Ангстрем

Кожа Арсения в этом освещении кажется белой, как бумага — за исключением губ, они сейчас такие же синие, как и немигающие безжизненные глаза. По всему телу порезы и кровоподтёки, засохшая кровь кажется почти чёрной. Антон неконтролируемо шмыгает носом, наклоняясь над ванной, ведёт дрожащими пальцами по ледяной коже. Где-то там, под этими ссадинами — его засосы. Были. В груди тяжело, как будто там засел кусок гранита, и Арсений тоже ужасно тяжёлый, такой тяжёлый, какими бывают люди, не напрягающие ни одной своей мышцы. Чтобы вытащить его из воды, приходится приложить столько усилий, сколько Антон не знал, что у него есть. Преимущественно — моральных. Нет. Нет. Господи, да ну нет же. Он вчера ещё глупо флиртовал, и макал бинт в солевой раствор, и звал Антона к себе в кровать, и раздевался, и стрелял, и дышал. Как он может сейчас лежать на кафельном полу такой холодный? Антон опускается на колени и прислоняет ухо к груди Арсения. Тихо. Пусто. Нет, это ещё ничего не значит. Руки почему-то дрожат так, что только с третьего раза получается подцепить штекер в запястье, чтобы попытаться подключиться к краниальному порту Арсения. Порт отвечает. Но отвечает, что система находится офлайн. Ничего. Ничего. Всё можно исправить. Всё можно починить. Антон набирает в лёгкие воздуха и прижимается губами к губам Арсения. Они отвратительно холодные. Но нужно перебороть себя, нужно дуть, а затем давить на грудную клетку, слыша, как хрустят рёбра под ладонями, а затем снова дуть. Его так Позов учил — не полагаться ни на инжекторы, ни на цифровые системы, только на старый добрый непрямой массаж сердца. Макар продолжает неловко топтаться у входа, наблюдая за происходящим, должно быть, с какой-то жалостью и виной. — Раз, два, три, четыре, пять… — дыхание сбивается, руки болят, но Антон не останавливается. Система офлайн. — …семь, восемь, девять, десять… Система офлайн. — …двенадцать, тринадцать, четырнадцать, пятнадцать… Система офлайн. Нет. Нет. — Раз, два, три четыре… — Шаст… — робко зовёт Макар. — Я не думаю, что… — Мне похуй, что ты думаешь! — рычит Антон. — Лучше отскок найди мне. Макар пару секунд мнётся, а потом отходит куда-то от двери. -…пять, шесть, семь, восемь… Система повреждена. Стоп, что? Антон с недоверием косится на интерфейс перед глазами. Система повреждена. Но система онлайн. — За-за-за-запустить диагностику! — панически командует Шастун, не переставая качать. — Голосовое управление, алё! Запустить диагностику! Строчки перед глазами смазываются в одно пятно и не разлепляются, пока Антон не позволяет себе сморгнуть слёзы. Диагностика системы запущена. Повреждение системы 76%. Сатурация крови 88%. Печень: отказ. Почки: отказ. Нервная система: превышен интервал ожидания ответа. Автоматическое завершение работы системы. — Э-э-э, я тебе дам завершение! — кричит Антон в панике. — Оверрайд давай! Ручное управление! Интерфейс на секунду озадаченно замирает, а затем послушно уведомляет Антона, что управление системой переведено в ручной режим. — Не отключаться ни при каких условиях, понял? — шипит Шастун. — Не отключать систему. Система равнодушно переключается в режим ожидания команд. За спиной слышны торопливые шаги по кафелю. — Только такой нашёл, — над плечом вырастает Макар, протягивающий какой-то небольшой предмет, и Антон тянет руку, не глядя. Пальцы обхватывают цилиндр инжектора, целятся куда-то между рёбер, но руки так дрожат, что попадают не с первого раза. Антон выжимает кнопку до упора, слышит шипение, чувствует, как опускается палец, но всё ещё не верит, что это сработает. Не верит долгие-долгие две секунды, кажущиеся вечностью, пока Арсений не издаёт какой-то хриплый болезненный вздох, но сейчас это кажется лучшим звуком на земле. Антон смеётся и шмыгает носом — сам не знает, почему. Вроде, не плакал. Но нос мокрый. Арсений дезориентированно моргает, пытается вертеть головой, дышит шумно и с трудом. Не похоже, что он полностью в сознании, но по крайней мере, его начинает бить крупная дрожь — значит, он жив. Он жив. Его бы успокоить, но никакие слова в голову не идут, поэтому Шастун просто прикладывает горячую ладонь к ледяной щеке и шепчет: — Тих, тих, тих… Всё хорошо, Арс, всё хорошо. Ничего не хорошо, конечно, его ещё нужно согреть и до врача довезти, но перед глазами всё ещё интерфейс чужого биомонитора, и сатурация осторожно ползёт вверх на один пункт, а значит, можно надеяться на лучшее. Антон прижимается к нему плечом, подсовывая руки под дрожащее тело, стискивает зубы, поднимаясь. Какой же он, сука, тяжёлый. Макар в дверном проёме шарахается в сторону. Всё ещё смотрит с ужасом, придерживает полиэтиленовую занавеску, плетётся следом. — Сюда давай, я тебя… вас выведу, — бурчит Макар, кивая на лестницу. Кажется, у него ноги дрожат, когда он толкает потёртую дверь и высовывается из неё, чтобы убедиться, что никого из Мусорщиков там нет. У Антона самого ноги дрожат от тяжести, но перехватить Арсения поудобнее никак не получится, придётся так и тащить до машины. Припёрло же её оставить подальше, а. — Возьми ключи у меня в заднем кармане, — командует Антон. — Вызови Тахо поближе. Макар кивает, тянется за ключами, неловко шарит рукой в кармане и извлекает оттуда потёртый брелок — сейчас таких не делают даже, всё на цифре. Брелок отзывчиво пищит, оповещая, что задачу понял. Остаётся надеяться, что у того места, куда решит подъехать эта чёртова машина, не дежурят дружки Макара. У выхода курит только одна женщина, и Макар просит её проверить что-то в гараже, пока Антон прячется в тенях, придерживая коленом выскальзывающее из рук тело. Слава богу, она соглашается без лишних вопросов, и через несколько секунд Макар кивает: можно выходить. Снаружи солнце, вспомнило, что в Найт-Сити, мать его, весна — наверное на руку, чтобы согреть Арсения, но по настроению точно не в тему. Тахо послушно ждёт у противоположной стороны улицы, Макар заставляет её открыть двери и смотрит на то, как Антон преодолевает финальные несколько метров, смотрит с выражением, которое Шастун на этом лице видел, только когда Илья мучился от зубной боли. Закидывая ключи в карман толстовки друга, Макар цепляется за водительскую дверь и морщится: — Хуёво, что так вышло, конечно, но… Блин, Тох, ты ж мне ничего не рассказываешь, если бы я знал, что это твой… ну, аутпут… инпут? Ладно, прости, не моё дело. — И правда, не твоё, — цедит Антон, устраивая Арсения на переднем сидении. Перед тем, как самому сесть на водительское, он откидывает пассажирское кресло назад до упора (благо, габариты машины позволяют) и стягивает с себя толстовку и пристраивает её сверху на бледное тело на манер покрывала. Вот где устаревшая мода на оверсайз в тему. Только сейчас, убедившись, что Арсений вроде как пришёл в себя, Антон позволяет себе отключиться от чужого порта. Страшно, конечно, но ничего непоправимого, кажется, не происходит. Арсений продолжает дышать, а это главное. Неловко машущий вслед Макар остаётся в зеркале заднего вида, когда Антон трогается с места. Сейчас главное успеть добраться до Димки, а уж он разберётся, что делать, руки-то у него золотые. Арсений на пассажирском сидении ёрзает под толстовкой. — Ты как? — Антон кидает на него быстрый взгляд, возвращаясь к дороге. Что за тупой вопрос человеку, который только что с того света вернулся? Ясен хуй, он себя не может сейчас хорошо чувствовать. Зачем спрашивать тогда? Просто чтобы поддержать разговор? — Холодно и всё болит, — хрипло отзывается Арсений. — Они почти всё вырезали. Стимулятор лимбической системы не найден. Интралёд не найден. Смартлинк не найден. Регулятор метаболизма не на… йден… Его голос звучит слабо и прерывисто, но то, что он способен формулировать связные предложения, пусть и на волне эффекта от отскока, уже радует. — Главное, что того, что осталось, достаточно, чтобы ты выжил, — храбрится Антон. — Тебе биомонитор выводит данные там после того, как я отключился? Арсений что-то неразборчивое мычит, а потом вздыхает: — Пишет, потеря крови 22%. Это плохо? — В душе не ебу, — врёт Антон, хотя знает, что плохо. — Ты не волнуйся, я везу тебя к риперу, он очень хороший, всё… всё будет хорошо. — М-угу, — сонно отзывается Арсений и замолкает. — Э-э! Не засыпай давай! — Антону снова приходится отвлечься от дороги, что плохо совместимо со скоростями, которые показывает спидометр. — Мне нужно, чтобы ты оставался в сознании. Арсений. Арс! Откуда только вылезло это обращение — непонятно. Но сейчас хорошо подходит, чтобы окрикивать пациента, не давая ему заснуть. — Мне не очень хорошо, — каким-то оправдывающимся голосом бурчит Арсений. Антон кивает: — Я понимаю, тебя выпотрошили, как лосося на рынке в Кабуки. — Не люблю лосося, — морщится Арсений слабо. — Не люблю рыбу. А у лососей тоже почти все импланты вырезают? На рынке. В Кабуки. — Что-то типа того, — не хочет вдаваться в подробности Антон. — Но ты очень живучий лосось. — Фу, прекрати… сравнивать меня… с рыбой, — в голосе Попова звучит мольба. Видимо, действительно рыбу не любит. — Хорошо, хорошо, извини, — соглашается Шастун и сосредотачивается на дороге. Приходится быть очень аккуратным, чтобы ни в кого не вписаться, но ногу с газа он практически не убирает. — Антон? — внезапно зовёт Арсений почти нормальным голосом. — Ау? — Твой друг… Он почему решил, что мы… вместе? — Э-э… Потому что я ему так сказал, — неловко смеётся Антон. — Надо было драмы нагнать, я сказал, что мужика своего ищу, Макар аж весь… не знаю, расстроился, кажется. Я там ещё спонтанный камин-аут ему устроил, но это… давно надо было сделать. Арсений молчит несколько мгновений, а потом уточняет: — Из-за меня? — Ради тебя, — кивает Антон и сам морщится от того, как сопливо это звучит. — Это… мило, — по голосу Арсения слышно, что он пытается улыбнуться. — Ради меня ещё не выходил из шкафа ни один… киллер, посланный, чтобы меня убить… — Да не собирался я… Ой, всё, — злится Антон. Вот же язва, сколько ни спасай его после этого, всё равно припоминать будет. Может, не спасать его больше? Так, для профилактики, чтобы перестал ворчать? Да куда там, у Антона при всём желании не получилось бы. Он и сейчас топит вперёд как будто инстинктивно, не на логике, а потому что не может иначе, не может бросить, не может быть виноватым, не может не отвезти к риперу того, кто нуждается в медицинской помощи, пусть трижды такого вредного, как Арсений. Подъехать приходится почти вплотную к клинике Позова, заставив курящего на пороге Димку испуганно подскочить на ноги. Антон глушит мотор и пулей вылетает из машины, кидая риперу на ходу: — Надо человека спасти! — Что, сейчас?! — недоумевает Позов. — Нет, блядь, после обеда! — рявкает Антон, открывая пассажирскую дверь. — Пусть пока окончательно кровью истечёт, ага. Арсений снова тяжёлый, и Антон только сейчас, заново поднимая его на руки, понимает, что для человека, находящегося в сознании, он подозрительно безвольно обмякает в руках — а значит, вероятнее всего, с позвоночником вообще не церемонились, вырезали и выдирали железо, не глядя. Жесть. Какая же жесть. Но ничего, сейчас всё починят, подлатают, и будет Арсений как новенький. И не умрет на риперском кресле от несовместимых с жизнью повреждений, и не останется парализованным, потому что Димка молодец, и руки у него золотые, и он обязательно всех-всех-всех спасёт. Так же? Так же? Позов не выглядит в этом уверенным. Он выглядит охуевшим, когда придерживает дверь, позволяя Антону с пациентом на руках пройти, и провожает эту процессию взглядом. — Что случилось-то? — бубнит Дима, семеня следом и торопливо хватает со стеллажа рулон одноразовых простыней. — Мусорщики, — лаконично отзывается Антон и осторожно опускает безвольное тело на кресло, дав Диме подстелить свою ни от чего не спасающую синтетическую тряпочку. Позов стягивает с пациента укрывающую его толстовку, вручает её хозяину и хмурится, щёлкая тамблерами робота-манипулятора: — А это, ну… кто вообще? Вот как ему ответить, чтобы стало понятно всё и сразу? Антон даже себе не может ответить, кто ему вообще этот Арсений, что он так за него вписался, а тут поди другому человеку объясни, да ещё и быстро. — Чувак, про которого я утром рассказывал, — морщит нос Шастун. Брови Позова ползут вверх: — Тот, от которого я велел тебе держаться подальше? — Поз, давай без этого? — шипит Антон в ответ. — Он всё слышит. Как-то некрасиво получается признавать при Арсении, что его с кем-то обсуждали, ещё и в таком нелестном ключе. — Всё в порядке, — хрипит Попов. — Я бы тоже с удовольствием держался от себя подальше. — Тем не менее, попрошу воздержаться от выхода из тела в моей клинике, — фыркает Позов и отодвигает Антона от кресла. — Так точно, док, — слабо улыбается Арсений — кажется, шприц с обезболом успел достичь своей цели. Антон не знает, куда себя деть, хочет как-то помочь, но для помощи тут есть робот-манипулятор, а для принятия решений — рипер. Поэтому Шастуна выставляют за дверь и строго наказывают пойти себя чем-то отвлечь, а не ошиваться три часа у порога. Легко, блин, сказать. Пройдя две ступеньки, Антон замирает, сжимая в руках перепачканную кровью толстовку. Бурое расплывается на фиолетовом уродливыми грязными пятнами. В горле почему-то встаёт ком. Если бы Шастун сам мог объяснить свои действия и реакции, всё было бы куда проще, а так кажется, что он просто кусок космического мусора, который попал в гравитационный радиус загадочной планеты по имени Арсений С. Попов и не может покинуть её орбиту уже третий день. А ещё Антон третий день не ел нормально, и он об этом вспоминает, когда живот начинает оглушительно урчать. Ну правильно, с тех пор как он закинул в себя неравномерно разогретый буррито из автомата перед тем, как ехать к Арсению в мотель, он ничего толком и не ел. А ещё спал в одежде и зубы так и не почистил сегодня. По всем законам логики, нужно ехать домой. Даже если Позов про три часа ляпнул для красного словца, не помешает хотя бы привезти Арсению одежду, которая не будет смотреться на нём как… как… короткой ему не будет, короче. Антон так голоден, что ему не хватает сил на остроумные сравнения. Нет, надо ехать домой, надо. Поэтому Шастун загружается в машину, кидая испачканную толстовку на пассажирское сидение, и с тяжёлым сердцем покидает парковку у клиники, оставляя борющегося за жизнь Арсения под присмотром профессионала. Всё равно прямо сейчас нет смысла там торчать. Всю дорогу до квартиры он барабанит пальцами по рулю в такт бодрой песни с радио. Или в такт собственных нервов. Дома тихо, уютно и грязно. Как всегда. Пыль танцует в льющемся из окна солнечном свете. Антон закидывает толстовку в стиралку и направляется к холодильнику, где его должны ждать остатки китайской еды, которыми его снабдила Ян Гэ пару дней назад. Контейнер никуда не делся, на месте, и Антон уже потирает руки в предвкушении, но, открыв крышку понимает, что плесень добралась до свинины в кисло-сладком соусе первой. — Не помню, чтобы я заказывал лапшу с грибами, — ворчит Антон, сметая контейнер с полки холодильника сразу в мусорку. Плесень — единственный зритель этого стендапа. Ладно, если перекусить не удалось, нужно хотя бы помыться, переодеться и найти что-то, что можно будет отвезти Арсению. Выйдя из душа, Антон вытягивает из горы вещей на кровати две футболки наугад — одну натягивает на себя, а вторую кидает на спинку дивана. Сверху на неё летят широченные штаны с кучей карманов, а вот с обувью проблематично. Хрен знает, какой там у него размер — это раз. Ну и не получить назад нелюбимые штаны и какую-то футболку не так страшно, как не получить назад любимые кроссовки, поэтому Антон выуживает откуда-то из-под дивана белые гостевые тапочки и кидает их к этой куче вещей. Покатит. Шастун их даже в пакет не убирает, просто заворачивает в футболку и несёт до машины под мышкой. Закидывает в багажник, а потом возвращается к китайской кафешке — живот всё не оставляет его в покое. — Три лапши с курицей, — морщась, заказывает Антон, и глаза Ян Гэ расширяются от удивления, когда она понимает, что он будет сам платить за еду, а не выпрашивать остатки. Антон бы и рад не платить, но чувствуется какая-то ответственность — Арсения хочется как-то по-праздничному встретить в мире живых, а Димку поблагодарить за то, что не послал на хуй. Поэтому приходится расплатиться и, закинув пакет с лапшой в багажник к одежде, возвращаться обратно к клинике. На обратном пути он барабанит по рулю чуть больше. Заглушив мотор, минут двадцать сидит в машине, не решаясь выйти. Вдруг… Вдруг Арсений умер? Вдруг не вышло его спасти? Хуёво тогда будет. Кому он лапшу тогда купил? Но пока Антон размышляет, идти или не идти, Позов выходит на крыльцо покурить. Приходится всё-таки вылезти из машины, забрать из багажника шмотки и еду, и, преодолевая внезапно сильное сопротивление воздуха, дойти до рипера. — Жив? — нервно уточняет Антон. — Жив, — выдыхает дым Позов. Дышать становится немного легче, хотя нервозность никуда не уходит. — Но чудом, конечно, жив, — продолжает Дима. — Вырезали почти всё, до чего дотянулись. Оставили только какую-то ебанину, с которой не справились, и биомонитор — он простенький одноразовый, его забирать смысла не было, это-то его и спасло. — А что за ебанина? — осторожно интересуется Антон, уже примерно представляя, какой ответ получит. — В руках осталась, — поясняет Позов. — Что-то из Арасаки, но уж насколько я секу в имплантах, такого не видел никогда. Там защиты нахуеверчено — я даже не смог понять, что оно делает. По ходу, прототип какой-то. Шаст. Это то, о чем я говорил. Это пиздец, в который тебе лезть не надо. — Ну а что я должен был, оставить человека умирать? — ворчит Антон, шурша пакетом с лапшой. — Я всё сделал как ты учил, между прочим. Тридцать раз нажать, два подуть. На лицо Позова наползает гордая улыбка: — Ну эт ты молодец, конечно. Нет, я не говорю, оставить умирать, просто… Ну Шаст. Чувак явно спиздил у Арасаки какой-то охуенно секретный прототип, просто без задней мысли вставил его в себя и теперь шугается от тех, кто хочет из него эту хуйню выковырять. Я просто… Ну скажи мне, что ты с ним не собираешься того этого, и я успокоюсь. Ой блядь, да ну вечно этот Позов видит всё насквозь, а ты перед ним оправдывайся. Вроде Шастун и не рассказывал ему про бар, а всё равно как-то всё это просочилось. Ну, или Поз подозревает, что Антон готов на любого красивого мужика вешаться, что, в принципе, не так уж далеко от правды. — Э-э-э, — очень убедительно отвечает Антон. — Понятно, — вздыхает Дима. — Так и думал. Да можно подумать, Антон сам знает, что он там собирается и не собирается делать. Горизонт планирования в Найт-Сити не то чтобы очень широк. — Я лапшу привёз, — переводит тему Шастун и приподнимает пакет. — Ему можно есть? Дима молча кивает, и Антон торопливо ныряет внутрь клиники, чтобы не дожидаться очередных неудобных вопросов и не мычать ничего в ответ. Ни в холле, ни в операционной Арсения не находится, поэтому Антон заглядывает в подсобку и находит его свернувшимся калачиком на потёртом диване под тонкой одноразовой простынёй. Да уж, на реабилитацию пациентов это место явно не рассчитано — оно и понятно, обычно после плановой установки нового импланта встаешь с кресла и идёшь домой, а не валяешься под капельницами. — Доставку лапши заказывали? — тихо, почти шёпотом интересуется Антон. Арсений поднимает голову, с трудом фокусирует взгляд и хмурится: — А? — Лапшу, — напоминает Антон и приподнимает пакет. — Ты просил лапшу привезти. Арсений медленно садится на диване, сонно моргая. — Это же… понарошку было. Чтобы Мусорщики не догадались, что мне кто-то из знакомых звонит. — Ну вот, заказал понарошку, а есть придётся по-настоящему, — улыбается Антон и ставит пакет на заваленную непонятным медицинским хламом тумбочку рядом с диваном. — А, ещё привёз во что одеться. Арсений благодарно тянется к протянутому кому одежды, и Антон замечает, что руки у него довольно сильно дрожат. Поэтому первоначальный порыв благородно отвернуться приходится подавить и помочь Арсению натянуть на себя почти подходящие по размеру брюки и футболку. Про бельё Шастун, конечно же, не подумал, но Арсения, кажется, это не смущает ни капли. — Спасибо, — Арсений сам справляется с ширинкой и пуговицей на штанах, после чего усаживается обратно на диван, подобрав под себя ноги. — Дмитрий Темурович сказал, пройдёт несколько дней, прежде чем моё тело заново научится функционировать без привычных имплантов. — Дмитрий каковович? — щурится Антон. — Точно, ты ж местный, к отчествам не привычный, — отмахивается Арсений. — Забыл. Антон придвигает к себе стоящую неподалёку табуретку и лезет в пакет за остывшей лапшой: — Я знаю, как они работают, просто никогда не задумывался, что у Поза отчество есть. — Оно же на всех дипломах на стене указано, — пожимает плечами Арсений, осторожно принимая палочки и коробку с лапшой из рук Антона. — Короче, я понял, — вздыхает Шастун. — Мозг у тебя не пострадал, я зря волновался. Арсений улыбается, размешивая лапшу палочками: — Я удивлён, что ты вообще волновался. Если честно, когда ты позвонил, я их наудачу уговорил взять трубку, типа, если я не отвечу, будет подозрительно. Но я не особо надеялся, что ты поедешь меня искать. Какой бы ни была прич… — Да деньги, конечно, — выпаливает Антон мгновенно. — Ты мне предлагал много денег за охрану, я решил согласиться и… вступил в должность мгновенно. — А, — голос Арсения звучит то ли разочарованно, то ли устало. — В любом случае, спасибо. Ты мне жизнь спас. — Угу, — соглашается Антон и сам неловко утыкается в свою коробочку с лапшой. Пару минут они молча едят. Где-то за дверью равномерно жужжит робот-уборщик, намывающий операционную, бубнит что-то телевизор. — А это… у Мусорщиков ты как оказался? — интересуется Антон, выискивая среди лапши кусочки курицы. Арсений пожимает плечами: — Так же, как все у них оказываются. Им кто-то дал наводку, что у меня редкие импланты, вон они меня на улице заломили и увезли. Правда, уже на месте выяснилось, что они нихуя не понимают, с чем на самом деле имеют дело, и когда… когда до них дошло, что я им ничего не расскажу, меня вырубили и разобрали. Всё. Потом уже помню только твою машину отрывками, и после я уже тут открываю глаза. Глаз. Антон замирает к поднесёнными ко рту палочками: — Глаз? — Угу, — кивает Арсений. — Зрительный нерв повредили, видимо, на правом. В целом пока жить можно, просто… непривычно. Всё плоское. — А Димка тебе чего новую оптику не поставил? — хмурится Антон. — Это ж дело пяти минут. — Я попросил ничего нового не ставить, — качает головой Арсений. — У него все импланты легальные, их активировать надо при установке. Я себе сейчас такой роскоши позволить не могу. Найдут. Господи, прав был Позов, этот Арсений — беда по всем направлениям, бежать от него надо, бежать. Но Антон почему-то не бежит. Не может покинуть горизонт событий. И раз уж он уже всё равно затянут в этот водоворот, неплохо бы узнать: — Так а что это за хуйня, за которой они охотятся? — Прототип, — лаконично отвечает Арсений с набитым ртом. — Прототип чего? — не успокаивается Шастун. — Импланта, — всё так же без энтузиазма отзывается Попов. И молчит. И больше ничего не поясняет. — Импланта, который делает что? — в голосе Антона появляются нотки нетерпеливости. Арсений прищуривает глаза, отставляет коробочку от лапши на тумбочку и тяжело вздыхает: — Да ну там… сложно вот так сразу объяснить. Я сейчас туго соображаю. Наверное, надо ещё отдохнуть. Спасибо… спасибо за обед. И после этого, игнорируя охреневшую физиономию Антона, натягивает на себя обратно комично тонкую одноразовую простыню, снова устраиваясь на диване. Вот это он, конечно, мастер уходить от ответа. Антон так и остаётся стоять, вперившись взглядом в спину, однозначно давшую ему понять, что диалог закончен. А потом всё-таки вздыхает, подхватывает пакет с оставшейся коробочкой лапши и покидает подсобку, стараясь не шуметь, как будто Арсений действительно отдыхает, а не просто не хочет разговаривать. Эх, прав Позов, тысячу раз прав, не нужно с этим Поповым связываться и не нужно было с ним связываться изначально. Теперь, когда опасность для его жизни миновала, надо ноги в руки и валить от него подальше и не вспоминать никогда, только… Только жить на что? Антон уже намеревается обдумать этот вопрос за сигареткой, а то и двумя, но с крыльца несутся какие-то крики, намекающие, что спокойно покурить там не удастся. Шастун оставляет лапшу на столе в приёмной и прислушивается. — Слышь ты, еблан, я щас копов вызову, понял? — угрожает смутно знакомый голос. — Слышал про такую статью, «незаконное лишение человека свободы»?! — Чё ты пиздишь? — бычит в ответ голос Позова. — Чё ты пиздишь, а? Копов он вызовет! Ну вызывай, чё, я посмотрю. Ты думаешь, я не знаю, почему твой дружок-пирожок у меня на столе валяется разделанный? — Слышь ты, бля, морда очкастая, — не унимается его оппонент, и в этот самый момент Антон открывает дверь, с удивлением опознавая в незваном госте того самого Сергея из лагеря кочевников. Тот, кажется, Шастуна тоже узнаёт, потому что лицо его просветляется, и он радостно приподнимает брови: — О! Ты ж этот, как тебя… — он щёлкает пальцами, пытаясь вспомнить. Антон ухмыляется: надо же, то убить предлагает, то имя вспомнить не может, никакого этикета. — Антон, — услужливо напоминает он. — Точняк! — соглашается Серёжа и тут же применяет полученное знание. — Антон, скажи плиз своему чумбе, чтоб отдал мне Арса, а? — Ну не знаю, — щурится Шастун. — Он пока слишком хуёво выглядит, чтоб ехать куда-то, где из лекарств один никотиновый пластырь. Серёжа мигом теряет дружелюбность: — Слышь, ты кто такой вообще, чтобы за него решать? Думаешь, один отсос в туалете клуба делает тебя его ёбарем, что ли? А, такие у них, значит отношения. Близкие. — Один что где? — охуевает Позов, забыв о сути спора. — Не в туалете, а в такси, — зачем-то поправляет Антон — Да мне похуй, где вы ебались! — разводит руками Матвиенко. — Я его жопу столько раз из всяких передряг вытаскивал, сколько ты её голой не видел. Арс меня попросил его забрать — я приехал, и я его заберу, даже если мне придётся вас обоих уложить. — Стопэ, это Арс попросил? — хмурится Антон. — Типа, сам тебе написал? — Дык, — подтверждает Серёжа. Позов срывается с места, торопливо исчезая в дверях клиники: — Вот сучёныш, а платить мне за операцию кто будет? Серёжа ныряет внутрь за ним, и Антону ничего не остаётся, кроме как вернуться в клинику, непонимающе вертя головой по сторонам. — …да мне похуй! — несётся из подсобки голос Позова. — Я тебя как с того света вернул, так обратно и отправлю. — Слышь ты, бля, отправитель, — кидается в спор Серёжа, — ты остынь-ка, а то нам щас понадобится доктор для доктора. — Хуёктора! — отбривает Дима. — Ты знаешь, сколько я в него ресурсов впиздохал? Анестетик, плазма, синтетические сосуды, полимеры для восстановления позвоночника, проводники нервных сигналов… Думаешь, раз обошлись без навороченных имплантов, всё бесплатно? Фигушки! Кто за это всё платить будет? Антон пытается вклиниться, но все трое сгрудились у входа в подсобку и не особо нуждаются в том, чтобы Шастун вмешивался и кому-то помогал (или мешал). — Вот ты сука мелочная, — почти восхищенно тянет Матвиенко. — Человек чуть не обнулился окончательно, а ты про деньги. — Слышь ты, пучок-дурачок, ты читать-то умеешь? — рычит Позов. — На входе что написано, «рипер» или «благотворительная организация»? Это тебе он чумба, а мне хуй с горы, я его бесплатно лечить не нанимался. — Я заплачу, — устало вздыхает Арсений. — Просто не сейчас. Дима упирает руки в бёдра: — Ну охуенно, а когда? — Слушай, меня не то чтобы спрашивали, готов ли я заплатить за услуги, которые мне оказывают, пока я буквально без сознания валяюсь, — скалится Арсений. — Для меня это тоже не идеальная ситуация, как бы. Дима оборачивается, кидая через плечо недовольный взгляд на Шастуна: — В следующий раз даже не думай всякую шушеру ко мне в клинику тащить. — Ну охуеть, — наконец-то может вклиниться в разговор Антон. — Вы что, оба сошлись на том, что я мудак, потому что человеку жизнь спас? — Сколько там? — вздыхает Серёжа, не давая Позову ответить. — Расходники во сколько обошлись? — Две двести, — мрачно информирует рипер. Сбоку видно плохо, но, кажется, глаза Матвиенко загораются короткой вспышкой транзакции. — Отлично, — ворчит Позов. — Так бы сразу. А теперь пиздохайте отсюда, и чтобы я больше вас тут не видел. — Да никому эта дыра и не нужна, — фыркает Серёжа, толкая Антона плечом на пути к выходу. Нашли, блин, крайнего! Шастун человеку жизнь спас, планировал праздновать сегодня, а в результате стоит как говном облитый. Арсений, неуверенно покачиваясь, выходит из клиники следом за другом. Дима раздражённо направляется к своему столу, показывая, что разговор окончен, и Антону не остаётся ничего другого, кроме как тоже покинуть помещение, где электричество, кажется, чувствуется в воздухе. У порога, чуть дальше Тахо, припаркована та самая машина, которая вчера ещё стояла в гараже в грунтовке, только теперь она покрашена в блестящий на солнце коричневый цвет. Антон намеренно отстаёт, пропуская других вперёд, чтобы никому не мешать, и остаётся курить на крыльце. Арсений с Серёжей обмениваются серией таких многозначительных взглядов, что Шастун готов поклясться, что они умеют общаться телепатически. Но несколько секунд спустя Матвиенко всё-таки вздыхает: — Куда тебя, болезный? Домой? Арсений замирает на пути к машине, несколько растерянно оглядываясь почему-то на Антона, а потом снова поворачивается к другу: — Ебанулся? Меня дома найдут как нехер делать. — А куда ты собирался тогда? — Матвиенко чешет бритый, но, видимо, начинающий отрастать затылок. — Ну к… к тебе? В лагерь? Серёжа морщится и тоже почему-то кидает взгляд на Шастуна, как будто его немое присутствие в сцене обязывает его как-то реагировать на разворачивающуюся драму. Но тот не реагирует. Он курит. — Арс… — за этим следует такая болезненная пауза, что дальше можно ничего уже и не говорить, но Матвиенко всё равно говорит. — Ты же понимаешь, я не могу семью под удар поставить. В лагере куча людей, которые вообще не знают про это всё… дети, старики. Я на ночь тебя мог оставить, но на постоянку… Хочешь, это, отвезу тебя в какой-нибудь хайдаут в пустошах. — Без водопровода, электричества и еды? — фыркает Арсений. — Посмотреть, от чего я быстрее сдохну, от голода или от сепсиса? По лицу Серёжи видно, что эта манипуляция бьёт по больному, и Антон почему-то мысленно отмечает для себя, что Матвиенко до смерти боится быть плохим другом — по крайней мере, для Арсения. Но, судя по всему, быть плохим Альдекальдо он боится ещё больше, потому что не прогибается: — Прости, Арс. Я не могу. Антон исподтишка наблюдает в этот момент за Арсением — тот, хоть и стоит на ногах, в дневном свете всё ещё кажется бледным и тонким, как лист бумаги. Он поджимает губы и вздыхает прерывисто, но ничего так и не говорит. Ему и не нужно — его отчаяние почти осязаемо. И тогда Антон совершает (в который раз?) самую большую ошибку в своей жизни. Он говорит: — Ты можешь остаться у меня. Впоследствии, когда он будет думать, в какой момент его жизнь началась на самом деле, и в какой момент его жизнь пошла по пизде, он будет неизменно возвращаться к этой точке. Возможно, это немного лицемерно, и он мог бы с тем же успехом выбрать тот вечер в «Посмертии» или момент, когда он решил позвонить Арсению. Но он выбирает почему-то этот момент, момент, когда он сам приглашает самого небезопасного человека в Найт-Сити в свой дом и добавляет: — С одним условием.