?! Эльза качает головой покровительственно, неловко пряча всё ту же печальную улыбку за гранями своего стакана, и вдруг срывается на непозволительное откровение, возможно, думая, что оно прозвучит хоть сколько-нибудь воодушевляюще: — Мой отец пытался вырезать меня прямо из утробы моей матери, — усмехается она горько и злостно, за флёром-таки ударившего в голову лёгкого опьянения так и не расслышав испуганно-удивлённого вздоха за дверью. — Так что ты лучший отец из всех, кого я знаю. И какой только мог быть у Каны. После Мастера, конечно. И вот оба смеются, разряжая удручающую обстановку бесстыдной делёжки своих самых сердечных секретов с самыми неправильными людьми, какими только могли они быть друг для друга, учитывая, что в этот момент делились они не столько тайнами, сколько душами. Мираджейн прищуривается хмуро, не веря ни в то, свидетелем чему невольно только что стала, ни бесхитростным, исповедывающимся разговорам за дверью. Как и многим в гильдии ей хорошо известна праведная и благочестивая натура их несокрушимой Титании, её неспокойный героический дух. Но Дьяволица одна из немногих не боится брать на себя ответственность и признавать, что за непогрешимым рыцарским благородством аловолосой чаще возможного скрывается нечто более опасное и жуткое, чем та позволяет себе демонстрировать. Холодный бездушный расчёт: Скарлет без колебаний верховодит всей их шебутной, ненормальной компанией, когда того требуют чрезвычайные ситуации или обыкновенное отсутствие на своём посту Мастера. Все безвольно и бесправно склоняют голову перед её подавляющим авторитетом, готовые по одному только вдохновляющему, а порой и угрожающему слову ринуться и в смертельный бой, и вылизывать собственными языками полы по стопам той глупой драки, которая на пустом месте разрослась в стенах их общего дома. Умение идти по головам своих и чужих: да так виртуозно, что никто из обставленных ею дураков никогда в жизни – или даже после неё – не догадается, каким образом, казалось бы, только-только возглавляя безмозглую толпу, они вдруг оказались в самом её конце. Эльза великолепна в своей открытой нараспашку, изящной простоте. Прямолинейности суждений. Бескорыстности действий. Но она беспощадный и жестокий тактик. Талантливый, устрашающий аналитик. И когда это необходимо: пешки проигрывают войну, даже не успевая вступить в бой. — Поверь мне, ты ещё наверстаешь упущенное, когда Кана надарит тебе целую ораву внуков, — тем временем продолжает их странный разговор Эльза, а Гилдартс срывается в ещё более громкий смех, вероятно, с теплом и надеждой представляя себя в окружении своей будущей большой семьи, о которой он, как и любой другой старик, неизменно мечтает. В тайне смеет надеяться на то, что генетическая лотерея явит себя во всей красе, и хоть одна из его внучек будет похожа на свою бабушку. Он бы тогда точно знал, что пожил всё это неспокойное время не зря. — Тогда уж придётся совсем позабыть о стезе волшебника, — хохочет всё также радостно Клайв, пока его кружка наполняется выпивкой до самых краёв. На завтрашнее утро мужчина вряд ли вспомнит что-то толковое из этой занимательной беседы. — Больше никаких путешествий и Столетних Заданий… — заключает он с какой-то ностальгической грустью, словно уже с завтрашнего дня начинается его скучная, спокойная и размеренная жизнь. — Ты станешь дедушкой, а не выйдешь на пенсию, — в ответ усмехается задорно его оппонентка, в который раз прокручивая в руке стакан. Почему-то задерживает дольше положенного взгляд на отражающемся в напитке танцующем искристом пламени. Но вдруг спрашивает с показной, якобы разморенной алкоголем, ленцой, которую Гилдартс не чувствует в какофонии собственных опьянённых в хламину ощущений: — Неужели на этих Столетних Заданиях так весело?..* * *
— Есть ли способ остановить это? — в один из пасмурных дней, проводимых – уже по привычке – не в постоянных разъездах по бесконечной череде платёжно-приятных заданий со своей дорогой и такой бестолковой командой, а будучи запертой наедине с неприветливой знахаркой, спрашивает, не опуская показной строгости на лице, Эльза. Полюшка смотрит на фею поверх защитных глазных очков, на время преставая размешивать какое-то своё престранное варево, которое наварганила она из кучки самых несочетаемых ингредиентов, напоследок полив всё парой миллилитров крови самой волшебницы, и тянет не то предупредительно, не то бесстрастно: — Ты, кажется, говорила, что не веришь в исцеление. — Не верю, — покорно соглашается мечница, с присущей ей перфекционистской дотошностью расфасовывая по разным ящичкам набранные самолично целебные травы – хоть так пытается отплатить лекарше за работу над своей жизненно важной проблемой. — Но всё ещё надеюсь, что есть возможность не дать этому развиться в глобальной перспективе. Алая умело скрывает постыдную дрожь собственного голоса. Как будто бы кто-то из здесь присутствующих попытается осудить и высмеять её не тлеющую, упрямую веру в спасение. Не нужно быть гением, чтобы понимать и принимать обыкновенный человеческий страх перед непостижимым. — В вере нет ничего плохого, милая, — цедит старуха ровным тоном, снова берясь за размеренное помешивание содержимого котелка да подбрасывая в домашний небольшой очаг пару дровишек. — Как и в страхе. — Меня не пугают эти… изменения, — качает головой девушка, словно в трансе оглаживая путанные линии жизни на запачканных терпким соком растений ладонях. Скарлет привыкла смотреть в лицо опасности с гордо поднятой головой. Неся в ушах звон меча, а на языке – вкус металла, – пробираться сквозь боль и отчаяние, каждый раз превозмогая собственные пределы. Танцевать среди хаоса и крови, лишь силой мысли сменяя броню за бронёй, всегда готовая вступить в очередной неравный бой, что закончится с ударом молотка по крышке не-её гроба (и то, если она будет столь милосердна, чтобы позволить врагу хотя бы шанс на человеческое захоронение). Обвинить её в тщедушной трусости могли бы лишь безумцы. Но за свой короткий век она изрядно повстречала и их. Тех, кто по воле беспощадного рока утратил себя под гнётом несправедливости и ужаса этого Мира. И постепенно Эльза всё легче относила себя к их числу. Акнология, бывший когда-то всего лишь человеком, обратился драконом и держал в страхе весь свет более четырёхсот лет. Ирен Бельсерион, утратившая за свою вечность не только человечность, но и собственный разум, играющая с жизнями живых людей как с куклами, изменяющая саму планету в угоду своих мелких прихотей, растрачивающая необыкновенную великую Силу на уничтожение всего сущего. Пусть примеров и до жалкого мало, но их вполне достаточно, чтобы осознавать, что за той самой последней чертой, где открывается чёрная пропасть, остаётся лишь пустое ничего. Потеря себя – это полбеды. То, что станет с Миром после её падения – вот это важно. — Я страшусь деяний, что станут моими грехами.* * *
— Ты же знаешь, что ты творишь? Скарлет оборачивается на звучание всегда такого сладко-мелодичного – и сейчас – такого равнодушно-холодного – голоса с заведомо ожидаемым непониманием, и Мираджейн могла бы по праву потешить себя этим зрелищем, да только поднимать глаза с куда более “занимательных” квитанций по многочисленным задолженностям их гильдии тому или иному городу (вследствие бесшабашности ушедших в очередной отрыв Хвостатых) не спешит. Алая с минуту сверлит подругу взглядом, ожидая, что та тем или иным образом следующими своими словами направит по верному пути этот своеобразно-нелепый разговор, да только порой в ослином упрямстве по обыкновению несдержанная Дьяволица проявляет чудеса невиданной выдержки, и это гнетущее загробное молчание переходит в весьма удручающе-нелицеприятную стадию “слишком”. — Вероятно, ты собираешься мне объяснить? — заставляет себя сделать попытку сдвинуть этот разговор с мёртвой точки девушка. Штраусс поднимает потемневшие глаза на оппонентку, с всё возрастающим неспокойным раздражением замечая уверенный и открытый взгляд, откидывается на спинку стула, вертя между пальцев перьевую ручку, и наступает “издалека”: — Ты и Гилдартс. Здесь. Пару дней назад. Взгляд Титании даже не меняется, пусть невысказанное обвинение остаётся висеть в воздухе как пущенный на поражение снаряд, и только губы поджимаются в жесте преднамеренной задумчивости, словно разыгрывая паршивую роль. — Мы выпивали, — пожимает плечами. — Я проверяла: за нами всё было чисто. — Ты объяснишься? — вразрез упорно поддерживаемой Скарлет теме, своим худшим из имеющегося довольно противного арсенала – безучастным и лениво-предупредительным – тоном, как бы между прочим, настаивает Мира. Теперь Эльза уже куда сосредоточеннее считывает настроение согильдийки, беря в руки чистые листы для новой пачки объяснительных, что они уже изрядно проштрафили Совету, пока их друзья в пух и прах разносят не только воровские банды, мешающие скорее от нечего делать честным гражданам, но и тёмные группировки, которые искоренить не удастся, наверное, никогда. Присаживается за широкий письменный стол, который они с беловолосой нередко, очень длинными вечерними часами делят напополам, скрупулёзно справляясь со всей бумажной волокитой из Совета, внушительными счетами из разных городков страны, в которых по обыкновению накуролесили их товарищи, да чеками по снабжённости гильдии всем самым необходимым. — Смотря на то, что именно ты хочешь знать, — всё также скучающе ведёт разговор Алая, с куда большей отдачей окунаясь в муторную, затяжную работу, чем пытаясь поддержать, очевидно, неприятный для себя диалог. Штраусс хмыкает невесело, понимая, что теперь выходит на тонкий лёд. Анализирует каждый свой возмущённый, эмоциональный вопрос, разбирает, какую информацию в первую очередь ей выгодней получить. Тщательно фильтрует каждое последующее слово. С Эльзой, в конце концов, всегда так: чуть-чуть передави, и останешься не только без необходимых сведений, но ещё и без головы. Хранить секреты, так или иначе, надёжнее, если один из вас мёртв. — Ты собралась на Столетнее Задание? — Впрочем, когда того требует ситуация, на свой страх и риск завуалированная конкретика выходит на первый план. Прозвучавший хлёсткий, чересчур уверенный в себе вопрос довольно ощутимо настораживает мечницу, и атмосфера и без того напряжённого разговора, учинённого дотошной барменшей, мгновенно сгущается всё толще. — Ты заходишь с козырей. Сухой факт. Спокойный голос. Первое и единственное предупреждение. Краткое и лаконичное, – как и всё в стиле Скарлет. Будь на её месте кто-то другой, почувствовал бы и в тоне Титании, и в мимике, и даже в простецких нерасторопных действиях – то, как медленно и вдумчиво она окунала кончик пера в чернила, – совсем не скрытую, жуткую угрозу; Мираджейн же лишь закатывает на эту вычурную строгость глаза да от своего отступать не спешит. В конце концов, друг друга они знают “от” и “до”. — Я не лезу к тебе в душу. — Будто это добавляет ей каких-то дополнительных, вымышленных баллов. — В остальном же – это просто праздный интерес, — ставит локти на стол, упирается подбородком в сложенные замком руки: предельная сосредоточенность на самом невинном в мире лице, которому наверняка завидуют даже ангелы, но под которым – и Эльзе это прекрасно известно – скрывается нечто худшее, чем сам Дьявол. Алая прекращает заполнение первого документа всё то время, что Штраусс не сводит с неё ястребиного взора, откладывает исписанный лист в сторону, создавая отдельную стопку. Принимается за новую объяснительную, стараясь заполнять те как можно чище. — Ты подслушивала? — Вы были достаточно громкими. — Открещивается, словно от недопустимого преступления. — И не заперли дверь. — Закройся я на все замки – это было бы странно, — изгибает бровь в такт словам девушка, растягивая уголок губ задумчиво. — Страннее, чем ваша попойка? — Ты вообще должна была быть в баре, — сознаётся она в своём провалившемся расчёте. — Что ты слышала? — спрашивает, откидываясь на спинку стула да уже бросая своё ответственно-бесполезное дело. — Достаточно, чтобы понимать, что ты надумываешь ввязаться в какую-то глупость, — хитроумно не даёт конкретного ответа Мира. Бурлящие, яркие эмоции выдают с потрохами её неумеренное беспокойство. На красивом, молодом лице залегают крохотные сети морщинок, уголки губ поджаты. — Просто скажи уже, что происходит, и мы закончим на этом, — просит, не поддаваясь малодушной панике, хотя бить тревогу стоило начать уже давно. С тех пор, как закончилась война с Арболесом, Скарлет сама не своя. Первые месяцы это было не так заметно: мечница продолжала быть активным участником очередной перестройки гильдии, часто проводила время в кругу товарищей, неделями пропадала на волшебных заданиях, в которые неустанно её утягивали то вновь нашедший какую-то нездоровую диковинку Нацу, то страдающая от нехватки драгоценных (и опасности выселения из квартиры) Люси. Чуть позже беспечным праздным кутежам девушка начала предпочитать уединённую тишину их едва восстановленной библиотеки. Всё чаще срывалась в центр Магнолии, а потом и в разные города Фиора уже не на командные заработки, а на поиски старинных магических фолиантов, о которых своевременно извещала её находящаяся в курсе всех последних новинок Леви. А последний месяц так вообще провела чёрт пойми где, прерываясь только на обязательное, держащее всю гильдию в живом и праведном тонусе ежедневное вечернее появление, с моментальным углублением в ещё более срочные бумажные дела. Эльза на искреннюю просьбу эту долго хранит непонятное, тягостное молчание. Крутит между пальцев перо, неэстетично заляпав парой капель ещё не высохших чернил свой чистый бланк для Совета. — Что насчёт небольшой договорённости? — с умелой деловой хваткой поддаётся требованиям подруги. — Ты расскажешь мне, что происходит? — не верит в такую быструю сдачу без какой-либо попытки обыграть ситуацию в свою сторону барменша. — Когда сама разберусь во всём, ладно? Ты же дашь мне отсрочку? Мира предусмотрительно задумывается, прекрасно зная твердолобый и невыносимый в отношении самой себя характер Титании. Нехотя понимает, что при всём желании ей не выведать в данный момент нужных ответов. Сдаться и подчиниться сегодня, чтобы иметь хотя бы мизерный шанс влиять и манипулировать ситуацией позже. Возможно, это куда лучше, чем, если сейчас она загонит подругу в ловушку, а та – как и любой свободолюбивый, дикий зверь – начнёт защищаться. — Только обещай, что не пойдёшь в одиночку через Ад, — будто бы глядя в безрадостное будущее, просит Мира. Эльза благодарно кивает, признавая справедливость достигнутого консенсуса. — Там твоё королевство, — отшучивается напоследок, словно ещё пытаясь спасти вконец угнетённую обстановку, и вновь возвращается к своей прямой обязанности. — При всём желании я не смогу пройти мимо тебя.* * *
— Ты говорила, впервые это проявилось, после вышей стычки с Греем и Нацу? Эльза смотрит на целительницу пристально, покорно опуская голову в задумчиво-медленном согласии, и невольно перед глазами её плывут те злосчастные моменты непозволительной, хоть и такой привычной мальчишеской потасовки. Скарлет всегда в их компании выступала неким стабилизатором неспокойного настроения; по сути – была третьей независимой стороной, сглаживающей острые, нетерпимые, ершистые грани двух закадычных волшебников и приводящей их (чаще, конечно, насильно) к понимаю и соглашению. Больше, чем за кого-либо другого в гильдии, несла за них ответственность и, возможно, была им ближе всех. Их странная, склочная, взбалмошная и неудержимая компания-на-троих сложилась как-то сама собой ещё с того момента, как Нацу только вступил в гильдию. И пусть только Грей был первым и единственным другом Титании с тех времён, как в “Хвост Феи” пришла она, но по-настоящему семью в лице друг друга они обрели именно втроём. Эльза, если честно, и сама не знает, почему она мёртвой хваткой вцепилась именно в этих двух пустоголовых полудохликов. Понятным делом была предопределённость мальчишеской заклятой дружбы: воплощения самих льда и пламени, извечно враждующие противоположности, которые на самом деле определяют свободное существование друг друга, и всё в подобном философском духе… Мираджейн на протяжении всего их взросления часто недоумевала, что в компании этого беспричинного стихийного бедствия забыла алая мечница. Фея же отшучивалась тем, что пацанам жизненно необходим кто-то третий, кто будет пресекать их безмозглые, часто лишённые всякой логики действия на корню. Мастер в этом с ней был солидарен, почему нередко и заставлял их работать в составе непризнанной сплочённой команды. Иначе бы эти два идиота поубивали друг друга. Как оказалось впоследствии, всё именно к этому и велось изначально. Эльза никогда не верила в Судьбу. Предопределённость бытия. Или неизбежность Рока… Но предполагать, что из всей необъятности Земли, из всей обширности континентов и стран, из бесконечного списка городов и многообразия волшебных гильдий ужаснейший Демон из книг самого Зерефа и предназначенный ему убийца – встретились чисто “случайно” именно в гильдии, бывшей срединным поворотом всего злачного сюжета, было бы глупо. Эльза верит, что человек и есть творец своей судьбы. Только ему решать, куда поведёт его дорога жизни. Но всё чаще задумывается о том, что и её встреча со своими убийцами была предписана Свыше. В конце концов, иногда это напоминает скорее дешёвый анекдот: будучи драконом, жить бок о бок сразу с четырьмя убийцами на них. — Эти два идиота полезли в драку, — повторяет она уже когда-то озвученную информацию, невольно сжимая руки. Железо латных перчаток скрипит он напряжения, и девушка заторможено смотрит на стиснутые кулаки, вспоминая весь тот ужас, что она пережила, когда увидела никого иного, а собственных братьев, посреди жестокой войны поднявших оружие друг против друга. — А я оказалась ещё большей дурой, когда полезла их разнимать. Ладони тогда оказались уничтожены в месиво. Почти кровавая каша из: с одной стороны – сожжённого, с другой – обращённого в чистый лёд мяса и сломанных костей. — Мне повезло, что рядом была Венди: она излечила меня. — Вспоминает маленькую Небесную Деву с улыбкой. Впрочем, радость воспоминаний о Чудесной волшебнице скоротечно меркнет, когда Эльза подытоживает: — Уже тогда… на секунду я увидела, как на едва зажившей коже проступила чешуя. Скарлет тогда не поверила увиденному. Всё казалось каким-то нереальным, навеянным пагубными чарами бредом, жестокой шуткой или больной фантазией сошедшего с ума, расшатанного сознания. Глаза всё ещё застилала пелена удушающего горя, а сердце сжималось в перепуганном до смерти чувстве непередаваемой вины. Даже её изувеченные руки не приносили столько боли, страданий и муки, сколь силён и изматывающ был ненастный шторм, разросшийся прямо посреди грудной клетки после потери одного из самых близких людей. Названного родителя. Отца. Какое ей могло быть дело до собственного стонущего, умирающего, никчёмного тела, когда за спиной разверзлась жестокая трагедия, перед глазами начали слетать с катушек лучшие друзья, а новый враг уже облизывал им пятки, намереваясь сожрать буквально с потрохами? — Встав между демоном и его убийцей, ты навлекла на себя смертельную опасность, — рассуждает нерасторопно Полюшка, внимательно дослушав рассказ. Не поднимает глаз от однообразного перебирания новой партии целебных трав, что неизменно собираются благодарной девочкой. Неторопливо отделяет корешки и листики от стебельков, сортирует их по маленьким кучкам. — И чтобы защитить тебя, твой внутренний Дракон пробудился. — Но разве такое возможно? Ведь я не убийца драконов, — неверяще допытывается до более пространных объяснений девушка. На ум ожидаемо приходит история её друзей и их приёмных родителей, которые заперли себя в телах убийц драконов ради одного того, чтобы не дать своим детям однажды столкнуться с участью Акнологии. Но она – Эльза – не имеет ничего общего с этой кастой волшебников. Их проклятие никак не могло сказаться на ней. Или всё дело в магии крови её матери? Дракона, в утробе которого не рождённым плодом она провела более четырёхсот лет. — Только они могут обращаться драконами, — заключает как истину, качая головой несколько отрешённо. Вспоминает растрескавшуюся, словно изысканный дорогой хрусталь, белую кожу Ирен, из-под которой опасно проглядывали сверкающие чешуйки. И невольно тянет руку к собственной бледной щеке: хочет проверить, не выступило ли и на её лице красноречивое доказательство истинного жуткого происхождения. Полюшка, наконец, заканчивает с сортировкой своих трав. Раскладывает на одной части стола, на старой бумаге, очищенные перемытые корешки, ближе к окну и проглядывающим в него лучам солнца, чтобы подсушить на сырьё для изготовления в будущем лечебных препаратов. Отрывается всё-таки от своего крайне важного дела и смотрит на теперь часто засиживающуюся у неё гостью назидательно-строго. — Боюсь, что самое главное во всей этой истории то, что ты не человек. Эльза впивается глазами в старушку, смотря на неё в немом изумлении. Приоткрывает возмущённо рот, собираясь пуститься в горячечные несогласные протесты и бесполезные споры, дабы здесь и сейчас отстоять попранную, поруганную честь. Но на деле просто молчит, не понимая смысла происходящего. — Ты сказала, твоя мать и есть та, кто создал магию убийц драконов. Была самой первой из них. Но знаешь ли ты, что действительно значат эти слова? — спрашивает лекарша с нажимом, когда видит неспособность Титании достроить эту каверзную логическую цепочку. — Магия – это по своей сути инструмент; предмет воздействия, с помощью которого мы подчиняем себе или перекраиваем на своё усмотрение материальный мир, — непривычно расщедривается и разъясняет обо всём дотошно, берясь очищать от лепестков лечебные сердцевинки снотворного мака. — Но когда с помощью магии волшебник творит новую жизнь, он вмешивается в духовное пространство: подчиняет себе саму Природу. Извращает её. Древние называли это Мерзостью. Полюшка вздыхает устало: одновременная работа над лекарствами и эта маленькая просветительская лекция (тем более на столь недобрую тему) отнимают у неё больше положенного сил. — Это тёмная сторона волшебства, и обычно, она должна быть подкреплена физически. Жертвоприношения, кровавые ритуалы, брачная магия… Не знаю, что именно с собой сделала твоя мать, но это точно изменило не только её человеческую сущность. — Что Вы хотите этим сказать? Прежде, чем ответить, знахарка правда задумывается о том, стоит ли продолжать разговор. Ничего хорошего, светлого или даже полутёмного в её следующих словах нет. История Волшебства пестрит не только чудодейственностью магии, добрыми мотивами, которыми вдохновляет она простой человеческий мир, или становится предметом быта, облегчающим жизнь. У медали две стороны: и то, насколько сильна одна из них, определяет степень опасности – обратной.Огонь делится своим теплом, а после оставляет ожоги. Свет дарует жизнь, не брезгуя её отнять. Тьма порождает монстров, но и она же славится покоем.
А акт творения…создание новой жизни… покорение самой сути бытия… Если бы за ними следовала всего лишь Смерть, Вселенная не взяла бы и половины щедро дарованного долга, в то время как люди привыкли брать у неё сполна. — Она извратила своё сознание. Вплоть до того, что Мерзость захватила и её тело, изменила саму структуру ДНК, дала новую комбинацию генов. Но разве имела она – простая деревенская лекарша – отнимать у этого ребёнка шанс узнать своё прошлое, возможность приоткрыть завесу будущего, пусть они и настолько жестоки? — Эти самые гены передались тебе. Скорее всего, уже в материнской утробе ты была драконом. Скарлет качает головой в упрямом, но абсолютно бесполезном отрицании, и почти задыхается, когда насилу давит-таки из себя ничтожный протест: — Но я родилась человеком. И сейчас… — С нескрываемой надеждой смотрит на собственные руки – такие же, как у всех, обычные, человеческие, что сейчас закованы в оберегающую сталь доспеха. Только теперь не потому, что боится она случайных прикосновений, чувственной близости или всё ещё пытается спрятать от всех своё хрупкое, нежное сердце, а потому, что теперь малейшая рана, ссадина или удар провоцируют на тонкой коже проявление ядовито-красных чешуек. — И сейчас я тоже человек. — Ты упоминала, что Зереф наложил на твою мать заклятие… Ирен половину тысячелетия провела в драконьем облике, пока не встретила могущественного чернокнижника. Именно он, спустя бесконечные века злачных скитаний, вернул ей человеческую ипостась. Но разве то была не всего лишь иллюзия? — Думаете, это заклятие подействовало и на меня? Но ведь это Я. И я настоящая. Я не могу быть иллюзией! Целительница некоторое время молчит, серьёзно обдумывая свои следующие слова. Она обещала Гилдартсу, что секрет его странствий никогда не будет раскрыт. Но когда на кону стояла жизнь той самой маленькой девочки, за которую когда-то отдал свою – один из её лучших – самый первый из них – друзей, она не могла остаться в стороне. — Я предполагаю, что у тайны твоего обращения есть и другой вариант. Эльза глядит на неё с тускнеющей, но всё ещё упрямо живой надеждой. Знахарка отводит немного взгляд, не имея совести смотреть в эти честные, полные жизни глаза. Доверчивость или наивность это?.. Такая открытость ранит. — На своём Столетнем Задании Гилдартс повстречал Дракона, который мог принимать человеческий облик. — Дракона?.. — ничего не понимая, переспрашивает инстинктивно Алая, но Полюшка качает головой, показывая, что ничего больше, чем она действительно может поделиться, она не скажет. — Возможно, это один из магических приёмов самих драконов; а, возможно, есть какой-то уникальный их вид, к которому ты относишься, почему и способна на смену облика. Я не знаю, как ответить на эти вопросы. И боюсь, что тебе придётся искать решение этой проблемы самой. — Искать? — повторяется послушным эхом. — Но где? — На этот вопрос я уже дала тебе ответ, — строго осекает продолжение разговора женщина, ставя в нём жирную точку. Она и без того сделала больше, чем было в её праве: раскрыла суть чужой Миссии заинтересованному лицу. Кто может знать, куда жажда спасения заведёт эту талантливую, но устрашающую волшебницу? К какому итогу подведёт? Такие самородки рождаются крайне редко. И отнюдь не для того, чтобы всю свою жизнь проволочить в тихой и скромной обители, прячась от внешнего мира. Скарлет задумывается покорно, прокручивая в голове весь диалог “от” и “до”. И всё же искренняя вера так и не гаснет в самой глубине чёрных зрачков, что на долю секунды искрят чистым золотом, когда понимает она, в ком теперь заключена вся надежда на её спасение. Гилдартс.* * *
В шибко излюбленной своей манере Нацу врывается в размеренное утро Титании знойным неудержимым смерчем, твердолобо двигается к её отдалённому столику у окна, не замечая преград: предварительно снеся три обеденных стола, с десяток полупустующих скамеек, и едва не укокошив Вакабу с Макао, что по обычаю уже с утра налегали на спиртные напитки, беспечно протравили всё здание вонью отсыревших сигарет да шебуршали страницами очередного глянцевого журнала. — Что насчёт Столетнего Задания, Эльза?! — светясь счастьем “своей” гениальной идеи, улыбается во все тридцать два парнишка. Неразрывно следующий за ним по пятам Хэппи пикирует опасным манёвром прямо к ним на стол и, горя, подобно своему лучшему другу, тем же неисчерпаемым энтузиазмом, пихает листок с тем самым заданием Алой прямо в лицо. — Ты только представь: оно же связано с самими драконами! — словно малое дитя, едва не выпрыгивая от бурлящей радости прямо из своих штанишек, начинает дотошное расписывание всех “прелестей” задания Драгнил. — А ещё заказчик находится на другом континенте – Гилтена, слышала про такой? — Наверняка и само задание будет проходить полностью в этой стране, — воодушевлённо поддакивает каждой следующей фразе Хэппи. — Отправимся в очередное путешествие: будем исследовать неизведанные земли! Станем первооткрывателями! — Говорят, это самое древнее Задание из всех, что существует за время работы гильдий! — Да-да, говорят, сотни волшебников пытались выполнить требуемую работёнку, но никто из них так и не справился. Даже наш Гилдартс! — неугомонно фонтанирует эмоциональными всплесками иксид, вероятно, мысленно уже прославившись на весь мир благодаря выполнению этого задания. — Только представьте, какую славу мы обретём, когда со всем справимся! Голоса товарищей становится для девушки внешним шумом, когда в очередной раз глазами она пробегается по строчкам Задания. Откуда на их бедовые головы оно вообще свалилось? — Вы где это взяли? — спокойным тоном, как бы между прочим, интересуется. — Вам ещё недоступны Задания Старшего Класса. От её честных и предостерегающих слов радость на мальчишеских беззаботных лицах сдувается тут же. Что Нацу, что Хэппи высаживаются на противоположную от неё скамейку (и часть стола, соответственно) по стойке “смирно”, и теперь вместо развесёлой, вдохновлённой жажды приключений в глазах их читается самая искренняя просьба. — Так поэтому мы и пришли к тебе! — Начинаются поочерёдные чистосердечные оправдания. — Ты же Старший Волшебник и легко можешь оформить его на себя, а уж все вместе мы отправимся на его исполнение! — Все вместе? Это кто? — Ну как же! — возмущается Нацу, когда приходится терять время на объяснение таких глупостей. — Ты, я, Хэппи, Люси, Грей, Венди, Шарли – наша команда! — Венди и Шарли сейчас гостят у Шерии в “Чешуе Змеи Девы”, — милостиво напоминает о несобранности их злачной компании Эльза. — А Люси готовится к публикации своей книги. Никто из нас не готов к этому сейчас, — складывая листок с заданием в несколько раз, теперь более осмотрительно убирает его в карман юбки девушка. Прежде не стоило оставлять такую серьёзную вещь на Доске Объявлений. С тех пор, как она начала подготовку к сборам и поиску всей имеющейся на Ишгаре информации про Гилтену, следовало бесшумно закрепить Задание за собой, а не дожидаться таких вот шокирующих эксцессов. — Тогда дождёмся, когда Люси опубликует свою книгу! — моментально находит самое простое решение их проблемы Хэппи. — К тому времени и Венди с Шарли вернутся домой, и тогда вся команда уже будет в сборе, — разводит лапками, словно только он – авторитетный взрослый – смог разобраться со всей этой их сложной ситуацией в одночасье. — Только надо предупредить Грея, чтобы он ничего глобального в своей жизни пока не планировал, — складывая лапки на груди, правой – подбирая деловито подбородок, призадумывается кот капитально. — Чтобы потом нам не попасть впросак ещё и с ним. — А вы уверены, что все захотят отправиться на это задание? — не отступает от своей – кажется, заведомо провальной – идеи отговорить от этого сумасшествия мальчишек мечница. — Конечно, они захотят, куда ж они денутся, — подытоживает парень, словно это – вопрос решёный. — Это же самое старое Столетнее Задание, — растягивает он, будто речь ведётся о не небывало сложной миссии, с которой доселе никому так и не удалось справиться (выжить и вернуться в свой родной дом – получилось вообще у рекордно малого количества народа), а о самом желанном подарке на Рождество, который только мог преподнести им Санта. — И оно связано с драконами… — благоговейно доносится уже тише. Эльза честно не знает, стоит ли относить последний аргумент к плюсам или минусам (о которых розоволосый типично своему настроению вообще не думает) Задания, и только собирается поднажать чуть сильнее, в скупой надежде сбить с мальчонки и иксида возбуждённую надутость, как в разрастающуюся дискуссию вмешивается третье лицо: — Видимо, я уже могу закрепить за вами это задание, — не то спрашивает, не то ставит перед голым, более не подвергающемуся обсуждению фактом Мира, улыбаясь им так щемяще-приветливо и склоняя голову к плечу для большего эффекта. Скарлет почти закатывает разочарованно глаза, когда понимает, откуда у этого нелепого бреда в головах её друзей растут ноги. — Да, — как ошпаренные – или, скорее, уже готовые пуститься в самостоятельный лётный путь до другого континента, – подскакивают со своих мест волшебники, но старшая подруга безжалостно пресекает их праведную браваду: — Нет, — смотрит сурово на барменшу (пусть та даже бровью не ведёт, безмолвно понимая скрытый посыл). — Мастер не давал своего прямого согласия на выполнение миссии. А без его окончательного решения ничего не имеет смысла, — приводит неоспоримые доводы. — Также вы незаконно украли Объявление с закрытой для вас территории. Снова, — полурассерженным тоном обращается теперь уже к горе-героям. — Я не хочу напоминать вам о том, чем это чревато. — Задание они получили от меня, — смело вступается за чужие невинные жизни Штраусс, на сегодня, вероятно, поставив для себя некую цель: довести Титанию до… чего-то не самого доброго. — Я подумала, вашей команде это будет интересно. — Речь о драконах, Эльза, — почти возгораясь от очевидного предвкушения, соблазняет бесконечным повтором этой информации то ли её, то ли себя, Нацу. Скарлет сглатывает редкую слюну в горле, каждый раз невольно проверяя собственный немного расхлябанный настрой. Кажется, будто вокруг все всё и обо всём знают. Потому и проверяют на чёртову прочность. — В Задании ни слова о драконах. — Хватается за последнюю соломинку. — Ты же знаешь Гилдартса, стоит ему напиться, и военная тайна становится всеобщим достоянием, — как будто бы с нежностью шутит Мира, но развесёлая улыбка её не трогает глаз. Очевидно, она не забыла – и собирается ещё очень долго не забывать, – как именно достались согильдийке необходимые сведения. — Задание действительно очень старое, и, лично я, не знаю никакой другой команды, кроме вас, кто бы мог с ним справиться, — не прекращает размеренного и профессионального наступления барменша, прекрасно сознавая, что со всеми приведёнными известиями Драгнил вцепится в эту миссию и обеими руками, и ногами, и зубами. А значит, у самой Эльзы больше нет и шанса отправиться в смертельную схватку с Судьбой в одиночку. Но и отказаться от единственной своей надежды переиграть собственную натуру она не может. На этом всё. Стоп. Конечная. Дьяволица в два счёта обыграла её. — Для начала я поговорю с Мастером об этом, — на даёт конкретного согласия Скарлет, для лишней профилактики не покупаясь на умело расставленные силки так скоро. Нацу действительно воспламеняется, подпрыгивая едва ли не до самого потолка гильдии под звучные восторженные крики Хэппи, и друзья срываются в суматошный забег в неизвестном направлении, предварительно едва не снеся с петель главные двери. Эльза хранит на лице спокойную, смиренную улыбку, когда предприимчивая Мира ставит перед ней пирог со взбитым кремом и кружку горячего сладкого чая. — Ты сказала им, — смотрит на подругу всё с той же доброй гримасой, на публику пребывающим согильдийцам делая вид, что благодарит за угощение. — Лишь слегка намекнула, — подмигивает беловолосая, прижимая к груди деревянный поднос. Строят из себя святых дев, словно в диких мыслях их в данный момент нет мимолётного уничижительного желания вырвать друг другу глотки. — Тебя никто не просил. Мираджейн качает головой порицательно, словно Алая сейчас говорит несусветные глупости. — У семьи о помощи не просят. И оставляет Титанию одну, безмолвно показывая, что продолжать этот неприятный разговор не намерена. Свою задачу она выполнила сполна и снабдила старую подругу в её пусть и непонятном, но отчаянном путешествии большим, чем та могла и разрешала сама себе позволить: поддержкой и силой друзей. Мира не понаслышке знает, что такое Ад и насколько тернисты его дороги к Свету. И даже если Эльза сама и есть Свет, это не значит, что она не достойна быть кем-то спасённой. И всё-таки у мечницы не было и шанса пройти её королевство незамеченной.