Мое помешательство

Заболел. Весь день и последующую ночь мучается от высокой температуры и озноба. Кашляет и жмется к холодной батарее, не знает отчего, просто так, потому что хочется. Это один из маленьких нелепых капризов в угоду высокой температуре. Все, абсолютно каждую идею он воплощает в жизнь: перелить молоко в бутылку с соком, смешать и выпить, поморщиться и сдержать рвотный порыв; надеть тапки неправильно, специально лево и право перепутать, а после смотреть на свои ноги и веселиться; чайник поставить закипать и наблюдать раз за разом как он бурлит и беснуется. Пить кружку за кружкой и бесконечно бегать в туалет. Так странно вести себя оказывается интересно и это не про частые походы в уборную. Новая идея пробирается в голову, как только он в пятый раз за час включает электрический чайник и вплотную рассматривает процесс кипения. Кажется, сам становится этой несчастной водой, перенагревается и звонит Хосоку. Откуда его номер в телефонной книжке никак не понимает, и от того вообще не боится — кто-то другой. Не его. Да и так не его. Никак не получается у них выстроить взаимосвязь. — Придешь ко мне? — выпаливает Хенвон, стоит только другому человеку снять трубку, — это приказ. Пока. Хихикает и кладет телефон подальше от себя, чтобы обезопасить от обратных звонков чужого и незнакомого Хосока. Не Вонхо. Ни разу. Чай себе заваривает и бабочек из газет вырезает, раскидывая их повсюду. Нравится так. Лето же на дворе. Цветы и насекомые, все как положено. Вот только отчего-то жутко холодно, чай не греет и одеяло не помогает. Че уныло пинает ледяные батареи, но вопреки своим действиям, прижимается щекой и засыпает. В неудобной позе, на полу и совершенно никакой. Разбитый, грустный и очень замученный. Как не пытайся, фальшивой улыбкой никого не обманешь, а уж тем более себя. В голове пусто и гремит что-то, будто какой-то суровый барабанщик только учится играть. Стучит невпопад и палочки ломает раз за разом. Комната кругом идет и, кажется, до ванной не добраться — лучше упасть и остаться лежать. Пол приятный и холодный, а лоб огненный. Тянется из последних сил к ручке и промазывает, с дуру открывая входную дверь. Планировка у него такая: две двери рядом. Обычно это очень удобно, но только не сегодня. Стоит ей распахнуться, как лицо Че обдает холодный воздух из кондиционера, висящего в паре метров от него. Приятно, еще лучше, чем на полу. Хочется остаться тут. Повинуясь своим сиюминутным желаниям, Хенвон прислоняется к стене и прикрывает глаза, в звуках общежития растворяется и что-то про себя напевает. Тихо и очень фальшиво, но от души мычит то, что приходит в голову. Мечтает о несбыточном, собственно, снова приземляясь в ту же лужу. Родную и любимую. — Хосок, — вырывается из губ запрещенное имя. Хенвон вскакивает и хватается за голову. Перед глазами все кружится и расплывается, будто все краски смешались в одну и не оставили выбора. Серые люди в сером коридоре на серой планете Земля. Ха-ха. Они вроде бы спешат сюда, возможно говорят что-то. Не ему, это же не фантазии, а кому-то другому. Другу, однокурснику, сожителю или же сопернику. — Ну и дураки, — мямлит Че, — кому вы нужны. — А сам умнее будешь? — прямо в ухо говорит знакомый голос. — Кого? — пытается собраться и рассмотреть человека, но никак не получается. Также не получается осознать, как это он может парить над полом и опуститься ровно на кровать, но не свою. Под одеялом оказаться и проспать там достаточно долго, а проснувшись осознать, что уже ночь, а рядом никого. Лишь незнакомое место и тишина. Лихорадит жутко, горло пересохло, а в груди грохочет чувство страха. Будут принуждать к чему-то страшному. Заставлять делать неприемлемые вещи. Спасения не предвидится, родителям меньше забот, а однокурсникам не факт, что лучше будет. Класс нужно вверх тянуть, а он кто? Один из твердых хорошистов и отличников. Может спохватятся? Хосок заметит? Староста? Как-то там ее так необычно звали, на иностранный манер, чтобы похвастаться, что родилась не здесь. Не вспомнить. Не важно. Вцепляется за спинку кровати и с силой подтягивается. Ощупывает пространство вокруг себя и хрипло дышит. Боязливо сжимается в комок и оглядывается. Окно видит и обстановку знакомую за ним. Общежитие. И правда дурак, а главное мысли сразу об одном — сексе. Хенвон с горечью осознает, что помешан на нем. Хочется настолько, что хоть кто уже подойдет. Нужны руки на его талии и член глубоко внутри. Горит ведь. Тело изнемогает от жажды. Неправда. Совершенно не так. Можно сколько угодно представлять себе того или иного, смысл не меняется, только Вонхо нужен. Необходим. Рядом и сейчас, желательно добрый и ласковый, ухаживающий. Без фантазий, настоящий. Сильно накатывает от жалости к себе. Потребности есть, человек понравившийся тоже, желание, горящее внутри, при нем, а сил нет. Или так удобно? Хенвон намеренно откидывает голову назад, ударяясь макушкой. Перетерпеть не получится. Зудит до невозможности. Не пах, а желание быть любимым. Так искренне и отчаянно. До боли в груди и сжавшихся кулаков. Да, он самый настоящий слабак — удар. Да, тот еще страдалец с комплексом жертвы, упорно отвергающий все шансы — второй удар. Да, неуверенный в себе и сумасшедший — третий, четвертый и пятый глухой стук раздаются в темноте. — Больно, — хнычет, — я снова сделал хуже. Намного. Встает на дрожащих ногах и инстинктивно двигается к выключателю, если общежитие, значит планировка плюс-минус одна и та же. Находит и оглядывается. Усмехается и думает, что спятил немножко. Понятно отчего один был — его комната. — Температура поднялась и бредить начал. А кто занес? Стоит в прихожей и тихонько смеется, пока дверь не открывается с протяжным скрипом. Хосок на пороге со старостой. У каждого в руках по мешку с чем-то, таблетками поди. Хенвон отходит в сторону, дает им пройти вперед. Они игнорируют и молчат все время, будто и не живой вовсе. Щиплет себя за щеку и громко шипит. Живой, просто не совсем здоровый. Смотрит на них двоих несколько секунд и ложится в кровать. Засыпает сразу же. Пусть. Он им не так-то и нужен, а проснется их след уже простынет. Может снова бредит. Хосок ведь. Он всегда ненастоящий, особенно настолько красивый и заботливый. Сонный и встревоженный. Такой, каким бы хотелось его видеть почаще. Ласковый. В следующий раз Хенвон открывает глаза в двенадцать часов дня, сразу же хватается за больную голову и хрипит. Хочет пить и есть, а встать сил нет. Вообще никаких, ни моральных, ни физических. Неважно. Ложится обратно и одеяло на нос натягивает. Ворочается и заснуться никак не может. Плохо так, безумно. Хватается за телефон и первым делом видит десять пропущенных от Хосока и сколько же с неизвестного номера, смс-ки какие-то и прочие уведомления. Не хочется читать гневные послания, откидывает телефон в сторону и осторожно сползает с кровати. Точнее только босые ноги свешивает, чем привлекает внимание кого-то еще. С гремящим сердцем поворачивает голову и видит старосту. Она рывком подскакивает ближе и укладывает обратно. Компресс холодный ко лбу прижимает, сильно так, будто бы в этом тщедушном теле есть невообразимая сила. Хотя может это он слишком слаб. Походит на то. — Спасибо, — вместо приветствия говорит Хенвон, — ты все это время была со мной? Спасибо. — Не только я, — улыбается и кивает головой в сторону кухню, — он заснул. Дай ему поспать пару минуточек. — Кто? — глаза отводит, чтобы по ним невозможно было считать его заветное желание. — Кому звонил, — смеется легко и беззаботно, — твоя нянька на сегодня. Благо он сразу же пришел. Смотрит на Хенвона, такого растерянного, он все прикусывает губы и уточнить информацию боится. Видно, как переживает и трясется. Слишком очевидно. Староста обновляет компресс и накидывает сверху однокурсника одеяло. Он весь дрожит и трясется. Оно и понятно, температура скакнула настолько, что довела до бреда и потери сознания. Хосок перепугался и на помощь позвал, по его мнению, женская забота лучше всего в подобных случаях. Да и вдвоем не так страшно. — Врачи приезжали к тебе, укол сделали жаропонижающий. Теперь нужен отдых и покой. Постарайся без волнений и лишних драм. Все просто и понятно, да? — Скажи мне, — умоляющим голосом шепчет Че. — Меня зовут Кристи, — машет пальцем, будто бы приказывает запомнить на будущее. — Спасибо, Кристи, — сдается и слабо улыбается. — Я уже ухожу, а ты напиши мне вечером, хорошо? Мой номер у тебя есть. Я звонила. Хенвон провожает глазами милую однокурсницу, которая слишком озорно подмигивает, скрываясь за дверьми. Она очень приятная. Как человек притягательная и добрая. Отчего не она так запала в душу? Это испытание. Бесконечно долгое и болезненное. Че понимает, что справедливое, ведь меняться нужно. Необходимо. Зачем отталкивать руку помощи о которой умолял и за которую желал ухватиться, чтобы выбраться из лужи? Вот же ладонь, рядом и та самая желанная. Хосок. Он, отчего-то слишком хороший. Будто бы чаша терпения в нем бесконечна, но как такое может быть? После принуждения к сексу и отказа в отношениях? Всей той запутанности и нерешительности. Хенвон сам себя раздражает, а Вонхо, получается, нет? В этот момент Че думает, что не только он один странный. Они оба. Ох. Подойти бы к нему. Сказать что-то нужно и подходящее моменту. Признания в любви были, извинения тоже. Так почему же он еще здесь? Пришел и ухаживал. Врачей вызвал. Сердце упрямо сжимается в груди и кричит о чем-то. Хенвон его не слушает, рычит сквозь себя нечто наподобие заткнись и старается выгнуться, чтобы Хосока разглядеть на кухне. Тут. И правда вернулся. Хенвон пыхтит и трясется, скатываясь с кровати. Босыми ногами переступает по холодному полу, чтобы дойти до него, сесть рядом и побыть так в течении хотя бы минут десяти. Понаблюдать и дать себе маленькую передышку. Он рядом. Замученный и залегшими синяками под глазами. Губы поджимающий во сне и забавно бровями играющий время от времени. Что-то интересное ему снится, иначе никак. Лучшие миры и приключения. Любовь и счастье. Хочется также. Быть с ним в тех самых сновидениях и делить одну судьбу на двоих. Не заикаться, когда попросят быть рядом, а твердо сказать «да». Перестать зажиматься и нести ерунду, оправдываясь разбитым вдребезги сердцем в далеком будущем. Пойти навстречу. Что-то на безупречно романтичном получается, вот только все еще страшно. Руки Хенвона дрожат, а пальцы на ногах поджимаются. Глаза сильно жмурятся, до цветных пятен. Решается. Протягивает пальцы, касаясь кожи лица, осторожно и бережно. Большим пальцем поглаживает щеку и не может сдержаться от накативших чувств. Хлюпает носом и слезы остановить пытается. Не выходит. Оно и понятно почему. — Я люблю тебя, Хосок, — утыкается носом в стол, — очень. — И что мы с этим делать будем? — улыбка играет на губах Ли, но глаза он не открывает, — не паникуй только. Хенвон дергается и роняет со стола одну из кружек, та летит вниз и с грохотом разбивается о пол. Это не то, что хоть сколько-то тревожит его. Пусть хоть вся посуда перебьется, если только Хосок будет продолжать так ласково сжимать его руку своей. Мурашки ползут по всему телу, а глаза распахиваются в удивлении. Поймали с поличным. — Вонхо? Ли открывает глаза и смотрит так добродушно и сердечно. Радуется чему-то и придвигается ближе. Настолько, что их носы еще чуть-чуть и столкнутся. Поцеловать хочет? Хенвон застывает. — Я зубы еще не чистил. — смущается и оправдывается Че. Хосок хохочет и прислоняется своим лбом к его. Отстраняется и встает, чайник включает и достает из холодильника какую-то кастрюлю. Поясняет, что кашу. Разогревает и тарелку перед носом ставит, осколки кружи заметает в совок и, убравшись, садится рядом. Разглядывает и приказывает поесть. Говорит организму для лечения силы нужны. Заботится так сильно, что сердце перерезает аорты и сосуды, чтобы добровольно упасть вниз, куда-то в ноги. Бьется бедное так сильно и жалобно. Пощады просит. Хенвон смотрит на него, хочет прекратить мучения, но не может. Да и как это сделать? Поднять и отряхнуть от пыли, нитки с иголками взять и пришить, надеясь, что будет так, как прежде? Не так это все работает. Он уверен. — Можешь поцеловать меня когда поправишься, идет? — смеется, — а пока что никаких взаимодействий, помимо самых необходимых. — Хорошо. — Жар вернулся? — удивляется Ли, при этом сильно обеспокоившись. — Я идиот, — кивает Хенвон, — идиот. — Хенвон? — Хосок оперативно приносит градусник и просит температуру измерить, но получает отказ. — Я влюбился в тебя, так сильно и мучительно. Ты знаешь, впрочем. Это не новое откровение. Я до сих, день за днем понимаю, что мне не под силу обуздать эти чувства. Они растут и крепнут, а ты слишком хорош для меня. Мне кажется, нет, я уверен, что не достоин тебя. Было эгоистично отказывать тебе и игнорировать. Бежать, куда глаза глядят, только бы подальше от тебя, и, что главное, от себя самого. Так стыдно. Неловко. Больно. Я буквально умираю от любви к тебе, но слишком трясусь из-за возможных отношений. Настолько, что закрываюсь и отворачиваюсь, как бы нелогично это не было. Ты странный, как можешь терпеть меня и такое поведение? Зачем пришел и помог? Нужно было просто проигнорировать и продолжать жить как хочешь. Я могу испортить тебе настроение и сломать веру в лучшее. Ты понимаешь, чего я так боюсь, отчего скрываюсь и уничижаю самого себя? Хосок, я слишком вовлечен в чувства к тебе. Люблю. Я правда люблю тебя. — Спасибо, — гладит по волосам. — Угу, — шепчет куда-то в сгиб локтя, боясь открыться. — Кашу поешь и пойдем спать, — Вонхо черпает ложку и протягивает ее к лицу Че, предварительно подняв его голову, — скажи: «Ам». Этот мир точно поддельный, но от этой мечты хорошо и спокойно. Быть может дальше не будет ничего плохого как обычно. «Хоть бы так и было, — мысленно умоляет Че, — Пожалуйста». — Ты эгоист, я безусловно согласен с этим. Будто бы подобное нуждается в пояснении, — Хосок начинает говорить, скормив первую ложку своему однокурснику, тут же черпая вторую. — Ужасный притом. Впервые встречаю настолько упертого человека. Хенвон, которого я вижу перед собой слишком противоречивый: боязливый и активный, страстный и закрытый, любящий и отвергающий. Кто же ты, а главное, от чего ставишь свой страх выше всего остального? Че, проглатывая молочную смесь и чуть не давясь ею, хочет ответить, но Вонхо прижимает палец к его губам и подносит следующую ложку. Говорит много и очень медлительно. Настолько нерасторопно, что хочется узнать к чему ведет, но он не спешит. Поясняет каждую деталь и расстанавливает точки над «И». Дает понять, что чувствует и почему. Зачем тут появился и когда свой номер самолично вбил в телефонную книгу. В прошлый раз это было, когда они занимались сексом. Хосок долго причитает о том, что просил перезвонить и говорил об отношениях, вот только вместо любви получил абсолютное игнорирование. Злился, цеплялся за любые детали и наблюдал. Хенвону провалиться хочется, он и правда ужасно поступил. Вот только самое главное Ли рассказывает в конце. Очень осторожно и тихо, так интимно. — Ты и правда идиот, если думаешь, что можно просто так взять и затащить любого парня в кровать и у того встанет. Будь ты хоть самой сексуальной девушкой или же первым красавцем — это не так работает. Если тебя не хотят, то ничего не получится, тем более такого. А я не гей, Хенвон, — берет его лицо в ладони, — подумай о том, что было до. Вспомни мои слова тебе и поразмышляй о действиях. Ты идиот. Ты переспал и забыл, избегал и делал вид, что ни причем. Плакал, страдал и отказывал. Извелся весь, посмотри в зеркало. Нравится? Мне нет, а ты что? Изолируешься только. Не общаешься и жалеешь себя. Идиот. Хенвон смотрит в глаза Хосока и понять не может о чем тот говорит. Что такого было и какие поступки он вспомнить должен? Может и не было ничего? Глаза в глаза. Руки прижимаются к лицу, а румянец уже преодолел все оттенки красного, стремясь к бардовому. Сердце трепыхается, а во рту пересохло. — Знаешь ведь, что одиночки слишком сильно выделяются на фоне толпы? Ты такой. Иногда притягивал взгляд так сильно отчего-то, что я от скуки наблюдал. Ничего такого, это была минута или две, пока друзья не приходили, да и не каждый день. Обычное дело, мы ведь в одной аудитории находились. Ты бывало помогал кому-то, подсказывал, даже мне несколько раз, включая экзамены. Потом, конечно же, забыл, а я стал наблюдать тихонько и чуть больше, не общаться, а лишь смотреть как ты ведешь себя со всеми. Что нарочно изолируешься, но радуешься общению. Ты не заучка или нелюдимый, просто погруженный в свой мир, так? Тебя пару раз видели с друзьями, в шумной компании, такого веселого и открытого. Это все детали, не сказать, что какие-то из них выделяли тебя из толпы. Пожалуй, кроме одержимости общежитием и нахождением в своей комнате. Хах. Торчишь там все свободное время, я спрашивал у Кристи. Она на твоем этаже живет, кстати. Ты был мне несколько интересен и это единственная причина, по которой я зашел в твою комнату в тот день. Это не любовь, отнюдь, даже не влюбленность. Банальное любопытство. Желание узнать, чем ты дышишь и живешь. Почему предпочитаешь время один проводить, быть может интроверт? Тогда это нормально, в порядке вещей. Однако я узнал слишком много. Ужасно. Это озадачило и удивило, ты с ума сходил, а я поддался и подыграл. Хотя, знаешь, это ложь. Видел бы ты себя. Я захотел тебя с первой же секунды, с головой окунулся в омут глаз и потерялся, чтобы потом быть высушенным до дна. Ты забыл или что хуже, не придал никакого значению нашей пикантной встрече. Конечно я злился и не понимал происходящего, все также следил за тобой и пытался найти точки пересечения и поговорить. Очень раздражался. Меня выводило из себя твое безразличие, а после побег из аудитории. «Ты вообще нормальный?» — в тот день я только это и думал, до тех пор, пока не увидел твои слезы и признания в любви не услышал. Дал время, думал так или иначе поговорим, осторожно вел себя, а ты отверг меня. Еще больше в себя затянул, и я пропал. С головой и сердцем. Вот так. Слишком странно и непросто, да? Молчи. Не говори ничего сейчас, просто поешь и подумай. Идет? Хенвон, опускает голову, но как Ли ко рту подносит новую ложку с кашей, послушно принимает ее. Проглатывает и ждет. Расстраивается и носом шмыгает. Смотрит на пустую тарелку и руки Хосока, свободные и лежащие рядом. Совсем. Прижимается к ним лбом и глаза закрывает. Думает о многом, слишком болезненном и неправильном. А еще о вкусной каше и теплых ладонях. О рубашке Хосока, накинутой на его сгорбленные плечи и о чайнике, что вновь включен. Вода, запертая в маленькой емкости, и правда походит на него самого, кипит и бурлит. Достигает своего пика. Это, вероятно, финал, в котором плакать не хочется. Если только самую малость.