Ангстрем

Никто не говорит о том, каково это — просыпаться в день, когда ты умрёшь. Никто не рассказывает о клубке тревоги внутри, с которой ты ходишь по квартире всё утро. О том, как кусок не лезет в горло, когда думаешь, что это может быть твой последний завтрак. Никто не пишет в автобиографиях, как холодно и нервно собираться на Самую-Важную-Миссию-В-Жизни. И тем более никто не рассказывает, каково это — просыпаться в такой день не одному. Чувствовать, как чужое дыхание щекочет плечо, вглядываться в рассыпанные по спине родинки, наблюдать за дрожью век — и знать, что это горько-сладкое ощущение закончится, когда ты покинешь кровать. Закончится навсегда. Антон, кажется, сейчас не может себе позволить сдвинуться ни на грёбаный ангстрем, потому что кажется, что если он сдвинется, то и время пойдёт дальше. Вот он лежит, боится даже дышать, и так он как будто изобрёл свою маленькую сингулярность, в которой нет ни пространства, ни времени. — До-о-оброе утро, Найт-Сити! Ну как вам спалось? Жители Ранчо Коронадо вот всю ночь наслаждались звуками полицейских сирен… — большой взрыв радиобудильника разрушает сингулярность. Время снова идёт. Арсений морщится и отворачивается в другую сторону, крепче сжимая подушку. Антону ничего не остаётся, кроме как чмокнуть его в макушку, прежде чем выбираться из кровати. За ничем не примечательной чисткой зубов следует ничем не примечательный завтрак слегка подгоревшими тостами. Обычно бодрый по утрам Арсений сегодня немногословен. Понимание реальности происходящего приходит к Антону, только когда он влезает в комбинезон уборщика и осознаёт, как безбожно коротки ему рукава и штанины. Остаётся надеяться, что со стороны это не смотрится так глупо, как ощущается. Господи, они идут спасать мир. Идут спасать мир от злой корпорации. Вот два идиота, а. Уже в машине Арсений проверяет связь — удостоверяется, что все на месте и знают, когда им вступать. Едут нервно и по большей части молчаливо. Они паркуются в проулке за главным офисом. Видят машину Айдара, и никак не выдают, что знакомы — такой план. Антон вытирает ладони о комбинезон — потеют. Кажется, что перед тем как выйти, Арсений наклоняется вперёд, словно в порыве поцеловать, но останавливает себя. Сейчас не время, наверное. Антон с этим согласен, наверное. — Диджей Мандарин, заводи, — командует Арсений в трубку. Несколько мучительных минут ничего не происходит. А затем с площади перед зданием несутся глубокие басы и радостный голос Айдара — слов не разобрать. — Пора, — коротко кивает Арсений, и они практически синхронно открывают двери машины. Главное не мешкать и смотреть по сторонам, оценивая обстановку, и тогда у них даже есть шанс выбраться из этого живыми и незамеченными. Антон открывает багажник и передаёт Арсению газовый резак. Опять же, хорошо, что Серёжа нашёл именно этот инструмент, потому что в изначальном плане Арсения участвовала болгарка, и уж она наделала бы столько шума, что даже Айдару было бы сложно его перекрыть. Антон, конечно, боится устроить пожар, но он бы и болгаркой боялся пальцы себе отрезать. Он опускается на колено у решётки вентиляции и воровато оглядывается по сторонам. Но прохожих совершенно не интересует мужик в униформе Арасаки, который проводит какие-то работы с вентиляцией офиса Арасаки. Пока всё идёт по плану. С горелкой управляться оказывается довольно легко — кроме того момента, где Антон хватается за решётку до того, как она успела остыть, и обжигает пальцы. В остальном — десять из десяти, отличный товар, продавец отправил в подарок резиночку для волос, очень приятно. Антон осторожно отставляет решётку в сторону, стараясь не шуметь. Ждёт момента, когда никто не будет на него смотреть, и ныряет в тёмный провал вентиляции, словно в холодную воду. Внутри сразу же становится ещё темнее — это Арсений прислоняет решётку обратно, чтобы она ни у кого не вызывала вопросов. Нужно признать, вентиляция — это определённо не место для клаустрофобов. В боевиках вот вечно показывают, что там можно чуть ли не на корточках передвигаться, а в реальности приходится ползти на животе, еле шевеля конечностями. Перед глазами снова стоит та узкая пещера, в которую они чуть не залезли, и Антон трясёт головой, пытаясь прогнать навязчивое видение. Конец шахты наступает внезапно — Антон просто упирается в решётку руками в темноте. Он уже собирается начать демонтаж, но тут комната за решёткой вспыхивает светом, и Антон испуганно подаётся назад, чтобы никто из сотрудников не увидел лицо в вентиляции и не схлопотал инфаркт (ну и не вызвал охрану, само собой). За решёткой смуглая дама в похожем на антоновский, но куда более качественном комбинезоне флегматично выгружает бутылки моющего средства из коробки на полку стеллажа, поправляет неаккуратно стоящие освежители воздуха, а затем зевает и покидает кладовку. Кладовка это хорошо, кладовка это то, куда он рассчитывал попасть. После того как свет снова выключается, Антон для верности ждёт минуту, а затем осторожно давит на решётку изнутри. В отличие от внешней коллеги, внутренняя решётка не отличается стойкостью, оно и понятно — она просто вставлена в отверстие шахты, а не приварена. Слава богу, Арсений этот факт проверил, пока ещё работал здесь. Решётка противно скрежещет, но поддаётся, и три минуты возни спустя Антон наконец-то умудряется осторожно протолкнуть её вперёд, а потом и ввалиться в кладовку следом. Господи, как тут хорошо и просторно после узкой вентиляции! — Я внутри, — рапортует Антон затаившим дыхание соучастникам. Он на ощупь находит выключатель, зажигает свет и первым делом пытается приладить решётку обратно — не слишком плотно, чтобы можно было вернуться тем же путём, которым он пришёл, если всё пойдёт по плану. Теперь можно и осмотреться. Заприметить тележку для уборки, которая прекрасно сработает для маскировки, стащить с полки кепку с логотипом, которая в самый раз для того, чтобы закрывать лицо от камер и… о! отлично! — найти спрятанную за стеллажом точку доступа. — Окс, готова? — тихо шепчет Антон на случай, если за дверью всё-таки стоит кто-то, кто может его услышать. — Линкуйся, — командует Оксана, и уверенность в её голосе даже как-то немного успокаивает. Антон подключается к разъёму точки доступа и наблюдает, как перед глазами мелькают знакомые куски кода. Возможно, он такое мог бы и сам взломать, только загвоздка в том, что провал обеспечил бы мгновенно поднятую тревогу. Нет, им нужен был кто-то, кто справится стопроцентно. — Готово. Шаст, слушай меня, я временно присвоила тебе айдишник уборщика, который только что ушёл на перерыв, у тебя буквально десять минут. — Десять?! — от возмущения Антон забывает говорить шёпотом. — А если не успею? — А ты успей, — фыркает Оксана и отключает микрофон. Отлично, блин. Просто замечательно. Антон торопливо грузит на тележку случайные банки, несколько упаковок туалетной бумаги и какое-то пластмассовое ведро. Натягивает брошенные в углу резиновые перчатки для полноты образа и торопливо покидает кладовку, неуклюже таща за собой тележку. Десять минут. За десять минут ему нужно найти офис Захарьина, иначе он не сможет открыть ни одну дверь, и даже в туалете спрятаться не получится. Это, наверное, лёгкая задача, если представлять себе весь путь, но Антон-то видел только кусок перед самым офисом. Всё остальное Арсений чертил на салфетке. Так, не паниковать. Нужно просто всегда сворачивать в самый широкий коридор, и так Антон когда-нибудь выйдет к лифтам. Можно, конечно, попробовать подняться на восемнадцатый этаж и по лестнице, но тогда в отведённое Оксаной время он точно не уложится. Антон старается выглядеть уверенно, когда толкает свою тележку вперёд. Встреченные по пути сотрудники даже не думают на него смотреть, будто комбинезон обслуги делает его невидимым. Шастуну это только на руку. Несмотря на объяснения Арсения, он пару раз сворачивает не туда, а потом очень неловко разворачивается, делая вид, что так всё и задумано. Когда очередной коридор наконец выводит его на площадку со служебными лифтами, хочется прыгать от радости, но приходится держать лицо. Антон торопливо семенит вперёд, видя, как дама в костюме уже собирается нажимать на нужный этаж. Видимо, он выглядит достаточно жалко, чтобы она придержала для него двери лифта. — Спасибо большое, — кивает Антон и получает в ответ дежурную улыбку. Ну всё, сейчас он доедет до нужного этажа, а там осталось всего ничего… — Шаст, он вернулся с перерыва, — внезапно взрывается в ухе Оксана. — Твой айдишник не действует. Ты сам по себе. Блядь. Блядь, блядь, блядь. Тут же все этажи, кроме первого, залочены, никуда не попасть без нужного уровня доступа. Дама в костюме хмуро смотрит на Антона, ожидая, пока он нажмёт на кнопку. Придётся импровизировать. — Извините пожалуйста, вы не могли бы на восемнадцатый нажать? Просто я только что мыл унитазы, не хотелось бы этими же руками кнопки трогать… Дважды просить не нужно — дама нажимает на нужную кнопку так торопливо, словно мысль о том, что кто-то мог трогать что-то в лифте унитазными руками — это её худший кошмар. И хорошо, а ведь могла бы отказаться или предложить снять перчатки. Расслабленная музыка только подчёркивает напряжённую атмосферу вплоть до восемнадцатого этажа. Но как только Антон и его тележка покидают лифт, ему становится плевать. Перед ним наконец-то знакомый коридор — тот самый, который ему уже доводилось видеть в брейндансе. Пройдя несколько метров, Антон останавливается у двери со знакомой табличкой. — На месте. Передавайте эвакуатору, чтобы начинал. — Понял, — коротко отзывается Арсений. С минуту ничего не происходит, и Антону приходится имитировать систематизацию моющих средств на тележке, чтобы не выглядеть странно на камерах, на случай если кто-то смотрит. Затем за дверью раздаются шаги, и Антон весь напрягается, готовый действовать. Ему нельзя поворачиваться к двери лицом, чтобы учёный случайно не опознал в нём охранника, которого видел рядом с Арсением глазами прокси. И вместе с тем, ему нужно оставаться достаточно близко рядом с дверью, чтобы проскользнуть внутрь, когда она откроется — задача не из лёгких. Дверь действительно открывается, и из неё вылетает невысокий взъерошенный мужчина, тараторит на ходу: — Что значит, эвакуируют? Как? Почему? Это какая-то ошибка!.. Он несётся по коридору, на ходу натягивая куртку и, кажется, совершенно не обращает внимание на застывшего над тележкой уборщика. Тому это только на руку — на ногу даже, наверное, потому что именно ногу он использует, чтобы в последний момент просунуть в дверь, не давая ей закрыться. И сразу после этого ныряет внутрь кабинета, не дожидаясь, пока кто-то его заметит. Вот где тот злополучный брейнданс действительно пригождается. Антон себя сейчас чувствует так, будто уже это проворачивал. Всё здесь знакомо и понятно, ровно так, как было на записи. И даже ключ-карту Захарьин всё также держит в нижнем ящике стола под папками, словно ничему его жизнь не учит. Или он думал, что молния не попадает в одно и то же место дважды? А молния попадает. Молния проворно хватает ключ, задвигает ящик и убирается из кабинета как можно быстрее. Теперь, с таким уровнем доступа, Антону в этом здании все двери открыты — буквально. Остаётся всего ничего — спуститься в лабораторию и добраться до серверов, но сначала нужно воссоединиться с Арсением, всё-таки это его операция. Путь до первого этажа проходит без проблем — Антон теперь не просто прикрывается тележкой, он ещё и знает, что у него в руках ключи от Вселенной. Все кнопки он теперь нажмёт сам. Все, какие захочет. Чтобы найти зону вывоза мусора, у которой они с Арсением условились встретиться, приходится постараться, хотя она по идее не так уж далеко от лифтов. Просто двери непонятные какие-то. Лавируя между контейнерами, Антон добирается до гаражной двери и прикладывает карту. Замок мигает зелёным — ноль проблем. Арсений уже ждёт с противоположной стороны, ныряет под дверь ещё до того, как она успела открыться полностью. — Пока всё идёт по плану, — коротко информирует его Антон и снимает кепку, чтобы устроить её на голове Арсения. По их задумке, никто из людей не должен его сейчас засечь, а камеры временно считают, что он образцовый сотрудник, а вовсе не враг номер один. Но перестраховка не бывает лишней. А ещё ему идёт. Арсений коротко сжимает пальцы Антона в своей ладони, а потом кивает на дверь, давая понять, что задерживаться не стоит. Пора на экскурсию по подвальному этажу. Передвигаться по-шпионски, разведывая обстановку, прежде чем Арсений пройдёт по коридору, не так уж сложно. Что сложно, так это не выглядеть при этом подозрительно. Тележка спасает, только когда катишь её равномерно, а не когда останавливаешься каждые два метра и оглядываешься по сторонам. Ей богу, была бы она побольше, можно было бы уговорить Арсения проехаться на ней незамеченным, но увы, это не отельная тележка для грязного белья, а всего лишь пара полок на колёсиках с приделанной к ним мусоркой. Поэтому приходится продвигаться осторожно, отрезками, замирая на поворотах и сдавая назад, если в коридоре появляются посторонние. И так — до самого лифта, где Антону приходится судорожно жать на кнопку закрытия дверей, чтобы пузатый дяденька в костюмчике не успел прошмыгнуть в кабину вместе с ними. Как только двери лифта закрываются у него перед носом, Антон приваливается к стенке и выдыхает. — Финишная прямая, — нервно улыбается Арсений. Наверное. Если забыть о том, что после финиша им ту же дистанцию нужно пробежать обратно. И выжить. Желательно, выжить. Сердце в груди колотится как бешеное — вот глупо было бы сейчас умереть от инфаркта. Но умирать от инфаркта некогда — лифт прибыл на минус шестой. Пора. Антона почему-то ноги тянут направо, но Арсений за плечи мягко направляет его в противоположную сторону: — Нет, нам не туда, там Микоси, это другой проект. — Тоже по захвату мира? — Антон не может сдержать нервный смешок. Но Арсений серьёзен. — Не знаю. Не вдавался в подробности. По-моему, там просто архив какой-то, ничего такого… По крайней мере, точно ничего настолько же зловещего, как ЦАИ. Антон кивает и послушно следует по мрачным коридорам за Арсением. Людей здесь, кажется, что совсем нет, только неуютно голые глянцевые стены и эхо шагов. И свет приглушён — оно вроде и логично, зачем тратить драгоценные киловатты на этаж без сотрудников? Только вот жути нагоняет дай боже. Оказавшись у двери с табличкой «Лаборатория 641», Арсений протягивает руку, и Антон с готовностью вкладывает в неё ключ. Теперь на сцену выходит исполнитель главной роли, и это роль всей его жизни. Арсений должен сделать это сам. В лаборатории пусто, и выглядит она не так, как на записи. Пока Арсений сходу кидается к терминалу, у Антона есть время осмотреться. Свет здесь приглушён, робот-манипулятор отдыхает, многочисленные приборы непонятного назначения мёртво пялятся на мир негорящими огоньками индикаторов. Только сервера на стойках всё также монотонно гудят и подмигивают созвездиями зеленоватых лампочек. Арсений сосредоточен, хмуро смотрит в монитор и стучит по клавиатуре. Антон понятия не имеет, что он там делает — на экране мелькают какие-то директории, консоль с командами, бегут полосы прогресса. Интересно, Окс помогает ему с доступами или он всё сам? Хотя ключ-карта вон вставлена в считыватель на терминале, вероятно, она всем и заправляет. Удобно. — Арсений. От голоса за своей спиной Антон подпрыгивает на месте. Он резко оборачивается и видит застывшего в дверях Захарьина. Руки сами собой предупредительно растягивают моноструну. Вот и пошёл по пизде весь их план. Арсений только вот не выглядит сбитым с толку. Он кидает на бывшего любовника быстрый взгляд и снова возвращается к вводу команд. Единственное, что меняется — теперь он старается печатать ещё быстрее. — Признаю, манёвр с эвакуатором был неплох, но… Ты действительно думал, что я второй раз куплюсь на фокус с запасной картой? — Купился же, — дёргает плечом Арсений. Захарьин добродушно улыбается и делает шаг внутрь лаборатории. Антон предупреждающе натягивает моноструну, но Арсений внезапно его останавливает: — Шаст, не вмешивайся. Это между нами с Зоханом. Вот так вот, вот тебе и «он мне не бывший». Вот тебе и «это была только работа». Антон поджимает губы и послушно делает шаг назад, но моноструну не деактивирует. Мало ли чего от этого Захарьина ждать можно. — Арс, ну конечно же я подменил карту после прошлого раза. Я знал, что ты вернёшься. Можно сказать, даже… надеялся. Скучал, — в голосе Захарьина сквозит какая-то неуместная нежность. Антон не ревнует, но почему-то злится. Сам не понимает, почему. — По-моему, она прекрасно работает, — хладнокровно пожимает плечами Арсений, игнорируя сентиментальную часть. — Пиздишь. — Да? — приподнимает брови Захарьин. — А ты заранай удаление бэкапов с орбитальных серверов. Давай-давай. Арсений опасливо нажимает несколько клавиш, подтверждает команду и… растерянно смотрит на сообщение «доступ отклонён», окрашивающее полутёмную лабораторию в тона красного. — У неё фейковые админские права, — дружелюбно поясняет Захарьин. — С ней ты ничего не сделаешь. Арсений замолкает на несколько секунд, опускает взгляд и выглядит искренне потерянным. Но не успевает Антон на это отреагировать, как комнату наполняет то самое пугающее голубоватое свечение. Ряды пластинок на руке Арсения угрожающе щерятся. Верно. В логове зверя можно больше не бояться, что он тебя учует. Захарьин делает шаг назад. По его лицу впервые пробегает искренняя тень страха. — Зато настоящие админские права у твоей карты. Которую ты мне сейчас отдашь, — в голосе Арсения звенят свинец и лёд. Антон его таким пугающим никогда не видел, и сейчас, кажется, по его венам бегут страх пополам с восторгом. Вот он какой — неприкрытая сила, разрушительная стихия. Оголённое лезвие, а не человек. — Арс, — мягко выдыхает Захарьин, пытаясь взять себя в руки. — Мы оба знаем, что прототип ещё не обладает возможностью подавлять волю объекта. Боты ещё не обучены обеспечивать выполнение приказов. — Зато обучены вызывать инсульт, — пожимает плечами Арсений, и свет в его импланте разгорается только сильнее. — Я не пытаюсь подавить твою волю. Я тебе угрожаю. У Антона, кажется, сейчас у самого инсульт случится. Он переводит взгляд с одного на другого, в отчаянии пытаясь понять, что он может сделать, чтобы хоть как-то повлиять на ситуацию, но раз за разом приходит к выводу, что он здесь безвольный наблюдатель. Это действительно только между ними двоими. — Ты меня не убьёшь, — в голосе Захарьина уверенности так мало, что кажется, что он просто пытается убедить в этом себя. Арсений вскидывает бровь: — Это чем это ты такой особенный? Учёный поджимает губы. Антон отводит взгляд, словно этот момент искренности предназначается не для него. Это, наверное, против всех правил безопасности, но Шастун не может вот так вот наплевательски отнестись к чужой боли. Чёртова эмпатия. Голос Захарьина дрожит: — Ты, может быть, никогда не любил меня. И может быть, никогда не понимал, что мы тут хотим сделать, чего добиться… Но ты не плохой человек, Арсений. Ты… да наверное, ты лучший человек из всех, кого мне доводилось знать. Мягко, медленно, шаг за шагом, Арсений подходит к нему ближе, пока не оказывается на расстоянии таком небезопасном, что каждая клеточка Шастуна кричит о том, что он обязан вмешаться. Но он стоит, замерев. — Зохан, отдай мне карту, — голубое свечение озаряет лицо Захарьина, когда рука с имплантом ложится на его шею. Но Арсений, кажется, просит, а не требует. Антон медленно закрывает глаза. Кажется, он уже перестал понимать, что здесь вообще происходит. — Отдай мне карту, — вкрадчиво повторяет Арсений. — Ты же знаешь, что они со мной за это сделают, — вздыхает Захарьин с усталостью и отчаянием. — Или это сделаю я сейчас, — напоминает Арсений, но в его голосе нет решимости, словно это угроза, которую он действительно не сможет исполнить. Его рука скользит на грудь, подцепляет пальцем шнурок на шее учёного и снимает его через голову каким-то тягучим, почти интимным движением. Антон смотрит на это почти загипнотизированный и приходит в себя, только когда карта летит в его сторону. Неловко ловит её, чуть не уронив, и торопится к терминалу. От него сейчас не требуется ничего сверхъестественного: достать одну карту, вставить другую и нажать на «Повторить». Кто бы знал, что такая мелочь может сделать его… как там Арсений говорил? Зацепкой на колготках истории? Красный свет сменяется на зелёный. Доступ подтверждён. По экрану летят квадратики, отображающие терабайты уничтоженной информации, отправляющиеся в Тартар… А Антон вытирает мокрые ладони о комбинезон не в силах поверить, что они это сделали. Они это сделали. Они это сделали. Даже Захарьин, кажется, расслабляется, кидая взгляд на экран. Он всё так же не двигается с места, всё также смотрит в лицо Арсения перед собой и улыбается улыбкой настолько душераздирающей, что выжечь её из памяти у Антона не получится ещё, наверное, долгие годы. — Я проклинаю тот день, когда я встретил тебя, Арсений С. Попов, — голос Захарьина ломается. Арсений делает шаг назад, и голубое сияние, наполнявшее комнату, постепенно меркнет. Он говорит: — Взаимно, — и Антон готов поклясться, что в его голосе нет издёвки. А потом они слышат сирены — противные, скрежещущие, связывающие внутренности в тугой ком тревоги. И у них больше нет времени на то, чтобы разбираться с чувствами, с чужим блефом или его отсутствием, с вопросами морали. У них есть время только чтобы спасаться. Бежать. Бежать. Шаги слышатся уже за дверью лаборатории, они эхом гуляют по голому коридору, отскакивают от глянцевых стен. Там, снаружи, человек пять, не меньше. И это только первая пачка. Антон ныряет под стол, туда, где видел решётку вентиляции на брейндансе. Быть нежным и тихим времени нет — он сминает её ударом ноги так, что рама гнётся и больше не держится в шахте. Отбросив решётку в сторону, Антон машет Арсению рукой, пропускает его вперёд и сам следом толкает себя в тёмный провал вентиляции. Всё остаётся позади — и Захарьин, и гулкие шаги, и ангстрем-боты, и спасение мира. Впереди только желание выжить, выбраться отсюда живьём, и ничего больше. Они ползут так минут пять. В вентиляции тесно, и душно, и темно. И страшно, охуенно страшно. Вдруг Арсений резко останавливается, и Антон по звуку догадывается, что он наткнулся на решётку, которая выведет их в другую комнату. Арсений дышит рвано, бьёт ладонями по решётке почти истерично. Кажется, до него добирается запоздалая паника, а Антон даже помочь ничем не может, разве что только по ноге погладить сзади. — Да давай, давай ты, — в голосе Арсения застряли мольба пополам с плачем. Теперь, когда страшно ему, как будто бы не имеет права быть страшно Антону. — Арс. Арс. Успокойся, просто дави, не бей, — он понятия не имеет, сработает эта тактика или нет, но ему кажется, что по крайней мере так Арсению будет сложнее скатиться в истерику. И Арсений пробует — не бьёт, давит. И решётка действительно уступает, покидает свой пост сторожа вентиляции и пропускает незваных гостей внутрь соседней лаборатории. Они едва ли проползли метров двадцать, и больше всего сейчас это всё походит на игру в прятки, а не на гонку. Дали ли они себе этим виражом хоть какую-то фору? — Прорываемся к лифту, — голос Арсения всё ещё дрожит, но слышно, что он пытается взять себя в руки. Он достаёт пистолет, проверяет магазин, снимает с предохранителя. Антон следует его примеру. Руки дрожат. Остаётся надеяться, они не будут дрожать, когда он будет стрелять. Сразу за дверью лаборатории шагов не слышно. Поэтому они практически синхронно делают последний глубокий вдох, и Арсений нажимает на кнопку, которая открывает дверь изнутри. Снаружи — ад. Антон только понимает, что они бегут, и ничего больше не понимает. Вокруг грохот и выстрелы, а он несётся вперёд, как умалишённый, не оглядывается даже. Рядом вспышки голубого свечения — Арсений явно решил задействовать любое доступное ему оружие, чтобы выжить. И поэтому Антон тоже пытается хотя бы отстреливаться, но перед глазами всё плывёт. Он еле успевает на бегу деактивировать защитную турель, спрятавшуюся у поворота. Систему безопасности здесь не стоит недооценивать. — Окс, ты можешь что-нибудь сделать? Окс? — орёт Антон, но не получает в ответ ни звука. Остаётся надеяться, что Оксана отключилась сама, когда запахло жареным, а не сгорела, когда Арасака пустила своих нетраннеров по её следу. Двери лифта впереди ощущаются вратами рая, не иначе. Антон бежит к ним из последних сил, на последнем дыхании, когда чувствует, как острая боль прошивает ногу. Да блядь! Желание жить слишком сильно — даже подстреленный он пробегает последние пять метров и швыряет своё тело в кабину. Арсений влетает следом, остервенело давит на кнопку первого этажа (благо, для него никакие доступы не нужны), а затем колотит по кнопке закрытия дверей. Словно издеваясь, двери закрываются предательски медленно, и Антон успевает еще вернуть услугу, тоже стреляя кому-то из охранников по ногам. Шесть этажей — чудовищно мало, чтобы перевести дыхание. Даже жгут на ногу Антона из подручных материалов сообразить не успевают, только перезарядиться и всё. Когда двери открываются на первом, кажется, что они, наоборот, спускались всё это время и спустились на девятый круг ада. Охрана везде. Крики, выстрелы, сирена, грохот, паника. Уши закладывает. — Сюда! — кричит Арсений, сворачивая куда-то в сторону гаража для мусора. Легко сказать! Антон чувствует, как по лицу катятся слёзы боли, когда он бежит, наступая на простреленную ногу. Биомонитор жужжит как бешеный, пытаясь контролировать кровопотерю, но уже начинает сдавать и выдавать пугающие красные цифры. Но нужно бежать, нужно спасаться, у них ведь есть реальный шанс уйти отсюда живыми, но только если они не будут останавливаться. Антону уже всё равно, куда стрелять. По ногам, по корпусу, в голову… неважно. Со своей совестью он разберётся потом, когда окажется в безопасности. Потоскует немного, а потом спишет со счёта пару смертей охранников в счёт спасений мира. В конце концов, они с Арсением только что… Блядь! Сука, сука, сука. Антон чувствует, как пулемётная очередь обжигает его лодыжки. Кажется, кричит. Кажется, падает. Свинцовый град не заканчивается — одна из пуль впивается в руку, а затем ярко и ни на что не похоже боль взрывается в пояснице. Сука. Антон чувствует, как Арсений подхватывает его и пытается тащить, сам пробует перебирать ногами, но, кажется, ничем особо не помогает. Тело отказывается подчиняться. Перед глазами всё мельтешит, и истерично мигающие интерфейсы с сообщениями о критических ошибках не помогают. Антон цепляется за Арсения, как за последнюю соломинку, как за единственного человека, который может сейчас его из этого ада вытащить обратно в мир живых. Несмотря на всю свою глупую решимость, он только сейчас понимает, что не готов. Он не готов умирать даже за спасение мира. Не готов уходить даже в ослепительной вспышке славы. Не теперь, когда он понял, что значит чувствовать себя живым. А потом он чувствует, как резко и странно болит голова. А потом не чувствует уже ничего.