Мое помешательство

Че, дрожащими руками открывая дверь, ведущую в комнату, всем телом чувствует на себе изучающий взгляд. Такой тяжелый и страшный. Коленки подгибаются от волнения, а сердце, кажется, выпадает из груди и остается лежать, там, за порогом. Хосок хмурый и темный. Из-за этого только сложнее и больнее, уже безумно жутко, а что дальше и думать не хочется. Вонхо тут, в комнате на самом деле, а вокруг бардак и салфетки использованные валяются. Кровать разобрана, а на кресле белье вывернутое. В его комнате гости редко появляются, тем более такие желанные как Хосок. О визите которого умолял небеса каждую ночь и с его губ, наверное, в порыве страсти это имя срывалось миллионы раз. Громко и надрывно. Он сам пришел. Живой и настоящий. Вот только силы и смелости посмотреть ему в глаза нет, а уж тем более признаться и извиниться. От себя не убежишь — трус он и есть трус. Изменить себя невероятно сложно, куда проще ждать тех же самых чудесных перемен в других. Вот они точно все смогут, а он нет. Хенвон несмело накидывает в уме варианты, когда Хосоку надоест стоять подле него, молча рассматривать и пилить взглядом. Неуютно же. Жаждет спрятаться и убежать далеко-далеко. Чтобы не нашел и не заставил стыдиться себя еще больше и сильнее. Плакать хочется. От всего: стыда, боли, трусости и тревоги. Очень хочется. — Видимо от тебя и слова не дождешься? — Вонхо отходит на шаг в сторону окна, а Хенвон дергается всем телом и будто бы дышать начинает. Обнимает свою талию руками и губы кривит. Ответить нужно, но что сказать? Как тогда? Выдать все, что лежит на сердце и получить отказ да презрение? Нет уж. — Хенвон, — Ли не оборачивается, — ты со всеми спишь? Отсасываешь, имя повторяешь раз за разом и седлаешь бедра? Черт. Переспал. Сделал минет и наговорил лишнего. Ужасно. Хосок его шлюхой считает, вот в чем дело. Грязным и отвратительным, недостойным обычного человеческого внимания. Тем, кто с легкостью возьмет в рот любой член и насладится процессом. Сложно обвинить его в неправильных мыслях — это логичный вывод из той встречи. Переспал и забыл, клялся в любви, а после игнорировал. — Прости, — с громким придыханием, закрывая ладонями лицо, шепчет Че, — прости меня. — Что? — Ли, судя по звукам, подходит вплотную. — Извини. Я не хотел. — Так из-за того, что ты не хотел, у тебя так сильно и крепко стоял член? Не падал после нескольких заходов. Именно поэтому ты так громко просил еще и повторял мое имя? Признавался в любви и горько плакал на моих плечах? Только из-за того, что не хотел, Хенвон? Че пятится назад, отходит, осторожно, стараясь не упасть и не пораниться. Снова. Этот разговор бессмысленный и ненужный. Извинения принимать Хосок не хочет, а душу бередит. Больно же. Невыносимо. Чего добивается? Признания, что он со всеми спит и запросто? Нет ведь. Только с ним, правда мысленно, но без всяких измен. Исключительно с ним одним. Доказать невозможно, да и нужно ли? Что сделать, чтобы хоть на грамм сохранить свою честь? — Так что, может ответишь? — говорит Хосок с нажимом, — я жду. — Я не знаю, какого ответа ты ждешь. Ты ведь все помнишь лучше меня, а я… — Так ты и правду забыл, — злится Ли. — Это настолько неважно для тебя? — Нет, все не так. — А как? — хватается за ладони, закрывающие лицо, — ответь мне! Че несмело смотрит на рассерженного и серьезного Хосока. Такого непривычного и колючего. Скажи слово — сожжет. Будит мучить и истязать, а не любить. Как в болезненных фантазиях последних дней. До мяса разорвет и заставит глотать горькие слезы, рот заткнет, жестко возьмет и сделает своим. Как будто уже не его, от макушки до пят. Весь. На кончиках пальцев проступает дрожь, губы поджимаются, а сказать нечего. Это еще больше злит Хосока. Он требует ответов, признаний и объяснений. Что угодно, лишь бы понять те действия. — Я люблю тебя, — Хенвон не смеет смотреть в глаза, опасаясь увидеть в них отвращение. Некоторое время стоит, ожидая каких-то либо действий или слов в ответ, но не получает ничего. Становится так грустно, безумно. Уныние накрывает его, кружит с собой в танце и уносит темную даль. «Ну же, Хосок, не молчи, пожалуйста. Слышишь? Не испытывай на прочность, я слишком слабый». Становится невыносимо стоять с ним вот так, но раз хуже уже не будет стоит высказать все те мысли, плотно засевшие в голове. Освободиться, перешагнув через себя. — Я честен и искренен в эту минуту. Ты меня не знаешь, понимаю, считаешь грязным и распутным, твоя правда. Извини, что сделал это все с тобой. Мои попытки оправдаться будут выглядеть нелепо и странно, но я хочу это рассказать. Выслушай, а дальше решай сам. Ты меня не понимаешь, знаю, что тут нет твоей вины. Я лишь стараюсь донести тот простой факт, что моя забывчивость не совсем то, чем кажется. Это не легкомыслие или желание отдаться лишь бы кому-то. Мне важен ты. Я был слишком пьян, чтобы все понять и оценить ситуацию здраво, запутался и принял происходящее за очередную фантазию. Мне ведь, если хочешь знать, даже сейчас трудно поверить, что ты в моей комнате, а тогда и подавно. Вот, что это такое было — абсолютное неверие и страх, поглотивший с головой. Похоть и боль, что сплелись воедино. А сейчас ты правда настоящий? Стоишь здесь и смотришь на меня? Слушаешь мои бредовые мысли и молчишь? Не представляешь каких усилий стоит говорить сейчас, так, будто меня не разрывает изнутри от чувств к тебе. Самых больших и искренних. Я правда люблю тебя, Хосок. Честно. Поэтому, не уходи, побудь еще немного. Я прошу, пожалуйста. Я чай налью. Посиди со мной и прости. Хорошо? — Хорошо, — отпускает и наблюдает, садясь на краешек кровати. — Странный ты. Что теперь делать Че совершенно не знает, заставил заниматься сексом и признался в любви, извинился и попросил остаться, будто стало не страшно. Вранье — еще хуже. Горло сводит от комка не выговоренных признаний, они острым камнем осели в глотке и ранят ее изнутри. Минута того и смотри кровь пойдет. Еще задохнется и умрет в его руках. Кошмарно. Только этого не хватало. Упирается руками в столешницу и смотрит как в чайнике медленно закипает вода — лучше испариться. Пить чай в тишине абсурдно. Ли на кровать сел — они там сексом занимались, не в мечтах, а по-настоящему. Член реагирует. Сердце дребезжит, а по щекам текут противные слезы. Мерзко от себя. Шмыгает раз за разом и за голову хватается, кажется слышит щелчок входной двери и понимает — ушел. Так правильно. Чайник уже начинает остывать, наверное, минут десять прошло, а Хенвон все еще стоит рядом с ним и держит в руках две кружки с налитой заваркой. Гипнотизирует черные чаинки взглядом и себя жалеет. Такого труса и лжеца. Так и нужно ему. То и вправду отвратительный поступок, а Хосок хороший — выслушал. От и до принял, не ругался и не наговорил мерзостей. Чай согласился испить, тактично не замечал истерику. — И правда лучший, — грустно говорит Че. — Чай? — задумчиво спрашивает Хосок. — Ты, — на автомате отвечает хозяин комнаты, прежде чем осознать. — Успокоился? — пальцы Хенвона, вцепившиеся в ручки кружки разжимает, — я сам налью. Че глупо смотрит на то, как Вонхо распоряжается на его крохотной кухне: сахар самостоятельно ищет и бутерброды делает. На тарелку аккуратно раскладывает и второй стул из комнаты приносит. Заботливый. Ухаживает и слова в укор не говорит. — Это твоя тактика? — срывается с губ, — мне больно. — Я понимаю, обычно люди просто так не плачут. — Да, ты прав, — мямлит Хенвон, — прости. — От секса еще никто не умирал, — немного погодя говорит Ли. — Ты можешь собраться с мыслями, а потом прийти и поговорить. Вижу, что сейчас не время, испугался и зажался. Я еще разозлился и добавил неприятных ощущений. Мне стоит уйти. Хосок разворачивается в сторону выхода, даже не прикоснувшись к еде и напитку, его не будет в комнате меньше, чем через минуту — в дверях стоит и обувается. Ноги Хенвона дрожат, а голос ломается. — Хосок, — кричит с болезненным надрывом, — прости за произошедшее, я не подойду больше и не буду докучать. Никому не расскажу. Я прошу прощения. Искренне. От всей души. — Ладно, будь по-твоему, — Ли пожимает плечами. — Нет, так нет. — Я на факультатив не приду, передай им, пожалуйста. У меня нет возможности перевестись, совершенно. Пойми, пожалуйста. — Приходи к нам. Ты ведь обещал. Хлопок. Все. Конец. Хенвон подходит к закрытой двери, глупо надеясь на то, что Ли вернется и скажет что-то романтичное, глупое донельзя, но необходимое. Нечто о тайной любви или страсти. Нужное. Родное. Вот только с полчаса прошло, а Вонхо не вернулся. Он, возможно, за порог его комнаты больше никогда не переступит. Это был первый и последний раз наяву. Последующие несколько дней учебы Хенвон сознательно прогуливает, учится самостоятельно, с силами собирается. Знает, что больше отлеживаться не имеет смысла и возвращается назад к своей группе. Готовится к экзаменам, в смех Хосока вслушивается, но теперь не позволяет себе вольностей, даже из фантазий его убирает. Хватит, настрадался и самому Вонхо неприятностей доставил. Глаза отводит в сторону и стесняется рядом быть, но нарочно не уходит. По-детски ведь. Пусть стоит рядом, теперь за этим не последуют миллионы влажных фантазий о пылком сексе. Вонхо все еще такой же идеальный и хороший, никто не узнал о их тайной встрече, а девочки из клуба прекратили донимать. Жизнь вернулась в прежнее русло: домашние задания да зачеты, никакого Хосока и мастурбации. Пресно. Вот только настроения нет все это возрождать и пытаться склеить обожженные огнем коллажи из совместных моментов. Хосок и правда незнакомец. Тактичный и правильный. Тот, кого следует как можно скорее отпустить. Хенвон все понимает и именно поэтому отстраняется как можно дальше, от совместных проектов отказывается и садится на задние парты намеренно. Чтобы ни в коем случае не надумать чего-то лишнего, ненастоящего. Он так и живет вплоть до того дня, в который Хосок зажимает его посреди перемены и тащит наверх, в тот самый темный уголок, который он по праву считал своим. Интересно почему именно это место? Одергивает себя, чтобы не давать ложных надежд. Не стоит и допускать мыслей о чем-то таком. Хосок отпускает лишь тогда, когда упираются в тупик и смотрит с подозрением. Снова ждет чего-то, каких-то объяснений. Вот только они уже все были озвучены, Че попросту не знает, что еще от него нужно: не подходит близко, не высматривает в толпе и нарочно не пересекается. — Я не могу перевестись, пойми, — боязливо начинает Хенвон, все также не смея смотреть в глаза. — Моя семья бедная. Прости за неудобства. — Почему ты не воспринимаешь мои слова всерьез? Никогда не слушаешь. — Ты пойми я правда не могу, — умоляюще произносит Че, — прости. Прости меня. — Помолчи, — щетинится Хосок. Садится на ступени и не смотрит на него. Думает о чем-то своем. — Только скажи, я могу исправить свое поведение, — начинает Хенвон. — Не хочу больше приносить неудобств. — Поцелуй меня. Сейчас, не раздумывая, — отрешенно заявляет Хосок. Че смотрит на него так наивно и растерянно. Это снова его фантазии: вот после поцелуя они займутся сексом, а дальше домой. Не возвращаться же в кабинет с больной задницей и вытекающей из нее спермой. Неудобно, неловко и больно. Чертовски. Хенвон несмело переводит взгляд на губы Вонхо и ничего не делает. Не нужно этого в реальности. Пусть остается глупыми вымыслами на периферии сознания. — Больше не хочешь? — Ли встает и подходит к нему вплотную. — Хосок, — Че топчется на месте, — зачем? Скажи, пожалуйста. — Не знаю, забыть тебя не могу. Твои слезы и глаза грустные. Такие трогательные речи и признания. Отчаяние и боль. Они засели во мне и выхода не находят, хочу проверить, что будет, если соприкоснусь с тобой. Это же не ложные обещания счастливой жизни, лишь маленький шаг вперед, ведущий к ответу. Ты можешь отказаться. — Хочу, — губы поджимает и закусывает, дрожь в теле унять не может, — очень. Вот только если это сразу приведет к отрицательному ответу и ты бросишь меня — не выдержу. Не надо. Пожалуйста. — Я предпочитаю быть честным и откровенным с тобой. Ты ведь понимаешь меня, вижу, что да. Мне нужно испытать эти чувства. Распознать их. Это слишком эгоистично по отношению к тебе? Извини, но не могу ответить иначе. Пытался отстраниться, и правду, мы незнакомы, но ты запал в мою душу. Не сексом или чем-то таким, страданиями, что поделился со мной. Можем ли мы попробовать стать ближе? — Нет. Я отвечу «нет». Пожалуйста пойми меня, я схожу с ума. Мне страшно. От чего хочешь узнать? В принципе от всего этого: тебя, нашего разговора и моих чувств. Они ведь искренние и огромные, слишком тонкие и хрупкие. Я боюсь смертельно ранить нечто в глубине меня, незримое и воздушное. Не отпустив тебя сейчас, я пропаду. Я уверен в этом, не справлюсь, слышишь? А еще, знаешь, мне важно уточнить одно, я не сплю со всеми. Прими на веру этот факт. Мне важны прикосновения, даже самые легкие. Я очень тактильный. Ты просто не понимаешь, считаешь нелогичным и грязным, да? Я не такой, совсем, клянусь. И только поэтому я говорю тебе нет, исключительно. Я… Я… — Хорошо, — перебивает Ли, замечая отдышку и нервное заикание у Хенвона. Он осторожно прикасается к его сгорбленным плечам. — Прости за эту просьбу. И, полагаю, прощай. За прошедшие полтора месяца с этого разговора, Хенвон уяснил раз и навсегда одно — он трус. Самый настоящий и искренне раздражающий самого себя. Вонхо, кажется, в отношениях, а Хенвону и кусок в горло не лезет, смотрит на такого счастливого и сияющего однокурсника, не понимая, зачем чрезмерно добросовестно уничтожал каждый благоприятный разговор. Хосока слишком много в его сердце, душе, в мелких деталях и действительности. Он до сих пор в мечтах, нежных улыбках и слезах, всюду и везде. Его не выгнать и не отрезать от себя. Это больше, чем чувства влюбленности и привязанность, нечто совершенно иное. Вот только при всем этом настолько хрупкое, что не получается, как не старайся поглотить или овладеть. Упадет с высоты небес и перережет тонкую кожу своими острыми осколками. Убьет. Размажет и заставит мучится. Точно так и будет. Поэтому неважно, что впереди еще два года совместной учебы — ничего не изменится. Меняться страшно. Да и ни к чему ведь. Если бесстрастно рассудить, то так правильно и проще, но все еще больно. Очень.